Текст книги "Контрразведчик Ивана Грозного"

Алексей Никифорович закончил рассказ, улыбнулся и выжидающе посмотрел на Николая. Тот постепенно приходил в себя от нового знакомства со старыми знакомыми и их рассказа. Вздохнул и спросил:

– А когда вы догадались, что я тоже из вашего времени?

– Так сразу же и догадался! – ответил «крестный». – Как только тебя в джинсах увидел, так и понял, что наш человек прибыл и ему срочно требуется легализация. Вот и подсуетился с твоим трудоустройством в непонятном для тебя времени. Исподволь вводил тебя в курс дела, вместе с Андреем опекали, где могли и как могли, поддерживали.

– Ну да, конечно, как по джинсам и не узнать соплеменника! – усмехнулся Николай. – Спасибо вам от всего сердца за помощь!

– Потом благодарить будешь, когда от Стефана Батория отобьемся. Он же почти всю Европу на Москву поведет, а если ему удастся ее взять, то и не бывать Руси, а значит, и Советскому Союзу! – ответил Андрей Яковлевич.

– А Союза в моем времени и так больше нет, но зато есть Российская Федерация!

– Как так Союза нет? – в один голос удивленно спросили старые друзья.

– Грустно, что так вышло, но здесь уже ничего не поделаешь! Будем обустраивать новую Россию! Да чтобы была еще мощнее Союза, а для этого, я полагаю, нам нужно защитить будущее здесь и сейчас! – как можно бодрее произнес Николай, глядя в глаза погрустневших и как-то даже враз осунувшихся пятидесятилетних ветеранов погружения в русское Средневековье.

– Все-таки «Меченый» со своими подельниками развалили Советский Союз! Пустили, значит, козла в огород, а он и капусту всю пожрал, да весь огород испортил! Ни уму ни сердцу! – тяжело вздохнул Андрей Яковлевич и выругался.

«Крестный» лишь согласно кивнул и от огорчения стукнул кулаком по поверхности ни в чем не повинного письменного стола. Новоиспеченный молодой князь выждал немного и начал свой неторопливый рассказ о произошедших с восемьдесят шестого года изменениях на политической карте мира, о новой России, о том, как он служил в МУРе, пока в городе не началась серия загадочных убийств и ограблений. Поведал, как вызвался поймать жестоких преступников на живца, а ими оказались случайно попавшие в двухтысячные годы тати из Московского княжества. Те, оказывается, перемещались во времени при помощи раздобытого у английского алхимика волшебного золотого «грецкого ореха». Рассказал, как ему удалось отобрать сей волшебный артефакт у их главаря. Только вот получилась одна-единственная, но весьма существенная проблема: перемещение можно осуществлять лишь через стены, но и здесь есть нюанс: никогда не можешь знать, что за стеной находится. Или там другое время, или – там просто другая местность, но время остается то же самое.

– Мне бы карту перемещений нужно бы составить, но до этого руки все никак не доходят, – закончил свой рассказ Николай и замолк.

Он достал из-под рубашки небольшой кожаный мешочек на шелковой веревочке. Развязал его и вынул увесистый золотой слиток, по форме напоминающий небольшой грецкий орех. Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич подошли к нему поближе и стали внимательно разглядывать необычную вещицу. Им было весьма интересно, ведь она открывала им всем дорогу в их родное время.

– Так получается, что ты мог в любой момент вернуться к себе домой? – удивленно спросил Андрей Яковлевич и поглядел на растерявшегося друга.

– Ну да! – благодушно пожал плечами Николай. – Но ведь мне обязательно нужно было побывать в Лондоне и договориться с англичанами. Ибо от успешного выполнения может зависеть судьба Московии, а значит, и моей России двухтысячных.

Старые друзья переглянулись, их нахмуренные брови разгладились, и они удовлетворенно улыбнулись. Алексей Никифорович одобрительно посмотрел на Николая и произнес:

– Значит, мы в тебе все-таки не ошиблись, Николай! Ты действительно наш человек!

Глава 10
Отголоски прошлого

Проговорили новые старые друзья аж до самого утра. Больно уж много чего пришлось друг другу объяснять да рассказывать. Даже испытали действие «грецкого ореха» алхимика в кабинете крестного на нескольких стенах. Работало это чудо безо всяких проблем. Откуда только энергию на столь мощное преобразование времени и пространства брало – не известно. Наверняка и лондонский алхимик ничего бы им не разъяснил. «Крестный» все ахал и охал, а когда он увидел живых мамонтов, то все порывался переступить через чудом «растаявшую» стену и вживую проверить, не мираж ли все это. Но Николай по интуиции его удерживал, и вовремя. В комнату внезапно влетело деревянное копье с каменным наконечником и с грохотом ударилось об стену. И тут из-за ближайших кустов неожиданно выскочили семеро мужиков, облаченные в шкуры какого-то животного. Они обрадованно замахали здоровенными дубинами и копьями и с победными криками побежали к наблюдавшим за ними экспериментаторам. Один из дикарей замахнулся и метнул еще одно копье. Но благо расстояние до испытателей «грецкого ореха» было достаточное, а стена уже начала восстанавливаться. Когда копье вот-вот должно было влететь в комнату, стена приняла свой естественный вид, и из нее теперь торчал каменный наконечник стрелы. Экспериментаторы облегченно вздохнули и покосились на первое копье, которое лежало на полу рядом с сорванной им со стены картиной. Полотно бесценной живописи было грубо испорчено.

– Рафаэль, «Чудесный улов рыбы», – сконфуженно почесывая затылок, прокомментировал Алексей Никифорович. – Один из эскизов художника для Сикстинской капеллы в Риме.

– Мой подарок ко дню рождения Алексея, – озадаченно произнес Андрей Яковлевич и посмотрел на как ни в чем не бывало стоявшую перед ним стену и торчавший из нее наконечник стрелы.

«Крестный» поднял копье, примерился и уважительно хмыкнул:

– Тяжелое! В лоб бы кому заехало – мало бы не показалось! А все-таки вовремя стена закрылась. Мы бы, конечно, справились с дикарями, но мебель больно уж жалко. Эксклюзив! Такой обстановки ни у одного боярина, да, почитай, и у князя по всей Руси не сыщешь! А наконечник, что торчит в стене теперь, как вешалку можно использовать! Тоже даже ничего так смотрится! Как молодежь в нашем времени говорит: «Прикольненько!»

Все как-то разом облегченно вздохнули и рассмеялись, а Андрей Яковлевич сделал вывод по результатам наших экспериментов:

– Хорошая, конечно, у тебя штуковина, Николай, но слишком уж непредсказуемая какая-то, что ли! Больно уж легко на неприятности с ней нарваться можно!

– Вот поэтому ее создатель обратно забирать свое чудо и не согласился! – сказал Николай.

– В следующий раз, прежде чем пользоваться этим «чудо-орехом», нужно хоть элементарную технику безопасности соблюдать – одевать доспехи, шлемы и вооружаться хотя бы пистолетами, – добавил Алексей Никифорович.

Друзья снова рассмеялись и решили по этому поводу всем хотя бы немного, но поспать. Андрей Яковлевич стал привычно устраиваться на ночлег в кабинете хозяина дома.

– Люблю я спать на этом диване, когда бываю в гостях у Алексея, – с некой глубоко затаенной грустью произнес глава Посольского приказа, – совсем как в родные восьмидесятые окунаешься. Чем-то даже напоминает квартиру моих родителей. Мы недалеко от станции метро «Октябрьское поле» жили. Оттуда я и в училище ушел. А перед Афганом мне с родителями увидеться так и не пришлось. Как-то слишком быстро все закрутилось. Что с ними после развала Союза стало – даже и не знаю, а они наверняка мою похоронку получили! Представляю, каково им было! Живы ли?

Алексей Никифорович лишь понимающе похлопал друга по плечу, и вместе с «крестником» молча разошлись по спальням. Что-то недосказанное осталось витать в воздухе, но никто не захотел больше бередить душу воспоминаниями о прошедшем будущем.

Покров пришел совсем быстро. Дни летели в делах и заботах, а их у Николая теперь было невпроворот. Даже заняться своим новым домом в Москве совершенно не было времени. Теперь он стал у Ивана Грозного чем-то вроде князя по особым поручениям, с уклоном по оборонным делам. В меру своих способностей он стремился укрепить вооруженные силы своей новой Родины и подготовить страну к предстоящей схватке с объединенными силами Европы. Друзья договорились, что они смогут покинуть Московию и уйти в свое время только тогда, когда Русь отобьется от нашествия Стефана Батория. Распределили обязанности. Алексей Никифорович занялся подготовкой обороны Москвы, Андрей Яковлевич внешней разведкой и созданием агентуры в стане Стефана Батория, а Николай – снабжением Пскова вооружением, включая доставленные им из Англии пушки и мушкеты, а также подготовкой отряда спецназа для осуществления эффективных вылазок во время обороны крепости. Здесь уже Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич обещали свою помощь и консультации, как бывшие спецназовцы.

Времени в распоряжении Николая еще было достаточно, и его нужно было использовать на всю катушку. Он интенсивно курсировал между Москвой, Псковом и своей тверскою вотчиной. Близко сошелся с наместником Пскова князем Иваном Петровичем Шуйским. Тот видел в молодом князе человека, который служит родному отечеству не корысти ради, а по воле сердца, и это глубоко трогало Ивана Петровича. Он, чем мог, старался содействовать Николаю, тем более что тот обещал привезти для псковской крепости новые пушки.

Николая уже хорошо знали и в Стрелецком, и в Пушечном приказах, не хуже и в Бронном. И всюду он был как кость в горле для дьяков и подьячих. Николай от них требовал самого невозможного для любого чиновника в любом времени, а именно – это работать не покладая рук. К тому же он просил у них еще одну невозможную вещь – денег для осуществления своих замыслов. А задумки у Николая были велики. Он хотел переправить во Псков все пушки, которые он привез из Англии, и хотел создать на Руси войска специального назначения до начала войны со Стефаном Баторием. В его распоряжении осталось всего два года, и ему хотелось успеть за это время обучить профессиональных воинов и до зубов вооружить псковичей. Но чиновничья бюрократическая машина постоянно пробуксовывала. Ей все время нужна была смазка – «откаты». «Как все запущенно в нашем государстве! Полагал, хоть здесь, в средневековой Москве, обойдусь без взяток, но «добрая» и воистину наша вековая традиция абсолютно неистребима!» – думал Николай, ожесточенно споря с дьяком о сумме отступных за ускорение процесса. А всего-то и надо-то было внести в реестр пушки, которые Николай собственноручно накануне привез из Англии. Наконец удалось договориться, и дьяк клятвенно пообещал, что завтра же с самого утра приступит к составлению документа, но для начала работы ему нужно было проверить их наличность, пересчитать, определить калибр, испытать в деле, утвердить наверху, и только тогда, если не будет никаких нареканий, он сможет с чистой совестью заняться составлением списка наличия присутствия и распределением оного по всем крепостям. Но Николай требовал, чтобы все пушки без исключения были отправлены во Псков. А вот это-то дьяку Пушечного приказа оказалось совершенно не по нраву. Он тыкал в старые, уже пожелтевшие списки и твердил, что вот уж сие действие князя никак не по правилам. Дьяк с пеной у рта кричал, что распределять пушки нужно равномерно, согласно наличию присутствия оных, и только, если в крепостях имеются должным образом обученные пушкари, а крепостные стены подготовлены к установке оных, а не так, как того требует от него Николай. Снова пошла перебранка. Пришлось на время отступить и затребовать аудиенцию у царя. Вот здесь и помог Николаю подаренный государем перстень. Он послужил вроде спецпропуска в Кремль, а может, еще и свою роль сыграло то, что Николай стал служилым князем, а значит – на ступеньку ближе к царю. Теперь он до хрипоты спорил с Иваном Васильевичем и сам удивлялся своей наглости. Спорить с правителем всея Руси? Немыслимо, но ради дела, за которое радеешь всей душой, он был готов на все. На кону было существование той самой Всея Руси, из которой потом уже образуется его Россия двухтысячных годов. Но что еще больше удивило Николая, – это то, что Иван Грозный старался вникнуть в суть проблемы и с кондачка не отвергал его предложения, а если аргументы были достаточно убедительными, то непременно соглашался и тут же писал соответствующую грамоту. Но если сомневался, то вызывал к себе глав приказов и выслушивал доводы всех сторон. Ему нравилось быть третейским судьей и сам процесс умиротворения. Здесь, по всей видимости, сказывалось то, что он был искренне верующим человеком и старался без особой на то нужды не обижать людей. Царь все больше и больше проникался доверим к Николаю. Он уже видел в нем своего ближайшего сподвижника в остро необходимых государственных реформах, но не всем боярам из его ближайшего круга понравилось сближение царя и молодого князя.

На следующий день снова походы в приказы, споры с дьяками, умасливания, а затем под Тверь, в свою вотчину – проверять, как там идет подготовка спецназа. Основу подготовки Николай и его друзья уже преподали. Теперь непосредственно ежедневными тренировками занимался дьяк Михаил, но на людей надейся, а сам не плошай! Да и со старостой пообщаться нужно. Ведь теперь на кормлении у сельчан полсотни мужиков. Хоть и вотчина у Николая за год окрепла, да и людей в ней стало гораздо больше, но все же нет-нет да и возникали, пусть и небольшие, но проблемы, и требовалось его присутствие. Николай часто вспоминал про мобильную связь, но ее еще не придумали во времена Ивана Грозного, а на лошадях, даже по хорошей дороге, – это еще тот крюк. Дорога сжирала неимоверное количество времени. Хорошо еще, что по мере своей возможности ему помогали Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич. Первый мог проконтролировать выполнение уже оговоренных договоров в царских приказах, а глава Посольского приказа через своих людей следил за действиями короля Польши Стефана Батория. Друзьям нужно было из первых рук знать о его военных планах.

Перед самым отъездом в тверские земли Николая неожиданно вызвал к себе царь. Зачем это было нужно – не совсем понятно. Вроде как все текущие вопросы улажены, а споры разрешены. Но приказ есть приказ, и Николай прибыл в назначенный час в Кремль. Иван Васильевич сегодня был явно не в духе. Принимал он Николая в том же самом зале, где он вручил ему свой указ о возвращении княжеского титула. Царь быстрым шагом прохаживался вдоль трона и даже не смотрел в сторону своего подданного. Вдруг он резко остановился и недовольно спросил у казначея, смиренно стоявшего поодаль от него.

– Так что ты там говорил мне насчет недоимок?

– А ведал я тебе, мой государь, о том, что вотчина твоего князя Бельского, что в тверских землях находится, в нонешнем году на начало осени не сдала в твои закрома положенный по сроку оброк и недодала денежную выплату в твою казну.

– Как это понимать? – сурово произнес царь и, зло сощурив глаза, посмотрел на стоявшего напротив него новоиспеченного князя. – Все подати со всех земель уже в срок собраны, а твоей доли в государственном котле и не видать! Ты что, отказываешься мне подчиняться? Полной вольности от меня захотел, что ли, али к литвинам бежать вознамерился?

Николая как пыльным мешком по голове стукнули. Он даже не знал, что и ответить царю. Всеми хозяйскими делами в его тверской вотчине заведовал староста, и он ему абсолютно доверял. До этого никогда не возникало финансовых проблем, и вот – нате заполучите! А казначей видел смущение молодого князя и уже в открытую, с усмешкой глядел на него. Он явно торжествовал свою победу над его неопытностью в подковерных баталиях.

– Что же ты молчишь и слово не изволишь в свою защиту молвить? – въедливым голосом, проникающим до самых печенок, спросил Иван Грозный и, не дожидаясь ответа, вернулся к трону и не спеша сел на него, ненавязчиво демонстрируя тем самым перед подданным, кто в доме хозяин.

– Позволь мне слово молвить, мой государь! – спокойно, сохраняя достоинство, спросил Николай.

– Этого-то я от тебя как раз и жду! Мне очень интересно, что ты сможешь сказать в свое оправдание, ибо прежние владельцы земель мне всегда вовремя все подати платили. Да и до твоей заморской поездки тоже выплаты шли, как тому положено, а как год в отлучке от земель наших побывал, так и подать в Москву не пришла! Как это мне понимать?!

– Я клятвенно обещаю тебе, мой государь, что по прибытии на свои тверские земли я во всем разберусь. Если мои люди повинны в задержке положенной тебе уплаты, то будут строго наказаны, и за седмицу все до последней копейки верну в твою казну!

– Поверю тебе на слово, но коли с обманом решил от меня сегодня уйти, несдобровать тебе! Прокляну!

– Я тебе перед иконой Христа слово давал, что верой и правдой тебе служить буду, и я не забыл своей клятвы! – ответил Николай.

Иван Васильевич нахмурился, ненадолго углубившись в свои мимолетные мысли. Стоявший недалеко от него казначей нервничал. Он с явной надеждой в глазах глядел на царя.

– Ладно, бывать пока по-твоему, – ледяным тоном произнес царь, – но только до второй седмицы следующего месяца, а там, если не выполнишь свое обещание, мои люди найдут тебя, куда бы ты ни схоронился! Ступай и помни о сказанном мною!

Николай поклонился государю и хотел уже покинуть царские палаты, как Иван Васильевич снова заговорил:

– Своей волей я пока не разрешаю тебе венчаться с боярыней Остафьевой. Свадьбу еще заслужить надобно! А теперь действительно – ступай!

За Николаем закрылись разукрашенные золотом двери, и он не видел перекореженного недовольством лица царского казначея. От переполнявшей его злобы налилась кровью здоровенная бородавка под левым глазом.

Вернувшись в дом «крестного», Николай поведал ему о разговоре с царем и временном запрете на женитьбу на его дочери. Девушка в это время как раз была неподалеку, и она все слышала. Марфа непроизвольно ахнула.

– Нишо! Еще не вечер! Вы любите друг дружку, а насчет царева указа – это мы еще посмотрим! – резко произнес Алексей Никифорович, заметив, как изменилось лицо его дочери. – Собирайтесь! К духовному старцу Троицкого Сергиева монастыря игумену Иосифу поедем! Верю, что он найдет нужные слова для нашего царя! Сколько можно, в конце-то концов, откладывать свадьбу, и какой же князь без княгини! А царь у нас человек глубоко верующий. Должен же он хоть в какой-то мере прислушаться к словам духовного старца!

Сборы вопреки ожиданиям оказались не столь и быстрыми. Николай и Алексей Никифорович сидели в гостиной за столом и нетерпеливо ожидали женщин. В Средние века женщины собирались ненамного быстрее, чем в нашем веке. Косметика, хоть и средневековая, но она все же имелась, да и одежда была по своим конструктивным особенностям намного сложнее и более церемониальная, чем современная. Наконец сборы были закончены, и Евдокия Порфирьевна с Марфой спустились вниз. Выглядела девушка удивительно строго и в то же самое время очень красиво.

– Хватит любоваться друг на дружку! Успеете ящо! Всему свое время! Дело делать надо, а не только глазками стрелять! Путь будет неблизкий. С полсотни верст наберется, так что поторопимся! – деловито командовал Алексей Никифорович, глядя на то, как молодые смотрят друг на друга.

Путь для лошадей оказался действительно не такой и близкий, но благо подморозило и не было уже той непроходимой грязи на дорогах, которая характерна для этих мест в середине осени. Доехали уже затемно. У монастырей свои распорядки. Ложатся спать сразу после вечерней молитвы, а встают вместе с первыми петухами. Поэтому ворота в монастырь были наглухо закрыты. Пришлось потревожить обитателей монастыря и постучаться.

– Кто тама? – раздался глухой старческий голос.

– Откройте путникам! С дальней дороги мы к игумену Иосифу! А приехали к нему князь Бельский и боярин Остафьев с супруженницею своею и дочерью.

– Большие люди в нашу бедную обитель пожаловали, да потчевать таких важных гостей в нашем скромном монастыре и нечем. Подовой сухой хлеб да вода – вот и вся наша пища. Пост у нас ноныче! – смиренно ответил монах, открывая ворота монастыря. – Но проходите, заводите своих лошадей. В ночное время, когда силы зла укрепляются, нельзя отказать в крове и пище любому путнику.

– Мы за духовным утешением и с богоугодным делом пожаловали к вам в монастырь, святой отец! – ответил Алексей Никифорович.

«Крестный» снял шапку, трижды перекрестился на темные кресты над светящимися в лунном свете куполами, а затем низко поклонился настоятелю монастыря. Тот скромно стоял в глубине двора на первой ступеньке крыльца и наблюдал за гостями. Это был сам старец игумен Иосиф. Он неторопливо перекрестил подошедших к нему людей.

– Проходите в обитель нашу и примите со всем сердцем ее покров и защиту! – пригласил своих гостей настоятель монастыря. – Да будет благословенен визит ваш и помыслы ваши чисты! Пусть все зло останется за воротами монастыря нашего и никогда не переступит его порог!

Настоятель перекрестился сам и еще раз перекрестил гостей и повел их в обеденный зал монахов. Простые столы из грубых досок; широкие лавки; посуда из необожженной глины да икона на стене – вот и вся нехитрая обстановка.

– Присаживайтесь за стол. Сейчас вам принесут горячий травяной чай с кусочками хлеба. Отведайте пищу, посланную нам Господом нашим, и согрейте тела ваши с дороги, а души наши пусть найдут тепло в усердных молитвах, – неторопливо произнес игумен Иосиф.

Гости расселись. В помещении было прохладно. Монахи не отапливали свои кельи. Не отапливался и обеденный зал. Так что гости так и остались в своих шубах и чувствовали себя в них достаточно уютно. Даже с удовольствием выпили неслащеный, но весьма ароматный чай из неизвестных трав. Съели по небольшому сухарику. Больше не стали. В монастырь не за едой приезжают. Николай с удивлением смотрел на игумена Иосифа. Тот сидел во главе стола, облаченный в черную рясу из грубой тонкой шерсти и маленькую шапочку того же цвета и материала. Чувствовалось, что настоятелю монастыря совершенно не холодно в достаточно легкой одежде. Игумен заметил любопытный взгляд Николая и ответил на его немой вопрос.

– Молитва не только умиротворяет и наставляет мысли страждущего в верном направлении, но и согревает тело истинно верующего настоящим божественным теплом.

Николай немного смутился, что игумен Иосиф так явно прочитал его мысли, и потупил взор.

– Не смущайся, молодой князь. Будет у тебя еще свадьба, но берегись лихих людей. Они сейчас совсем рядом с тобой, а ты об этом еще и не ведаешь. Я буду ежедневно молиться за свершение всех деяний твоих, которые ты на благо нашей Святой Руси делаешь и будешь делать! Придет срок, я и с царем Иваном поговорю. Он у нас человек уступчивый. Сейчас осерчал, а назавтра уже кается в излишней резкости своей.

Теперь уже Алексей Никифорович от удивления даже слегка закашлялся и поторопился допить остатки травяного чая, дабы подавить смущение.

– А теперь монах Иннокентий проводит вас по кельям. Переночуете в обители нашей, а назавтра поезжайте с миром обратно и берегите себя в дороге.

После того как игумен Иосиф так легко угадал, с чем к нему приехали его гости, Николай всю дорогу от монастыря до самых стен Москвы ждал нападения, но его все не было. На том он и успокоился. Подъехали к дому. Первым из саней вылез Алексей Никифорович, за ним встала и его жена, а Николай и Марфа пока и не торопились вставать. Они глядели друг на дружку, и казалось, что не замечают вокруг совершенно ничего. Но зато Евдокия Порфирьевна коршуном оглядывала всех проходящих мимо. Она первая заметила за углом забора соседнего дома подозрительную девку, которая в упор разглядывала молодых. Та ей была незнакома, а ее одежда не указывала на высокое родство ее обладательницы.

– Ты кто такая будешь, чтобы так нагло моих детей рассматривать?! – грозно крикнула боярыня.

Незнакомка лишь усмехнулась, и через мгновение у нее в руках из-под полы широкой душегрейки появился небольшой арбалет. Она направила его в сторону Николая и Марфы.

– Тот, кому стрела смертельная предназначена, знает, за что ему смерть такая уготована! – крикнула девка и нажала на спусковой рычаг.

Стальная тетива загудела, и смертоносный болт отправился в сторону повозки. Николай своим телом прикрыл Марфу, а в это время с душераздирающим криком «Нет!» поверх них упала Евдокия Порфирьевна. Она подобно птице с распростертыми крыльями прикрывала от погибели своих птенцов. Из ее груди торчала стрела. Толстая шуба скрывала рану, и крови совсем не было видно. Но Николай знал, что она сейчас тонким ручейком течет, отнимая жизнь у дорогого для его невесты человека. Он осторожно приподнял боярыню и положил на лавку саней; крикнул слуг и бросился вдогонку за девкой. Увидев, что дело не удалось, та рванула прочь, но запуталась в своей длинной поневе и упала наземь. Злобно оглянулась на преследователя, а он уже был тут как тут. Николай насел на нее, завернул руки за спину и прижал к земле. Девка шипела и извивалась под ним, словно ядовитая змея. Она изловчилась и укусила его за руку. Николай отдернул ее и посмотрел на рану. Из нее понемногу сочилась кровь.

– Так тебе и надо, убийца! Сдохнешь от пущенного мною в твою кровь яду! – громко крикнула девица и надрывно захохотала.

Тут подбежал Алексей Никифорович. Он только что вместе со слугами отнес свою жену в дом и рванул к Николаю на подмогу. Прибежал вовремя. Вокруг уже собрались люди. Они недоумевали: зачем это знатно одетый человек сидит верхом на какой-то побирушке, да еще и посреди улицы. Но когда увидели перед собой московского судью, уважительно расступились перед ним.

– Кто видаком был, как эта девка в мою жену из арбалета стреляла?! – грозно спросил Алексей Никифорович.

Народ недоуменно закрутил головами. Бабы заахали. Мужики заохали. Вперед выступил только один тщедушный мужичок.

– Я видал, как эта убивца свой арбалет наземь бросила, но как стреляла из него, не видал!

Свидетель смущенно почесал голову, тем самым сдвинув шапку себе на лоб, и снова отступил в толпу.

– Куды попрятался?! А ну выходь, коли в видаки вызвался! – рявкнул боярин.

Мужик подчинился. Остальному народу не хотелось идти в видаки, и люди один за другим потихоньку расходились в разные стороны. Вскоре, кроме молодого князя, девки, видака да судьи, на улице никого и не осталось. Николаю за это время удалось связать девку собственным кушаком и поставить ее на ноги. Рука от ее укуса неприятно саднила, но он не обращал на это никакого внимания. Девка с вызовом посмотрела ему в глаза и произнесла:

– Ну что, поигрался мною, потешился, отца мово убил, а теперь решил к другой девке сбежать?!

Алексей Никифорович недоуменно посмотрел на будущего зятя, а тот усиленно вспоминал, откуда это так знакомо ему ее лицо.

– Что смотришь, глазки выпучил? Уже и вспомнить не можешь, боярин, как с купеческой дочкой развлекался, а когда мой тятя застукал со мной и жениться на мне принудил, так и убил его, а заодно и брата егоного, да и концы в воду. Оставил меня на всем белом свете сиротинушкой, а сам к богатой боярыне в примаки подался?! – продолжала хохотать девка.

Теперь Николай вспомнил, кто эта девка. Это была дочь купца, которого он вместе с братом поймал в Твери на разбое и перепродаже награбленного. Это именно они сколотили целую шайку разбойников, орудовавших по поместьям в Тверской губернии.

– Ты ее знаешь? – холодно спросил Алексей Никифорович.

– Да! Это дочь татя и разбойника, которого мне удалось разоблачить в Твери. Но я с ней самой даже и знаком не был!

– Кто-нибудь может выступить свидетелем твоих слов?

– Тамошний воевода, боярин Дмитрий Сергеевич Мыский!

– Добро! Проверю твои слова! А теперь веди ее в Земский приказ и скажи, что я сам приказал посадить ее в темницу. Обращаться с ней как с кровожадным зверем! Допрос вести сам буду! А пока мне надобно жену проведать да посмотреть, как там мой лекарь со своей работой справляется.

Девка оглядела злым взглядом Алексея Никифоровича, а затем гордо вздернула подбородок и с неприкрытым вызовом в голосе приказала:

– Ну, боярин молодой, веди свою бывшую любовницу в клети холодные да бросай душегубам на растерзание, коли судья тебе так приказал, а у самого совести нету, чтобы сказать, что сам ты во всем повинен!

Николай ничего не ответил, а лишь грубо подтолкнул наглую девку в спину. Та сама знала дорогу в Земский приказ. За ними нехотя поплелся мужичок, вызвавшийся в видаки. Он часто оглядывался на задумчиво глядящего им вслед Алексея Никифоровича и все чесал и чесал затылок. Он уже не был до конца уверен, что поступил правильно, вызвавшись в свидетели убийства жены земского судьи. А тот еще некоторое время задумчиво смотрел им вслед, а затем быстрыми шагами пошел к своему дому.