Книга: Башня из черного дерева - Джон Фаулз

Ему кажется, что он с трудом волочит ноги; вероятно, так чувствует себя человек, недавно перенесший операцию и еще не совсем пришедший в себя; в его притупленном сознании мелькает что-то неумолимо ускользающее. Как во сне: было, но не помнишь, что. Захлебнувшийся крик, день, сгоревший дотла. Она [жена] спрашивает: — Ну, а ты, милый, как? Он сдается тому, что осталось: абстракции. — Уцелел.

Это последние строчки в повести. Дэвид, побывав два дня в чудесном, странном, но притягательном мире с прекрасными возможностями все изменить, вернулся домой, вновь став тем же успешным молодым художником, рецензором и приличным семьянином. Уцелел. Но и только-то. Ведь привычный мир для него теперь - абстракция, "Башня из черного дерева". Так презрительно называет современное искусство Бресли, в противоположность известной метафоре "Башня из слоновой кости", которая, благодаря ряду литераторов, приобрела новый смысл (супротив первоначального библейского) - это бегство от реальности, уход из суеты и жестокости мира в творчество и размышления. Не простое чтиво, наводящее на размышления о смысле жизни... Как только почувствуете потребность в этом, найдите это произведение Фаулза.

Заглавная «Башня из темного дерева», логически развивающая и продолжающая «Волхва». Снова благопристойный англичанин прибывает в логово «мага» - престарелого художника и двух юных нимф. Снова очевидные на первый взгляд отношения переворачиваются с ног на голову, характеры меняют свою полярность, а действия обретают другую трактовку. Повесть пестрит отсылками к искусству и даже конфликт ее изначально прикрывается противостоянием традиционных и модернистских жанров в живописи. Абстрактное искусство в трактовке автора становится попыткой переложения на язык цветовых и графических формул того, что такому переложению в принципе не принадлежит - чему-то животному и инстинктивному внутри каждого человека. Дикарское и пуританское вступают в конфликт и на уровне взаимодействия героев, который разрешается, как это водится у приличных постмодернистов, неоднозначно.

Однако, автор дает читателю возможность увидеть или не увидеть некоторые ключи к первой повести во второй, которая называется «Элидюк». На первый взгляд совсем нетипичный для Фаулза пересказ средневековой новеллы о рыцаре и двух возлюбленных им женщинах, который, однако, воспринимается совсем не так невинно после «Башни из темного дерева». Что это, если не раскрытие авторского взгляда на противоречие первой повести? Уж не взывает ли он к иррациональному внутри нас?

Остальные три повести не связаны между собой, однако, примечательны. «Бедный Коко» вскрывает неожиданные грани отношений преступника и его жертвы, когда вредительство совершается (внезапно) по причине языкового барьера между поколениями, который здесь становится барьером почти что классовым. «Энигма» - очередная (и не самая заурядная) попытка оправдать детектив с открытой концовкой. Снова телесность и противостояние рационального и иррационального, в котором первое неизбежно сдается второму. «Туча» - последняя и самая туманная для меня повесть, на внешнем слое которой - пикник нескольких семейных пар на природе. Смешиваются реальность и вымысел, возвышенное и низменное - и черт знает, что этим всем хотел сказать автор. Серьезно, я теряюсь в догадках, но подозреваю, что все о том же - о разных языках, на которых говорят люди, о плотском и духовном, рассудочном и безрассудном.

Пожалуй, Фаулзу действительно можно привести в вину его привычку мутить воду. Его герои думают, говорят и поступают не как обычные люди, а как изощренные маньяки с тягой к прекрасному. Их действительно трудно понять - все повести так или иначе проигрывают тему неочевидности мотиваций то одного, то нескольких персонажей. Для меня нет ничего прекрасней этого. Копаться в психологии, поминутно задаваясь вопросом «что, черт возьми, они творят?!» равносильно прокачке эмпатии, принятия, понимания и прочих весьма полезных в общении с людьми вещей.

С другой стороны, автор, возможно, действительно местами несколько перебарщивает с количеством обертки, в которую он упаковывает свои смыслы, которые на поверку могут оказаться не такими уж сложными и недоступными. Тем не менее, преподнесено все будет с такой помпезностью, что ты десять раз сломаешь голову, пока докопаешься до сути, чего Фаулзу и надо. Все-таки есть в нем что-то нарочито интеллектуальное, снобистское - то, что во время чтения ни на минуту не позволит забыть, что ты, читатель, с ним не на равных. Ну что ж, умные люди могут себе это позволить.

Эти мысли пришли ко мне только сейчас, спустя несколько дней уже после прочтения книги, а первым впечатлением от неё было согласие с автором, почти уверенность, что он прав – настолько гладко стелет, да ещё и психатаку устраивает: вон же как меня захватили переживания персонажа. Находясь внутри них, пожалуй, и невозможно логически мыслить и отделять друг от друга разные вещи. Гг обозначил для себя проблему, но вместо того, чтобы работать над ней, проводит неверные связи и валится под гнётом не обязательно верных выводов.

Собственно, этим моё мнение о книге и ограничивается: я понимаю, что хотел сказать Фаулз, но нахожу слабые узлы в его цепочке рассуждений. О характерах немногочисленных персонажей после обсуждения идеи произведения просто не имеет смысла рассуждать.

Слушал же я эту книжку в начитке Алексея Кузнецова. Чтец отличался умеренной гундосостью и беспроблемно ускорялся до 1,7. Могу лишь поблагодарить провидение, что он не был обладателем баса, впрочем, в современных плеерах поправимо и это. В общем, слушать можно, начитка как начитка, не плохо, но и не шедеврально.

Мне представляется, это книга про трусость, про конформизм, про прекрасный, вожделенный и востребованный оппортунизм. Проблематика очень напомнила "Разлуку весной" Вестмакотт. Хотя речь здесь идёт о восприятии, ощущении и существовании в искусстве, итог один - герою остаётся сделать один решительный шаг.

Секрет старика в том, что он не терпит никаких преград между собой и тем, что изображает; и дело тут не в том, какую цель преследует художник или какими техническими приёмами он пользуется, а в том, насколько полно, насколько смело идёт по пути постоянной переделки самого себя.

Автор так долго, уверенно и многословно поддерживал позицию молодого художника Дэвида, что я уже была готова разочароваться и закрыть книгу. Всё оказалось не настолько безнадёжно. Понимание и трезвый отстранённый взгляд, это гораздо более сложная и трудоёмкая вещь, чем простое и безоговорочное принятие. В конце концов, жить без иллюзий о себелюбимом гораздо интереснее, чем регулярные разочарования, приятные сюрпризы опять же чаще случаются))

Вспоминая потом этот эпизод, он в конце концов внушит себе, что принял тогда мудрое решение, совершил благородный поступок; что пламя страсти, опалившее его, - это мечта, мимолётное видение, реальность же - ещё один из его замыслов, набросок, затерявшийся в студии, в глубине шкафа среди старых альбомов и эскизов.

В усадьбу направляется еще один художник и критик – Дэвид Уильямс – представитель нового поколения в живописи, в задачи которого входит написание вступительной статьи о знаменитом Генри Бресли к его альбому.

Один – абстракционист, широко смотрящий на искусство и довольно традиционно – на свою жизнь, другой – с точностью наоборот. "Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой".

В их спорах (щедро приправленных вином) должна рождаться истина. Абстракция и точность против реальности и эмоциональной аффилиации. Старый мэтр резок и категоричен:

- Я называю это изменой. Величайшей изменой в истории искусства.

- Чертова геометрия. Не годится. Не помогает. Все пробовали. Псу под хвост.

Абстрактное искусство, по его мнению, есть не что иное, как бегство – бегство художника от ответственности перед человеком и перед обществом.

Дэвид ходит по тонкому льду, совершая одну риторическую ошибку за другой, однако все же не выходит побежденным, он верит в свои убеждения, но и не ставит их во главу угла:

- Он хочет сказать, Генри, что твоему искусству и твоим взглядам на искусство ничего не угрожает. Места хватит всем.

За словесными баталиями наблюдать крайне любопытно, им веришь. В подобных спорах также принимает участие одна из девушек, правда, скорее, в роли направляющего и "переводчика мыслей". Чувствуется, что она понимает Генри как никто и играет здесь роль "серого кардинала", едва ли не хозяйки усадьбы. Именно к ней начинает постепенно испытывать чувства молодой художник, разрывающийся теперь между новыми эмоциями и долгом перед женой. Он лишен той свободы – внешней и внутренней, – которая присуща жизни старого мэтра.

В целом, образы девушек, запоминающихся читателю под странными прозвищами – Мышь и Уродка, – прописаны необычно, тонкими и точными штрихами. Не менее интересен и образ Генри, и восприятие его глазами Дэвида:

... созданный им образ продолжал жить в сознании: на вершине славы стоял старый, самодовольно улыбающийся сатир в ковровых домашних туфлях, с радостью посылающий проклятия здравому смыслу и расчету.

Повесть изобилует отсылками к огромному количеству известных и не очень представителей изобразительного искусства. Для специалистов в этой области – просто кладезь. Для неспециалистов может показаться утомительным, но тем не менее информативным.

Название не остается для читателей непонятной метафорой, дающей волю воображению и простор для интерпретаций, оно находит вполне доступное объяснение:

- А что все-таки означали его последние слова? Башня из черного дерева? - О… Ничего. Одно из его осадных орудий. <...> То, что, по его мнению, пришло на смену башне из слоновой кости. <...>  Все то, из-за чего он не любит современное искусство. Все, что неясно, потому что художник боится быть понятным…

Дэвид — молодой художник-абстракционист, который едет в отдаленное от цивилизации поместье, чтобы взять интервью у старого консервативного художника Генри. Его забавляет и даже шокирует образ жизни старика, который живет с двумя юными, лишенными стеснения девушками, но постепенно сказочность и уединенность места начинает ему нравиться, и вот уже кажется, что он прежде никогда и не был собой.

Сложная для чтения, но одновременно притягательная книга. Красочные описания и обрывистые, путанные диалоги, которые необходимо понимать на уровне чувственности, а не речи. Яркое противопоставление молодости и старости, которое, впрочем, не склоняет чашу весов ни в чью сторону — у каждого своя правда, все равны и все порочны.

Вся повесть — один большой философский спор, размышления на тему свободы, и как только ты втягиваешься в этот спор, Фаулз открывает все новые и новые подтексты. От чтения этой книги можно устать, она оставляет за собой множество размышлений, причем не только на тему «А что дальше?», но и вполне оформившиеся мысли о том, что же влияет на становление человека, и можем ли мы оставаться собой, когда на нас влияет общество, чужое мнение и творчество.

Но хотя книга меня определенно заворожила, все же осталось некоторое чувство неудовлетворенности, недорассказанности.

Я не хочу описывать сюжет «Коллекционера», потому что этот роман мне слишком понравился - хочется, чтобы другие его тоже прочитали. Я лишь поделюсь теми мыслями, что пришли мне во время чтения.

Больше всего меня потрясла вторая глава романа. Одно дело читать мысли убийцы, описание его действий – это не открытие для литературы (возьмем того же «Парфюмера» П. Зюскинда). Но совсем другое – читать дневник жертвы, дневник женщины, которую похитили.

Возможно, если бы пленником был мужчина, я была бы не под таким впечатлением, и все его попытки к бегству не показались бы мне столь необычными, но тут – женщина. Меня поразила стойкость главной героини. Я не раз спрашивала себя «а смогла бы я вести себя так, находясь в подвале с мужчиной, которого ненавижу? смогла ли бы я общаться с ним и не молить при этом о пощаде?» Я так и не ответила себе на эти вопросы.

А Миранда смогла.

Она не только до последнего держала себя достойно, но и сама отчасти, совершенно по-женски, управляла им. Мне кажется, нужно иметь много внутренней силы, чтобы не пасть перед врагом, когда ты находишься запертой в темном, душном помещении несколько месяцев.

Пусть дневнику главной героини посвящена всего одна глава из трех, но она самая важная. Дж.Фаулзу удалось не только показать поведение сумасшедшего со стороны – глазами жертвы, но и раскрыть развитие отношений между ней и агрессором. Можно сказать, что автор описал процесс возникновения Стокгольмского синдрома (сам термин появился только через 10 лет, после выхода романа).

Еще одним шоком, во время чтения этого романа, был его конец. Я никак не ожидала такую развязку. Всегда до последнего хочется верить в главного героя, каким бы (моральным или физическим) уродом он не был. Мне искренне хотелось, чтобы он справился со своим психическим недугом, чтобы слова о его искренней любви к жертве были не пустым звуком – я надеялась, что внутри него остался человек…

Но автору, как, впрочем, и всегда, виднее.