Текст книги "Замок Нейшванштейн (сборник)"

4

Александр Штайн лежал на кровати, раскинув руки в стороны, и, не мигая, смотрел в одну точку. Черная, гнетущая пустота расползлась по всему его телу, лишая желания двигаться, думать, дышать. Слава, признание, успех уступили место унынию, забвению, разочарованию.

Александр сам себе казался бездушной марионеткой, которую положили в стеклянный ящик, захлопнув сверху стеклянной крышкой. Он мог видеть, все происходящее вокруг, оставаясь молчаливым, безучастным свидетелем, не имеющим возможности выбраться наружу без посторонней помощи. Но ему совершенно не хотелось выбираться из своего стеклянного заточения.

Марионетка Александр Штайн был лишен души, а значит чувств, мыслей, эмоций. Да и какие эмоции, могут быть у тряпичной куклы с головой из папье-маше? Никаких.

Поэтому, когда зазвонил телефон, Александр даже не шевельнулся.

– Возьми немедленно трубку, – приказал голос, вышедший в эфир через автоответчик. – Я знаю, что ты дома. Возьми немедленно трубку, Александр.

Он нехотя снял телефонную трубку, продолжая смотреть в никуда, и бесцветным голосом проговорил:

– Слушаю.

– Прекрати вести себя, как размазня, – приказал голос Стефании.

Александр закрыл глаза, подумав, что только ее не хватало для того, чтобы поставить финальную точку в его переживаниях.

– Немедленно поднимайся, Александр Штайн. Я жду тебе у подъезда в черном лимузине, – голос Стефании звучал строго и требовательно.

– Я никуда не поеду, – вяло проговорил Александр. – Прощайте, Эвелина.

– Нет, ты немедленно спустишься вниз, – крикнула Стефания. – Потому что вопрос идет о жизни и смерти, понял ты, жалкий нытик?

– Я уже давно умер, – сказал Александр. – Меня давным-давно нет на этом свете…

– Да при чем здесь ты? – возмутилась Стефания. – Речь идет о жизни Николь Эрхарт.

– Что? – Александр моментально вскочил с постели. – Что с ней? Где она? Умоляю, Эвелина, скажите…

– Нет, не по телефону. Спускайся вниз, – проговорила Стефания.

В трубке раздались звуки метронома, отсчитывающего вечность. Александр рванулся вниз по ступеням.

– Где она? Что с ней? – воскликнул он, распахнув дверцу черного лимузина.

– Присядьте, друг мой, – улыбнулась Стефания. – Приятно видеть вас в таком возбуждении. Мужчина должен быть похожим на факел, а не на тлеющую головешку или безмозглую тряпичную куклу, спрятанную в стеклянном сундуке собственных переживаний.

– Вы умеете читать мысли на расстоянии? – удивленно глянув на Стефанию, спросил Александр.

– Не все ли вам равно, друг мой, – прижавшись к нему, ответила она. Александр попытался отстраниться, но Стефания обвила его шею крепкими загорелыми руками и прошептала:

– Ты сможешь помочь своей Николь, если будешь слушаться меня и делать все, что я тебе прикажу. Я приказываю тебе поцеловать меня…

– Нет, Эвелина, – решительно сказал Александр. – Я не стану больше подчиняться вам. Довольно. Прикажите шоферу остановиться.

Стефания оттолкнула Александра от себя и звонко рассмеялась:

– Браво! Я ценю вашу смелость, друг мой. Вы бросаете вызов самой могущественной женщине, не задумываясь о последствиях. Я ведь могу растоптать вас, друг мой, стереть в порошок…

– Воля ваша, – спокойно проговорил Александр, скрестив на груди руки. – Делайте, что хотите, мне все равно.

– Ладно, забудем о плохом, – улыбнулась Стефания, погладив Александра по голове. – Лучше взгляните на эту газету. Вы ведь еще не просматривали прессу? – Александр кивнул. – А зря, друг мой, пресса – страшная вещь. Вы еще ни о чем не подозреваете, а вездесущие газетчики уже разнесли по всей Германии весть о вашей женитьбе на Алисии Эллисон дочери известного голливудского продюсера Джека Эллисона.

– Бред, – сказал Александр, вырывая из рук Стефании газету.

– Нет, друг мой, это не бред, – рассмеялась она. – Это важная информация. Посмотрите получше, здесь даже есть ваше фото…

– Так ведь это – кадр из фильма! – воскликнул Александр.

– Прекрасное оправдание, – похлопала его по плечу Стефания. – Но подпись под снимком утверждает, что…

– Довольно, – скомкав газету, крикнул Александр. – Кто поверит этой фальшивке?

– Все, друг мой, – ехидно улыбнулась Стефания. – Все. И ваша разлюбезная Николь тоже. Ведь этот фото-коллаж затевался с одной лишь целью, друг мой, убедить Николь Эрхарт в вашей непорядочности.

– Зачем? – искренне удивился Александр. – Кому это нужно?

– Нам, – спокойно ответила Стефания. – Мне и Генриху Молту.

– Но зачем, зачем, Эвелина? – схватив ее за руки, воскликнул Александр.

– Ах, друг мой, все так сложно в этой жизни, – прикрыв глаза, томно произнесла она. – Порой мы совершаем необдуманные поступки, потом пытаемся что-то исправить, но в результате запутываемся еще сильней.

– Эвелина, умоляю вас, не уходите от ответа, – прижав ее руки к губам, попросил Александр. – Зачем вы устроили этот фарс?

– Чтобы слегка поразвлечься, – улыбнулась она. – Богатым людям свойственно скучать, друг мой, вот мы с Питером, то есть с Генрихом заключили пари, позволяющее нам избавиться от скуки. Но…

Стефания поправила прическу, провела кончиками пальцев по своему лицу и, зевнув, закончила фразу:

– Но к несчастью Генриха Молта угораздило влюбиться в Николь…

– Но ведь она же его дочь! – воскликнул Александр.

– Нет, – скривилась Стефания.

– А как же анализ ДНК?

– Друг мой, как вы все-таки наивны, – покачала головой Стефания. – За деньги в наше время можно купить все. Купила же я вас…

– Вы меня не покупали, – рассердился Александр.

– Ну, ну, – погрозила ему пальчиком Стефания. – А съемки в Голливуде? А новое приглашение Френка Бертиса – это ли не плата за ваши услуги.

– Я помогал вам, руководствуясь лучшими побуждениями, – глядя в черные, как черная ночь глаза Стефании, проговорил Александр.

– Конечно, друг мой, конечно, – провела рукой по его щеке Стефания. – Вы имеете право на свою версию, но я-то скажу, что за свою маленькую услугу, вы потребовали мировую известность. Еще вы соблазнили юную Алисию Эллисон, а теперь не желаете признавать свое отцовство, поэтому спешно сбежали из Голливуда, не дождавшись окончания контракта…

– Хватит, – зажал уши Александр. – Прекратите, прошу вас.

– Конечно, конечно, друг мой, я не скажу против вас ни слова, если вы будете послушным, как прежде, – нежнейшим голосом проговорила Стефания. – Ваша жизнь превратится в праздничный карнавал. Подумайте только, вы – актер с мировым именем, по которому сходят с ума женщины Европы, Азии, Америки, Австралии и даже Африки! Ну, что вы молчите, друг мой?

– Я хочу лишь одного, – глянув на Стефанию исподлобья, проговорила Александр, – увидеть Николь Эрхарт и поговорить с ней.

– Далась вам эта Николь, – рассерженно воскликнула Стефания. – Генрих шепчет во сне ее имя, и вы туда же. Ну, чем она вас околдовала? Какой водой опоила?

– У нее светлая душа, – проговорил Александр, вспомнив восторженный взгляд Николь.

– А я продала свою душу дьяволу, – горестно вздохнула Стефания. – Наверное, поэтому, вы отказываетесь целовать меня, друг мой.

– Нет, я… – проговорил Александр, но Стефания приложила ладонь к его губам.

– Знаете, иногда во мне просыпаются светлые чувства. Мне хочется творить добро, но так, чтобы никто не знал об этом, чтобы никто не кричал: «Смотрите, это Эвелина Блюм помогает обездоленным детям! Это Эвелина жертвует на восстановление разрушенных городов! Это Эвелина помогает бороться с рабством в Судане!» Иногда мы с Генрихом делаем тайные пожертвования, а потом делаем что-нибудь менее значительное для всеобщего внимания, чтобы о нас не забыли. Но именно тогда, светлые чувства исчезают, а их место занимает злое, черное бездушие, от которого невозможно избавиться.

Стефания прикрыла глаза руками и отвернулась, надолго замолчав. Александр терпеливо ждал возобновления разговора, размышляя о темных и светлых сторонах своей души, пытаясь найти слова оправдания своим поступкам, но не находил их. В висках стучало молоточками:

– Николь, Николь, Николь…

– Замок Нейшванштейн, – сообщил Марк, распахнув перед Николь дверцу лимузина.

– Добро пожаловать, фройлен, – низко поклонился ей привратник.

Предупредительный Гюстав проводил в каминный зал.

– Ни-и-коль! – поднялся ей навстречу Генрих Молт. – Как я рад тебя видеть! Как я скучал по тебе, моя Ни-иколь!

– Здравствуйте, – сказала Николь, замерев на миг в дверном проеме, чтобы перевести дыхание перед тем, как броситься в объятия этому человеку, пахнущему солнцем, морем, корицей, розмарином, миндалем и лавандой, чтобы слиться с ним, раствориться в нем, забыв обо всем на свете.

– В чем секрет твоей тайной власти надо мной? – прошептала Николь, чуть отстранившись.

– Любовь, дорогая моя, любовь, – улыбнувшись, ответил он. – Ее тайную власть невозможно постичь никому, никому, ни-ко-му… Ах, милая моя, как бы мне хотелось стать твоим мужем, повести тебя под венец…

– Невозможно, ведь ты – мой отец, – покачала головой Николь. – Хотя, я этому не верю.

– И правильно делаешь, – провел рукой по ее щеке Генрих. – Поначалу, я очень-очень хотел, чтобы ты была моей дочерью. Я завидовал Отто, когда он носил тебя на руках, целовал тебя, раздевал… Но потом я осознал, что я зря ему завидую.

– Почему?

– Да потому, что ты выросла, милая моя Николь, – рассмеялся Генрих. – И теперь то, что не позволено Отто, позволено мне. Я могу тебя обнимать, целовать, раздевать, одевать, носить на руках и засыпать рядом с тобой. Я могу шептать тебе на ушко всякие глупости, и ты не станешь называть меня выжившим из ума стариком. А за один твой взгляд, полный любви и обожания, я готов бросить к твоим ногам все сокровища мира.

– Мне ничего не надо, Генрих, – покачала головой Николь. – Я просто хочу быть рядом с тобой. Давай убежим на необитаемый остров и останемся там навеки.

– Прекрасное желание, – крепко прижав Николь к себе, проговорил Генрих. – Только к великому сожалению, есть одно существенное «но», которое мы не можем не брать в расчет.

Николь испуганно глянула на него.

– Я женат на чудесной женщине Стефании Блюм, которая ни за что не согласится на развод, – грустно произнес Генрих. – Пока она верит, что ты – моя дочь, нам ничего не грозит. Но если она узнает о нашей любви, то последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Мне не хочется подвергать опасности твою жизнь, дорогая Ни-и-коль.

– О, Генрих, что же нам делать? – простонала Николь, уткнувшись ему в грудь. – Я – самая счастливая и в тоже время – самая несчастная женщина. Я так люблю тебя, что готова быть любой твоей игрушкой, быть ничем, только бы быть рядом с тобой. Ради тебя я готова на любые жертвы.

– Я не смею требовать от тебя никаких жертв, Ни-и-коль, – зарывшись лицом в ее волосы, проговорил Генрих. – Ничего. Но мне нестерпимо больно от мысли, что ты однажды встретишь человека, молодого человека, который вытеснит меня из твоего сердца.

– Нет, обещаю тебе, Генрих, что этого никогда не случится, – с жаром воскликнула Николь. – Мне никто не нужен кроме тебя. Никто, слышишь, Генрих?

– И даже Александр Штайн? – заглянув в глаза Николь, спросил он.

– Не говори мне о нем ничего, – нахмурилась Николь. – Мало того, что он меня предал, он еще и женился…

– Но ведь я тоже женат, – хитро улыбнулся Генрих. – Однако, это не мешает тебе трепетать в мои объятиях. Возможно, и Александр Штайн уговорит тебя…

– Вздор, – воскликнула Николь, пытаясь вырваться из объятий Генриха Молта, но он еще крепче прижал ее к себе.

– Если бы я не прислал к тебе Алину, то неизвестно чем бы закончилась ваша с Александром встреча. Ведь ты уже однажды была близка с ним…

– Нет, – соврала Николь, почувствовав, что краснеет. – Нет, Генрих, я любила, люблю и буду любить только тебя.

– Знаю, дорогая, знаю, – прошептал Генрих. – Поэтому я прошу… Нет, я умоляю тебя, Николь, отправиться в Умбрию. Там в уединенном селении Перуджа, окруженном оливковыми рощами, мандариновыми садами и густыми лиственными лесами, ты сможешь отдохнуть от мирской суеты, спрятаться от поклонников и спокойно заняться творчеством. Фрау Анна сетовала на то, что издательский дом Буккер торопит с изданием новой книги, а ты никак не хочешь завершать свою рукопись. Поезжай в Перуджу. Там в умиротворенной тишине, на вершине горы Субазио спрятаны среди зелени скромные постройки, в которых живут монахи. По утрам они воздают хвалу Богу за то, что могут любоваться красотой природы, наблюдать, как плывут ниже гор облака, слушать, как шумит в деревьях ветер и дышать чистейшим воздухом Умбрии.

– Ты говоришь, как поэт, Генрих, – восторженно глядя на него, сказал Николь.

– Мы все немножечко поэты, – поцеловав ее в лоб, сказал Генрих. – Только не все могут говорить стихами. Не все, милая моя Ни-и-коль. Итак, согласна ли ты поехать в Умбрию?

– А где это, Генрих? – поинтересовалась она.

– Это гораздо ближе, чем Авалон, – рассмеялся он. – Умбрия – это часть Италии между Флоренцией и Римом. Если плыть вверх по течению реки Тибр, то буквально через несколько часов попадешь в селение Перуджа. А оттуда тайные тропинки могут привести тебя в Ассиз, Субазио, Сполето, где местные жители знают такое великое множество легенд и красивых историй любви, что, слушая их рассказы, ты сможешь стать самым великим сценаристом XXI века.

– Мне не нужна слава, Генрих, – грустно улыбнулась Николь. – Мне нужен ты. И если ты пообещаешь, что будешь навещать меня там, в моем лесном уединении, то я готова поселиться там навсегда.

– Ни-и-коль, – выдохнул Генрих. – Как мне отблагодарить тебя за то счастье, за ту любовь, которую ты мне даришь? Чем оплатить твое самопожертвование, дорогая моя?

– Любовью, – прошептала Николь, прижавшись губами к его губам…

– Замок Нейшванштейн, – громко сказал шофер, остановив машину.

– Подождите меня здесь, Александр, – сказала Стефания и скрылась за дверью замка.

Александр свернулся на сиденье калачиком и, незаметно для себя, уснул.

Стефания вошла в каминный зал и громко спросила:

– Где она?

– Я отправил ее далеко-далеко, любовь моя, – выпустив клуб дыма, ответил Генрих.

– На остров Авалон? – испугалась Стефания.

– Нет, любовь моя, – рассмеялся Генрих. – Нет. Авалон – остров мертвых, а Николь так мила, так умна, так нежна и послушна, что мне жаль расставаться с ней навсегда.

– Значит, игра продолжается? – широко улыбнулась Стефания.

– Да, любовь моя, да, да, да! – проговорил Генрих, прижав Стефанию к себе. – Расскажи, как твои дела? Ты обольстила Александра Штайна?

– Представь себе, нет, – скривилась Стефания. – Он просто помешался на этой Николь Эрхарт. Ты бы видел, Генрих милый, как он страдает. Я никогда не думала, что мужчины могут страдать и мучиться от неразделенной любви. Я всегда считала, что все эти ахи вздохи, сердечные приступы – удел женщин. Даже, когда Велин плакал у моих ног, я не была так огорчена, как огорчилась, беседуя с Александром Штайном.

– Ты стареешь, любовь моя, – поцеловав ее в губы, сказал Генрих. – Сентиментальность – признак старости.

– Значит, высокомерие, черствость, эгоизм и гордыня – это признак молодости, если следовать твоей теории? – поинтересовалась Стефания.

– Не злись, любовь моя, тебе это не идет, – сказал Генрих, позволив Стефании вырваться из своих объятий.

– Я оставила мальчика в машине. Что будем делать с ним? – спросила Стефания, усаживаясь в высокое кресло у камина.

– Давай отправим его опять в Голливуд. Пусть там играет отчаянье, любовную хандру и душевные муки, которыми он так тебя разжалобил, – ответил Генрих, подав Стефании бокал алого, как кровь вина. – Там в Голливуде, его ждет бедняжка Алисия Эллисон, которая страстно желает стать женой великого актера Александра Штайна. Пусть станет…

– Нет, Генрих, у меня есть другое предложение, – саркастически улыбнулась Стефания. – Александр Штайн очень хочет отыскать Николь, так давай позволим ему это сделать.

– Что я слышу? – удивился Генрих.

– Подожди, я еще не договорила, любовь моя, – строго сказала Стефания. – Мы позволим Александру Штайну искать Николь, направив его по ложному следу.

– Гениально! – поцеловав руку Стефании, проговорил Генрих Молт. – Итак, мы отправляем нашего мальчика в Южную Америку, в Копан – древнее поселение племени майя.

– Да, да, пусть ищет её в Мексике, – улыбнулась Стефания. – Я сейчас напишу ему записку, где искать Николь Эрхарт, и велю шоферу, отвезти его обратно в Мюнхен.

– Игра продолжается, – откинувшись в кресле, проговорил Генрих и выпустил большой клуб дыма…

– Господин актер, просыпайтесь, – растолкав Александра, громко сказал шофер. – Вот вам записка от Эвелины Блюм. Она просила вас не делать глупостей, а четко следовать ее советам.

– Спасибо, – растерянно глядя на незнакомого человек, проговорил Александр. – Простите, а вы не скажете, где мы?

– В Мюнхене, господин актер, возле вашего дома.

– Мы уже вернулись из замка? – удивился Александр.

– Из какого замка, господин актер? – усмехнулся шофер. – Мы никуда не ездили. Мы всю ночь стояли возле вашего дома. Вы заснули, а госпоже Эвелине пришлось добираться домой на такси.

– Странно, – потер виски Александр и вышел из машины.

Мир вокруг показался ему другим. Солнце светило ярче, птицы пели звонче, листва на деревьях стала зеленее, а цветы на клумбах более пестрыми, похожими на разноцветный ковер, расстеленный специально к прибытию актера Александра Штайна.

– Жизнь продолжается, – улыбнулся он, подставив лицо теплому солнечному свету. – Жизнь продолжается, а с вами или без вас, фройлен Николь, наверное, не так уж важно.

Александр медленно поднялся по ступеням, повторяя, как заклинание:

– Важно, не важно, важно, не важно…

На последний лестничный пролет выпало слово «важно». Александр усмехнулся и вошел в квартиру, ничуть не удивившись тому, что на столике стоит свежее сваренный кофе и ароматные горячие бутерброды. Он с жадностью набросился на еду, мысленно поблагодарив невидимого повара за вкусный завтрак.

Выпив кофе, Александр развернул записку Стефании и нахмурился.

– Если вы не потеряли интереса к фройлен Эрхарт, друг мой, то позвоните Алине, она расскажет вам, куда уехала Николь. Если вам нужна будет моя помощь или мой совет, то звоните Алине, она даст вам номер моего телефона. Я представилась ей матерью Николь фрау Анной. Удачи вам, друг мой. Любящая вас, Эвелина!

Александр скомкал записку и бросил в угол, процедив сквозь зубы:

– Если вы не потеряли интерес, старя ведьма… Когда же вы оставите меня в покое? Что вам от меня надо? Кто дал вам право играть людьми, как марионетками? Какое ваше дело, потерял я интерес к Николь или нет? Что вы будете делать, если я не стану подчиняться вашим приказам, а начну свою игру? Что будет, если я расстрою все ваши планы? Что, Эвелина Стефания Блюм?

Александр решил не звонить Алине, как приказывала Эвелина, а отправился к дому Николь, с самыми серьезными намерениями. Вид актера был так грозен, что открывшая дверь Алина, попятилась, пропуская его в комнату.

– Зачем вы обманули меня? – строго спросил Александр, усевшись на диван.

– Я вас не обманывала, – покраснела Алина.

– Тогда позвольте узнать, откуда у вас эта бриллиантовая стрекоза с сапфировыми крылышками? Этот шифоновый шарф с моим автографом? И почему в вазе всего лишь десять орхидей вместо пятидесяти?

– Она сама не захотела вас видеть, – потупив взор, проговорила Алина. – Её очень огорчило известие о вашей женитьбе на американке…

– Что? – воскликнул Александр, но тут же вспомнив газетную статью, проговорил:

– Ах, да, мне показывали эту фальшивку. Но, уверяю вас, фройлен, это всего лишь фотомонтаж из кадров нового фильма, в котором я снимался вместе с Алисией Эллисон. Николь не должна была обращать на это никакого внимания.

– Ну, знаете ли, когда девушка влюблена, ее огорчают любые даже незначительные мелочи, а уж увидеть в газете та-а-а-кое, это вовсе не шутки! – воскликнула Алина.

– Влюблена? – проговорил Александр и поднялся. Алина прижала обе руки ко рту, всем видом показывая, что она случайно проговорилась.

– Продолжайте, продолжайте, фройлен Алина, – улыбнулся Александр. – Итак, Николь увидела сообщение о моей женитьбе и… Что было дальше?

– Ничего, – отмахнулась Алина. – Николь собрала вещи и уехала.

– Уехала сегодня, – разглядывая книги, проговорил Александр. – Или никуда не уезжала, а просто отправилась навестить родителей.

– Можете позвонить ее матери, если хотите, – обиженно проговорила Алина.

– Не хочу, – отрезал Александр и, пристально глядя ей в глаза, спросил:

– Значит, Николь покинула вас сегодня утром? – Алина кивнула. – И отправилась в аэропорт, чтобы лететь…

– В Южную Америку, – пробубнила Алина. – В Центральную Мексику…

– Далековато, – улыбнулся Александр. – Когда вернется, вы, разумеется, не знаете.

– Нет.

– Замечательно, – сказал Александр и, взяв с полки томик Шекспира, прочел:

 
… Вот так и ты меня оставила, мой друг,
Гонясь за тем, что убегает прочь,
Я, как дитя, ищу тебя вокруг,
Зову тебя, терзаясь день и ночь.
Скорей мечту крылатую лови
И возвратись к покинутой любви.[11]11
  Сонет Шекспира 143 в перевод С.Маршака.


[Закрыть]
 

– Значит, мне следует запастись терпением и подождать. Верно, Алина?

– Наверное, я не знаю, – пожала она плечами.

– А я знаю, дорогая моя фройлен, – улыбнулся Александр. – Передайте привет Эвелине, скажите, что жизнь продолжается. Adios, señorita.[12]12
  Прощайте, сеньорита.


[Закрыть]

– Adios…

Ален Дитрих посоветовал Александру сыграть роль сыщика, отыскивающего следы, сбежавшей сценаристки. И тут же взялся помогать актеру. Позвонил в аэропорт и выяснил, что сегодня рейсов ни в Южную, ни в Центральную Америку не было.

Зато сегодня главная героиня фильма «Ночь в замке» Николь Эрхарт вылетела в Рим. Ален так же выяснил, что рейсы в Рим ежедневные, поэтому отправиться в итальянскую столицу нет никаких проблем.

– Найти безумную Эрхарт в Риме тебе будет сложновато, – почесав затылок, сказал Ален Дитрих. – Но, кто ищет, тот всегда находит, помни об этом, Александр. К тому же, тебя будет направлять провидение или любовь, назови это как хочешь.

– Знаешь, Ален, – задумчиво проговорил Александр. – Порой я задаю себе вопрос: зачем я мчусь за призрачной мечтой по имени Николь? Вдруг я ей совершенно не нужен? А порой мне кажется, что она ждет меня, ждет, когда я распахну ее дверь и…

– Ну, не знаю, что тебе и сказать, раздери меня комар, – развел руками Ален Дитрих. – Думай сам, искать тебе её или нет, я здесь тебе не советчик. Сердечные дела, это не по моей части. Я – режиссер и уж точно никогда ни за кем не помчусь. Хотя… нет, не помчусь и баста. Я должен работать, а не заниматься разными глупостями. Прости, не хотел тебя обидеть, раздери меня комар.

– Не извиняйся, Ален, я и сам считал любовь глупостью, пока не встретил Николь, – проговорил Александр, похлопав Алена по плечу.

– До сих пор не могу понять, что ты в ней нашел, – усмехнулся Ален. – Хотя… в ней и в самом деле, что-то есть. Внутренний стержень или искра Божья, назови это как хочешь, но это что-то притягивает к ней, завораживает и даже, раздери меня комар, ошеломляет. А как она сыграла финальную сцену! Я чуть было не влюбился в нее сам. Твоя Николь переплюнула Мирру Сорвино, честно-честно. Скажу тебе по секрету, поговаривают, что нашим фильмом заинтересовались и, возможно, нам обеспечат получение золотого медведя на Берлинском кинофестивале.

– Поживем, увидим, – подмигнул Алену Александр и раскланялся.

Больше месяца провела Николь в селе Перуджа, любуясь закатами и восходами, вдыхая чистейший воздух Умбрии, гуляя по оливковым рощам, отливающим серебром. Николь наслаждалась тишиной и свободой, черпая вдохновение у природы, не скупящейся на драгоценные дары. Едва закончив одно произведение, Николь тут же приступала к следующему. Творчество увлекало ее, заставляло забыть о течении времени. И если бы не добрейший старик Джиль, который всячески опекал ее, то Николь не вспоминала бы и о пище.

Старик Джиль – высокий седовласый итальянец, не утративший с годами своего очарования, первым встретил ее в Перуджи, проводил в маленький домик, спрятанный от людских глаз, и окружил заботой и вниманием.

Едва солнечный диск касался горизонта, он перешагивал порог уютной маленькой комнатки, в которой жила Николь, принося с собой огромную корзину, из которой, как из рога изобилия, появлялись на столе настоящие сокровища: домашний сыр Рикотта, лепешки, посыпанные кунжутными семечками, оливки, помидоры, мандарины и небольшая бутылочка красного вина «Алькамо» для аппетита.

Николь отодвигала в сторону рукопись и принималась уплетать все, что принес Джиль. А он без умолку рассказывал ей о своей удивительной, беззаботной жизни здесь в Перуджи.

Николь звала старика – милый Джиль, а он ее – моя Ассоль, упорно отказываясь называть ее Николь.

Каждый раз, прощаясь, он задавал ей один и тот же вопрос:

– Ты останешься до утра, моя Ассоль?

– Останусь, милый Джиль, – целуя его в щеку, отвечала Николь. – Я не могу уехать, пока не закончу новое произведение.

– Тогда, я буду молить Творца, чтобы он послал тебе вдохновение на новые творения, – целуя Николь в лоб, говорил Джиль на прощание и плотно закрывал за собою дверь.

Николь выходила на маленький балкончик и, улыбаясь, смотрела, как мелькает среди деревьев яркая одежда Джиля.

Однажды, наблюдая за удаляющейся фигурой старика, Николь с удивлением осознала, что совсем перестала думать о капитане Генрихе. Его лицо скрылось за туманной дымкой, словно горы Умбрии в предрассветный час, кода еще не видно четких очертаний, и некая размытость красок позволяет создавать фантастические образы, не имеющие ничего общего с действительностью.

Зато память упрямо заставляла Николь возвращаться в замок Нейшванштейн, где она впервые увидела сон о стеклянном саркофаге, из которого никак не может выбраться Александр Штайн.

– Прекрати о нем думать, – приказывала себе Николь. – Он женат. Ты не нужна ему, не нужна, не нужна. И он тебе тоже не нужен. Ты пообещала Генриху Молту ни в кого не влюбляться и ни о ком не думать, кроме него.

Заклинания и приказы действовали недолго. Крик птицы, шепот ветерка в листве, солнечный лучик, запутавшийся в мягких складках занавесок, воскрешали в памяти Николь слова Александра:

– Я счастлив дышать одним воздухом с вами, Ни-коль!

Тогда она бросала перо, распахивала настежь дверь и убегала в мандариновый сад, чтобы не думать, не думать, не думать ни о чем, а вместе со сборщицами фруктов перетаскивать полные корзины, радуясь богатому урожаю цитрусовых, которые посадили в Италии арабы. А вечером, поболтав с Джилем, уснуть без снов и размышлений, чтобы подняться на рассвете и, окунувшись с головой в творчество, пить вдохновенье жадными глотками.

Однажды Николь стояла на балкончике и любовалась красками заката, раздумывая о том, что ее новое произведение должно вот-вот завершиться, а ей так не хочется прощаться с его героями, поэтому надо что-то придумать, чтобы отсрочить разлуку.

– Надо что-то придумать, – проговорила Николь, приложив ладони к глазам. – Надо попросить Джиля придумать мне какое-то важное дело…

– Все трудится как пчелка, моя Ассоль, – пропел Джиль, распахивая дверь. – Ах, нет её, глазам своим не верю!

– Я здесь, мой милый Джиль, – отозвалась Николь. – Я любуюсь красками заката. Сегодня они необыкновенно красивы.

– Как хорошо, что ты никуда не ушла, моя Ассоль, – выйдя к ней на балкончик, проговорил Джиль. – Там гость за дверью. Там незваный гость…

Николь испуганно глянула на Джиля и, прижав ладони к губам, замотала головой:

– Нет, нет, зачем нам здесь с тобой незваный гость? Я не хочу… Я не желаю видеть здесь чужих…

– А, вдруг он не чужой? – шепнул ей Джиль. – Нельзя его нам невниманием обидеть. Иди же, ну, ступай, моя Ассоль, скорей иди к нему. Постой, с твоих волос я паучка сниму. Ну, улыбнись и в комнату ступай…

– О, Джиль, прошу меня не оставляй ни на минуту с ним наедине, – проговорила Николь, крепко сжав руки Джиля.

– Все будет хорошо, прижмись ко мне, – Джиль обнял Николь, поцеловал в лоб и подтолкнул к двери. – Он ждет тебя, ступай.

– Вы? – воскликнула Николь, замерев в дверном проеме.

– Вот вам моя Ассоль, – подталкивая Николь вперед, громко сказал Джиль. – Так вы ее искали или нет?

– Её, – устало улыбнулся Александр. – Больше месяца я бродил по улицам Рима, заглядывая в лица прохожих, но увы… Тогда решив, что искать Николь больше нет смыла, я отправился в аэропорт пешком и заблудился. Наверное, мной руководило провиденье, как сказал Ален Дитрих, потому что, заблудившись, я опоздал на самолет и встретил чудеснейшего человека по имени Джиль. Он рассказал мне о своей милой Ассоль и даже позволил взглянуть на неё. И вот, Николь, я здесь. Спасибо, что не гоните меня…

– Мы странников с радушьем принимаем, – пропел Джиль. – Вином «Алькамо» щедро угощаем. За стол садитесь милый Александр. Садись за стол и ты, моя Ассоль, и с гостем быть любезною изволь.

Джиль первым сел к столу так, что Николь и Александр оказались друг против друга. Он не мигая смотрел на неё, а она не смела на него взглянуть, боясь, что он все поймет без слов.

Джиль весело о чем-то рассказывал, а Николь слышала лишь биенье собственного сердца, чувствуя, как наливается свинцом тело, как рвется из него душа.

– Ни-коль, – ворвался в ее сознание голос Александра. – Послушайте меня, прошу вас, милая Ни-коль.

Она подняла голову и взглянула в его глаза. Пространство качнулось легкой лодкой на реке и медленно поплыло вверх по течению. Исчезло все: комната, стол, разделяющий их, добродушный Джиль, напевающий «Сайта Лючия», оливковые рощи, отливающие серебром, и закатное солнце, заглядывающее в окно. Остались лишь его глаза, широко распахнутые ей навстречу, и слова тихие, нежные, простые. Слова любви, отчаянья, боли и надежды. Слова истины, которые хотелось слушать, слушать, слушать…

 
Мне показалось, что была зима,
Когда тебя не видел я, мой друг.
Какой мороз стоял, какая тьма,
Какой пустой декабрь царил вокруг!
За это время лето протекло
И уступило осени права.[13]13
  Сонет Шекспира 97 в переводе С.Маршака.


[Закрыть]
 

– Ты останешься до утра, моя Ассоль? – задал Джиль традиционный вопрос на прощание.

Николь посмотрела на него так, словно увидела впервые, и прошептала: «Не знаю…»

Он поцеловал ее в лоб и вышел, плотно прикрыв дверь…

Вернувшись в Мюнхен, Николь к своему удивлению поняла, что время не стоит на месте, что лето давно уже кончилось и «уступило осени права». Что за окнами ноябрь, а это значит, скоро очередное Рождество и Новый год.

Фрау Анна радостно сообщила ей о новых заказах от издательского дома Буккер. Ален Дитрих предложи экранизировать ее «Старика из Перуджи». Из Америки звонил продюсер Джек Эллисон, предлагая выгодный контракт с Голливудом. А вот Генрих Молт ни разу не дал о себе знать. Не звонил и Александр Штайн. Николь попросила его дать ей подумать до Рождества.