Текст книги "Народная игрушка"

Расписал первую такую игрушку художник С. В. Малютин. К такому выводу пришли ученые, подметившие сходство изобразительных приемов росписи со стилем его детских книжек, оформлявшихся в то же самое время по заказу Мамонтовых. Художник принадлежал к кругу мастеров русского модерна, для которых изучение и применение традиций русского народного искусства стало способом поиска нового художественного языка живописи и графики, отличающегося от эстетики критического реализма большей условностью, обобщенностью, декоративностью. Поиск новой красоты в «серебряном веке» требовал от художников универсализма. Они смело экспериментировали в области декоративно-прикладного искусства, театра, оформления книг и журналов. Игрушка как синтетический вид искусств также стала полем экспериментов для профессионалов-художников. В то время кроме С. В. Малютина игрушками увлекались В. А. Серов, Н. Д. Бартрам, скульптор И. С. Ефимов.

Восемь фигурок первой матрешки хранятся сегодня в Музее игрушки в Сергиевом Посаде. Они изображают крестьянских детей в простых ситцевых сарафанах, фартуках, рубашках и набивных платках. В руках у одной девочки серп, у другой – чашка с молоком, третья держит за руки стоящего у ног малыша. Рыжеволосый мальчонка с топориком демонстрирует новую красную вышитую косоворотку. Маленькая девчушка задумчиво держит пальчик во рту. Самая старшая сестренка несет под мышкой черного петуха. Ее скромный наряд, аккуратно причесанная головка, милое улыбающееся круглое личико с нежным румянцем всем казались такими знакомыми.

Ни дать ни взять – та самая босоногая Матрешка, что бегает по своим немудреным делам по сельской улице. Имя это происходит от одного из распространенных в деревнях женских имен – Матрена. В целом, набор фигурок несет достоверную, лирично окрашенную информацию о народной детской культуре.

С. В. Малютин сумел передать узнаваемые национальные характеры. Образам застенчивых крестьянских ребятишек созвучны средства художественного воплощения. Простоте пластического решения вторит благородная приглушенная тонально богатая цветовая гамма. Тактична свободная графическая прорисовка лиц и одежды. Художник расписал еще две раскладные куклы «Девушка с поросенком» и «Старуха с мешком», которые находятся сегодня в коллекции Музея-усадьбы В. Д. Поленова.

Все вместе они немало рассказывают о мире русской деревни. Не удивительно, что малютинский вариант росписи с простонародными типажами стал образцом для повтора среди кустарей. Хотя для тиражирования пробовались раскладные игрушки в образе боярынь, исторических лиц, литературных персонажей (рис. 14).

Рис. 14. С. В. Малютин. Матрешка с несушкой. Мастерская братьев Ивановых. г. Сергиев Посад. Начало XX в.

Сергиевские иконописцы были привлечены к росписи матрешек предпринимателем В. И. Боруцким после успеха игрушки на Парижской выставке 1900 г. Тогда она стала экспортным дорогим товаром. Им пришлась по сердцу привезенная из Москвы удивительная игрушка, «рождающая» себе подобных. Она напоминала и о почитаемом образе Богородицы, и о собственных больших семьях. В Сергиев Посад были приглашены несколько семей лучших подольских токарей, в том числе В. П. Звездочкин. В 1911 г. заведующий художественной частью Кустарного музея Н. Д. Бартрам писал, что матрешка изготовляется десятками тысяч и стоит всего 35 копеек. То есть популярная в Европе игрушка, которую не раз безуспешно пытались подделывать и в Германии, и во Франции, стала доступным товаром и для русских покупателей.

До 20-х годов ХХ в. сергиевские (загорские) матрешки отличались благородством теплого колорита и тонкостью графической прорисовки. Сказывалась иконописная традиция. Г. Л. Дайн считает эту цельную манеру письма созвучной «певучему хоровому ладу». Кроме колорита, строгой и плавной линии, «заимствования видны и в изображении рук матрешки, и в том, как они лишь касаются предметов: петуха, корзинки, узелка, а не держат их. Эти предметы-атрибуты также “оплощены”, а не объемны, немногословно, но четко проработаны. Они важны сами по себе – это условный прием придает содержательности всей росписи. Близка к иконописной и обработка поверхности изделий, плотная, гладкая… Не случайно к росписи лица, даже на игрушке, здесь было особо уважительное отношение. И писали их, по древней традиции, отдельно, в последнюю очередь, и более тщательно по сравнению с одеждой»[26]26
  Дайн Г. Л. Игрушечных дел мастера. М., 1994. С. 64.


[Закрыть].

Позднее в артели игрушечников Загорска утвердился более яркий, построенный на сочетании локальных цветов вариант матрешки, соответствующий народному вкусу. В ее цветовом решении преобладали теплые охристые, красные, зелено-желтые оттенки, и только для контраста вводился темно-синий цвет. Одета она была по-прежнему в сарафан с вышитой белой сорочкой, платочек с цветочным орнаментом, имитирующим рисунок набойки. Мастерство росписи проявлялось в отточенном рисунке миловидного лица. Черным цветом выводились аккуратные брови, глаза, две точки вместо носа. Красным цветом изображались маленькие губки – бантиком, а мягким розовым пятном – румянец. Пышнотелая круглолицая красавица с румянцем во всю щеку – вот народный идеал красоты. Черным контуром, где-то графично и четко, а на округлых формах плавно и легко, обводились лицо и одежда. Цветы писались уверенным мазком и тычком без предварительного рисунка. Простота этих пятилепестковых цветков, больших листьев, составленных из круглых пятнышек, маленьких острых листочков, написанных мазком мягкой кисти, соответствует простодушному образу куклы. Сочетание цвета натурального дерева, чистых и звучных пятен сплошной заливки, темного контурного рисунка, быстрой живописи цветочных узоров, блеска лакового покрытия выглядело очень нарядно и цельно.

Другой центр изготовления матрешки сложился в 20-е годы ХХ в. в Поволжье. В нескольких селах близ маленького городка Семенова воды реки Керженец издавна крутили маховые колеса более пяти сотен токарен. В середине XIX в. за недостатком леса посудники перешли на вытачивание игрушечных ведерок, бочонков, шаров, раскладных пасхальных яиц. В самом большом селе Мериново в 1917 г. каждый третий житель точил «потешки». Особенно славились семейства Вагиных и Майоровых. В каждом считали, что они первыми стали делать матрешку. Вспоминали, как Иван Вагин привез из Нижнего Новгорода деревянную куклу-болвашку в виде мужика с бородой и усами. Выточив подобную разъемную игрушку, Вагины расписывали ее шутливо, то бабой, то плешивым мужиком в длинном тулупе. Арсентий Майоров начал точить матрешку в 1922 г. А вначале его дочь разрисовала гусиным пером и расписала прозрачными анилиновыми красителями привезенную с ярмарки белую точеную куклу. Получается, что идея многоместных кукол у мастеров токарного дела вызрела почти одновременно. Ведь она особо созвучна национальному менталитету. Искусство цветочной росписи было сформировано в посудном ремесле. Это доказывает всемирно известная Хохлома. Неизменно удавались семеновским ремесленникам букеты. Из-за них выглядывали улыбающиеся лица черноволосых красавиц. Алые розы, маки, тюльпаны, ромашки, в обрамлении бутонов и темно зеленых резных листьев, заполняли почти всю лицевую сторону семеновской матрешки. Цветы стали ее узнаваемым знаком, сменив достоверные элементы костюмного комплекса. Цветение издавна на Руси ассоциировалось с Божьим миром, с раем. Это символ неувядающих сил земли и народного благополучия. Преобладание красного, желтого и золотистого цветов, неуемный блеск на поверхности круглых форм выражают тему радости жизни, напоенной солнечной энергией.

Дерево было самым распространенным и любимым материалом в России. Не может не восхищать мастерство его обработки, как в архитектуре многоглавых церквей, так и в детской игрушке. Народному мастеру было по силам сымитировать в дереве дорогую фарфоровую статуэтку, как это делали в первой половине XIX в. резчики Сергиева Посада. Каждый богомолец, посещавший лавру, покупал на память о святых местах кто дорогое, кто дешевое изделие. Ремесленники старались угодить вкусу состоятельных паломников и простолюдинов. Резались фигуры высотой от полуметра, меньше и вплоть до самых малюсеньких, не более двух сантиметров. Скульптурная проработка фигурок удавалась благодаря многовековому опыту резьбы иконостасов, церковной мебели и декора. Приемы грунтовки и росписи были заимствованы в иконописи. Игрушку, по местному преданию, здесь начали резать с самого момента основания лавры. Сергий Радонежский любил одаривать ею детишек.

Крупные изображения запечатлели дам в шляпах и платьях стиля «ампир», бравых гусаров в киверах, разряженных городских модников. Они, как на парадных портретах, стоят неподвижно, выставив одну ногу, положив согнутую в локте руку на узкий столик-постамент, демонстрируют свой наряд и знаки отличия. Большие скульптуры покрывались меловым левкасом и расписывались. Поставленные на комодах в домах среднего сословия они с первого взгляда мало отличались от модных фарфоровых статуэток (см. цв. ил. 3,а).

Фигурки поменьше представляют узнаваемых по характеру представителей различных сословий. Здесь все, кого можно было встретить в русской провинции. Это юркие разносчики-торговцы, важные пузатые купцы, степенные длиннобородые священники, скромные монахи с потупленными взорами, готовые к выполнению приказа солдаты с ружьями «навскидку», иностранцы в удивительных нарядах. Иногда бытовые персонажи изображались в действии: крестьяне плясали, няньки качали младенцев, поводырь показывал шутки с медведем. Хотя искусство сергиевских резчиков подражало иностранному фарфору, народные мастера находили любопытные их взгляду сценки в русской действительности. Мелкая пластика – «китайская мелочь», как ее называли в подражание фарфоровым безделушкам, была предметом коллекционирования. Но ее также давали ребятишкам для развлечения.

В каждой сотне было около двадцати вариантов персонажей, поэтому игра с ними превращалась в маленькое театральное представление, отражавшее знакомые детям сцены и незабываемые ярмарочные развлечения. Мальчишки, конечно, разыгрывали военные сражения. А. Н. Бенуа в своих мемуарах вспоминал, что у него были целые полки разномасштабных деревянных солдатиков, окрашенных в яркие «колеры» и восхитительно пахнувших «чудес-ным запахом игрушечных лавок».

При внимательном рассмотрении сергиевских деревянных игрушек становится ясно, что их изготовители не нарушали природу материала. Они экономили дерево и свои силы, выверив многократными повторами каждое движение руки и инструмента. Ведь их товар, даже самый крупный, сбывался очень дешево. Чурбан кололся на три части. Трехгранная форма «проглядывала» в уплощенных спереди фигурках. Все оставшиеся горбушки и щепочки шли на разнокалиберные поделки. Верх больших скульптур обрабатывался тщательно. Детально вырезались лица, замысловатые прически, головные уборы, воротники, аксессуары в руках. Они помогали передать насмешливое отношение народа к жеманным дамам, франтоватым господам, высокомерным офицерам. А в нижней части кукла оставалась монолитной, сохраняющей форму заготовки. Квадратный постамент отделывался одинаковыми желобками. Следы стамески были отчетливо заметны на складках одежды. Фактура меха передавалась ритмично расположенными выемками, что выглядело достаточно декоративно. Кукольность изображениям дам придавали зонтики на тонком металлическом стержне и подрагивающие на пружинном стебле цветки. Маленькие фигурки вырезались обобщенно, с нарушением пропорций и анатомии. Но эти большеголовые миниатюры очень выразительны по пластике. Кто-то подбоченился, кто-то держит в руках предмет, уточняющий род занятий, другие чуть повернули или наклонили голову. Самой проработанной по традиции была фронтальная сторона. Детали костюма и лицо уточнялись росписью. Одежда и головной убор соответствовали типажу, моде, форме рода войск. Неровная скоропись лица и нарушенная симметрия (даже у вытянувшихся «во фронт» солдатиков) придавали им динамичности и живости.

Таким образом, в творчестве сергиевских мастеров нашла отражение специфика посада как места паломничества представителей разных сословий и связанная с этим, как сегодня с туризмом, репрезентативность ритуальной жизни, обилие торговых и праздничных мероприятий. Это мы видим в сюжетном содержании игрушек. Отсюда же чуткое следование спросу и моде, влияние разных культурных факторов. Как было верно замечено Т. Г. Перевезенцевой, «народная картинка и дорогой фарфор, дворянский быт и профессиональное искусство, важнейшие исторические события и происшествия местного значения – все причудливым образом отражалось в их произведениях, рождало неповторимое по содержанию и форме искусство»[27]27
  Перевезенцева Т. Г. Русская народная игрушка Художественно-педагогического музея игрушки г. Сергиев Посад: Проспект.


[Закрыть].

Село Богородское расположено в 30 километрах от Сергиева Посада и связано с ним ремесленными традициями. Заниматься резьбой по дереву там начали более 300 лет назад. Белые деревянные изделия продавались посадским живописцам и сбывались близ лавры приезжим. Но уже в первой половине XIX в. богородцы отказались от услуг «красил». Начал формироваться узнаваемый стиль изделий из неокрашенного дерева. Золотистая поверхность материала, волнистый рисунок слоев древесины, оставленная смелыми движениями ножа и стамесок фактура издавна ценились в народной среде. Красота изделия достигалась завершенностью силуэта, сочетанием гладких поверхностей со скупыми врезами, намечающими формы деталей, а также отделкой, принимающей декоративный характер.

Игрушки были копеечным товаром, который изготовлялся сотнями в день. В Богородском резали игрушку в каждом доме. Дети помогали родителям, постепенно осваивая все операции. Нож им доверяли рано, позволяя вырезать фигурки на промежуточном этапе после зарубки топором. Даже не совсем удавшиеся первые самостоятельные изделия, предварительно договорившись, сдавали скупщикам. Ребенок чувствовал радость от заработка. К подростковому возрасту, все ребята владели «смашной» резьбой без предварительных разметок. Посиделки превращались в соревнование, где перед ровесниками демонстрировались умения, перенимались новые приемы, сюжеты и образы. Для увеличения производительности резчики совершенствовались на близком виде товара, который освоили в семье. Но новые сюжеты вызывали общий интерес, стимулируя творческий подход, расширяя ассортимент промысла. О ремесленниках, повторявших всю жизнь одни и те же простые игрушки, отзывались не очень уважительно, называли «серыми».

Резьбой в Богородском занимались зимой, а начиная с весны крестьянствовали. Поэтому, в отличие от сергиевских, богородские игрушки отражали сельскую жизнь – трудовые будни и праздники земледельцев. В начале XIX в. преобладали одиночные фигурки прях, музыкантов, охотников, бондарей, косцов. Крестьяне исполняли привычные дела со всей серьезностью. Связь с каноничным церковным искусством заложила в образы монументальность форм. Лица крестьян напоминают лики святых, столько в них значительности и строгости. Даже маленькие фигурки у богородских мастеров выглядят величественными из-за лаконичности форм, нахмуренности лиц.

Во второй половине XIX в. резчики начинают увлекаться многофигурными повествовательными композициями. Эти скульптурные группы были сувенирами, интерес к которым подогревался увлечением интеллигенции национально-романтической тематикой. Из фигурок составляются целые сцены крестьянского быта. Они монтируются на доске наподобие макетов. Мужички постепенно утрачивают иконописную утонченность, они кажутся крепкими, уверенно стоящими на земле.

Но самую большую известность богородскому промыслу принесли небольшие игрушки с применением простых механизмов. Они позволили добиться лаконичных движений и расширить тематику. Движение одного типа игрушки достигается качанием гирьки, спрятанной под круглой или прямоугольной подставкой. Хозяйки при этом рубят капусту, медведица моет медвежонка, куры старательно клюют. Принцип другого движущегося изделия таков: параллельные планки ходят вперед и назад, заставляют фигурки наклоняться. Мужик и медведь, любимые персонажи такой игрушки, стучат молотами в маленькую наковальню (см. цв. ил. 6,а). Вращающиеся основания позволяют персонажам делать круговые движения, например – косить косарям. Если дергать нитки, связанные за спиной медведя, они управляют подвижными сочленениями его лап. Потапыч пускается в пляс. Такую игрушку прозвали «дергунчиком». Раздвижные планки «разводы» оформляются рядами одинаковых человечков или животных. Здесь сценки построены на неожиданном движении. Весело наблюдать, как стадо, только что дружно шагавшее рядом с пастухом, убегает от него вперед, как раздвигают строй солдаты и их будто бы становится больше. Игрушки с движением стали выражением народной смекалки, доброй шутливости (см. цв. ил. 2,а).

Медведь – любимый персонаж богородских «зверистов». Они могли сделать его грозным хозяином леса с тяжелой поступью и взглядом исподлобья, с косматой шерстью, изображенной рядами длинных порезок. Но больше им полюбились сказочные сценки, где медведь подражает человеку. Здесь медведь, стоящий на задних лапах, большеголовый и большелапый, иногда кажется добродушным медвежонком. Сюжеты с медведями неисчерпаемы и остроумны. Богородские медведи воруют мед, играют на гармошке, катаются на велосипеде, умываются из рукомойника, пляшут в присядку, раздувают сапогом самовар, ставят печать на бумаге, протянутой волком-просителем, а сегодня, как почти все дети, сидят за компьютером.

Композиции с лошадьми – еще один узнаваемый сюжет, выполнявшийся богородскими мастерами. Народные традиции здесь переплетались с влиянием профессиональной скульптуры. Мастера вырезали коней, запряженных в телегу, пролетку, тройки с каретами, пасущуюся кобылу с жеребенком. Реалистическая трактовка в сочетании с игрушечной условностью позволила этим изображениям стать многофункциональными. Повозки можно было катать, седоков вынимать из кареты. Делались также и большие кони-каталки сборной конструкции. К вырубленной топором туше приколачивались ноги и шея с головой. Затем «сколотный» конь обмазывался глиной, оклеивался бумагой. После раскраски он получал льняные хвост и гриву и ставился на колеса.

Этот конь близок по облику к игрушкам из папье-маше, которые делали в Сергиевом Посаде, начиная с 20-х годов XIX в. Для удешевления товара деревянные резные фигурки стали оклеивать в несколько слоев размоченной бумагой. После просушки она снималась в разрезанном виде, снова склеивалась, грунтовалась и расписывалась. Формы – «болвашки», сделанные лучшими резчиками, сейчас они демонстрируются в музеях как образцы народной скульптуры. Они быстро портились от постоянной влажности и надрезания по средней линии. Поэтому «балбешники», так прозвали мастеров игрушек из папье-маше, стали использовать разъемные гипсовые формы. Поделки получались легкими, но прочными. Конь, например, выдерживал вес ребенка. Ремесленники чувствовали некоторую упрощенность формы игрушки из бумаги и старались ее броско украсить. Для этого использовали фольгу, ситец, цветочные обои, елочные бусы. Зверей обшивали тканью, осыпали шерстяной пылью, вставляли им стеклянные глаза. Подставки украшали крашеными опилками, наподобие зеленой травы. Для «оживления» применяли механику и звукоподражательные устройства. Так дешевая игрушка стала заманчивым товаром, передающим дух ярмарочного веселья.

Сами образы игрушки из папье-маше созвучны атмосфере площадной культуры. Высовывающие языки – клоуны, кланяющиеся франты, дымящие курильщики, непрестанно качающиеся турки-неваляшки, старухи, превращающиеся в молодух, представляли театрализованный, скоротечный, обманный, но такой притягательный мир праздничной площади. Неожиданный пронзительный писк или нежное треньканье дополняли образы игрушек из папье-маше, вызывая у покупателей удивление и восторг. Подставки-меха заставляли пищать птичек и пойманных котом мышей. При каждом повороте ручки звенела затронутая струна в круглом основании карусели, и напоминающий мелодию настоящей шарманки звук украшал ее движение по кругу. Чтобы выдержать конкуренцию с иностранным товаром, подмосковным игрушечникам приходилось осваивать новые конструкции и материалы, расширять ассортимент продукции, заимствовать сюжеты в лубочной литературе, фарфоровой пластике, современной жизни. Откликающаяся на покупательские запросы кустарная игрушка оставалась национально узнаваемой, демонстрировала народные вкусы и предпочтения, высмеивала, подобно меткой и ироничной частушке, пороки социально чуждых слоев населения: праздных горожан, кичливых богатеев, высокомерных священников, скучных монахов, угодливых торговцев.

Влияние времени испытывала и глиняная игрушка, искусство с древней историей. Археологические раскопки показывают, что предки славян уже во II тысячелетии до н. э. изготовляли из глины шары-погремушки и фигурки коней. Свистульки в облике птиц и домашних животных находят в культурном слое почти всех древнерусских городов. Мастера московской Гончарной слободы XVII в. запечатлели любимые праздничные развлечения в глазурованных фигурках, играющих на дудках скоморохов и поводырей с медведями. По мнению известного исследователя И. Я. Богуславской, глиняная игрушка всегда стремилась, помимо архаичной символики, к отражению жизненных впечатлений. Реальные сюжеты преодолевали будничность с помощью гротеска, поэтичности, фантазии. Сходство глиняных игрушек разного времени и различных регионов автор объясняет общим языческим мировоззрением и хозяйственным укладом, аналогичными приемами обработки пластичного материала. Но анализ локальных стилей глиняной игрушки доказывает, что бережно охранявшиеся местные каноны зависели от многих факторов: от качества глины, от окружающей среды, в том числе природной, от рынков сбыта, вкусов потребителей. Каргопольская игрушка – искусство чисто крестьянское. Классика этого вида – изделия жителей нескольких деревень близ города Каргополя на юге Архангельской области, самая известная из которых – Гринево. Ныне она исчезла. Именно в этой деревушке, окруженной огромными елями и березами, овсяными и ржаными полями, а больше болотами, где серые журавли наедаются клюквой перед перелетом на юг, жили И. В. Дружинин, У. И. Бабкина и другие не столь прославленные гончары и игрушечники. Дети со всей округи забавлялись их «бобками» (так принято здесь называть игрушки) – куколками да утушками, купленными на базаре за копейки. А в 30-е годы потянулись сюда музейщики и коллекционеры не только из Архангельска и Вологды, но и из столичных городов. Как произведения искусства были оценены маленькие, крепенькие фигурки мужичков, баб, зверей: настоящих, будто подсмотренных за окном, и фантастических, какие живут только в народных преданиях (см. цв. ил. 2,б).

Свистульки в образе оленя, коня, утицы, козла, барана выполнены в обобщенном статичном виде, сходном с другими центрами игрушки. Это мифологизированные образы, олицетворяющие силы плодородия. Домашние животные имеют узнаваемый облик и характеры. Напоминающие лаек собачки именно той породы, которая чаще других водится в Каргополе. Они участвуют в жизни человека, ходят на охоту, нападают на медведя, преданно машут хвостом, забавляются мячиком. Но любили каргопольские мастера лепить и сказочных животных. Здесь и Полкан – русский кентавр, и страшные черти, и четырехлапые существа с бородатой личиной, и загадочные с крючковатым клювом хищные птицы, действующие как люди, и другие очеловеченные звери. Стоящие на задних лапах медведи играют на музыкальных инструментах, борются с человеком, нянчат детенышей. Интерес к этому зверю – отголосок древнего, еще со времен первобытных охотников, почитания медведя, веры в его сверхъестественные способности. Бурого ассоциируют с самим «скотьим богом» – Велесом, хозяином леса и нижнего мира, покровителем домашних животных. Не случайно, медвежье имя всего лишь намек на его любовь к меду, также как применявшиеся повсеместно иносказательные прозвища «дед», «хозяин», «суседушко». Настоящее же имя медведя предпочитали не называть, опасаясь накликать на себя беду.

Сюжеты каргопольских игрушек, изображающих человека, удивительно разнообразны. Одно перечисление заняло бы целую страницу. Но чем бы не занимались их герои – это узнаваемый быт и типичные характеры северной деревни, мало менявшиеся на протяжении веков. Охотники горделиво несут добычу; хозяйки держат на руках ребятишек или степенно подают на стол пироги, рыбу, ягоды; гармонисты залихватски играют на гармошках; сельчане весело катаются на санках, запряженных не только конем, но и оленем, переправляются на лодке через реку, заготавливают дрова. Из редких сюжетов можно назвать изображения бражников, пирующих на пароходе, мужчин и женщин, стирающих белье, и даже – покойников в гробу. Не только наблюдательность, чувство юмора, но и интерес к ритуальным сторонам жизни выдают выполненные И. В. Дружининым скульптурки, хранящиеся в Сергиево-Посадском музее-заповеднике[28]28
  Соколова Г. В. Каргопольская игрушка в собрании СПГИ ХМЗ / Первые Бартрамовские чтения. г. Сергиев Посад, 2004.


[Закрыть].

Глубокой архаикой веет от образа женщины с обнаженной грудью, с птицами в воздетых руках. Это сама Мать-сыра земля, Богиня природы. Традиция фронтального, статичного, в широкой юбке колоколом женского изображения очень древняя и распространена у многих народов. Впрочем, фигурки крестьянок с круглым блюдом, караваем хлеба, младенцем на руках очень похожи на нее своей монументальной пластикой, несмотря на конкретные головные уборы (не только крестьянские, но и модные городские), кофточки с большими пуговицами и бусы на шее. Серьезность и внушительность им придают приземистые пропорции, неподвижность торса, обобщенность круглой без прически головы, слившейся с конической крепкой шеей и покатыми плечами. Предпочтение отдается фронтальной точке зрения. Спереди располагаются предметы-символы. На фартуке сгущается иератический по своей простоте рисунок орнамента. На условно написанном лице вопрошает взгляд, намеченных черными точками глаз. Цветовая гамма игрушек Дружинина будто подсмотрена в неброской северной природе. Колорит построен на светло-серых, бежевых, красно-коричневых оттенках. Но доминирует белый цвет. Он контрастирует с живыми черными линиями и точками, выделяющимися также активно, как четко читаются силуэты деревьев и ворон на свежевыпавшем снегу. Элементы орнамента – астральные и растительные символы. Это кресты, круги, елочки, ветки, овалы и точки, напоминающие зерна.

Игрушки У. И. Бабкиной, которые начали собирать в 60-е годы ХХ в., некрупные, скромные. Одинокой старушке нелегко было за несколько километров носить их в Архангельск на базар. Но от них как от северной архитектуры исходит впечатление силы, устойчивости, былинного богатырского духа. Ее кони крепко стоят на широко расставленных толстых ножках. Всадники с головами, будто вросшими в плечи, могучи словно Илья Муромец. Они – одно целое с конем. Медведь, стоящий на задних лапах – грозный владыка леса. Морда зловещая, а в лапах – блюдо с дарами. Ульяна Ивановна любила контрастные сочетания красок, звучащие героически. Залитые сплошным цветом объемы доминируют над линейным декором. Живописная отделка кажется слишком поспешной, не главной. Пластика игрушек, несмотря на не заглаженную поверхность, закончена, пропорционально выверена, монументальна. Фантазия игрушечницы поразительна. Она запечатлела многочисленные образы животных, обилие полных живости бытовых ситуаций. Знавшие ее вспоминали, что игрушки были для нее живыми существами, с которыми она разговаривала так же, как со своими любимыми домашними питомцами. В память об уникальной мастерице, ее щедром даре, добром сердце в Архангельске поставлен памятник.

Сегодня в Каргополе усилиями семьи Шевелевых создан цех по производству керамики. Г. Л. Дайн с радостью поделилась, что преподаватель детской художественной школы В. Д. Шевелев обучает детей традиционным приемам лепки и росписи каргопольских игрушек[29]29
  См.: Дайн Г. Л. Игрушечных дел мастера. М., 1984.


[Закрыть]. Школьникам близки по духу сказочный Полкан, очеловеченные медведи со ступкой или другими сельскими инструментами, медведи с детенышами. Ребята с удовольствием лепят домашних животных, простодушных лодочников, гордых своим искусством гармонистов, которых, к счастью, еще немало на праздничных гуляниях не только в Каргополе, но и в других русских селах и городах. Сам педагог – замечательный художник, берегущий традиции знаменитой игрушечницы и сказительницы Ульяны Бабкиной, ее односельчан Дружининых, собственной талантливой семьи, где мастерство передается по наследству. Валентин Дмитриевич придумал в дополнение к традиционным образам очень удачное семейство персонажей, являющихся своеобразным символом родного города. Это носатые Вороны (по-старинному Карга) с крыльями-руками, которым привычны дела настоящих каргопольских мужиков. Они и развлекаются тоже очень по-народному, катаясь в санях вместе со своими женами-воронами и детьми-воронятами. Получился фантазийный образ-тип, природа которого созвучна народному мировосприятию. Он перекликается с мифологическими и сказочными образами, имеет яркий характер, созвучный характерам людей этой местности, по-своему праздничен и забавен. Автор также возродил забытую технику обварной игрушки, которую после обжига нужно обмакнуть в жидкий овсяный кисель. Она выходит похожей на пекарскую скульптуру, которую пекли раньше в каждом деревенском доме.

Игрушки А. И. Житнухина, мастера из города Вельска Архангельской области, также очень похожи на фигурки, выпеченные из поднявшегося теста. Они такие же пузатенькие с чуть-чуть выступающими ножками и головками. И даже по цвету покрытые свинцовой глазурью свистульки: коньки, птички, коровки, всадники, золотистые с подпалинами. Т. М. Разина, наблюдавшая процесс работы Александра Ивановича, пишет: «Округлый комок глины… сразу начинает обретать форму будущей игрушки. В его полусогнутых ладонях уже живет фигурка птицы. Она сохраняет свою округлую цельность. Руки мастера лишь несколько вытянут глину для хвоста и двух коротких ножек. На этих трех точках будет стоять фигурка. Чуть вытянута глина вверх, и из объема тельца возникает маленькая головка с хохолком. Нерасчлененность объема, прямой срез хвоста, мягкая округлость силуэта выражают “глиняную” суть игрушки»[30]30
  Разина Т. М. О профессионализме народного искусства. М., 1985 С. 92–93.


[Закрыть] (рис. 15).

Эти чисто крестьянские приемы лепной игрушки были усвоены А. И. Житнухиным в родной деревне Самово, которой сегодня уже нет на карте. В молодости вместе с отцом возили они по округе кувшины, горшки и крынки, оповещая о своем прибытии звуками незатейливой свистульки. Кроме игрушек, он знал плотницкое дело, плел из бересты, резал щепных птиц, которых в сельской местности называли «святым духом», поскольку верили, что они защищают от невзгод и болезней. В Вельске, поддержанный местным отделением Союза художников, мастер воспитал нескольких учеников, которые продолжили его дело.