Текст книги "Исследователи Гора"

– Да, господин, – повиновалась она. Я взял узкий, длинный кожаный ремень и устроился на корточках за спиной у рабыни.

– Сегодня ночью, господин, – продолжала размышлять она, – ты избавил меня от комплексов. Ты сделал это нарочно?

– Может быть.

– Я так благодарна тебе… Я крепко связал ее запястья.

– Я – женщина! Я хочу быть настоящей женщиной!

– Не бойся, ты будешь ею. Горианские мужчины не терпят в рабынях лицемерия и мужеподобия.

– Значит, меня заставят быть настоящей женщиной? – спросила она.

– У тебя нет выбора. Твой удел – быть женственной, беззащитной и уязвимой перед лицом твоего господина.

– Значит, мне придется всецело подчиняться ему и ублажать его?

– Безусловно.

– Может быть, мой господин согласится хоть в чем-то уступить мне?

– Мужчины Гора не признают компромиссов. И никогда не уступают рабыням. Если ты в чем-то не покоришься или не понравишься господину, плеть всегда окажется под рукой.

– Что, если даже под ударами плети я не стану такой, какой он пожелает?

– Тогда тебя скормят слинам, – спокойно объяснил я.

– Да, господин, – вздохнула блондинка.

Я надежно привязал ее к невольничьему шесту и встал.

– Я – привязанная рабыня…

– Да-

– Господин?

– Да?

– Я не все тебе рассказала.

– Что еще?

– Боюсь, ты не поймешь этого, – потупилась она, – потому что ты – мужчина.

– Говори, – приказал я.

– Про то, как я должна была хорошо ублажить своего господина…

– Ну?

– Я хотела ублажить его… – прошептала она.

– Естественно, – пожал я плечами. – Еще как хотела. Иначе бы ты погибла страшной и мучительной смертью.

– Но я хотела этого и по другой причине.

– По какой же?

– Ты не поймешь, господин. Мужчине не понять этого…

– Чего?

– Я хотела доставить ему наслаждение, потому что… потому что он был моим господином. – Она посмотрела мне в глаза: – Девушка жаждет ублажать своего господина просто потому, что он – ее господин.

Я молчал.

– Ты можешь понять это?

Я пожал плечами.

– Неужели ты думаешь, что мы были бы такими великолепными рабынями, если бы сами не хотели того?

– Наверное, нет, – сказал я.

– Девушка сама хочет доставлять удовольствие тому, кто обладает ею. Понимаешь, господин?

– Думаю, что да.

– Я хочу доставить тебе удовольствие, – прошептала она.

– Вижу.

– Господин?

– Что?

– Почему ты не взял меня сегодня? Разве я тебе не нравлюсь?

– В другой раз, – небрежно ответил я.

– Ты меня воспитываешь, господин? – догадалась она.

– Да.

33. ЧТО МЫ УВИДЕЛИ С ВОДОПАДА. ТАНЕЦ ТЕНДЕ. МЫ СНОВА ПУСКАЕМСЯ В ПУТЬ ПО РЕКЕ. Я ПРЕДВКУШАЮ ПРЕВРАЩЕНИЕ ДИКАРКИ В РАБЫНЮ

Айари и девушки волокли каноэ вверх на веревках, мы с Кису подталкивали корму. Грохот водопада, низвергающегося с высоты четырех сотен футов, уже не был таким оглушительным.

Тому, кто никогда не видел Уа, трудно представить этот великолепный пейзаж. Река то изгибается, то взрывается стремнинами, то вздрагивает под ударами водопадов. Порой на ней, точно в сказке, возникают прекрасные зеленые острова. Вот она неспешно, лениво течет по величественной дикой равнине под бескрайним небом – и вдруг с пенным ревом падает с высоты сотни футов.

– Наконец-то! – радостно воскликнул Кису, утирая пот со лба.

– Что? – удивился я.

– Подойди, увидишь.

Я осторожно приблизился к нему. Вода доходила нам до колен.

– Посмотри-ка!

С вершины водопада открывался чудесный вид на реку. Это была не просто смотровая площадка, но и прекрасный наблюдательный пункт.

– Я знал, что так и будет! – торжествующе воскликнул он, хлопая себя по бедрам.

Я посмотрел вниз – и тихонько присвистнул.

– Тенде! Тенде! – заорал Кису. – Иди сюда, сейчас же! Девушка подошла к нам. Кису схватил ее за загривок и наклонил вниз.

– Видишь?

– Да, господин, – испуганно пролепетала она.

– Это он! Он явился за тобой! Ты поняла?

– Да, господин…

– Беги на берег, рабыня, – приказал Кису. – Разведи костер и приготовь еду.

– Хорошо, господин.

Я напряженно всматривался в даль. Солнце нещадно било в глаза.

Внизу, несомненно, был флот. Он двигался в нашу сторону. Около сотни речных галер, построенных в свое время для экспедиции Шабы, и примерно столько же каноэ. Как правило, на каждой галере помещается полсотни человек команды, каноэ берет от пяти до десяти. Мне было нетрудно подсчитать силы противника. От пяти до шести тысяч человек.

– Это Била Хурума! – ликующе завопил Кису.

– Так вот зачем ты отправился со мной на Уа?

– Я пошел бы с тобой в любом случае, потому что ты – мой друг, – ответил Кису. – К счастью, наши пути вели в одном и том же направлении. Ну скажи, разве это не счастливое совпадение?

Я улыбнулся:

– Очень даже счастливое.

– Теперь ты понял, каков был мой план?

– Твой загадочный план? – рассмеялся я.

– Именно. – Кису хитро прищурился.

– Я кое-что подозревал. Но мне казалось, ты ошибся в своих расчетах.

– Я не смог победить Билу Хуруму в бою, – сказал Кису. – Мои повстанцы не устояли против его аскари. Но я выкрал Тенде, обещанную ему в жены, – и заманил его в джунгли. Я заведу его в такую глушь, что он растеряет всех людей и припасы; тогда-то я и встречусь с ним лицом к лицу, и мы сразимся один на один, как подобает воинам. Я уничтожу Билу Хуруму – и разрушу его империю!

– Хитроумный план, – покачал я головой. – Хитроумный, но безрассудный. А вдруг ты все-таки просчитался?

– В каком смысле? – нахмурился Кису.

– Неужели ты думаешь, что Била Хурума, владеющий сотнями жен и рабынь, ринется за тобой в джунгли, рискуя властью и самой жизнью, ради одной бабы? К тому же он наверняка знает, что ты сделал Тенде своей рабыней, так что с политической точки зрения она потеряла для него всякую ценность.

– Ты не прав. Это дело принципа.

– Для тебя это, может быть, и дело принципа, но для Билы Хурумы… Для него дело принципа – сохранить империю.

– Но он здесь, на реке, – возразил Кису.

– Ну и что?

– Стало быть, ты ошибаешься.

– Возможно.

– Думаешь, он преследует тебя? – спросил Кису.

– Нет. Я для него – пустое место.

– В таком случае, – подытожил Кису, – он преследует меня.

– Наверное. Наверное, ты прав.

Кису с довольной улыбкой направился к берегу.

– Разденься, – приказал он Тенде.

– Да, господин.

– Иди за мной.

– Да, господин.

– Вы все тоже, – сказал он.

Вслед за Кису и Тенде мы с трудом выбрались на середину реки. Напротив водопада из воды выдавался широкий плоский камень, на который мы и взобрались. С него была хорошо видна река и флотилия Билы Хурумы.

– Что ты хочешь со мной сделать, господин? – со страхом спросила Тенде.

– Я хочу, чтобы ты танцевала обнаженной. – Кису подтолкнул рабыню ближе к краю камня, лицом к реке.

Тенде дрожала; из одежды на ней были лишь ниточки дешевых бус.

– Била Хурума! – прогремел Кису. – Я – Кису! Со мной Тенде, которую прочили тебе в жены! Я похитил ее у тебя! Я сделал ее своей рабыней!

Если Била Хурума и был на одном из кораблей, он никак не мог слышать Кису. Расстояние было чересчур велико. Находись он всего в полусотне ярдов от нас, он все равно ничего не услыхал бы из-за рева водопада. Более того, флотилия была так далеко, что никто не смог бы нас разглядеть. Мы хорошо видели только большие гребные галеры; каноэ казались с такого расстояния просто щепками. Мы сами, следовательно, были для них не больше булавочной головки. Во дворце Билы Хурумы я ни на ком не видел очков строителей. Шаба наверняка привез такой инструмент с острова Ананго. Вот почему его так трудно захватить врасплох.

– Это Тенде! – разрывался Кису, перекрикивая грохот стремительно катящейся воды. – Она должна была стать твоей женой! Я увел ее у тебя! Я ее присвоил! Сейчас ты увидишь, как пляшет моя голая рабыня!

– Он тебя не видит и не слышит! – крикнул Айари.

– А это и не важно! – расхохотался Кису и от души шлепнул Тенде пониже спины.

– Ой! – вскрикнула она.

– Танцуй, Тенде! – приказал он и запел, прихлопывая в ладоши и не отводя взгляда от реки.

– Но это песня рабынь! – заупрямилась Тенде. Кису оборвал песню на полуслове, обернулся и смерил девушку тяжелым взглядом. – Есть же и белые рабыни, господин!

Кису молча смотрел на нее.

– Я буду танцевать, мой господин! – поспешно сказала Тенде, расставила ноги, слегка пружиня, и красиво развела руки в стороны.

– Она что, свободная женщина? – удивился Айари.

– Нет, – ответил Кису.

– Тогда вели ей поднять руки над головой и вывернуть кисти, – посоветовал Айари.

– Сделай, как сказано, – приказал девушке Кису. Тенде повиновалась.

– Красиво, – похвалил он.

– Я видел такое в Шенди, – промолвил Айари.

Я мысленно улыбнулся. Действительно, в грациозной позе Тенде трудно было не узнать начало танца рабыни. Эта позиция хорошо известна не только в Шенди, но и вообще на Горе – например, в Порт-Каре и южнее, а также к северу и востоку от тех мест, где мы сейчас находились, – в Тахари. Конечно же рабыня может начать танец по-разному, иногда даже извиваясь в цепях или веревках у ног хозяина. Я одобрительно смотрел на Тенде. Свободная женщина никогда не осмелится показаться перед горианскими мужчинами в такой позе – разве что если она, измученная тоской и неудовлетворенностью, открыто попросит заковать ее в рабский ошейник. Я слыхал много историй про свободных горианок, порой представительниц высших каст, которые плясали перед мужчинами в тавернах – шутки ради или из любви к риску. Каков же был их ужас, когда в ту же ночь они, с кляпом во рту и капюшоном на лице, закованные в цепи, железные кандалы и ошейник, валялись на дощатом полу фургона, увозящего их за ворота родного города!

– Ты готова, рабыня? – спросил Кису.

– Да, господин.

Я люблю смотреть, как танцуют рабыни. Никогда женщина не бывает так хороша, как в танце, когда она вызывающе демонстрирует мужчинам всю свою прелесть. Впрочем, настоящая женщина красива во всех позах. Странно, что земные мужчины так редко осознают это. С другой стороны, они никогда не видели настоящих рабынь во всей их безграничной женственности, хрупкости и уязвимости. Женщина может быть по-настоящему прекрасной, даже когда просто приветствует хозяина, склоняет перед ним голову или наливает ему вино. Она становится еще прелестнее, когда покорно стоит перед мужчиной на коленях или ползет к его ногам, жалобно моля о ласке. Но великолепней всего рабыня в те мгновения, когда с криком содрогается в оргазме, задыхаясь в объятиях господина…

– Танцуй, рабыня, – приказал Кису.

– Да, господин, – ответила Тенде.

На скользком, плоском камне в реке Уа, под пение и прихлопывание Кису, она танцевала перед заклятым врагом своего хозяина, Билой Хурумой, который был так далеко, что не мог увидеть этот танец. Танцевала превосходно.

Белокурая дикарка и Элис стояли на коленях, пожирая Тенде взглядами. Глаза варварки блестели от возбуждения. Как прекрасна была обнаженная Тенде, как легко и чувственно она двигалась! Для белокурой дикарки это был хороший урок.

Танцовщицы на Горе в большой цене. Некоторые торговцы специализируются на купле, продаже и аренде таких рабынь. Особенно этим славятся торговые дома Кельсиуса и Аурелиуса в Аре. «В Аре – лучшие плясуньи!» – говорят одни. «Нет, в Порт-Каре!» – не соглашаются другие. «Танцевать умеют только в Тахари и Турии!» – возражают третьи. На мой взгляд, подобные споры совершенно бесплодны. Я побывал во множестве городов и в каждом видел бесподобных рабынь-танцовщиц. У них бывает много хозяев; ошейники то и дело сменяются на прелестных шейках. Танцовщиц перепродают из города в город, выставляют на аукционах. Если же девушка кому-то не угодит, ее отдают хозяину таверны, который волен содрать с нее три шкуры или просто разорвать на куски.

– Довольно! – приказал Кису.

Тенде остановилась. Кису, к изумлению рабыни, крепко связал ей руки за спиной и, схватив за волосы, поволок по воде к берегу. Мы двинулись следом. Я еще раз оглянулся на реку. Корабли по-прежнему казались игрушечными, но я-то знал, что на каждом из них полно вооруженных людей… Мы с Кису столкнули каноэ на мелководье. Он втащил Тенде в лодку, поставил на колени, кожаным ремнем туго спутал ей лодыжки, набросил на шею две веревочные петли, а свободные концы веревок привязал к стойкам каноэ.

– Господин?!

– Пожалуй, так тебе труднее будет вырваться, – задумчиво проговорил Кису.

Это было явное преуменьшение. Что-что, а связывать рабынь Кису умел.

– Зачем ты так крепко связал меня, господин?

– На случай, если тебе захочется сбежать к Биле Хуруме. Тенде откинула голову, насколько позволяли веревки, и расхохоталась:

– Ох, господин!

– В чем дело? – сурово спросил Кису.

– Я вовсе не собираюсь бежать от тебя!

– В самом деле? – холодно осведомился Кису.

– Разве ты не знаешь, господин, что Тенде – твоя верная и покорная рабыня?

– Лишняя предосторожность не помешает, – буркнул Кису.

Тенде потупилась:

– Как будет угодно господину.

Я едва заметно усмехнулся. Тенде, надменная гордячка, превратилась в настоящую рабыню, самозабвенно преданную хозяину. С политической точки зрения она уже не представляла никакой ценности. Но Кису еще не понял этого.

– Как быть с кострищем? – спросил Айари.

– Оставим как есть, – махнул рукой Кису.

– По нему они сразу поймут, что мы здесь были, – недоумевал Айари.

– Разумеется, – сказал Кису. – Это мне и нужно…

Мы принялись толкать каноэ на глубину – все, кроме связанной по рукам и ногам Тенде. Кису оглянулся и потряс кулаком.

– Иди за мной, Била Хурума! – проревел он. – Иди, если посмеешь!

Шум воды заглушал его голос. Он забрался в каноэ и занял место на корме; Айари и Элис последовали за ним. Я тоже запрыгнул на борт и, схватив белокурую дикарку за плечи, втащил ее в каноэ, но не сразу разжал руки.

– Ты видел, господин? Он заставил ее танцевать обнаженной!

– Разумеется. Она всего-навсего рабыня.

– Да, господин.

– Как и ты, – добавил я.

– Да, господин.

– Ступай на место, рабыня.

Мы взялись за весла. Один раз белокурая дикарка оглянулась на меня, но под моим суровым взглядом тут же потупилась и принялась усердно грести.

Я улыбнулся. Рабыня, живущая в ней, отчаянно стремилась на волю. Этой ночью, подумал я, она будет умолять господина о близости.

34. БЕЛОКУРАЯ ДИКАРКА ТАНЦУЕТ. ЧТО ПРОИЗОШЛО В ЛЕСУ МЕЖДУ РАБЫНЕЙ И ЕЕ ГОСПОДИНОМ

– Берегись! – крикнул я.

Небольшой тарск, весом не более сорока фунтов, рыл землю клыками и угрожающе похрапывал. В следующее мгновение он накинулся на меня. Я отшвырнул его копьем – одним из тех, которыми мы завладели в короткой схватке с рейдерами на болоте к востоку от Ушинди, но зверь тут же снова бросился в атаку.

Белокурая дикарка пронзительно завопила.

Я опять ударил его копьем; тарск отлетел, однако не успокоился. Острие моего копья обагрилось; шкура зверя потемнела от крови.

Тарски хитры, проворны и жутко упрямы. Лучше всего охотиться на них с длинным копьем верхом на кайиле. На гигантских тарсков охотятся даже с воздуха – с седла тарна. Сражаться с ними в зарослях невозможно – не только из-за ограниченной видимости, но главным образом из-за недостатка маневренности. Впрочем, тарск настолько проворен и агрессивен, что и на открытой местности справиться с ним непросто.

Зверь рывком повернул голову, грива рассыпалась по спине.

– Прячься за меня! – крикнул я дикарке, но было поздно.

Низко склонив голову, хищник бросился вперед и сбил ее с ног. Я отбросил его копьем и тут же нанес еще один удар. На сей раз мне удалось пронзить его насквозь.

Тяжело дыша, я придавил тело зверя ногой, выдернул копье и повернулся к белокурой дикарке.

– Жива?

– Да, господин.

Нога ее была в крови. Я опустился на корточки:

– Покажи ногу.

– Это опасно, господин?

– Нет, – сказал я. – Просто царапина.

– А шрам останется? – с тревогой спросила она.

– Нет.

– Это хорошо. – Девушка вздохнула с облегчением и откинулась назад, заложив руки за голову. – Я так хочу быть красивой, и для себя, и для моего господина… то есть моих господ.

– За последнюю пару недель ты в самом деле похорошела.

– Благодарю тебя, господин. – Она искала моего взгляда. – Я же твоя, ты знаешь.

– Естественно.

– Последний раз ты брал меня еще в Шенди!

– Верно.

– Ты овладел мной как рабыней…

Я промолчал.

– Когда ты швырнул меня на спину и овладел мною неистово и грубо, я поняла, что я больше не свободная женщина.

– Да, девушки обычно быстро усваивают этот урок.

– Еще я помню рабыню, которая глянула на меня из зеркала. Она была так прекрасна…

– Да, – кивнул я.

– Только рабыня может быть такой красавицей.

– Да.

– Но я – земная женщина. И я не осмелилась признать в той девушке саму себя.

Я улыбнулся. Неужели она не понимала, что тогда, в Шенди, из зеркала на нее смотрело ее подлинное, сокровенное «я»? Как бы ни бывали жестоки мужчины с женщинами, сами женщины порой истязают себя гораздо больней.

Она наклонилась и принялась рассматривать свою ножку.

– Царапина неглубокая, – сказал я. – Шрама не будет.

– Я тщеславна, правда?

– Да.

– А рабыням это разрешается?

– Да.

– Хорошо… – вздохнула блондинка. – Я бы не вынесла, если бы за меня дали меньше, чем за Тенде или Элис.

– Настоящая рабыня, – усмехнулся я.

– Да, господин.

– Не бойся, – успокоил я ее, – твоя цена не уменьшится.

Я встал и направился к веерной пальме. Сложив ладони чашечкой, я зачерпнул из углубления в основании огромного листа большую пригоршню воды, вернулся к рабыне и бережно промыл ее рану. Она зажмурила глазки, но терпела. Затем я сорвал несколько листьев, обернул ими ногу девушки и перевязал усиками коврового растения.

– Благодарю тебя, господин.

Она потянулась ко мне и обвила мою шею руками. Я взял ее за запястья, медленно развел ее руки в стороны, потом вытянул их вперед и связал.

– Господин! – умоляюще воскликнула блондинка.

– В следующий раз, – сказал я, – не смей делать этого без разрешения.

– Хорошо, господин.

– Встань, рабыня! – приказал я.

– Да, господин.

В тот самый день, незадолго до полудня, мы достигли вершины водопада. Кису увидел флотилию Билы Хурумы и заставил Тенде плясать обнаженной на камне в воде…

Несколько часов мы шли вверх по реке. Ближе к вечеру, причалив к берегу, мы спрятали каноэ и углубились в лес.

– Хочу мяса, – заявил Кису.

– Я тоже, – сказал я. – Пойду поохочусь.

Воинам трудно обходиться без мяса. К тому же жители последней деревни предупреждали, что путь вверх по реке будет становиться все сложней и опасней. Неплохо было бы поесть мяса впрок.

– Мне понадобится вьючное животное, – сказал я. Белокурая дикарка немедленно вскочила на ноги и встала передо мной, низко склонив голову:

– Я – вьючное животное, господин.

– Следуй за мной, – Да, господин.

Мы шли по джунглям не меньше двух анов, пока не подняли тарска. Он набросился на меня, и я убил его.

– Наклонись, – приказал я девушке.

Она послушно подставила спину. Я взвалил тушу ей на плечи. Она пошатнулась.

Я повернулся и пошел прочь. За мной, задыхаясь и спотыкаясь под весом убитого мною зверя, брела моя рабыня.

Я посмотрел в небо сквозь густые кроны деревьев:

– Смеркается. Мы не успеем до темноты добраться до лагеря. Устроимся на ночлег здесь, а утром пойдем дальше.

– Да, господин.

Она стояла на коленях и жарила на костре мясо тарска. Я срубил длинную толстую жердь и проделал ближе к краю желобок глубиною в дюйм.

– Зачем это? – спросила девушка.

– Невольничий кол, – ответил я, – привязать тебя на ночь.

– Понимаю, – вздохнула она и повернула вертел. Капельки жира с зарумянившегося бока тарска с шипением падали в костер.

Ударами камня я вогнал жердь в землю, оставив снаружи всего несколько дюймов.

– Еда готова, господин, – сказала рабыня.

Я осторожно снял вертел с огня, положил на траву и принялся резать мясо. Рабыня смотрела на меня, стоя на коленях у костра. Я встал, накинул ей на шею длинный кожаный ремень и повел к колышку. Ремень точно лег в заранее выпиленный мною желобок.

– Встань на колени, – приказал я.

– Да, господин.

Блондинка стояла на коленях у невольничьего шеста, а я вернулся к костру и приступил к трапезе. Я отрезал кусочки сочного мяса и отправлял их в рот. Насытившись, я швырнул кусок и рабыне. Он попал ей в грудь и отскочил на землю. Девушка схватила его обеими руками и принялась жадно есть, не сводя с меня глаз.

Я вытер рот тыльной стороной ладони и снова посмотрел на рабыню:

– Хочешь еще?

– Нет, господин.

Воды с листьев веерной пальмы мы попили раньше. Я прилег у костра, опершись на локоть, и уставился на невольницу. Как все-таки приятно владеть женщинами…

– Ты свяжешь мне перед сном руки за спиной, господин? – спросила она.

– Да.

– Так всегда поступают с рабынями?

– На природе – да, – ответил я. – Особенно когда под рукой нет ни цепей, ни наручников. Но руки не обязательно спутывать за спиной. Порой их связывают над головой или перед грудью, а то и прикручивают к дереву.

– А в городах девушек тоже привязывают на ночь?

– Иногда, – сказал я. – Все равно в ошейнике они не убегут дальше городских ворот.

– Но ведь не все рабыни хотят бежать?

– Конечно. На самом деле, беглянок очень мало. Важно, чтобы девушка понимала: хочет она бежать или нет, побег практически невозможен. Потому вас и связывают. К тому же, если рабыня и сумеет скрыться от своего хозяина, у нее все равно появится новый. Зачастую гораздо хуже первого.

– Да, господин.

– Попытка бегства – глупый и неоправданный риск. Пойманной рабыне могут запросто отрезать ноги. Она содрогнулась.

– Я бы побоялась бежать, господин.

– Но ты же пыталась улизнуть из Порт-Кара.

Тогда я поймал ее, связал и вернул Улафи, бывшему в то время ее хозяином. Я хотел сам отвезти блондинку в Шенди в надежде напасть на след вероломного Шабы, предавшего Царствующих Жрецов.

– В то время я еще ничего не понимала, – смутилась, она. – Я не знала, что побег невозможен, и не представляла, как сурово могут меня наказать. Я даже не догадывалась, что это значит – быть рабыней на Горе.

– Теперь догадываешься? – усмехнулся я.

– Да, господин. – Она стояла на коленях у невольничьего колышка, с петлей на шее. – Знай я тогда то, что знаю сейчас, я не осмелилась бы и шелохнуться!

Я кивнул. Умные женщины быстро понимают, что их ждет на Горе.

– Господин?

– Да?

– А все хозяева привязывают рабынь на ночь?

– Нет. Многое зависит от обстановки и от самой рабыни.

– Если рабыня всем сердцем любит господина, он же не станет привязывать ее?

– Может, и станет, если захочет напомнить ей, что она – всего-навсего рабыня.

– Понимаю.

– Иногда, – сказал я, – рабынь запирают в конуру или приковывают цепью к железному кольцу.

– Зачем?

– Чтобы их не украли. Блондинка вздрогнула:

– Разве рабыню могут украсть?

– Запросто, – сказал я. – На Горе это случается сплошь и рядом.

– Я слышала, что девушек на ночь приковывают цепями к кровати господина.

– Да, такое часто бывает.

– Но ведь в покоях своего господина девушка находится в безопасности?

– Конечно, – сказал я, – если ее господин там же.

– Тогда зачем же приковывать ее цепями?

– Потому что она – рабыня.

– Да, господин. – Блондинка низко склонила голову.

– Ну что же, – сказал я, – пора привязывать тебя на ночь

– Пожалуйста, господин, – торопливо выпалила она, – позволь мне еще немного поговорить с тобой. Не привязывай свою рабыню прямо сейчас.

– Ладно, – согласился я.

Она с радостным видом опустилась на пятки и положила руки на веревку у самого горла.

– То, что Кису сделал сегодня с Тенде… Разве это не ужасно?

– Что?

– Он заставил ее танцевать обнаженной!

– Ну и что?

– Но… – смешалась девушка.

– Она – рабыня, – напомнил я.

– Да, господин… А рабыне позволяется танцевать голой?

– Да.

Она потупила взгляд:

– Господин…

– Да? – откликнулся я.

– Рабыня – это все равно что вещь?

– Конечно.

– И я – вещь?

– Естественно. Причем очень красивая вещь.

– Спасибо, господин.

– Тебе не нравится быть вещью? – поинтересовался я.

– Я не чувствую себя вещью, – призналась она.

– С точки зрения горианских законов, – уточнил я, – ты скорее животное, чем вещь.

– Да, господин…

– С одной стороны, никакое животное – ни человека, ни белку, ни птицу – нельзя назвать вещью или предметом, поскольку они одушевлены. С другой стороны, все живые существа являются предметами, поскольку занимают место в пространстве и подчиняются физическим законам.

– Я не об этом, – сказала девушка. – Ты ведь понимаешь, что я имею в виду.

– Нет. Не понимаю. Выражайся ясней.

– Считается, что к женщине относятся как к вещи, если мужчины не прислушиваются к ее мнению и не заботятся о ее чувствах.

– Но ведь и женщина, преследуя свои корыстные цели, может относиться так к другой женщине. Или к мужчине. Равно как и мужчина – к другому мужчине. То, о чем ты говоришь, – общечеловеческая проблема.

– Может быть…

– Когда тебя считают вещью или относятся к тебе как к вещи, – продолжал я, – это совсем не то, что быть вещью на самом деле. Те, кто относится к другим людям как к неодушевленным предметам, на самом деле не считают их таковыми. Это было бы безумием.

– Ты говоришь не о том, – улыбнулась она.

– На каком основании ты утверждаешь, что мужчины относятся к тебе как к вещи? – спросил я. – На том, что oни не соглашаются с твоим мнением? Тебе не кажется, что это не совсем логично?

– Да, но если мужчины не делают то, чего мы, женщины, от них хотим, это значит, что они не считаются с нашими чувствами.

– Интересная мысль, – усмехнулся я. – Выходит, если женщина не считается с желаниями мужчины и не бросается сломя голову выполнять любую его прихоть, он может заключить, что она относится к нему как к вещи?

– Как глупо! – фыркнула блондинка.

– Вот именно.

– Мне трудно об этом говорить, – вздохнула она. – Ты не знаешь, что такое расхожие истины и традиционный образ мыслей.

– Это точно, – хмыкнул я.

– Я попробую еще раз, с самого начала.

– Попробуй, – кивнул я.

– Мужчин интересует в женщине только тело.

– Никогда не встречал подобных мужчин. Хотя, конечно, это не повод утверждать, что таких типов в природе не существует.

Она удивленно посмотрела на меня.

– Тебя послушать, так мужчине все равно, разумна его женщина или нет. И не спорь со мной. Чем нелепее обвинение, тем глупее выглядит человек, пытающийся его опровергнуть. Если тебе заявят, что ты – бешеный слин, ты же не станешь предъявлять кровь на анализ?

– Когда говорят, что мужчине нужно только женское тело, имеют в виду, что мужчин не очень-то интересует, о чем думают женщины, что они чувствуют…

– Вот это уже верно, – кивнул я. – Хорошо это или плохо, но людям свойственно не обращать внимания на мысли и чувства других. Неудивительно, что мужчины весьма равнодушны к мыслям и чувствам женщин. В утешение добавлю, что к мыслям и чувствам других мужчин они тоже равнодушны. В такой же мере все это относится и к женщинам. Если тебе интересно, могу рассказать, как обстоят с этим дела на Горе. Свободные мужчины и женщины обычно прислушиваются друг к другу. Свободные женщины требуют внимания и уважения к себе. Это их право. С рабынями, разумеется, все обстоит иначе. Вам не положено ни внимания, ни уважения. На самом же деле хозяева проявляют огромный интерес к мыслям и чувствам своих рабынь. Это и полезно и приятно. Что может быть сладостней, чем знать все о существе, принадлежащем тебе полностью и безраздельно! У рабыни нет и не может быть никаких секретов от господина. Ему открыты самые сокровенные ее мысли, самые тайные желания, самые безумные фантазии. И от этого она ему еще дороже. Отношения со свободной женщиной основаны на взаимном расчете. Мужчина не обладает ею, потому она не так интересна ему, как рабыня. Насколько мне известно, любовные узы между рабыней и ее хозяином гораздо крепче, чем между свободными мужчиной и женщиной.

– Но при этом рабыня остается рабыней, – вздохнула девушка.

– Естественно, – сказал я. – Хозяин волен продать свою любимую рабыню, если пожелает.

– Рабыня получает любовь и заботу, которые ей не полагаются?

– Именно так. Господин дарит ей свою любовь.

– Но ведь он может в любой момент просто заткнуть ей рот и бросить к своим ногам?

– Конечно. Порой он так и поступает – чтобы напомнить ей о том, что она всего лишь рабыня.

– Значит, какими бы свободами ни пользовалась рабыня, она всецело принадлежит хозяину?

– Да. Рабыня есть рабыня.

– Я люблю тебя, господин, – прошептала она. Я прислушивался к потрескиванию огня, к шорохам ночного леса.

– Как земная женщина, ты, наверное, еще не привыкла воспринимать себя предметом собственности?

– Да, господин, – улыбнулась блондинка.

– Надо привыкать.

– Да, господин. – В глазах ее блеснули слезы.

– Ты – красивая вещь, которой владеют. Тебя можно покупать и продавать.

– Да, господин.

– И никто, – продолжал я, – не станет обращать внимания на твои желания, мысли и чувства.

– Да, господин.

– Это и означает – быть предметом собственности.

– Понимаю, мой господин. Но почему-то мне кажется, что я не совсем вещь.

– Когда тебя закуют в цепи, – сказал я, – и продадут человеку, от одного вида которого ты придешь в ужас, тебе не будет так казаться.

– Наверное, господин.

– И все-таки почему ты это сказала?

– Потому что я не чувствую себя вещью, – призналась блондинка. – Никогда еще я не была такой свободной, такой живой, такой настоящей, как теперь, когда я рабыня. Только здесь, в этом мире, став ничтожнейшей из рабынь, я поняла, что такое свобода. Я и не знала, что бывает такое счастье, такой восторг…

– По-моему, тебя стоит высечь.

– Пожалуйста, не надо, господин! Смилуйся над своей девочкой!

Я пожал плечами. Поразмыслив, я решил, что не стану бить ее – по крайней мере сейчас.

– Понимаешь, господин, – горячо, взволнованно заговорила она, – я – вещь, я – предмет собственности, я – товар, я – существо, с которым никто не считается; но в душе моей бушует буря, и слово «вещь» никак не согласуется с этим. Когда я была свободной женщиной, я действительно чувствовала себя вещью, неодушевленным предметом, которым можно манипулировать, у которого нет ни чувств, ни страстей. И только теперь, в оковах рабства, я познала истинную свободу!

– Сдаюсь, – улыбнулся я. – Слово «вещь» в самом деле не подходит.

– В каком-то смысле я – вещь, а в каком-то – нет, – уточнила блондинка.

– Верно, – согласился я. – В том, что касается самого сокровенного, ты не вещь.

– Да, господин.

Она стояла передо мной на коленях, привязанная за шею к невольничьему колышку; алый лоскут опоясывал ее бедра, на груди красовались дешевые деревянные бусы – красно-черные и желто-голубые.

– Ты – не вещь, – продолжал я. – Ты – животное.

– Да, – с улыбкой сказала она. – Я – животное.

– Пора связывать тебя на ночь, мое хорошенькое животное.

– Животное просит тебя не связывать его прямо сейчас, господин!

– Ладно. – Я опустился на локоть.

Она по-прежнему стояла передо мной на коленях.

– Ты говорил, что рабыни редко хотят убежать от хозяев.

– Да, это так. Странно, правда?