Электронная библиотека » Джулия Берри » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Вся правда во мне"


  • Текст добавлен: 29 апреля 2016, 13:20


Автор книги: Джулия Берри


Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +
XXV

Тобиас Солт, веснушчатый сын мельника, вернулся домой после ночного дежурства. Он шел медленно, глаза были красными.

– Видел что-нибудь, Тобби? – окликнул его Эйб Дадди из своей лавки.

– Не-а, – сказал Тобиас и потер глаза.

– Вот, что я называю удачным дежурством, – заметил лавочник.

XXVI

Как ты сейчас занят. Собираешь урожай, готовишься к свадьбе, пристраиваешь новую комнату к дому, чтобы ублажить невесту. А еще заготавливаешь дрова на зиму, собираешь кукурузу и копаешь картошку. И некому тебе помочь. Ни отца, ни родных, а у друзей те же проблемы.

А еще нужно убрать с поля камни, законсервировать овощи.

Ты работаешь, как лошадь, и, несмотря ни на что, посвистываешь. Очень скоро у тебя будет жена, чтобы помочь, вить гнездышко, штопать штаны, набивать перины, а вечером к твоему приходу готовить горячий ужин.

Только станет ли она это делать? Будут ли ее мягкие руки прясть шерсть, вязать в снопы пшеницу, убирать в погреб мешки картофеля? Покроется ли бронзовым загаром ее фарфоровое лицо, когда она плечом к плечу с тобой будет обрабатывать ваши поля?

XXVII

Никто не называет меня по имени. Никто меня никак не называет, кроме Даррелла, который обзывает меня Червяком. Мама никогда его не останавливает. Со мной она общается так: «Перебери это», «Вычеши этот мешок шерсти», «Смажь это», «Растопи жир в котелке», «Ты, стой смирно»

Теплота, которая была в ее глазах, куда-то ушла, ее сменил холодный металлический блеск. Папа давно умер, и дочь, которую она помнила, тоже умерла для нее. Она похоронила ее имя в своей памяти.

Никто не называет меня по имени.

Младшие дети вообще его не знают.

Каждое утро перед рассветом я напоминаю его себе и тут же снова забываю.

Меня зовут Джудит.

XXVIII

Я повесила твой букетик сушиться в амбаре, чтобы сохранить и всегда на него смотреть.

Я пропала до того, как он высох. Вернувшись после всех этих долгих лет, я нашла его на том же месте. Он стал таким сморщенным и жалким, что никому и в голову не пришло его убрать.

Он висел, покрытый паутиной, и только я знала, что раньше он был милым свежим букетиком.

Я сняла его с балки, вынесла на улицу и швырнула высоко в осеннее небо, как невеста, бросающая свой букет.

XXIX

Я столкнулась с учителем на краю леса. Я собирала груши. Он приехал к нам всего две недели назад, закончив академию Ньюкерка, и вышел прогуляться осенним вечером. Он появился неожиданно из-за угла. Я отпрянула и спряталась за деревом, но он все равно меня заметил и снял шляпу. Про себя я прозвала его Долговязым. Его лицо было цвета молодого сыра, непослушные волосы все время падали на глаза, и ему приходилось их откидывать назад. Это был учитель, от которого сбежал Даррелл. Кому, интересно, повезло больше?

Он рассматривал меня как отрывок с латыни, который ему предстояло перевести.

– Добрый вечер.

Он разговаривал со мной.

Я бросилась бежать, уронив груши.

Он за мной.

– Постойте, девушка! Простите меня!

Для своего роста он оказался довольно проворным, и ему удалось схватить меня за руку. Его прикосновение удивило и насторожило меня. Я сжалась как пружина. И все-таки его рука была живой. Как будто это ты прогуливался свежим вечером и захотел со мной поговорить.

– Ради бога, простите меня, – сказал он, глядя на меня с высоты своего роста. При звуке его голоса во рту у меня появился кислый привкус. Он все еще не выпускал мою руку, хоть я и пыталась ее вырвать. У него был высокий, влажный от пота лоб.

– Меня зовут Руперт Джиллис.

Я могла бы ответить ему по-своему и тем самым положить конец дальнейшим попыткам Руперта Джиллиса со мной поговорить.

Все равно горожане его очень быстро просветят.

XXX

Росвелл переживал не лучшие времена.

Болезни были частыми гостями. Дети простужались на холодном и влажном воздухе. Зимы были суровыми и долгими. Мороз вполне мог погубить весь урожай.

Мы вынуждены были вести постоянную войну с переселенцами. Твой отец стал нашим героем.

Как-то засушливым летом пожар погубил треть домов в городе.

Однажды взорвался арсенал, и нам стало нечем защищаться.

В вашей семье разразился скандал.

Как-то летом одна за другой с интервалом в несколько дней пропали две молодые девушки.

XXXI

«Предательница», – говорил он, втыкая нож в стену дома, загоняя его все глубже и глубже.

Это все, что он мог сказать.

Его жена сбежала с любовником в Пинкертон, а может, и в Вильямсборо. Возможно, они до сих пор так и живут в любви, или разругавшись, расстались.

Они уехали. А он, красавец-полковник национальной гвардии, процветающий фермер, так и не смог утолить своей жажды.

И скромная вдова Михаэльсон чуть за тридцать, без детей, мастерица печь хлеб, его не заинтересовала.

Как жаль.

Он грыз себя много лет.

Пока не сошел с ума.

XXXII

Сначала он напивался, чтобы забыть о неверности жены, потом он поджег дом и убежал в лес. Его куртку нашли у водопада, в нескольких милях от деревни.

Для деревни его смерть стала печальным событием. Никто не связывал ее с угрозой. С отшельником, поселившимся в нескольких милях к северу по течению реки.

С Лотти Пратт, чье обнаженное тело нашли в реке.

С Джудит Финч, вернувшейся домой через два года, полумертвой, безумной, с наполовину отрезанным языком.

XXXIII

Вдовец Авия Пратт потерял все зубы и половину разума. После очень тяжелого путешествия из Англии он потерял жену, и Лотти стала для него всем. Она была послушной девочкой, которая выполняла его поручения. А теперь, как сказал священник, он высох как дерево, лишенное ветвей.

Встречаясь со мной на улице или на воскресной службе, он никогда не смотрел мне в глаза.

Я вернулась, и для Авии Пратта было невыносимо, что я осталась жива.

XXXIV

В последний раз полковника видели живым в ночь, когда пожар уничтожил его дом. Такого пожара раньше никто не видел. Раздался взрыв, и стены превратились в пепел еще до того, как сбежались люди. Когда все было разрушено, он ушел туда, где никто его не смог бы найти.

В ту ночь тебя не было. Начинались весна и сезон рыбалки, и ты со своим щенком пошел собирать ночных выползков.

Вся деревня в ночных рубашках сбежалась на шум. Как будто сам Сатана проделал в земле огненную дыру, чтобы забрать очередного грешника.

Ты побежал обратно, держа в руках банку с червями. Увидев, что случилось с твоим домом, ты уронил ее, и в свете фонарей, которые принесли с собой люди, было видно, как они расползаются.

XXXV

Мама с папой проводили тебя к нам и уложили на кровать Даррелла.

Спать ты не мог. Мы тоже.

Папа всю ночь поддерживал огонь в очаге. Ты упал в кресло и сидел так, а папа обнимал тебя за плечи, и у твоих ног свернулся Джип.

Ты остался в нашем доме на несколько месяцев, пока папа не организовал жителей деревни, и на том месте, где раньше стоял твой дом, они построили тебе небольшую хижину. Он помогал тебе пахать и сеять пшеницу, убедил городской совет разрешить установить надгробный камень в честь отца рядом с церковью. Ты любил моего папу за все, что тот для тебя сделал.

В то лето я часто видела тебя у ручья. Ты опускал в него ноги и глядел на воду ничего не выражающими глазами. Я садилась рядом, и мы смотрели на ручей вместе.

Тогда мне исполнилось двенадцать, а ты был тощим долговязым подростком.

XXXVI

Я вернулась домой в один из летних теплых вечеров, когда солнце золотит окрестные поля и холмы за забором. Мне казалось, что никогда больше я этого не увижу.

Даррелл вырос, но так и остался мальчишкой, увидев меня, он завопил. Мама рывком распахнула дверь, вытирая руки о платье и подобрав юбку, бросилась ко мне, повторяя мое имя.

Она прижала меня к себе и начала ощупывать каждую часть моего тела.

Потом остановилась и обхватила мою голову руками.

Ее рот искривился от рыданий.

– Ты вернулась. Слава Всевышнему. Ты вернулась.

Я уткнулась ей в лицо, пахнущее летним солнцем.

– Где ты была, детка?

Мои губы сами собой раскрылись, но я тут же снова крепко сжала их.

– Скажи мне.

– Я гхагх…

Ее взгляд застыл. Она схватила меня за лицо, заставила откинуть голову и, преодолевая мое яростное сопротивление, разжала сильными большими пальцами челюсть.

С криком она отпустила меня. От неожиданности моя голова мотнулась, но я снова выпрямилась.

Зажав обеими руками рот, она стояла, и глаза ее были размером с летнюю луну.

XXXVII

Я не верю в чудеса. Он сказал, что к нему явилась Пресвятая Дева и сказала не делать этого, не забирать у меня жизнь.

Мама бы назвала это католическим бредом.

И тогда он отрезал мне язык.

XXXVIII

Однажды в конце лета, когда ты еще жил с нами, сидя у ручья, я обрывала лепестки цветов и бросала их в бурлящую стремнину.

Цветов больше не осталось, я стала бросать в ручей траву, но вдруг появился ты с огромным букетом.

– Похоже, у тебя все уже кончилось, – сказал ты.

Я засмеялась и сунула нос в букет.

– Хочешь, присоединяйся. Ты принес так много цветов, что хватит для двоих.

И тут ты улыбнулся. Зеленый лучик, пробившийся сквозь иву, пробежал по твоему лицу. Я вдруг осознала, что впервые, после той ночи, когда сгорел твой дом и ты остался один, ты улыбаешься.

Я слишком долго смотрела на лучик на твоем лице. Твои щеки покраснели. Ты сел, взял цветок, оторвал от него лепесток и уронил в поток.

Когда цветы кончились, мы просто смотрели на воду. Ты взял меня за руку и держал ее. Я не чувствовала никакого волнения, мне просто стало очень спокойно среди ивовых веток, колышущихся словно перья птицы, у ручья, несущего свои воды к морю.

XXXIX

Я собирала виноград на восточной окраине города. Пробивая себе ножом проход сквозь густые заросли, я чуть не отрезала себе палец. Мама велела набрать две полные корзины на вино. Ты пока еще не принадлежал Марии, и я решила, что принесу тебе подарок и оставлю на твоем крыльце. Хотя нет, лучше я войду к тебе в дом и положу его в одну из кастрюль. Прощальный подарок, тайна, над которой ты будешь думать.

Какое мне дело, если это кого-то шокирует? Я сама всех шокирую. То, что со мной сотворили, шокирует. Я отличаюсь от всех, я – отклонение от нормы. Я оставлю для тебя виноград в твоем собственном доме.

Топот копыт сорвал мой план, и я спряталась в зарослях кустарника. Клайд Олдруз оседлал пасшуюся неподалеку от караульной будки лошадь и, припав к ее спине, яростно гнал ее вперед с искаженным от страха лицом.

XL

Пронзительный звон церковных колоколов заставил всех жители деревни оставить дела и собраться на площади. Я, задыхаясь, со всех ног помчалась в город, висящая на шее корзина больно билась о подбородок.

На площади у позорного столба собралась целая толпа горожан. Обычно здесь мы наказываем преступников, но на этот раз на постаменте стоял Клайд Олдруз, снова и снова повторяя свои новости.

Корабли на горизонте, в двадцати милях к востоку.

Разведчик сообщил обо всем капитану Рашу.

Три корабля, которые наверняка везут не ситец.

XLI

Мужчины в городе умолкли. Женщины зашептались о войне. Гуди Праетт заскочила к нам по дороге в город и рассказала маме последние новости. На этот раз она даже не стала дожидаться своей законной чашечки желудевого кофе, которую получала как плату за последние городские сплетни.

Англичане на своих кораблях могут дойти по реке почти до самого города и высадиться у Росвелл Лендинга, откуда рукой подать до Росвелла и наших богатых ферм.

Они прольют нашу кровь, чтобы забрать все, что у нас есть. Мы знаем, что они не забыли о поражении тридцать седьмого года.

Хотя город и потерял арсенал, у каждого из нас было свое личное оружие: мушкетоны, кремневые ружья, дробовики, пистолеты. Девяносто ружей против многих сотен. Девяносто мужчин с пулями и порохом, готовых пролить свою кровь. Девяносто голов, готовых пожертвовать собой, чтобы противостоять разбою, но способных продержаться едва ли дольше получаса.

Росвелл не увидит завтрашнего заката. Не останется ни вдов с печальными глазами, ни седых стариков, ни толстоногих ребятишек. Разве что молодых женщин могут пощадить. Здоровых и красивых.

Мария так и не станет твоей.

Хоть я и не испытываю из-за этого радости.

Она достанется кому-то другому.

XLII

Мужчины посмотрели на капитана Раша, которого пробил пот, а потом на тебя. В воздухе витал вопрос: кто поведет нас теперь, когда с нами нет полковника Уайтинга? Мы верили в него как в бога. Помните тридцать седьмой год, когда он разгромил захватчиков?

И они обратили взгляды на тебя, его сына и наследника, тебя, который в жизни никого, кроме оленей, не убивал.

XLIII

Кто-то предложил спрятаться в лесу, быстро собрать урожай и погрузиться в повозки. Пусть женщины вместе с одеждой, утварью и самым необходимым из еды уезжают как можно дальше на восток. Но что делать со стариками, младенцами и детьми? Женщины не справятся без помощи.

Другие говорили о том, что нужно послать гонцов в Пинкертон, Честер и Кодвол с Фермотом и попросить о помощи. Но сколько бойцов можно собрать из других городов? Разве они захотят приехать сюда вместо того, чтобы встречать врага на своих полях?

Смогут ли они добраться вовремя?

Я бегала от дома к дому, разнося яйца, бутылки с молоком, записки, выполняла разные поручения, а еще ходила и слушала. Никому и в голову не приходило придерживать при мне язык.

Заскочив домой, я увидела в маминых глазах огромное желание узнать, что же я там такого увидела или услышала. Но и это не могло нарушить установленное ею железное правило, которое запрещало мне раскрывать рот.

Даррелл сидел в амбаре и точил папин старинный штык. Сегодня он не стал обзывать меня червяком. Он вообще не произнес ни слова.

Ты был в доме Марии, разговаривал с ее отцом и другими стариками. Здесь же находились Леон с Джудом вместе со всеми совершеннолетними мужчинами деревни.

Мария сидела на пне в лесу.

Она тоже меня увидела.

Ее прекрасные глаза были красными и опухли от слез.

Сама не знаю, что на меня нашло, но мне захотелось что-то для нее сделать. Я сорвала самое красное яблоко с ближайшего дерева и положила ей на складку юбки.

Уходя, я услышала за спиной, как ее жемчужные зубы вгрызаются в мякоть.

XLIV

Пастор Фрай со ступеней церкви уговаривал собравшихся женщин верить в божий промысел. Чудеса случаются. Река может замерзнуть. Их всех может свалить болезнь. Небесные стрелы поразят их корабли. Нужно лишь молиться.

Женщины, обычно восхищенно внимавшие каждому звуку его голоса, одна за другой уходили прочь, пока я не осталась посреди пыльной улицы в полном одиночестве.

Пастор набрал в легкие воздуха и увидел меня. Выдохнув, он повернулся ко мне спиной и вошел в церковь.

XLV

Я прошла мимо твоего пустого дома. Ты все еще совещался с мужчинами. Корзина с виноградом была при мне, я открыла дверь и на цыпочках вошла внутрь. В доме было так чисто, как будто в нем уже появилась хозяйка. Бревна, из которых сложили новый дом на месте сгоревшего, сияли желтизной, как будто их только что обтесали. Пахло свежим деревом и старым пожарищем.

Последние новости чуть не заставили меня отказаться от моего маленького сюрприза. Я сняла с крюка кастрюлю и насыпала в нее целую гору винограда из моей корзины. Пальцы стали фиолетовыми от сока.

Кто-то потерся о мои ноги. Я улыбнулась. Джип яростно вертел хвостом, приветствуя меня. Я нагнулась и почесала ему за ушами.

Вдруг я услышала чьи-то шаги и замерла.

Ты вышел из спальни и, увидев меня, подпрыгнул, заорал и уронил ботинки.

Я тоже закричала от ужаса. Оставив корзину на столе, я бросилась бежать.

Ты был голым. Наполовину голым. В одних брюках и подтяжках. Ты поймал меня за руку у самой двери.

– Подожди, – окликнул меня ты, подбирая с пола брошенную мной корзину, и начал смеяться. – Спасибо за виноград. Перед уходом я обязательно его съем.

Вспомнив, что ты отправляешься на войну, ты сразу стал серьезным.

Если я сейчас же не убегу, ты увидишь, как мои глаза наполнятся слезами. Твое обнаженное тело всего в нескольких дюймах от моего лица. Я не видела твоей кожи с тех самых пор, как мы купались с тобой в ручье. И теперь не нужно.

Ты здесь, и явно меня не ждал. Пусть бы Мария вообще никогда не родилась на этот свет! Пусть бы меня не украли. Пусть бы не было войны!

Я не могла больше оставаться и не знала, как уйти.

Ты потянулся и достал с верхней полки мушкет и с ним какой-то деревянный ящик. Сбоку виднелись написанные черной краской буквы. Я ухожу, ухожу сейчас же, но ящик заставил меня замешкаться. Я уставилась на буквы.

Ты заметил, как я их разглядываю, и заинтересовался.

Уже давно прошло то время, когда мне нужно было уходить, и вот наконец собрав в кулак всю силу воли, я сделала это.

XLVI

П, О. Кажется, там было еще Р.

Ящик, Задняя часть ящика. Я помню тот ящик и еще много таких же. Они сложены в штабели вдоль стен подвала. Но я никогда не видела на них букв.

П, О, а еще мне помнится, что там была Х.

П, О и, кажется, Р и Х.

Он притащил их ко мне рано утром, когда я еще спала, и поставил рядами вокруг. Это было похоже на решетки тюрьмы.

– Не трогай ничего, – сказал он. Не зажигай свеч, если хочешь дожить до завтра.

Я послушалась, хотя меня меньше всего интересовало, наступит ли завтра или нет.

П, О, Р, Х.

Свечи.

Порох.

XLVII

Я вспомнила слово. Мужчины отправятся к Росвелл Лендингу, в четырех милях к востоку на берег реки. Там они будут ждать тех, кого созовут гонцы – мальчишки в рубахах с вышитым посланием на спинах. В Росвелл Лендинге они попытаются удержать противника так долго, насколько хватит пороха и патронов.

В кузне кипела работа: Гораций Брон переплавлял все железное, что мы могли найти, в пули для мушкетов. Женщины тащили сковородки, мужчины – гвозди, инструменты и подковы.

Женщины должны собрать детишек и ночью переправить их в Охотничий приют в восьми милях к юго-западу. Мы очень надеемся, что захватчики туда не дойдут, по крайней мере до весны.

Даррелл пойдет с мужчинами, мама останется здесь, чтобы лечить раненых. Мама – храбрая женщина. Вполне возможно, что захватчики доберутся до нее раньше, чем раненые. Она уже не молодая, но и не старая, и очень сильная. Когда она улыбается, ее можно назвать красивой. Я боюсь за нее.

Про меня все забыли, я могу делать все, что захочу.

Никто не ест. Никто не спит. Ты привел Джипа к нашему дому и привязал к дереву. Он выл полночи, пока я не вышла, не отвязала его и он не устроился у меня на коленях.

И вот наступило утро. Я подоила корову. Вымя набухло и явно болело. Про нее тоже забыли. Вот что делает война.

Я сняла сливки, собрала в лесу поздней черники и смешала в миске для Даррелла. А еще добавила сахара. К чему его сейчас беречь?

Я побежала за ним. Он все еще оставался в городе, ждал армию, как будто ей было откуда взяться.

Я тронула его за плечо. Он подпрыгнул и выставил вперед руки, готовый сражаться. Но это всего лишь была я. Даррелл сник. Я протянула ему миску.

Он посмотрел на меня и закрыл глаза руками. Я видела, как дрожат его губы.

Под недавно выросшими пшеничными усиками скрывалось все та же детская мордашка, которую я когда-то умывала и целовала.

Мне хотелось сказать ему: «Не ходи туда, братик, останься, беги отсюда. Поиграешь в солдатики как-нибудь в другой раз».

Он выпил сливки с ягодами, вытер губы и поцеловал меня. Я похлопала его по спине, взяла миску и отправила его на войну.

XLVIII

Ты был здесь, ставил так называемых бойцов в шеренги. Ружье болталось за плечом, к поясу был подвешен мешочек с порохом. По твоему приказу перемещались люди и орудия, где ты этому мог научиться? Твоя челюсть была решительно выдвинута, но в глазах сквозило беспокойство. Я запоминала твою осанку, походку, твои кивки и то, как поднимались и падали твои брови, когда ты говорил.

Ты стал командиром, и Росвелл тебе подчинялся. Отбросив всякие церемонии, женщины трогали тебя, желая удачи и благословляя того, кто ведет их мужей на войну. Осмелюсь ли и я дотронуться до тебя? Сердце неистово бьется в груди. Еще несколько шажочков – и я смогу прижаться к твоему рукаву. Сегодня никто меня за это не осудит.

Но ты засунул пальцы в рот и свистнул, бойцы выстроились в колонны. Все стали прощаться, и ты увел мужчин прочь из деревни. Женщины зарыдали в голос, стали обниматься и потихоньку расходиться по домам. Я повернулась и побежала по улице, чтобы поплакать в одиночестве.

XLIX

Как-то давно Даррелл прочитал маме об одной французской девушке. Она услышала ангельские голоса, сказавшие ей, что она должна спасти свой народ от англичан. Она переоделась в мужскую одежду и стала пламенно призывать народ подняться на войну. Собрав армию, она победила захватчиков во имя любви к родине. За свою смелость и страсть позже она была объявлена еретичкой и ведьмой и сожжена на костре.

Разве я люблю тебя меньше, чем она свою родину?

Только я не могу говорить.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая
  • 4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации