Книга: Сестра Монгольфье - Екатерина Перченкова

Следующий автор, Екатерина Перченкова, на мой взгляд, в современной поэзии занимает нишу между Полозковой и Седаковой. И, не смотря на то, что она "пользуется" поэтическими формами Веры, по метафизической наполненности она гораздо ближе к нашему современному классику - Ольге Александровне Седаковой. Её поэтика зачастую сродни женским заговорам и плачам.

При всём при этом поэзия Перченковой не чурается неожиданных решений, смысловых и образных парадоксов.

вот это снег. он падает. лови. иди за ним по улице пологой, где ни фонарика, ни колеи, ни дома, ни дороги. где прячутся вчерашние следы - и от ночного зимнего колодца несешь кувшин диковинной воды: перевернешь - не льется.

Рецензия полностью здесь...

Миры Перченковой очень веществены, природны и оттого тяготеют к первопричинам, первосутям всего.

ходили беспокойные не те, носили воду в черном решете, крошили в воду тихую отраву. запей, не морщись, будешь молодцом, порвешь веревку, выйдешь на крыльцо, а дальше будет так: к земле - лицом и сердцем - к травам.

В них чувствуется поиск выхода из обыденности.

я нарисован в тетради в клеточку, черным и маленьким, со спины, со стороны, не смотри, бога ради, завтра получится лучше - он каждый день сочиняет нас заново.

туда, где на кухнях пляшет и прячется синий газ, туда, где в любые будни по мокрым шоссе на исходе ночи бегают в белых кроссовках, с собаками, парами, поодиночке, торопятся на работу, не открывая глаз, курят, складывают зонты и кутаются в пальто бывшие ангелы. ныне – не знаю, кто. туда, где никто не дышит – затем, что не знает, как. Боже, сыграй один, я твой лучший зритель! дай мне последний звонок, подари мне знак, я хочу увидеть,

как вечером со стороны реки в тяжелую стынь двора выходят зеркальщики, часовщики и кукольных дел мастера; выходят, встают, и смыкают круг, и движутся посолонь; как с их беспокойных горячих рук стекает живой огонь… и жить – покуда несут огни под окнами вдоль мостовых. никто не видит их – но они бессмертнее всех живых.

Она не боится показаться красивой, и правильно, потому что красота у неё - натуральная

никуда не надо, постой, остынь, что ж тебе не терпится - руку в реку? на земле прекрасно: весна, латынь, мокрые газоны, фонарь, аптека.

потому-то здесь так спокойно быть, проплывать украдкой в зеленый полдень, где стоит студенческий хрупкий быт, нерушим и нежен, как дом господень.

потому что и этот случайный дом отлетит с земли невесомым паром. потому что чудо всегда - потом, а сегодня дождь и четыре пары.

теперь гляди, какой стеклянный март, окликнешь - все равно не отзовется: кто очарован, тот не виноват; а завтра солнце перетечет из мартовской слюды слежавшейся, нетронутой, нетленной, в сквозное одиночество воды, стоящей по колено. и руки врозь, и небо пополам, и завтра нехорошая погода - вода, вода, прильнувшая к стволам, и корни, утекающие в воду. под ними молодой придонный ил, над ними свет летает снежной солью, так осторожен, будто сделал больно. так равнодушен, будто разлюбил.

как ни скажешь - ложь, как ни выдохнешь - неудобно, как проснешься - все будет по-прежнему пусто, но расцветет голубой колокольчик в стеклянных ребрах, смешной, смешной...

Другая тема, которая преследует автора и хорошо удаётся ему, это человеческое сиротство, людская бесприютность

Так доживаешь до пятой по счету осени – мятая майка, крошки печенья в кармане, и вдруг понимаешь - никто никогда не спросит: «Чьи у тебя глаза, неужели – мамины?».

«У других все как надо, а ты получился чудом, и живешь как попало, и бродишь себе в потемках, говорю тебе – чудом, а если не так – откуда у тебя под ребром рыболовный крючок, детеныш?»

перебирать неподвижную пыль, убивать тишину и скуку, сниться друг другу гуляющими под дождем. черная плоскодонка идет по лунному грунту. хьюстон, у нас проблема: мы никого не ждем.

Но, главное, что автор ещё не забыл...

чтобы заметить, как начинается непорядок, необязательно быть ученым. хьюстон, у нас проблема. третьи сутки подряд горизонт остается черным. каждый из нас носит в себе взлетную полосу и вокзал, мы пока еще не забыли, как это: когда поднимаешь к небу глаза - и глаза становятся голубыми,

И что автор ещё чувствует...

храни меня как можешь, боже мой. пусть я была вода - а стану камень... гляди, гляди, как я иду домой, к ветшающему берегу в тумане, в распахнутое поле серебра иду твоим смеющимся посыльным - домой, домой, в сырые руки трав, в босую нежность придорожной пыли. в раю стоят большие корабли и города, умолкшие под тенью, но я из очарованной земли несу тебе терновник и репейник. домой, домой, где дальше и теплей, где медлит сердце, вставшее по слову, где воды расступаются во мгле и небеса раскрыты - до седьмого; под солнечный полуденный ожог, с живых ветвей стекающий на плечи... ...всегда кто ранил - тот и бережет. и кто покинул - охраняет крепче.

... и способен художественно донести до читателя всю красоту трагичности нашего мира.

отыщи в кармане холодный нож выговори родину через дрожь не печалься, умница, - горячо: ледяная звонница за плечом кандалакша хатанга колыма в глотку заколоченная зима кипяток и порох наперечет холодно не холодно горячо кто болел от холода тот потом ходит по реке жестяным плотом к берегу примерз онемел затих что горело выпито на троих за снегами прятался черный дом где на всех хватило воды со льдом где слепая дымная иордань приняла в объятья любую пьянь холодно не холодно горячо провалился в прорубь считай крещен онемел бы напрочь да вслух несет дым пошел наверх горячо и все я хожу по холоду у меня слово кочегара печать огня говорили зиму взахлеб навзрыд полюбили всякого кто горит каторжное дело зимой гореть как рука без варежки в январе будто наледь сколота с потолка трещинами ходит по дну зрачка

в жаркую землю летом толкались посохи, звезды текли дорогами птичьих стай. долго ходил по болоту как посуху? а вот теперь - летай! жди на пустых полях голубых проталин, в небе всю зиму темно - не видать ни зги. знаешь, как сделать, чтобы твой дом летал? сожги.

и вроде бы жили, разговаривали, дышали, от неба прятались под разноцветный зонт... а черный ящик на самом деле - оранжевый шарик, каждый вечер падающий за горизонт.