Книга: Голубиные перья - Джон Апдайк

- довольно частое мнение о произведениях Апдайка. Но на самом деле Апдайк пишет настолько глубоко, что я считаю, что отзываться о его творчестве в упомянутом ключе могут только те, кто его совсем не понял.=)

Прочитала первый рассказ в сборнике «Голубиные перья». Он является в сборнике основным и носит одноименное название. Дальше спойлеры. Главный герой четырнадцатилетний Дэвид боится смерти. Поскольку его родители являются верующими людьми, и Дэвид сам регулярно ходит в воскресную школу, за ответом на свой вопрос, за утешением он обращается к религии и Богу.

Его молитвы не оставались без ответа. Но что это были за молитвы? Он молился о том, чтобы Руди Мон, которому он подставил ножку и тот ударился головой о радиатор, не умер, и Руди не умер. Крови было много, но он всего лишь рассек кожу; его в тот же день выпустили из больницы с забинтованной головой, и он снова принялся дразнить Дэвида. Конечно, он бы и так не умер. Еще раз Дэвид молился, чтобы два разных военно-патриотических плаката, которые он заказал отдельно, пришли бы завтра, и они пришли, правда не завтра, а через несколько дней, но все равно одновременно, упали через лязгнувшую крышкой щель в двери, точно упрек из уст Господа: «Я отвечаю на твои молитвы так, как Мне угодно и когда Мне угодно». После этого Дэвид стал молиться о чем-то менее конкретном, чтобы ответ не превратился в нагоняй.

Страх Дэвида перед смертью так велик, что в конце урока в воскресной школе мальчик задает учителю мучающий его вопрос. Но священник невежественен и молод, отчаянный ищущий взгляд мальчик повергает его в недоумение и ужас, ему кажется, что Дэвид издевается, чтобы развеселить одноклассников. Он дает сердитый и глупый ответ. Не услышав того, чего он хочет, Дэвид пытается отыскать истину в дедушкиной Библии.

В своих произведениях раз за разом Апдайк подчеркивает, насколько люди жестоки к родным. У бабушки Дэвида болезнь Паркинсона. На ферме она всем мешает, Апдайк называет ее «препятствием».

Бабушка силилась поднести ко рту вилку рукой, которая тряслась не так сильно. От старания она подняла с колен другую руку. Корявые неразгибающиеся пальцы, серовато-красные в оранжевом свете керосиновой лампы, стоящей в центре стола, были скрючены параличом в узловатую культю.

Даже мать Дэвида, дочь бабушки относится к ней, как к обузе.

- Мама, убери ты ради бога со стола свою культю! Старуха вздрогнула, кусок упал с вилки. Почему-то вид ее изуродованной руки на столе нестерпимо раздражал дочь. Бабушкины глаза – тусклые безумные кристаллики в чём-то водянистом, мутно-молочном – сделались огромными за стеклами криво сидящих очков. Круги серебряной оправы, тонкой, как проволочка, вдавились в красную бороздку, которую они за много лет вырыли в переносице бледного острого носа. В мигающем оранжевом свете керосиновой лампы ее оцепеневшее страдание казалось нечеловеческим. Мать Дэвида беззвучно заплакала.

Почему же изуродованная рука мамы так раздражает дочь? Может, культя напоминает матери Дэвида, что ее жизнь сложилась не так, как ей хотелось? Что муж и сын ненавидят глухой ненавистью новую ферму? Что в юности у нее была смелая роспись, а сейчас торопливые буквы валятся ломкими каракулями, разбегаются по спискам продуктов и рождественским открыткам?

Не найдя в Библии ответа, Дэвид обращается к к матери. Но в ее словах, исполненных душевной щедрости, любви и нежности, он не находит утешения, наоборот, он чувствует к ней почти ненависть.

– Так, значит, ты думаешь, Бог есть? – Конечно, есть… – Всё сотворил Он? Ты в это веришь? – Да. – А кто же сотворил Его? – Как – кто? Человек! – Ответ был так прекрасен, что лицо ее засияло от счастья, но вдруг она увидела, что сын с отвращением передернул плечами. До чего же она наивна, нелогична; настоящая женщина. – Что ж, ты, по сути, сказала, что никакого Бога нет.

Пытаясь помочь сыну, она просит его прочитать аллегорию о пещере, но Дэвид считает ее глупой, потому что уверен, что истину можно познать. Разговор с родителями убеждает его в мысли, что он один верит, он один. В течение месяцев Дэвид живет в попытках избавиться от страха, но тот везде настигает его. Спасение приходит внезапно – Дэвиду поручают перестрелять в сарае голубей, гадящих на старую мебель.

Стоя посреди сарая, уже вполне мастер своего дела, не нуждающийся ни в каких опорах для винтовки, он стал стрелять с плеча и убил еще двух птиц. Он чувствовал себя благородным мстителем. Наглые твари, смеют высовывать свои глупые головы из сумрачной, ветхой бесконечности под высокой крышей сарая, оскверняют его звездную тишину своим грязным трусливым существованием, так что ж, он отнимет у них жизнь, надежно спрячет в этой тишине. Чем он не творец? Эти слабые мерцанья и трепетанья, которые он так зорко подмечал в темных провалах между балками и в которые так метко попадал, – ведь каждое он превращал в целую птицу. Крошечный глазок, быстрый любопытный взгляд, блестка жизни, но едва он попадал в голубя пулей, тот превращался в труп врага, как превращается в цветок бутон, и тяжело падал последним паденьем.

После бойни мать приказывает Дэвиду похоронить голубей. Дэвид выкапывает яму и бросает в яму еще теплые тельца мертвых птиц.

Он бросил в разверстую благоухающую землю сизого, с грифельно-серыми наплывами широких полос, потом другого, сплошь крапчатого, в ритмичной игре серых и лиловых тонов. Третий был чисто белый, только грудка отсвечивала бледно-персиковым. Он положил сверху последних двух, еще мягких, податливых, и встал, и тут свивавшие его пелены спали, он каждой клеточкой, по-женски остро, ощутил наполнившее его счастье: казалось, возникшие из воздуха руки накинули на него ризы, защитившие уверенностью, что Господь, с такой безудержной щедростью расточающий Свое искусство на никому не нужных птиц, не погубит весь сотворенный им мир, не откажется позволить Дэвиду жить вечно.

Дэвид обретает свою истину.

“That sound in your heart, what is it?” “Murder”.

Не любовь. Не Бог.

Основна маса оповідань в тій чи інший мірі несе автобіографічне навантаження. Якщо Апдайк і не звертається буквально до того, що відбулося саме з ним, то принаймні щедро черпає деталі сюжету і образів з власного досвіду. Тут багато посилань на його рідне місто, на родинні стосунки, місцем дії кількох оповідань є Гарвард – там навчався і сам Апдайк. Звісно, простежується і прихильність до певних тем – наприклад, шлюб з майже обов'язковим адюльтером. Або фірмове (як в «Кентаврі») переплетення міфу та реальності. Найбільш характерний приклад – «Четыре стороны медали», осучаснена, але по-апдайківські осучаснена легенда про Тристана й Ізольду.

Ще однією характерною особливістю Апдайка і ознакою його неабиякої художньої майстерності є вміння фінальною фразою об'єднати хаотичне нагромадження сюжетних подій. Яскравий приклад – «Лучший час его жизни». Хороший урок для всіх сучасних майстрів атмосферної егобелетристичної прози, в якій багато фактів з життя, але мало вміння об'єднати це у висновки, цінні не тільки для автора.

Якщо підсумувати, збірка якісна, Апдайк (до зустрічі з черговим хреновим перекладом) знову стає автором, який мені подобається.