Текст книги "Фридл"

30. В ночи

Под песни гитлерюгенда поезд летит с откоса в пропасть, я смотрю в его окна и вижу рыб, они бьют хвостами и пучат глаза…

Это чужие сны. Они попали в меня по ошибке.

Что ты говоришь такое, Фридл! Успокойся…

Я не ребенок, не надо гладить меня по голове!

Зачем я кричу на Павла? Ну а на кого мне кричать?! Мы с ним одни в этом распределителе сновидений. Этому – про белочку с золотыми орешками, этому – про Бабу-ягу, а вот этому…

Стук в дверь.

Ну, все!

Нет, пока еще не все! Это принцесса, от Хильды. С очередными партийными поручениями, лекарствами и деньгами под кодовым названием «утята».

Отменили все поезда, кроме ночных.

Почему отменили поезда? Поезда, поезда… одни поезда в башке.

А кто их знает?

Принцесса пыхтит, развязывая шнурки на ботинках.

Ваши любимые привезла, госпожа Брандейсова!

Мы сидим среди ночи за столом, лопаем вкуснейшие булочки с маком, запиваем кипятком – чай вышел.

Какие новости, что передать Хильде?

Я достаю из шкатулки желтые звезды.

Вот это и передай. Видишь, какую красоту мы теперь будем носить, – но это не грязно-желтый цвет позора. Наши чистенькие и нарядненькие. Ну-ка, Павел, приложи к груди!

Дорогая девочка!

Когда получишь Дворжака, прочти его! Он понравится тебе – отрывки, которые я приводила, легко найти и понять. Там же и исследования о Брейгеле. Конечно, у Мюнца все глубже, основательней, но я получила от чтения огромное удовольствие. Как только прочтешь, отправь мне при первой возможности.

Поводом для моего письма стал футляр для ключей. Сначала сделай выкройку и по ней режь кожу. Если хочешь, чтобы боковые части сгибались внутрь, сделай их из двух половинок (каждая из них длиной 2–3 см и обрезаешь отдельно). Внутренняя часть, к которой крепится кольцо для ключей, кроится вместе с одной из частей – передней или задней, в боковой части – отверстие, через которое кольцо с привешенными к нему ключами можно вытащить за ремешок. Другой конец ремешка не дает ключам выпасть наружу. По-моему, мягкая кожа здесь не годится, лучше возьми жесткую. Шить удобнее жилами, размягченными в воде. Они бывают натурального цвета или красные; если достанешь оба цвета, можно сплести вручную, если натуральные – шить иглой. Если возьмешь красные, нельзя использовать красную коду, лучше сделать одну сторону голубой, другую – желтой, а боковые части – белыми: получится красно-сине-белый. Я думаю, сказанного здесь достаточно. Не пришивай на футляр звезду – с 19-го числа здесь всех евреев заставили носить звезды, и это было бы нехорошо. Обнимаю тебя много раз. Твоя Ф.

За домом пастора растут елки. Во мгле светится одинокое окошко. Шаги. Юленька навострила уши. Так и есть, пастор вышел на прогулку.

«На все воля Божья, настоящий христианин не ведает страха смерти!» Подумешь, какое бесстрашие – встречаться со мной под покровом ночи.

Лаура его терпеть не может. Она – атеистка. Мне он не симпатичен, но по другим соображениям.

Какие тяготы терпит ныне богоизбранный народ, – вздыхает пастор.

Знаете, если когда-нибудь явится нам наш Бог, который заставляет нас терпеть такие тяготы, мы этого не вынесем, мы окаменеем на месте.

Господь милосердный, – пастор вздымает руки к черному небу, – спаси и помилуй!

Тьму прорезает яркий луч света. Поезд. Судя по времени, последний поезд из Праги. Эту секундную вспышку пастор воспринимает как знамение – его молитва услышана, спасительный свет ниспослан. Пора на покой.

В тот момент, когда пастор произнес слово «милосердный», я подумала о Хильде. И вот она здесь, ниспосланная пасторовой молитвой!

Она очень, очень устала. Чудовищная Германия, страшная страна, уроды со свастикой… как смерть с косой. Когда все это кончится?!

Мы стоим, окаменевшие, друг против друга, Хильда с сумками в руках, я с поводком. В ногах крутится Юленька.

Моя дорогая, дорогая девочка!

Целую тебя до изнеможения. Крепче, крепче, пока не устанешь.

Мы бросаемся друг другу в объятия. Какие сумки, какой поводок! Нет, поводка я из рук не выпускаю.

Кажется, все наши встречи с Хильдой происходят в ночи. Или на темной улице, как сейчас, когда шуршат под ногами опавшие листья, или в квартире, вернее в разных квартирах, при зашторенных окнах, которые я заставляю Дуфека открывать хоть на время рисования, чтобы прогнать серость с рисунка. На самом деле мы встречались и зимой, и наша последняя встреча на этом свете произойдет зимой, когда если что и шуршит под ногами, так это снег, но это совсем иной шорох.

При Хильде все происходит как бы само собой. Кажется, и минуты не прошло, а мы уже сидим за сервированным столом, пьем Хильдин шнапс, едим настоящие сосиски и громко хохочем над идиотизмом Гитлера. Идиотов легко передразнивать.

В полутемной комнате Хильда является источником света, притом не бесконечно удаленным от нас, как у Рембрандта.

Да, ведь у меня есть кофе, – спохватывается Хильда и достает из сумки пакетик. Венский!

Павел покидает нас, ему рано вставать. Нам подарена целая ночь. Лишь бы не удариться в споры.

Куда там! Сначала я разнесла приятеля Хильды, вернее его художества, затем, запивая душевную горечь шнапсом, закусывая огурчиком, я бросилась защищать веру, без нее не прожить, не за что уцепиться. Хильда тоже не сдавалась без боя, выдвигая в качестве доказательства бездоказательность существования Бога.– Слепая вера порождает зло, вспомни крестоносцев, вспомни то, вспомни се!

А культ личности Сталина разве не порожден слепой верой?

Сталина?! А кто, по-твоему, воюет со злом – Христос? Нет, дорогая, с ним воюет именно Сталин и его доблестный народ. И они победят!

А если не победят?

Не смей и думать об этом!

Тогда я тоже могу упрекнуть тебя в слепой вере.

Мы дошли до точки. Опомнились под утро. Раздвинули оконные занавески и бросились друг к другу в объятия.

31. Сильнее стали контрасты

Моя дорогая девочка!

Я обманщица, которая дает больше, чем обещает или имеет. Говорю это потому, что, перечитав письмо к тебе, не обнаружила в нем ничего, что имела в виду сказать, вообще ничего достойного упоминания. Можно писать лишь о пережитом, о свежих впечатлениях – но их нет. Надеюсь услышать о них от тебя. Пиши чаще. Посылаю тебе свои отрывочные записи, как костяк, который попытаюсь обтянуть кожей и мышцами. Я могу высказать свои мысли только в диалоге, а не в монологе. Для законченного сообщения мысли должны быть более взаимосвязаны.

Ты хотела узнать о содержании картин Клее. Для этого я достала несколько репродукций его ранних картин и одну позднюю, сюрреалистическую. Содержание у Клее меняется со временем. В период критического отношения к действительности он создавал нечто вроде карикатур, всегда на очень высоком техническом уровне (о карикатуре смотри в моих предыдущих заметках, Георг Гросс не напрасно покончил с этим в Америке).

Клее – неутомимый творец. Будучи поэтом и хорошим рассказчиком, он позже начал изображать свои фантазии. Последние его работы – это сюрреализм. Ты легко поймешь, что означает сюрреалистическое содержание по сравнению с его фантазиями более раннего возраста. Сильнее стали контрасты, например, освещенной плоскости с тем, что ее окружает. Небо кажется бесконечно высоким. Пространство становится настолько неизмеримым, что возникает ощущение страшного одиночества и вещи меняют свою материальную сущность (тесто, стекающее по ветвям дерева), часы из теста, неартикулируемая связь живого и мертвого, ничем не мотивированная, без тени иронии. Из его работ пропадает все веселое, светлое. К сожалению, ты не увидишь его вещи в цвете. Я даже не знаю, существуют ли вообще цветные репродукции. В Музее кайзера Фридриха была золотая рыба, неподвижная на совершенно темном фоне, окруженная причудливыми растениями и маленькими темными рыбками (масло). Кроме того, есть декоративные, заполненные по всему листу узором акварели, например «Соловьи», репродукция которой есть и в твоей книжке. Что больше всего привлекает – так это искренность, ощутимая в каждой линии, в каждом мазке, это сила, которой обладает только он, не знающий удержу, ты сама поразишься его способности задерживать дыхание, его внутреннему зрению, позволяющему видеть все насквозь, со всех сторон. Посылаю тебе «Маленькие манекены» и «Кристаллы» (это одна из моих любимых работ). Он называет их растениями из ботанического сада, есть еще листы, изображающие самоубийцу, или зверей, или воинственное племя, или стареющую Венеру. Это мечтатель, не связывающий себя одной узкой темой.

Расскажу историю, из которой видно, как он относится к своему творчеству. Однажды один из учеников принес ему показать свой пейзаж или что-то другое, не помню. Другой ученик раскритиковал картину в пух и прах – плохая композиция, неверные пропорции между землей и небом, цветовое несоответствие.

«Ох уж эти молодые люди! – воскликнул Клее. – Они хотят привести в соответствие небо и землю!» Для него важнейшая задача – установление особых, ему одному понятных взаимосвязей между отдельными частями – будь то земля и небо, название картины и изображенное на ней. Он не только художник, но и математик, имеющий дело не с цифрами, числами, а с величинами и связями между ними.

32. Танец на пуантах

В середине октября приехали Эльза с Лизи. Прощаться. Лизи получила повестку в Польшу. Отправка через неделю. Эльза в черной шляпе с вуалью, как на похоронах. У нее отбирают единственную подругу, с которой они жили вместе, ухаживали за Лизиной матерью, скончавшейся месяц назад. И только-только стали приходить в себя – Лизи нашла работу в читальном зале при общине, она, Эльза, записалась на курсы медсестер и массажа, – случилось это. Как быть с вещами? Совсем недавно из квартиры Лизиной матери они перевезли к Лизи фамильное имущество. Веками нажитое… Были оценщики из общины, на днях приедет бригада за мебелью. Все это страшно, дико, но главное – несвоевременно. Дали бы хоть две недели, чтобы со всем разобраться. Скажем, что делать с деньгами матери? Лизи сможет получить их в банке лишь по возвращении. А если к тому времени произойдет инфляция? На что она будет жить?

Эльза говорит, Лизи молчит.

Мои родители могут взять на хранение ценные вещи, – говорит принцесса. – За них я ручаюсь.

Моя дорогая девочка! На прошлой неделе мы видели Ослика, Фогель и грустную и уже очень толстую принцессу. Впрочем, мне кажется, что ее состояние – единственная гарантия благоразумия. К сожалению, на этот раз у меня не получилось с ней контакта; вероятно, потому что я была целиком занята Лизи. Всем нужно было какое-то время, дистанция и осмысление.

То, что ты теперь начинаешь учиться игре на рояле, настолько же смешно, насколько умно, это будет для тебя источником наслаждения! Не занимайся посылками! Пока что Дива работает и начинает, пусть очень скромно, зарабатывать. Она очень похорошела, это всем бросается в глаза, хороший признак! У ее сестры появились добрые друзья, которые в порядке исключения заботятся о ней, а не наоборот.

Я вдруг случайно подумала об опере. «Самсон» Сен-Санса (кажется, я правильно пишу его имя), на сцене сильная гроза, трагическая сцена между Далилой и Самсоном, а на переднем плане балет, танец на пуантах.

Подумай об опере Глюка или об античной трагедии, насколько в них больше единства, или же я вовсе ничего не смыслю в музыке.

Для меня было большим счастьем, что Мюнц пришелся тебе по вкусу. Если попадешь к Бушам, постарайся посмотреть у них побольше всего и возьми книжек почитать.

Дорогая моя! Я устала и бормочу что попало, но мне так трудно с тобой расставаться, ну, обнимаю и целую тебя цитравели цитравели тринк транк тро.

33. Остров сокровищ

Вещи-сироты, вещи, потерявшие своих хозяев, приживутся ли они в чужих домах? Нет, так пойдут на помойку. Если наша жизнь не стоит ломаного гроша, почему нас волнуют вещи? Кому они достанутся, что с ними будет?

От Лизи никаких известий. Лаура говорит, что еще рано, на новом месте надо обжиться. Обжиться?

Куда пойти? Проведать мальчишек в Находе? Закончили ли они роман? Где был обнаружен клад? Ивана и Мишу больше не возят на занятия, видно, отобрали машину.

Павел носит звезду на груди, я – в кармане. Когда иду заниматься с детьми, то на пороге квартиры прицепляю ее к пальто. Зольцнеры любят порядок.

Конец октября, оголенные стволы деревьев – и россыпи разноцветных листьев. Летом все приближено к взору, крыши домов прячутся в пышных кронах, а осенью в прозрачном воздухе отчетливо видны вдалеке дома, колокольни и шпили костелов.

Дом Полака, бывшего директора находского банка, на ратушной площади. У ворот табличка с именами жильцов. Одни еврейские фамилии. Приходи и бери!

Мать Ивана – красавица с плакатов Альфонса Мухи. На удлиненном лице – голубые глаза с огромными черными ресницами, полные вишневые губы, волнистые русые волосы шапкой стоят вокруг головы. Алый шелковый халат с широкими рукавами перепоясан шпагатом для перевязки картонных ящиков.

Квартира похожа на антикварный магазин. Роскошные люстры стоят на полу, распластав по паркету граненые подвески из чешского хрусталя, бидермейеровские стулья с мягкими пузатыми сиденьями расставлены в ряд, как на аукционе.

Прежде Полакам принадлежал весь дом, а теперь одна лишь квартира на третьем этаже, да и то, говорят, к ним кого-то скоро подселят. Они думают объединиться с семьей Краусов, Иван и так целыми днями торчит у них.

Госпожа Полакова говорит со мной как с близкой знакомой. Из одного кармана она достает сигарету, из другого – мундштук, снимает трубку с большого черного телефона, прикуривает от зажигалки, крутит блестящий циферблат пальцем.

Миша? Давайте-ка с Иваном сюда. Сюрприз!

Вы пока устраивайтесь, пожалуйста, – указывает она мне на красный диван в конце комнаты, – извините за беспорядок, мы только завезли в квартиру все ценное… Ни к чему. Ведь мы этого с собой не увезем.

Вы уезжаете?

А вы? – Госпожа Полакова заливается колокольчиковым смехом. – У вас звезда на пальто для украшения? Вы не хотите снять пальто? Все это достанется рейху… Наши вещи, наши жизни… Вы рассуждаете точно как мой муж!

Но я и слова не сказала. Понятно, почему Иван «торчит у Краусов целыми днями». Бедная госпожа Полакова…

Мы все уедем. Рано или поздно. Просто надо было поднять все наверх из нижних комнат, понимаете? Мужа разбил радикулит, он не привык таскать тяжести.

Монолог госпожи Полаковой прервали мальчишки. С возгласом: «Где сюрприз?» – они влетели в квартиру.

Госпожа учителка Брандейсова! Вот это сюрприз! Давайте лепить!

Пещеру из «Острова сокровищ»!

И пиратов! Только настоящих!

Я сняла пальто по предложению госпожи Полаковой. Где можно тут примоститься?

Мама, можно мы пойдем в детскую? – спросил ее Иван.

Идите, только там не убрано.

Будто бы где-то убрано!

Детская заставлена мебелью. Иван протиснулся между секретером и полкой, достал книгу и коробку пластилина, и мы втроем уселись на кровать.

Совершенно новый пластилин! Папа купил, когда мы собирались ехать к вам на урок. И именно в тот день у него отобрали машину.

Нетронутые разноцветные брикеты покрыты прозрачной бумагой, в лунке – деревянные стеки.

А вот и наш «Остров сокровищ»! Откроем наугад и назовем строку. Что написано, то и слепим. Госпожа учителка, называйте.

Третья сверху.

«Просмоленная косичка торчала над воротом его засаленного синего кафтана», – прочел Иван.

Я же говорил, что так нельзя лепить!

Почему нельзя? Слепить человека…

В засаленном кафтане? Как ты его засалишь? А как ты сделаешь просмоленную косичку? У него еще черные ногти были, поломанные… А как ты сделаешь сабельный шрам на щеке? Написано, что он грязновато-белого цвета, со свинцовым оттенком.

Миша, похоже, знает «Остров сокровищ» наизусть.

После долгих споров мы решили больше не заглядывать в книгу, вылепить трех пиратов, кто какого хочет, и «целую гору золотых монет». Несколько часов полного счастья, как в детстве. Ни одной взрослой мысли.

Заигравшись допоздна с мальчишками, я бегу по темной дороге. Одна рука в кармане, чтобы в случае чего быстро достать звезду и прицепить к пальто. В случае чего… На главном шоссе полно немецких машин и мотоциклов, они светят фарами в лицо и в спину. Лучше не бежать, идти спокойно, как ни в чем не бывало. Пять километров… В Праге немецкая машина задавила молодого поэта, шел вот так один…

От страха занимается дух. Такой трусихе нечего и думать о побеге!

В состоянии тревоги мысли и чувства существуют как бы порознь.

Это уже я говорю Павлу, дома, допив последнюю рюмку шнапса и наевшись картошки. Оказывается, он тут тоже с ума сходил. Куда бежать, где искать. Юленька скулит…

Пригревшись возле Павла, я рассказываю ему про дом Полаков, про обезумевшую красавицу мать и бидермейеровскую мебель, про то, как долго мы лепили одно предложение из книги…

34. Монохром

Что делает дождливым утром госпожа Фукс? Раскладывает пасьянс. Я зашла за солью и тем нарушила ее покой. Вставать, открывать дверь, ведь она отдыхает! Но соль дала. Одну щепотку. Из-за явного гормонального сбоя (госпожа Фукс болезненно толста, у нее тяжелая одышка и густая волосистость) ее организм функционирует в двух фазах – работы и отдыха. Промежуточная фаза – встать, открыть дверь – приводит к сбою системы. Попусту ее лучше не беспокоить.

Я режу яйцо, солю каждый кружочек, раскладываю на белое блюдце, в середку кладу кусочек хлеба. Получился цветок. Я медленно, как в детстве, поедаю «лепестки», продлеваю блаженство.

Дождь сшибает последние листья с деревьев, все серо-коричневое, разве что зеленые ели расцвечивают этот монохромный пейзаж.

В такую погоду я могу рисовать, стоя у окна, не боясь, что меня заметит госпожа Фукс. В струях дождя на стекле причудливо преломляются цвета и формы, можно, конечно, создать футуристическое или кубистическое произведение на тему текучего сада, но нет во мне тяги к отвлеченности. Меня вдохновляет то, что я вижу перед собой. Темные пятна стволов, зелень, растекающуюся струями, резко очерченную колючку на размытой ветви ели… капсулы света в серой одежде неба… Сад наваждений.

Я вкладываю в конверт контактные копии с последних картин, они хоть и малюсенькие, но четкие. Осталось ответить на последний Хильдин вопрос и бежать на почту.

Во-первых, я сама не получила достаточного воспитания, во-вторых, училась в бессмысленной, беспорядочной школе, где блестящие учителя с самыми благими намерениями, витая в облаках, постепенно теряли свои хорошие качества, и, глядя на них, я думала, как вырасту взрослой и буду оберегать своих учеников от неприятных впечатлений, от неуверенности, от отрывочности знаний. Сегодня мне представляется существенным только одно – пробуждать тягу к знаниям, сделать ее привычкой и научить преодолевать трудности, незначительные по сравнению с целью, к которой стремишься. Я вижу это на своем примере. Мне совершенно ясна ограниченность моих способностей (порой совсем не хочется работать – несоответствие цели затраченному труду кажется мне несущественным), и я вижу, что у меня получается, когда я стремлюсь к успеху, и что – во имя осуществления действительных замыслов. Лишь благодаря трудолюбию я довожу этот замысел до конца, все, конечно, зависит и от того, насколько я свободна в своих действиях. Иногда я отдаюсь во власть внезапных озарений, но особого значения этому не придаю.

В детях нужно развивать любознательность и смекалку, увязывая это с историей искусства и историей вообще, с широким привлечением наглядного материала, чтобы они могли двигаться вперед, не чувствуя стеснения; следуя собственному вкусу и применяя добытые знания без предрассудков и ложного тщеславия, они найдут свой почерк, своим путем придут к пониманию совершенства. Чтобы предоставить им большую свободу действий, полезно показывать различные способы рисования, но выбор должен оставаться за ними. Не стоит давать конкретных заданий, потому что ни обманом, ни принуждением работать не заставишь; рвение не должно пропадать.

Посылаю тебе несколько контактных копий, их нужно рассматривать через увеличительное стекло: а) как раз для тебя. Негатив и позитив силового поля и вьющаяся лента (не ищи особого смысла, поймешь, если обратишь внимание на цвет); б) «Влтавский пейзаж», Вышеград (к сожалению, по памяти); в) египетский рельеф как пример иного пространственного мышления, замечательная вещь!; г) давно обещанный рисунок, который я бы закончила, если бы ничего не мешало; д) «Резатель камней». Интереснейшая композиция: три креста образуют замкнутое пространство, почти комнату, фигура на первом плане функционально связана с бесконечно глубоким фоном.

Муж сегодня слишком устал, чтобы написать тебе. Прощай, моя дорогая!