Текст книги "Сделка"

Глава 16

Ханна

Я как будто на машине времени перенеслась в далекий третий класс на детскую площадку. А как по-другому объяснить, почему Гаррет подбивает меня целоваться с ним?

– Я ничего никому не обязана доказывать, – заявляю я. – Так уж получилось, что я умею фантастически целоваться. К сожалению, тебе никогда не обломится попробовать это.

– Никогда не говори «никогда», – произносит он нараспев.

– Спасибо за совет, Джастин Бибер. Только, болван ты этакий, все равно этому не бывать.

Он вздыхает.

– Ясно. Тебя страшит мое мощное мужское начало. Выше нос, такое случается сплошь и рядом.

О боже. Я еще помню времена – всего неделю назад, – когда Гаррет Грэхем не был неотъемлемой частью моей жизни. Когда мне не надо было выслушивать его дерзкие заявления, или любоваться его наглой усмешкой, или реагировать на его дурацкие заигрывания.

Но лучше всего у Гаррета получается другое: бросать вызов.

– Страх – это суть жизни, – торжественно говорит он. – Нельзя, чтобы он одолел тебя, Уэллси. Все его испытывают. – Парень с важным видом откидывается назад, опираясь на локти. – Вот что я тебе скажу. Я даю тебе свободу выбора. Если ты боишься, я не буду заставлять тебя.

– Боюсь? – рычу я. – Я ничего не боюсь, тупица. Я просто не хочу.

С его губ слетает еще один вздох.

– Тогда, думаю, мы возвращаемся к проблеме уверенности в себе. Не беспокойся, дорогая, в этом мире очень много тех, кто плохо целуется. Не сомневаюсь, немного практики и упорства, и в один прекрасный день ты сможешь…

– Замечательно, – перебиваю я его. – Давай.

Он затыкается и удивленно таращится на меня. Ха. Значит, он не ожидал, что я поддамся на его провокацию.

Мы смотрим друг на друга целую вечность. Он рассчитывает, что я первой отведу взгляд, но я не сомневаюсь, что пересмотрю его. Может, с моей стороны это ребячество, но Гаррет уже добился своего, заставив меня заниматься с ним. Теперь моя очередь.

Оказывается, я снова недооценила его. Серые глаза темнеют до дымчато-серебристого металлика, но внезапно взгляд потеплел и в нем появилась уверенность, что я не пойду до конца.

Когда он заговаривает, я слышу в его пренебрежительном тоне убежденность:

– Ладно, покажи мне, что у тебя есть.

Я колеблюсь.

Черт бы его побрал. Неужели он серьезно?

Неужели и я всерьез обдумываю его дурацкий вызов? Не может быть, меня к нему не влечет, и я совсем не хочу целовать его. Точка. Конец истории.

Только… ощущения такие, будто это совсем не конец. Мое тело охвачено жаром, руки дрожат, но не из-за нервозности, а из-за предвкушения. Когда я представляю, как его губы прижимаются к моим, мое сердце стучит быстрее, чем барабанная дробь в драм-и-бас треке.

Да что это со мной такое?

Гаррет совсем рядом со мной. Теперь наши бедра соприкасаются, и то ли у меня начинаются галлюцинации, то ли я действительно вижу, как пульсирует жилка у него на шее.

Неужели он хочет всего этого? Не может быть… или может?

У меня потеют ладони, но я сдерживаюсь и не вытираю их о легинсы, потому что не хочу, чтобы Гаррет догадался, как сильно я нервничаю. Через джинсы я ощущаю жар его тела, чувствую слабый древесный запах его лосьона, четко вижу очертания его рта. Он ждет моего следующего шага…

– Давай, детка, – издевается он. – У нас впереди не вся ночь.

А вот на это я ощетиниваюсь. Да пошло оно. Ведь это всего лишь поцелуй, верно? И я не обязана получать от него удовольствие. Заткнуть этот болтливый рот – уже награда.

Изогнув бровь, я прикасаюсь к его щеке.

У него вырывается судорожный вздох.

Я провожу большим пальцем по его подбородку и жду, что он остановит меня, но он не останавливает, и тогда я целую его.

В ту секунду, когда наши губы соединяются, начинают происходить странные вещи. По моему телу прокатываются волны пульсирующего жара, они зарождаются у моих губ и несутся вниз, захватывая по пути соски. На вкус губы Гаррета мятные, как та жвачка, что он жевал весь вечер, и мои вкусовые рецепторы тут же реагируют. Мои губы раскрываются сами собой, и Гаррет тут же этим пользуется, просовывая язык мне в рот. Когда наши языки сталкиваются, Гаррет издает глухое рычание, и этот эротический звук вибрирует в моем теле.

И в следующее мгновение меня охватывает паника, которая и вынуждает прервать поцелуй.

Я втягиваю в себя воздух.

– Вот. И как? – Я стараюсь не показывать, как все это на меня подействовало, но дрожь в голосе выдает меня.

Глаза Гаррета похожи на расплавленный металл.

– Так и не понял. Слишком быстро, чтобы можно было оценить. Мне нужно еще попробовать.

Гаррет своей ручищей обхватывает мою щеку.

По идее я должна была воспользоваться этим моментом, чтобы уйти.

Но вместо этого я тянусь к нему за новым поцелуем.

И он получается таким же сказочно-невероятным, как первый. Язык Гаррета прикасается к моему, я глажу его по щеке, и это становится огромной ошибкой, потому что от прикосновения к щетине удовольствие, устроившее хаос в моем теле, только усиливается. Лицо Гаррета сильное, мужественное и очень сексапильное, и вот эта мужественность подстегивает мое желание. Я не ожидала этого, но, черт побери, я хочу большего.

С мучительным стоном я изгибаюсь и впиваюсь в его губы, а мой язык настойчиво принимается исследовать его рот. Нет, не настойчиво – жадно. Я испытываю настоящий голод.

Гаррет запускает руки в мои волосы и прижимает меня к себе. Другой же рукой он обхватывает меня за бедра, чтобы я никуда не делась. Я сосками чувствую его твердую, как камень, грудь, и мне передается бешеное биение его сердца. Он также возбужден, как и я. Его грубый, хриплый стон щекочет мои губы и заставляет мое сердце бешено биться.

Со мной что-то происходит. Я не могу остановиться. Меня это очень затягивает. И хотя сначала в голове у меня был холодный расчет, сейчас я уже не владею собой.

Гаррет целуется умело и уверенно, и от того, что он делает с моим ртом, у меня перехватывает дыхание. Когда он прихватывает зубами мою нижнюю губу, на это тут же отзываются мои соски. Я упираюсь ладонью ему в грудь, чтобы удержаться и не позволить себе свалиться в пропасть безумного наслаждения. Гаррет отрывается от моего рта, и я чувствую его горячие губы на подбородке, а потом на шее, он целует меня открытым ртом, отчего по всему телу идут мурашки.

Я слышу страдальческий всхлип и с удивлением понимаю, что это я его издала. Мне отчаянно хочется снова ощутить его губы на моих губах. Я хватаю его за волосы, чтобы вернуть его рот на место, но темные пряди слишком коротки, чтобы их можно было удержать. Тогда я просто поднимаю его голову, и это вызывает у него смешок.

– Ты этого хочешь? – хрипло произносит Гаррет, его губы находят мои, и его умелый язык снова врывается в мой рот.

Я издаю сладостный стон именно в тот момент, когда дверь спальни распахивается.

– Привет, Джи. Я хочу попросить у тебя…

Дин замирает как вкопанный.

Я испускаю вопль ужаса, шарахаюсь от Гаррета и вскакиваю.

– Упс. Не хотел мешать. – Физиономия Дина расплывается в усмешке, и под лукавым взглядом его зеленых глаз у меня начинают пылать щеки.

Я возвращаюсь в реальность быстрее, чем произнести «самая большая ошибка». Проклятье. Меня застукали, когда я целовалась с Гарретом Грэхемом.

И наслаждалась этим.

– Ты не помешал, – выдаю я.

Судя по виду, Дин с трудом сдерживает смех.

– Разве? А выглядит все так, будто помешал.

Несмотря на дикое смущение, я заставляю себя поднять глаза на Гаррета и безмолвно молю его поддержать меня, но выражение на его лице приводит меня в замешательство. Глубокая сосредоточенность с добавлением раздражения, правда, раздражение направлено на Дина. И к этому примешивается еще доля изумления, как будто ему не верится, что мы тут кое-чем тут занимались.

Мне тоже не верится.

– Так вот что вы делаете, когда уединяетесь здесь, – растягивая слова, говорит Дин. – Глубоко и интенсивно изучаете предмет. – Он жестом изображает кавычки и радостно смеется.

Его подколки раздражают меня. Я не хочу, чтобы он думал, будто у нас с Гарретом… что-то есть. Будто всю последнюю неделю мы дурачились таким образом втихаря от них.

И это означает, что я должна подавить его подозрения в зародыше. КМС[30]30
  Как можно скорее.


[Закрыть].

– Между прочим, Гаррет помогает мне оттачивать навыки, – как можно более обыденным тоном говорю я Дину. Говорить правду не так унизительно, как давать пищу для его воображения, но, высказанная вслух, правда звучит дико. Ага, я оттачиваю мое умение целоваться с капитаном хоккейной команды. Так, мелочи.

Дин хмыкает.

– В самом деле?

– Да, – твердо говорю я. – Мне предстоит свидание, и твой друг считает, что я не умею целоваться. Поверь мне, между нами ничего нет. Совсем. – Я понимаю, что Гаррет до сих пор не произнес ни слова, и поворачиваюсь к нему, ожидая от него поддержки. – Правда, Гаррет? – многозначительно спрашиваю я.

Он откашливается, но его голос все равно звучит глухо:

– Правда.

– Ладно… – Глаза Дина весело блестят. – Ловлю тебя на слове, куколка. Покажи, чему ты научилась.

Я изумленно хлопаю глазами.

– Что?

– Если бы врач сказал, что тебе осталось жить десять дней, ты бы обратилась за консультацией к другому специалисту, верно? Ну, если тебе так хочется выяснить, насколько хорошо ты целуешься, тебе нельзя полагаться только на мнение Гаррета. Тебе нужна еще одна консультация. – Он с вызовом изгибает бровь. – Покажи мне, что ты умеешь.

– Хватит строить из себя идиота, – вмешивается в наш диалог Гаррет.

– Нет, в его доводах есть резон, – ляпаю я, и мой здравый смысл орет во все горло. Что?!

Есть резон? Очевидно, жаркие поцелуи Гаррета превратили меня в чокнутую. Я взбудоражена и смущена, а главное, я обеспокоена. Обеспокоена тем, что Гаррет поймет, что я… Что? Что никогда раньше поцелуи на меня так не действовали? Что я получала удовольствие от нашего поцелуя? Что я люблю каждое его мгновение?

Да и да. Это именно то, чего он не должен понять.

Поэтому я неспешным шагом иду к Дину и говорю:

– Ну, давай, консультируй.

Он явно изумлен, но все равно улыбается. Он потирает руки, затем разминает пальцы, как бы готовясь к поединку, и этот нелепый жест вызывает у меня смех.

Когда я подхожу к нему вплотную, от его бравады не остается и следа.

– Я пошутил, Уэллси. Ты не обязана…

Я обрываю его на полуслове, приподнимаясь на цыпочки и целуя его.

Ну, я даю! Целую одного сокурсника за другим!

На этот раз нет никакого огня. Никакого трепета. Никакого сметающего все преграды желания. Этот поцелуй ничто по сравнению с поцелуем Гаррета, но Дину, кажется, нравится, потому что он издает стон, когда я приоткрываю губы. Его язык рвется в мой рот, и я впускаю его. Всего на несколько секунд. А потом я отступаю на шаг и придаю своему лицу самое беспечное выражение.

– Ну? – спрашиваю я.

Дин тупо пялится на меня.

– Э. – Парень откашливается. – Э… да… Думаю, тебе не о чем беспокоиться.

У него такой потрясенный вид, что я не могу сдержать улыбку, но мое веселье улетучивается, когда я поворачиваюсь и вижу, что Гаррет, мрачный, как туча, медленно поднимается с кровати.

– Ханна… – резко произносит он.

Я не желаю ждать продолжения. Я больше не хочу думать о том поцелуе. Вообще. От одного воспоминания о нем у меня начинает кружиться голова, а сердце едва не выскакивает из груди.

– Удачи на завтрашней пересдаче, – нервно выпаливаю я. – Мне пора идти, дай знать, как все прошло, ладно?

Я быстро собираю вещи и вылетаю из комнаты.

Глава 17

Ханна

– Ты проиграла какое-то пари? – неуверенно говорит Элли.

– Угу. – Я сажусь на край кровати и наклоняюсь, чтобы застегнуть «молнию» на левом сапоге. Я намеренно избегаю взгляда своей соседки.

– И теперь ты идешь с ним на свидание?

– Угу. – Я тру голенище сапога, делая вид, будто пытаюсь избавиться от грязного пятна на коже.

– Ты встречаешься с Гарретом Грэхемом?

– Гм-м.

– Это жульничество.

Конечно, она права. Свидание с Гарретом Грэхемом? Я могла бы с таким же успехом объявить о своем замужестве с Крисом Хемсвортом.

Так что я не осуждаю Элли за столь явное удивление. Лучше отговорки «Я проиграла пари» мне ничего придумать не удалось, правда, отговорка получилась слабой. И теперь я спрашиваю себя, а не стоит ли мне признаться во всем и рассказать ей о Джастине.

А еще лучше совсем отменить свидание.

Я не виделась с Гарретом с… той «самой большой ошибки»… как я теперь называю наш поцелуй. Вчера после экзамена он прислал сообщение. Пять жалких слов, два из которых ненастоящие: «чики поки как два пальца».

Не буду врать: я страшно обрадовалась, когда узнала, что все прошло хорошо. Но обрадовалась не до такой степени, чтобы сразу же начать разговор, поэтому я отправила в ответ просто одно слово – «здорово», – и на этом наше общение закончилось. Возобновилось оно сегодня, двадцать минут назад, когда он в сообщении предупредил, что уже выехал за мной, чтобы отправиться на вечеринку.

В общем, что до меня, то поцелуя не было. Наши губы не касались друг друга, мое тело не трепетало. Он не стонал, когда мой язык ворвался к нему в рот, и я не вскрикивала, когда его губы ласкали мне шею.

Всего этого не было.

Но… гм, если всего этого не было, у меня нет повода не ходить на вечеринку, ведь так? Потому что, как бы сильно ни повлиял на меня тот по… «самая большая ошибка», я все еще горю желанием увидеться с Джастином за пределами аудитории.

И все же я не могу заставить себя рассказать Элли правду. В других сферах своей жизни я действую с полной уверенностью в своих силах. В пении, учебе, общении с друзьями. Когда же дело доходит до отношений, я вдруг превращаюсь в пятнадцатилетнего подростка с травмированной психикой, в ту девочку, которой понадобились годы психотерапии, чтобы снова почувствовать себя нормальным человеком. Я знаю: Элли осудила бы меня, если бы узнала, что я использую Гаррета для сближения с Джастином, и в настоящий момент у меня нет желания выслушивать нравоучительные лекции.

– Поверь мне, жульничество – это второе имя Гаррета, – сухо говорю я. – Этот тип воспринимает жизнь как игру.

– И ты, Ханна Уэллс, играешь вместе с ним? – Она с сомнением качает головой. – Ты уверена, что у тебя к нему ничего нет?

– К Гаррету? Ни капельки, – быстро отвечаю я.

«Ага. Ты всегдааааа только и делаешь, что целуешься с парнями, которые тебе не нравятся».

Я заглушаю насмешливый внутренний голос. Ничего подобного, я не целовалась с Гарретом. Я просто отвечала на вызов.

Внутренний голос снова дает о себе знать. «И ты абсолютно ничего не почувствовала, да?»

Фу, ну почему у саркастической части сознания нет выключателя? Только я точно знаю: даже будь такой выключатель, правду все равно не стереть. Я действительно кое-что почувствовала, когда мы целовались. Ту же дрожь, что во мне вызывает Джастин? Да, с Гарретом я ее ощутила. Только она была другой. Бабочки порхали не только у меня в животе – они носились по всему телу, заставляя трепетать от наслаждения каждую клеточку.

Но это ничего не значит. За какие-то десять дней Гаррет превратился из совершенно чужого человека в досадную помеху, а потом в друга – во всяком случае, мне хочется так считать. Но вот ходить к нему на свидания я не хочу, как бы хорошо он ни целовался.

У Элли не остается времени на то, чтобы и дальше пилить меня, потому что Гаррет присылает сообщение о том, что он здесь. Я собираюсь написать ему, чтобы ждал меня в машине, но понимаю, что у нас разное представление о «здесь», так как слышу громкий стук в дверь.

Я вздыхаю.

– Это Гаррет. Открой ему, ладно? Мне надо причесаться.

Элли усмехается и уходит. Расчесывая волосы, я слышу голоса в гостиной, потом возмущенный возглас и тяжелые шаги, направляющиеся к моей спальне.

Появляется Гаррет, одетый в темно-синие джинсы и черный свитер, и начинают происходить ужасные вещи. Мое сердце превращается в глупого дельфина, который принимается радостно кувыркаться.

Радостно, черт побери.

Господи, от того по… от той «ошибки» у меня напрочь снесло крышу.

Гаррет придирчиво оглядывает мой наряд и изгибает одну бровь.

– Ты собираешься идти вот в этом?

– Да, – ощетиниваюсь я. – А какие проблемы?

Он склоняет голову набок с таким видом, будто он – сам Тим Ганн[31]31
  Gunn, Timothy M. (род. в 1953) – американский телеведущий и консультант в области моды.


[Закрыть], выносящий вердикт на проекте «Подиум».

– Я полностью одобряю джинсы и сапоги, а вот от свитера надо избавиться.

Я смотрю на свободный бело-голубой полосатый свитер, но совсем не вижу в нем никакой проблемы.

– А что с ним не так?

– Слишком мешковатый. Кажется, мы договорились, что тебе нужно одеться, как стриптизерше, чтобы продемонстрировать свои сиськи.

Из-за Гаррета раздается сдавленный кашель.

– Как стриптизерше? – эхом повторяет Элли, входя в комнату.

– Не обращай внимания, – говорю я ей. – Он шовинист.

– Нет, я мужчина, – поправляет Гаррет и включает свою фирменную улыбку. – Я хочу, чтобы была видна ложбинка.

– Мне нравится свитер, – протестую я.

Гаррет поворачивается к Элли.

– Привет, я Гаррет. А тебя как зовут?

– Элли. Соседка Ханны и ее ЛП[32]32
  Лучшая подруга.


[Закрыть].

– Класс. А ты можешь разъяснить своей соседке и ЛП, что так она похожа на неудачника из парусного шоу.

Элли смеется, а потом, к моему ужасу – «Бенедикт Арнольд!» – соглашается с ним.

– Ничего не случится, если ты наденешь что-нибудь более обтягивающее, – тактично говорит она.

Я хмуро смотрю на нее.

Гаррет так и сияет.

– Видишь? Мы едины в своем мнении. В общем, Уэллси, либо ты переодеваешься, либо остаешься дома.

Элли переводит взгляд с меня на Гаррета, и я понимаю, о чем она думает. Только она ошибается. Между нами ничего нет, и мы не собираемся на свидание. Однако я считаю, что пусть уж лучше она думает то, что думает, чем узнает, что я иду с Гарретом, чтобы произвести впечатление на кое-кого другого.

Гаррет подходит к моей гардеробной так, будто он у себя дома. Когда он заглядывает внутрь, Элли лукаво улыбается мне. Кажется, она от души веселится.

Гаррет передвигает «плечики», изучая мою одежду, затем снимает черный топ.

– Как тебе вот это?

– Ни за что. Он прозрачный.

– Тогда как он у тебя оказался?

Хороший вопрос.

Гаррет показывает мне другой вариант, на этот раз красный пуловер с низким V-образным вырезом.

– Вот этот, – говорит он, кивая. – В красном ты выглядишь шикарно.

У Элли брови ударились о потолок, и я мысленно костерю Гаррета за то, что он вбивает ей в голову всю эту ненужную информацию. Одновременно у меня в душе поднимается ликование, потому что… он считает, что в красном я выгляжу шикарно. Значит, он замечал, как я одеваюсь!

Гаррет бросает мне пуловер.

– Давай переодевайся. Если мы хотим опоздать, то делать это нужно изящно, а не по-идиотски.

Элли хихикает.

Я сердито смотрю на обоих.

– Можно попросить вас выйти?

То ли они не замечают моего раздражения, то ли намеренно игнорируют его, но я слышу, как они мило болтают в гостиной. Подозреваю, Элли допрашивает его насчет нашего «свидания». Надеюсь, Гаррет будет придерживаться легенды. Когда его хриплый смех долетает до моей комнаты, непроизвольная дрожь пробегает вверх по позвоночнику.

Да что это случилось со мной? Я забываю, чего я хочу. Нет, кого я хочу. Джастина. Джастина хренова Кола. Зря я целовалась с Гарретом – да и с Дином тоже – и позволила себе отвлечься на тот пыл, что он разжег во мне.

Пора взять себя в руки и вспомнить, зачем я согласилась на этот спектакль.

И сделать это надо прямо сейчас.

* * *

Гаррет

Бо Максвелл тоже живет за пределами кампуса и делит жилище с четырьмя товарищами по команде. Дом всего в нескольких кварталах от моего, но значительно больше. Сегодня он напоминает мне хоккейный стадион – столько здесь народу. Когда мы с Ханной заходим внутрь, нас оглушает хип-хоп из динамиков. По мере продвижения вглубь мы то и дело наталкиваемся на разгоряченные и потные тела. В воздухе удушливо пахнет алкоголем, по́том и одеколоном.

Я мысленно хвалю себя за то, что убедил Ханну надеть красное, потому что, черт побери, пуловер смотрится на ней потрясающе. Ткань такая тонкая, что подчеркивает форму ее груди, а вырез… Господь Всемогущий. Ее сиськи так и рвутся наружу, будто спешат сказать «Привет!». Не знаю, от природы у нее большая грудь, или это заслуга бюстгальтера пуш-ап, но при каждом шаге она совершенно офигительно подрагивает.

Несколько человек здороваются со мной, и я замечаю множество любопытных взглядов, направленных на Ханну. Она держится рядом и явно чувствует себя здесь не в своей тарелке. Мое сердце тает, как масло на сковородке, когда я вижу затравленное выражение в ее глазах.

Я беру ее за руку, и она тут же устремляет на меня удивленный взгляд.

Я наклоняюсь и говорю ей в самое ухо:

– Успокойся.

Оказалось, что наклонялся я зря: уж больно фантастически она пахнет. Знакомый сладковатый запах вишни смешивается со слабый ароматом лаванды и еще чего-то очень женственного. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не уткнуться ей в шею и не вдыхать его. Или чтобы не лизнуть ее, пробуя на вкус. Облизывать и целовать до тех пор, пока она не застонет.

Ну и дела. Я, кажется, попал. Никак не могу забыть тот поцелуй. Стоит мне вспомнить о нем, как мой пульс учащается, а в яйцах разливается сладкая боль, и мне хочется зацеловать ее до смерти.

Как ни странно, непреодолимое желание сопровождается чувством сокрушительного фиаско. Потому что я оказался единственным, на кого подействовал поцелуй. Если бы Ханна что-нибудь почувствовала, пусть и самую капельку, она бы через секунду не полезла целоваться с Дином. С Дином! Одним из моих лучших друзей!

Но ведь сегодня она здесь не с Дином, ведь так? Нет, сегодня она со мной, и мы здесь для того, чтобы вызвать ревность у еще одного парня. Так почему бы мне не поддаться искушению? Другого шанса может и не быть.

Так что я нежно целую ее в шейку, а потом шепчу:

– Сегодня ты в центре всеобщего внимания, детка. Улыбайся и делай вид, будто тебе это нравится.

Я краду еще один поцелуй, на этот раз за ушком, и Ханна судорожно втягивает в себя воздух. Ее глаза расширяются, и в них вспыхивает огонь – если только мне это не привиделось.

Однако я не успеваю истолковать увиденное, потому что мне мешает один из наших полузащитников.

– Грэхем! Йо-хо-хо! Рад видеть тебя, старина! – Олли Дженковиц хлопает меня по спине. Он самый настоящий громила, и от его удара я едва удерживаюсь на ногах.

– Привет, Олли, – говорю я и указываю на Ханну: – Ты знаком с Ханной?

Мгновение лицо Олли ничего не выражает. Затем его взгляд перемещается на ее грудь, и бородатая физиономия расплывается в улыбке.

– Теперь знаком. – Он протягивает мощную лапищу. – Привет, я Оливер.

Ханна смущенно жмет ему руку.

– Привет. Рада познакомиться.

– Здесь есть что-нибудь выпить? – спрашиваю я у Олли.

– Бочонки на кухне. Там еще много всякой вкусноты.

– Замечательно. Спасибо, дружище. Я скоро к вам присоединюсь.

Я сплетаю пальцы с пальцами Ханны и веду ее на кухню, где не протолкнуться от наших пьяных «братьев». Бо я еще не видел, но знаю, что рано или поздно мы найдем друг друга.

Однако я совсем не в восторге от перспективы увидеться с Колом.

Я беру два пластмассовых стаканчика из стопки на гранитном прилавке и проталкиваюсь к одному из бочонков. Братья протестуют, но когда они понимают, кто их расталкивает, они расступаются передо мной, как Красное море. Это еще один козырь, который дает звание капитана хоккейной команды Брайара. Я наливаю пиво в оба стакана, выныриваю из толпы и протягиваю один Ханне, но та решительно качает головой.

– Это же вечеринка, Уэллси. От одного пива тебе ничего не будет.

– Нет, – твердо говорит она.

Я пожимаю плечами и отпиваю водянистой жижи. Пиво – дешевле некуда, но это, наверное, хорошо. Значит, с этим дерьмом у меня нет шансов напиться, если только я не выдую целый бочонок.

Когда кухня пустеет, Ханна прислоняется к столешнице и вздыхает.

– Терпеть не могу вечеринки, – мрачно признается она.

– Может, потому, что отказываешься от выпивки, – поддразниваю я ее.

– Давай шути дальше, изображай из меня ханжу. Я не против.

– Я знаю, что ты не ханжа. – Я многозначительно изгибаю бровь. – Такие не целуются так, как ты.

Она краснеет.

– Что это значит, черт побери?

– Это значит, что у тебя очень эротичный язык и ты умеешь им пользоваться. – Проклятье, зря я об этом заговорил. Потому что у меня тут же встал. К счастью, джинсы довольно свободные, и в них эрекция не так заметна.

– Иногда мне кажется, что ты говоришь разные вещи только для того, чтобы заставить меня покраснеть, – с осуждением говорит Ханна.

– Нет. Я просто честен. – К кухне приближаются голоса, и я непроизвольно молюсь о том, чтобы сюда никто не зашел. Мне нравится быть с Ханной наедине.

Хотя нет надобности играть спектакль, когда рядом никого нет, я все равно придвигаюсь к ней и одной рукой обнимаю за плечи.

– А если серьезно, почему ты так категорична в плане выпивки? – спрашиваю я, делая глоток.

– Я не против выпивки. – Она замолкает. – Я даже люблю выпить. В умеренных количествах, естественно.

– Естественно, – эхом повторяю я и тянусь ко второму стакану, который я до этого поставил на стол. – Ты точно не будешь?

– Нет.

Я невольно усмехаюсь.

– Ты же только что сказала, что любишь выпить.

– Я не прочь выпить в своей комнате в компании с Элли, но никогда не пью на вечеринках.

– Ну и ну. Значит, ты, как алкоголик, пьешь дома в одиночку?

– Нет. – Она раздражается. – Просто… может, прекратишь, а?

– Я когда-нибудь что-нибудь прекращал?

От ее раздражения не остается и следа.

– Понимаешь, – с поникшим видом говорит она, – у меня начинается паранойя при мысли, а что там налито в моем стакане.

От обиды я покрываюсь гусиной кожей.

– Ты боишься, что я подсыплю тебе какую-нибудь наркоту?

– Нет, конечно, нет.

Ее быстрый ответ успокаивает меня, но когда она добавляет: «Во всяком случае, не ты», мои подозрения тут же усиливаются.

– Такое… – Я хмурюсь. – Такое уже случалось?

На мгновение лицо Ханны искажает страдание, потом она медленно качает головой.

– Не со мной конкретно, а с моей школьной подругой. Ее опоили.

У меня отвисает челюсть.

– Серьезно?

Она кивает.

– Кто-то на тусовке посыпал ей ГГБ[33]33
  «Наркотик для изнасилования».


[Закрыть] … и, э… скажем, у нее потом была не самая приятная ночь.

– О, черт. Вот гады. И что с ней было потом?

Взгляд у Ханны грустный.

– Ничего, оправилась. С ней все в порядке. – Она пожимает плечами. – Но это отбило у меня всю охоту пить на людях. Даже если я сама себе наливаю… кто знает, что будет, если я отвернусь, пусть и на секунду. Не хочу давать даже малейший шанс.

– Знаешь, – глухо говорю я, – я не допущу, чтобы с тобой случилось такое же, поняла?

– Гм, да. Конечно, поняла. – Я не слышу в ее голосе убежденность, однако не обижаюсь на это. Думаю, опыт подруги действительно оставил в ее душе глубокий след. Причем по понятной причине.

Я и раньше слышал такие жуткие истории. Насколько мне известно, в Брайаре такого не случалось, но я точно знаю о таких случая в других колледжах. Девчонкам подсыпают транквилизаторы, или они сами нажираются в хлам, а всякие подонки пользуются этим. Честное слово, я не понимаю мужиков, которые так поступают с женщиной. Будь моя воля, я их всех посадил бы за решетку.

Сейчас, зная, почему Ханна так твердо придерживается своего правила не пить, я перестаю предлагать ей пиво, и мы идем в главную комнату. Ханна оглядывает толпу, и я тут же напрягаюсь, потому что понимаю: она ищет Кола.

К счастью, того нигде нет.

Мы общаемся с народом, и у всех, кому я представляю Ханну, на лице отражается удивление, как будто они не понимают, почему я с ней, а не с какой-нибудь взбалмошной девицей из «сестринского общества». При этом почти все ребята бросают на грудь Ханны вожделенные взгляды, а потом подмигивают мне, как бы говоря: «А ты везучий».

Я уже жалею о том, что убедил ее надеть этот пуловер. Почему-то все эти одобрительные кивки приводят меня в бешенство. Однако я подавляю в себе собственнические инстинкты пещерного человека и пытаюсь веселиться. Народ больше футбольный, чем хоккейный, но я знаком практически со всеми, на что Ханна бормочет:

– Господи, откуда ты их всех знаешь?

Я ухмыляюсь.

– Я же говорил тебе: я популярен. Эй, а вот и Бо. Пошли поздороваемся с ним.

Бо Максвелл – типичный университетский квотербек. У него есть все: внешность, невероятная самоуверенность и, что самое главное, талант. Кто-то другой на его месте мог бы решить, что положение дает ему право быть полным придурком, но Бо держится вполне пристойно. Он, как и я, учится на историческом и сегодня искренне рад меня видеть.

– Джи, ты молодчина! У тебя получилось! Вот, попробуй. – Он протягивает мне бутылку… чего-то. Бутылка черная и без этикетки, и я не знаю, чем он угощает.

– Что это? – спрашиваю я с усмешкой.

Бо усмехается в ответ.

– Самогон. Гостинец сестры Большого Джо. Мощная штука.

– Да? Тогда убери ее от меня подальше. Завтра днем у меня игра. Я не могу выйти на лед с похмельем от самогона.

– Что ж, справедливо. – Он обращает взгляд своих прекрасных голубых глаз на Ханну. – А ты будешь, дорогая?

– Нет, спасибо.

– Бо, это Ханна. Ханна, это Бо, – представляю я их друг другу.

– Почему твое лицо мне так знакомо? – спрашивает Бо, оглядывая Ханну с ног до головы. – Где я тебя ви… о, черт, знаю. Я видел, как ты пела на весеннем конкурсе в прошлом году.

– Серьезно? Ты там был?

Судя по голосу, Ханна одновременно и удивлена, и обрадована, и я спрашиваю себя, а может, я живу на другой планете, если получается, что я единственный, кто не знает об этих конкурсах?

– Да, чтоб мне провалиться, – отвечает Бо. – Ты была бесподобна. Ты пела… что ты пела? «Будь со мной», кажется?

Ханна кивает.

Я сосредоточенно смотрю на нее.

– А я думал, что вам разрешают петь только сочинения ваших однокурсников.

– Это требование старших курсов, – поясняет она. – А на первом и втором курсах можно петь что хочешь, потому что младшие не имеют права на получение премии.

– Ага, моей сестре пришлось петь такое сочинение, – рассказывает Бо. – Она была на старшем курсе. Джоанна Максвелл? Знаешь ее?

Ханна ахает.

– Джоанна твоя сестра? Я слышала, этим летом она получила роль на Бродвее.

– Точно! – Бо так и надувается от гордости. – Моя старшая сестренка теперь звезда Бродвея. Что скажете? Круто?

Сейчас, разговаривая с именинником, мы привлекаем к себе еще больше внимания, но Ханна, кажется, этого не замечает. Я же, напротив, остро ощущаю всеобщий интерес, и он меня раздражает, причем интерес конкретно одного человека. Кол только что вошел в комнату. Наши взгляды встречаются, и он поджимает губы. Я киваю ему, потом поворачиваюсь и демонстративно целую Ханну в щеку.

Она вздрагивает и удивленно смотрит на меня, и я нахожу выход из ситуации, говоря:

– Я скоро вернусь. Возьму себе еще пива.

– Ладно.

Она сразу поворачивается к Бо, и они продолжают обсуждать его сестру.