Текст книги "Водопад грез"

Глава 3

Когда я вновь открыл глаза, в них ударил ослепительный свет. Комната для допросов. Я зажмурился:

– Черт. – Но произнес я совсем не это слово. То, что слетело с моих губ, звучало совершенно неузнаваемо.

Лицо саднило, видимо, я поранил его. Зажим для волос потерялся, волосы растрепались, были полны грязи и лезли мне в глаза. Каждый нерв моего тела искрился, как живой провод, но шок прошел.

Однако вовсе не из-за этого с моими губами творились такие чудеса. Я знал, хотя не ощущал его, что службисты налепили мне на шею наркотический пластырь, чтобы уменьшить мою пси-способность, которой я мог бы воспользоваться, если бы она у меня была. Тошнота, невнятная речь – результаты искусственного повреждения мозга. Я пытался собраться, удостовериться, что действительно на шее есть пластырь…

Но не мог поднять рук. Посмотрев вниз, я увидел, что прикован к тяжелому металлическому сиденью, а руки прижаты к подлокотникам. Я уставился на руки, чувствуя, как растет во мне паника.

Не теряй контроль над собой… Не теряй. Я сделал долгий, медленный вдох и заставил себя поднять взгляд.

С полдюжины службистов ожидали, когда я очнусь, как будто у них была уйма времени, как будто они запаслись терпением всего мира.

– Где он?

Я взглянул на говорившего. Боросэйж – значилось на его униформе. Он был администратором округа, что следовало из значка на шлеме и на рукаве. Он не выглядел так, будто своей задницей протер не один стул, хотя скорее всего его стулья были мягче того, на котором я сейчас сидел. Тут были легионеры, как я понял, не из тех, кто щеголяет парадной униформой на вечерах корпораций. Эти службисты несли всю ответственность за порядок: одетые для дела, для их настоящего дела, которое превращало существование таких уличных крыс, как я, в мрачный кошмар.

Боросэйж был массивным и тяжелым, он начинал полнеть, как будто достиг такого уровня, где уже не должен призывать проклятья на чью-либо голову. Но в его глазах не было ничего мягкого. Они были суровыми и коварными, как рыхлый лед. Сверкающая искусственная полусфера закрывала левую половину его головы. Грубые щупальца из какого-то сплава окружали глазницу и исчезали в черепе, словно неизвестный инопланетный паразит вонзился в его мозг.

Я не мог представить себе, как такое повреждение оставило его в живых, да еще с таким видом. Возможно, он сделал это нарочно, чтобы запугивать заключенных до смерти. Я опустил глаза, когда он поймал мой взгляд, и посмотрел на его руки: их суставы были покрыты более густой сеткой шрамов, чем мои. Я знал, как появляются подобные шрамы. Они пугали меня больше, чем лицо.

Я с трудом оторвал взгляд от его рук и посмотрел на браслет на своем запястье – на неоспоримое доказательство того, что я являюсь гражданином Федерации Человечества, а не безымянным куском мяса.

– Я требую адвоката, – сказал я.

То, что вырвалось из моего рта, больше походило на кашу, нежели на слова. Легионеры расхохотались. Я сделал еще один медленный вдох, сжав кулаки.

– Я. Требую.

Смех стал громче. Боросэйж покрыл пространство между нами в один шаг и поднес кулак к моему носу.

– Ты хочешь получить совет, зеленоглазый ублюдок? Давай я тебе посоветую: отвечай на вопросы, а то с каждым лишним словом тебе будет труднее делать это.

– Не гидран! Зарегистрированный… граж'нин, – сказал я, брызгая слюной на его кулак. – Я. Имею. Права.

– Все твои права на этой стороне реки, урод, поместятся и на булавочной головке.

– Лента д'ных, – моя рука дернулась, пытаясь освободиться. Холодный пот просочился сквозь рубашку.

Он сделал шаг назад, убрав кулак. Я выдохнул с облегчением. Он посмотрел на мою руку, ткнул в ленту данных, и она загудела. Он пытался стянуть ее с моей руки, пока я не выругался.

– Это твоя? – сказал он наконец, тяжело глядя мне в глаза. – Ты пытаешься сказать, что ты человек?

Я кивнул. Мне свело челюсть, пока я ждал изменения выражения на его лице.

Он посмотрел на остальных. На его лице появилась усмешка.

– Что ты об этом думаешь, Фахд? – он повернул голову к лейтенанту, вытянувшемуся у двери. – Наш заключенный провозглашает себя полноправным гражданином. Пытается подтвердить свои слова лентой данных.

Фахд уставился на меня:

– Знаете, при этом освещении он выглядит почти как человек. – Он пододвинулся поближе. – Но глаза у него, как у тех ренегатов. – Он ухмыльнулся. – И никто, кроме уродов, не высказывается подобным образом, когда им на шею лепят такой пластырь.

– Я думаю так же. – Боросэйж обернулся ко мне, и его усмешка скисла. – Ну что, парень? Ты полукровка? – Он провел большим пальцем вдоль моей челюсти. – Ты выглядишь, как полукровка…

Я пытался не слушать, что они говорили потом о моей матери, об отце, о шлюхах и групповом изнасиловании и о том, почему приличные люди еще терпят в живых такую мразь, как я… Я сидел не двигаясь, вдыхая спертый горячий воздух, покуда они не исчерпали свои идеи.

После этого Боросэйж освободил мое запястье – то, на котором была лента данных. Недоверие билось рыбой внутри меня. Другую руку он не тронул.

– Взгляни на себя, – произнес он, приподнимая мой рукав. – Одет как член правления. Носишь ленту данных. Пытаешься сойти за человека. Как ты думаешь, кто поверит тебе? Мы? Знаешь, что я думаю, урод? – продолжал он, не выпуская мою руку. – Я думаю, что ты украл этот браслет. – Он вытянул мою руку, и один из легионеров вручил ему считыватель.

Я выругался про себя. У меня когда-то был такой же. Считыватель может миновать личный код ленты данных быстрее, чем владелец запоминал его. Это было так же незаконно, как и все то, что они вытворяли со мной. Я увидел, как поток данных пронесся по Цифровому дисплею и внезапно иссяк. На дисплее горело «НЕТ ДОСТУПА» так ярко, что видно было даже мне.

Боросэйж выругался. Я вновь начал дышать, радуясь – и не в первый раз, – что поставил пальцевый замок на свой браслет. Если я не прикоснусь большим пальцем к определенной точке, его можно будет снять с моего запястья, только отрезав руку. Я принял дополнительные меры предосторожности, поскольку знал, как легко взломать обыкновенные замки.

– Что ты сюда напихал? – Боросэйж ткнул моей рукой мне в лицо.

– Моя! – сказал я и затем, опустив глаза, добавил: – Телефонная функция!

Ничего не изменилось – процессоры не узнали мой голос. На лице Боросэйжа появилось отвращение, словно я только что доказал, что браслет был украден. Я пытался увидеть, который час. Это мне не удалось – он снова привязал мою руку.

Я внушил себе, что наверняка кто-нибудь уже удивляется, куда это я запропастился. Они могут найти меня, пока браслет у меня на запястье. Кто-то придет за мной. Я должен только продержаться достаточно долго, чтобы эти ублюдки не изувечили меня, пока кто-нибудь не подоспеет.

Покрытой шрамами рукой Боросэйж взял меня за челюсть.

– Знаешь, урод, ты действительно влип. Чем раньше ты расскажешь нам все, что тебе известно, тем раньше я подумаю о том, чтобы позволить тебе сделать звонок или хотя бы сходить в туалет. – Он отпустил мою голову таким движением руки, что я хрюкнул. Опять засаднило лицо. – Где мальчик?

– Какой мальчик? – пробормотал я. Я напрягся, когда он замахнулся на меня, но это не смягчило удар. Моя голова откинулась на спинку кресла. Во рту был привкус крови, теплая струйка потекла из уголка рта.

– Похищение ребенка, – услышал я его слова сквозь звон в ушах. – Это серьезное обвинение. Я говорю о человеческом ребенке, его браслет мы нашли у тебя. Джеби Натаза, возраст три стандартных года, сын Линг и Бурнелла Натаза. Он был похищен гидранкой, нанятой, чтобы смотреть за ним. Мы почти поймали ее этой ночью, но вместо нее в наших руках оказался ты. – Он наклонился ко мне. – И знаешь, что я об этом думаю? Я думаю, что за всем этим стоит политика. – Он отступил на шаг, стягивая с себя форменную куртку. – Ты собираешься и дальше говорить мне, что ничего не понимаешь?

О Боже! Я прикрыл глаза, вспоминая взгляд женщины, несущей ребенка. Ее ребенок. Я думал, что это ее собственный ребенок. Она не была похожа на террористку – она была измучена и напугана. Выглядела она, как моя мать в ту ночь, когда ее безжалостно зарезали незнакомцы, потому что никто не мог спасти ее там…

Но эта не была моей матерью. Даже ребенок не был ее сыном. Я оказался просто доверчивым простаком, позволив ей всучить мне этот браслет. Внезапно меня удивило, для чего она делала все это, почему она не телепортировалась вместе с ребенком, оставив легионеров ни с чем?

Я не мог найти ответ на этот вопрос, равно как и на вопросы Боросэйжа. Я находился под арестом в мире, где не знал никого, где не имел никаких прав. Я был в дерьме по самые уши и не представлял себе, каким способом я собираюсь вылезти из него.

Боросэйж еще раз ударил меня, когда я не ответил на его вопросы.

– Не знаю! – Я потряс головой. – Проверьте… детектором лжи!

– Он не влияет на псионов. Только одной вещью можно вытянуть правду из гидрана. – Боросэйж протянул руку, и один из легионеров вложил что-то в нее. На этот раз – раскаленный металлический прут. Боросэйж раскрыл его.

У меня перехватило дыхание. Мне не нужна была демонстрация того, что может делать эта штука. Шрамы на спине постоянно напоминали мне о ней.

– Верно. Пора начать корчиться, юный насильник мозгов, – сказал Боросэйж. – Ты в курсе, что я с помощью этой штуки могу с тобой сделать. Правление Тау надерет мне задницу за это похищение. Они заставили меня каждый час докладывать о происходящем. Они хотели, чтобы еще вчера ребенок был возвращен, ты понимаешь, о чем я? Они доверили это дело мне. Сказали: «Делай все, что нужно». Что я и собираюсь делать…

Щуп поцеловал мою ладонь. Я выругался, дергаясь, не в силах вырваться, когда его жало прожигало себе дорогу в моей плоти.

Боросэйж махнул рукой. Фахд подошел, расстегнул мою дорогую куртку и рубашку. Я услышал треск рвущейся ткани.

– Ты понял меня?

Я кивнул, чувствуя, как мышцы груди и живота напряглись в ожидании. Во мне росло желание пнуть его по яйцам. Если бы я не знал, что он со мной сделает за это, я бы поддался этому желанию.

– Я собираюсь услышать от тебя все, что ты знаешь, парень, – сказал Боросэйж. – Или твои стоны. – Его глаза просили меня простить его.

Я выругался про себя, недоумевая, какое из девяти миллиардов имен Бога сказать ему. Хуже того, как я вообще смогу выговаривать хоть кому-либо понятные слова своим языком.

Чей-то браслет загудел слишком громко в агонизирующей тишине. Я взглянул на свой, сердце мое было готово выпрыгнуть из горла: функция звонка была выведена из строя.

Боросэйж накрыл рукой свой браслет и поднес к лицу:

– Что?

Где-то в мире за пределами этой комнаты голос произнес:

– Беспокоятся о заключенном, сэр.

– Проклятье! – воскликнул Боросэйж. – Скажи им, что он не здесь. Я велел, чтобы никто не беспокоил нас во время допроса.

– Администратор…

Боросэйж прервал связь на полуслове. Он выругался, когда браслет снова загудел.

– Здесь шеф безопасности Дракона, администратор, – заявил голос, не дожидаясь, когда Боросэйж снова отключит связь.

– Что? – На лице Боросэйжа медленно проступило недоверие. – Какого черта ты сразу не сказал об этом? Веди его сюда. – Он оглянулся на меня и закрыл щуп. – Ты слышал это, уродец? Возможно, до тебя уже дошло, что ты попал в беду. Но вот сейчас вся компания твоей матери станет тебе поперек горла, понял, безродный насильник мозгов?

Я смотрел на единственную дверь комнаты, сжимая и разжимая кулаки.

Защитное поле двери выключилось. За ним ожидали Санд, Киссиндра Перримид со своим дядей и Протс. Я взглянул на Боросэйжа, мне хотелось рассмеяться, но я побоялся сделать это.

Боросэйж отсалютовал, слегка нахмурившись, когда увидел, что Санд не один.

– Сэр, – сказал он, – это один из похитителей ребенка. Мы только что приступили к его допросу. – Он ткнул меня горячим концом щупа. Я съежился.

Кто-то из стоящих в дверном проеме за Сандом ахнул. Санд посмотрел на Боросэйжа, на щуп в его руке, на меня. Неверие на его лице было почти таким же, как на лице Киссиндры или ее дяди.

Санд первым пересек комнату. Остальные остались на своих местах, будто впали в столбняк. Санд остановился напротив Боросэйжа и протянул руку с твердой уверенностью человека, привыкшего к подчинению окружающих. Боросэйж был удивлен, но все-таки вручил щуп Санду. Все напряженно уставились на шефа безопасности, когда он взял его.

Санд дезактивировал прут и бросил его на пол.

– Освободите его. – Он указал на меня. Его рука дернулась в нетерпении, когда никто не двинулся с места.

Фахд медленно направился ко мне, а Боросэйж смотрел на это налитыми кровью глазами. Я обмяк, как только меня освободили от пут, и вытер кровь с подбородка.

– С тобой все в порядке? – спросил, нахмурившись, Санд.

– Н'верное, да, – ответил я. Все нахмурились, услышав, как я говорю. Я почувствовал пластырь на горле, нащупал под подбородком и отлепил. – Нарк'тик.

– Стандартная процедура с заключенными гидранами, – сказал Боросэйж, уставившись сначала на меня, потом на Санда. – Без наркотика, блокирующего их пси-способность, мы не могли бы держать их под арестом.

Санд помрачнел.

– Дайте ему противоядие. – Это все, что он сказал.

– Минуточку, – сказал Боросэйж, стараясь взять себя в руки. – Это мой арестованный…

– И ты так обращаешься со своими заключенными? – просопел Санд. – Накачиваешь их наркотиками и выколачиваешь из них признание? – Он выстрелил взглядом в дядю Киссиндры и Протса, в то время как некая часть меня размышляла, как часто он сам совершал то же самое или что-нибудь до боли на это похожее.

Боросэйж побагровел.

– Нет, сэр, – сказал он сердито. – Только с этими уродами.

Возмущение и непонимание отразились на его лице, когда он осознал, что Санд оказался здесь не по тому делу, которым занимался он. Он никак не мог понять, какого черта хочет от него Санд.

– Этот полукровка замешан в похищении человеческого ребенка радикалами гидранов… – Еле сдерживаемая ярость клокотала в его голосе. – Мы схватили его буквально на месте преступления! Правление приказало мне сделать все необходимое, чтобы доставить ребенка обратно. Я только следовал приказам.

Санд снова взглянул на меня. За ним я видел Киссиндру и других, изумленных, как девственницы у дверей борделя.

– Вы арестовали не того человека, Боросэйж, – сказал Санд голосом, столь же лишенным каких-либо эмоций, как его ужасные глаза. – И вы чуть не отправили его в больницу ни за что.

– Нет, сэр! – Боросэйж разбухал, словно выпил яд. – Когда мы поймали его, он держал потерянный идентификатор ребенка. Он был во Фриктауне. Он носит ворованную ленту данных, потому что, как вы знаете, сэр, полукровки не имеют полного гражданского статуса Тау.

Санд взглянул на меня в неожиданном удивлении, его глаза отыскали мой браслет. Он изучал меня еще минуту, делая – только Богу известно какие – анализы моих реакций своими кибернетическими глазами.

– Около трех часов назад ваш заключенный и я присутствовали на официальном приеме, где были и эти люди, стоящие у двери. – Он махнул рукой в их сторону. – Этот прием проходил в Гнезде. Он был устроен правительством для ксеноархеологической экспедиции облачных рифов. Ваш пленник является членом этой экспедиции. Он находится на этой планете менее дня. Я уверен, что у него найдутся объяснения. – Он снова взглянул на меня, потом на угрюмую группу легионеров. – Дайте ему противоядие.

Боросэйж с трудом кивнул. Подошел Фахд и прилепил мне на шею другой пластырь.

Когда ко мне вернулась способность говорить, я сказал медленно и осторожно:

– Я решил прогуляться. Хотел посмотреть город гидранов… – Я опустил глаза, чтобы не видеть выражения их лиц. – На меня натолкнулась женщина с ребенком. Сказала, что кто-то преследует их. Она выглядела напуганной. – Я вновь задал себе вопрос, почему она не телепортировалась в безопасное место. – Я не знал, что это не ее ребенок. Не знал, что преследовали служащие безопасности корпорации, пока не стало слишком поздно.

Я пожал плечами. Лицо мое совершенно ничего не выражало – я научился контролировать его в комнатах для допросов еще в Старом городе.

– Вас не удивил идентификационный браслет ребенка? – спросил Санд с таким же, как у меня, бесстрастным лицом.

– Я не успел рассмотреть его, – сказал я. Это было правдой. Мне некогда было удивляться ленте данных, врученной мне. И почему этот браслет был вручен мне? Только потому, что я был незнакомцем? Или потому, что она знала, кто я? Я вспомнил ее пальцы, касавшиеся моего лица, взгляд ее глаз… Безысходная боль – и это больше похоже на потерю, нежели на предательство.

– Ты всегда приходишь на помощь к незнакомцам, в… – Санд не договорил, глядя на мои глаза, но не в них, долгую минуту. – Когда ты ничего не знаешь о происходящем?

– Да, – ответил я, глядя прямо на него. – Если мне кажется, что они нуждаются в помощи.

– Я никогда не думал, что Старый город учит так жить. – Он приподнял брови.

– Старый город – нет, – сказал я, не отрывая от него глаз.

Санд пожал плечами, что бы это движение ни значило.

– Ситуация, сложившаяся этой ночью, оказалась не тем, о чем ты подумал, – сказал он.

Я подождал немного, но никто ничего не произнес. Я медленно застегнул рубашку, накинул на плечи куртку – руки неуклюже выполняли эту нехитрую работу. Я встретил напряженный взгляд Киссиндры Перримид и посмотрел в сторону, еще раз вытер полузасохшую кровь с подбородка. Когда я поднялся на ноги, каждый мускул тела напрягся в ожидании удара, который опрокинет меня обратно на сиденье.

Удара не последовало.

– Теперь я свободен и могу идти? – обратился я к Санду, игнорируя Боросэйжа, и сделал шаг к двери.

– Его патрон здесь? – спросил Боросэйж, глядя прямо на меня, но так, будто меня не было в комнате. – Заключенный смешанной крови, и я не могу освободить его, пока мне не представят документы, подтверждающие его занятия, и не получу заверений его патрона-человека, что он больше не даст ему попасть в беду.

Я выругался про себя, заметив, что головорезы Боросэйжа оставались наготове.

– Он гражданин Федеральной Торговой Зоны Куарро, – сказал дядя Киссиндры, пожалуй, слишком колко. – Он не должен подчиняться правилам, принятым для постоянно проживающих здесь гидранов.

– Я представляю Службу безопасности Тау в этом секторе. – Голос Боросэйжа отвердел, будто тон Перримида оттолкнул его слишком далеко. – Я отвечаю за соблюдение закона здесь, и пока правление Тау не распорядилось иначе, любой, чья нога ступит на эту территорию, будет подчиняться моей интерпретации правил. Все индивиды с наследием гидранов, – он брызгался словами, как желчью, – должны иметь патрона-человека, который примет ответственность за них. В противном случае им не будет дан доступ на территории под юрисдикцией Тау.

– Я его патрон, – сказала Киссиндра, подавшись вперед. Ее губы превратились в одну линию. – И могу удостоверить любые факты, какие пожелаете.

– Включить запись, – проворчал Боросэйж какому-то устройству на себе или где-нибудь в комнате. На его губах появилась гадкая улыбка. – С какой целью вы собираетесь использовать эту особь смешанных кровей, мез Перримид? С профессиональной или же развлекательной?..

Киссиндра стала алой от крови, бросившейся ей в лицо. Дженас Перримид пробормотал проклятие и сделал шаг вперед.

Санд поймал руку Перримида тяжелым захватом, пока тот не успокоил свой темперамент. Выражение лица Санда не изменилось, но я увидел, как Боросэйж покрылся пятнами ярости, и сообразил, что они, должно быть, разговаривают – скорее спорят – используя не голос, а свое электронное оснащение. Человек должен вскрыть и обмотать свое тело и мозг биопроводами, чтобы получить хотя бы слабую копию пси-способности, с которой рождается гидран. Даже Боросэйж нуждался в подобном, чтобы выполнять свою работу. Я изучал его полуметаллический череп, пытаясь определить, насколько он был кибернетизирован.

В конце концов Санд снова посмотрел на меня.

– Ты свободен и можешь идти. – Его голос был монотонным. – Произошло недоразумение. Дракон приносит искренние извинения за неудобство и затруднения, которые затронули тебя в этом случае. Я уверен, что после того, как твое вмешательство в дела Службы безопасности корпорации помогло преступнице скрыться, у тебя нет жалоб на то, как с тобой тут обращались. – Он уставился на меня немигающими глазами на каменном лице. Потом снова посмотрел на Боросэйжа.

– Мы сожалеем, – сказал тот. Взгляд его заледенел, руки сжались в кулаки, и мне стало интересно, о чем именно он сожалеет.

Я промолчал. Я был достаточно опытен для того, чтобы держать рот на замке. На лицах Киссиндры и ее дяди отразилось беспокойство, когда они смотрели на меня. Я наконец кивнул, проглотив гнев, как вкус крови.

Я прошел через комнату, еще нетвердо держась на ногах, пока не остановился в дверном проеме так, что Санд заслонил меня от Боросэйжа и его людей. Дядя Киссиндры предложил мне руку. Я покачал головой и, повернувшись спиной к стулу, веревкам, щупу и к тем, кто испробовал их на мне, покинул комнату.

Мы снова были на улице – на чистой, тихой, хорошо освещенной улице. Я оглянулся: вход на станцию, темный рот, приоткрывшийся в бесконечном изумлении, ничем не отличался от входов в полдюжины других домов на этой улице. Поэтому он казался более пугающим, чем если бы над ним было написано: тюрьма.

– Ублюдки, – сказал я, и у меня перехватило горло.

Киссиндра прикоснулась к моей руке, я дернулся от неожиданности – она убрала руку.

Я протянул руку к ней, потому что я не хотел, чтобы она поняла меня так, будто мне неприятно ее прикосновение. Внезапно меня охватило желание ощутить себя в кольце ее рук, ее губы на моих разбитых губах, не заботясь о том, что мне будет больно, не волнуясь о том, что подумают другие. Только желая, чтобы она была рядом, желая ее…

Я сделал глубокий вдох, внутренне собираясь, и снова вытер рот тыльной стороной ладони. Наконец я осознал, что Эзра не пришел с ними и что этому я рад почти так же, как своему освобождению. То, что я понял, протрезвило меня, но от этого меньшей правдой не стало.

– Ничего удивительного, что ФТУ расследует, как обстоят дела у Тау с ущемлением прав, – пробормотал я, тяжело взглянув на дядю Киссиндры.

Тот отвел взгляд, гримасничая, но Санд отозвался:

– Нет ничего противозаконного в том, что случитесь здесь с тобой.

Я уставился на него:

– Что вы имеете в виду?

– По Правилам Внутренней Безопасности, любой подозреваемый в поведении, которое угрожает состоянию корпорации, может быть задержан без предъявления обвинения на срок до двух лет.

Я уже открыл рот, чтобы спросить, не шутит ли он, но не стал. Не требовалось обладать телепатией, чтобы понять, что подобными вещами он никогда не шутит.

– Это является частью практически любого устава корпораций, – сказал Перримид, словно он должен был объяснить или оправдать это, – с времен колонизации, в мирах с… туземным населением.

– От этого такой закон не становится лучше, – сказал я и взглянул на Киссиндру.

Она пыталась встретиться со мной взглядом и в результате, как и ее дядя, отвела глаза в сторону. Она не сказала ничего. Никто ничего не сказал.

– Пойду обратно в отель, – сказал я, а они стояли вокруг меня, не сводя с меня глаз, будто я держал их мертвой хваткой. – Ты идешь? – спросил я наконец Киссиндру.

– Я… Дядя Дженас пригласил меня на эту ночь в свою семью. – Она посмотрела на него, потом на меня. – Почему ты не хочешь пойти с нами?

– Действительно, почему? Это было бы очень хорошо, – сказал Перримид. С той поры, как мы вышли со станции, он в первый раз посмотрел мне прямо в глаза, наверное подумав наконец о том, чтобы сохранить лицо.

– Не думаю, – покачал я головой. Я не склонен был провести остаток ночи, обсуждая отношения между расами. Интересно, каков штраф за то, что твой гость попадает в беду… за то, что ты не сможешь обращаться с ним, как с человеком? – В любом случае, спасибо, – пробормотал я, понимая, что то, что вылетело из моего распухшего рта, сказало более того, что хотел я сказать.

– Мне в самом деле кажется, что нам надо обсудить… сложившуюся ситуацию, обстоятельства… – Перримид не договорил, указывая на модуль, который стал медленно снижаться, следуя его неслышной команде. Знак Тау красовался на его глянцевом изогнутом боку.

Я покачал головой.

– Нечего сказать. – Я не знал, кого имел в виду: их или себя. Слова получались онемевшими, такими, каким было все мое тело, за исключением полости рта. Я потрогал раненую щеку прикушенным языком, причиняя себе боль.

– Я провожу тебя до отеля, – сказал Протс, оживая впервые с тех пор, как я увидел его на пороге комнаты допросов. Он положил руку мне на плечо, словно ожидая, что я сейчас исчезну вновь.

Я сбросил его руку слишком грубо. Санд поглядел на меня:

– Возможно, мне не обязательно говорить это, но здесь сегодня мы новых друзей не нашли. – Кивком он показал на станцию безопасности корпорации за нами. Я удивился, что меня включили в это мы. – Я сожалею. Но на твоем месте я был бы… более консервативным в действиях. Пока ты в Ривертоне…

Я нахмурился.

– Тогда позволь мне вызвать для тебя такси. – Протс был настойчив.

– Я не нуждаюсь в вашей помощи, – ответил я и ввел вызов в свою ленту данных, вынуждая этим всех их признать, что она у меня есть, как есть и право пользоваться ею.

– Комендантский час уже действует, – сказал Протс. – Я должен быть уверен, что ты направишься прямо в отель…

– Да пошел ты… – пробормотал я, и он застыл.

– Завтра мы выходим к рифам. – Киссиндра встала между нами, и мне пришлось перевести взгляд на нее. Я не был уверен, было ли это обещанием, или же просто напоминанием, потому что она подозревала, что я забыл о нашем маршруте.

Я вглядывался в ночное небо, стараясь отыскать там огни вызванного мной такси. Все они стояли в ожидании вокруг меня, пока машина не приземлилась. Я забрался в нее, не способный препятствовать тому, что Протс дал инструкции такси перед тем, как дверь закрылась. Я плюхнулся на сиденье и забросил внутрь ноги, когда модуль уже поднимался в воздух, из последних сил выпихнув из него своего гида, и наконец все осталось за моей спиной.

Проносясь над тихим городом, я глядел вниз и думал о добронравных гражданах Ривертона, лежащих – все до единого! – в постелях и спящих, как им предписано, или притворяющихся спящими. Я думал о Старом городе, где провел большую часть своей жизни… О том, как он действительно оживает только с приходом ночи. Как я жил для ночи, жил за ее счет, выжил благодаря ей. Ночь – это время, когда туристы и другие богатые люди сверху, из Куарро, спускались в трущобы, желая там найти то, чего они никогда не смогут получить в местах, похожих на Тау Ривертон. Старый город существовал благодаря тому, что Куарро был Федеральной Торговой Зоной, нейтральной территорией. Никакой отдельный синдикат не устанавливает правил ни в мелочах, ни в целом. И всегда найдется Старый город где-нибудь в чреве такого места, как Куарро.

А здесь не было и следов Старого города. Ни метра пространства, где можно было бы уклониться от верности корпорации. Все безопасно и стерильно: чистота, вежливость, сила и процветание. Под контролем. На этих улицах, раскинувшихся подо мной, не было преступлений, за которыми не последовало бы наказания, не было запрещенных наркотиков, не было пьяниц, проституток, беглецов, сирот, изнасилованных в переулках, и никто толпой не брал оружие наперевес против напасти, имя которой забыло большинство из людей. Тут не было уродов – не было изгоев.

Такси попросило меня убрать ноги с сиденья. Я исполнил его просьбу. Воспоминания о Старом городе терзали меня, как гноящаяся рана. Корпорации хотели, чтобы каждый поверил, будто жизнь здесь лучше, чем в таком месте, как Куарро. И люди верили. Но гниль никуда не делась, она просто была лучше спрятана. Я потер окровавленное лицо рукой, покрытой волдырями, не отрывая взгляда от яркой темноты ночи.

Модуль позволил мне выйти у входа в отель и напомнил, чтобы я ничего не забыл.

– Нечего, – ответил я и вошел в отель через сводчатый вестибюль, полный деревьев и кустарников в цвету, которые выглядели куда более здоровыми, чем я.

Лифт унес меня наверх, в башню, и я прошел последние несколько метров до своей двери, не глядя на сверхзаботливого представителя человечества с окаменевшим лицом.

Дверь прочла мой личный код на браслете и разрешила мне войти. Она закрылась за мной, запечатав меня, так что наконец я был в безопасности в комнате, которая выглядела в точности так же, как любая другая комната в этом отеле. Я подумал, вернулись ли остальные члены команды сюда после приема. На самом деле это было неважно, потому что я едва знал их всех, кроме Эзры, а Эзру я недолюбливал.

Я рухнул на кровать, попросил у обслуживающей системы лед и аптечку. Струящиеся узоры текли по дальней стене: гипнотические формы в липкой черноте – вид искусства, который может заставить тебя подняться утром с желанием вскрыть себе вены, не зная почему.

Я включил трехмерное изображение и запросил «Новости независимых». Здесь их не принимали. Зато показали запись последних новостей Тау. Я слушал вполуха, глядя на вереницу нарушителей, пойманных на ввозе порнографии, на разбрасывании мусора, на том, что они вышли из общественного туалета, не вымыв рук. Я ожидал услышать что-нибудь о похищении ребенка. Но об этом не было ни слова. Промелькнул короткий, пустой репортаж о прибытии исследовательской экспедиции с моментами вечера в Гнезде. Заканчивался репортаж видом рифов и снимком облачных китов.

Я дотянулся до шлема и запросил все, что заложено в системе о рифах и облачных китах. Маска сама опустилась на лицо, и комната исчезла. Я выключил звук, так как уже знал все, чем меня собирались пичкать от лица Тау. Хотя бы несколько минут я мог быть там, где мне хотелось быть, ощущая прикосновение ветра, просматривая вид за видом, и каждый из них уносил меня все глубже в тайну, которую мои чувства называли красотой…

В конце концов поток образов – наслоения рифов, простершиеся на зеленой планете как подношение Богу, облачные киты, гонимые ветром, как залитый солнцем туман по лазурному небу, застыл в моем восприятии. Я лежал неподвижно, пока последний призрачный образ не выгорел сам собой в моих нервных окончаниях.

Я наслаждался этими изображениями, но события прошедшего дня оставались со мной.

Я настойчиво заставлял себя вспомнить, почему нахожусь здесь. Киссиндра Перримид хотела видеть меня в составе своей команды, потому что я мог интерпретировать лучше, чем кто-либо другой. Я не для того прибыл на Убежище, чтобы быть арестованным во Фриктауне, чтобы унизить себя или ее, чтобы заставить Тау сожалеть о том, что правление пригласило нас выполнить задание, которое не принесет корпорации прибыли.