Текст книги "Проклятие рода Радзивиллов"

Елена Усачева
Проклятие рода Радзивиллов

Расписание занятий было составлено странно. Каждая неделя имела новую очередность лекций, и вместо того, чтобы записать одну пятидневку, приходилось топтаться около деканата целый час.

Рост Кэт ее в очередной раз подвел. Невысокую девушку постоянно отпихивали от доски с объявлениями. Неожиданно прямо перед ее носом вырастала чья-нибудь спина. Ей приходилось возмущенно вскрикивать, теряя место, откуда списывала. Мысленно проклиная завуча, так нелепо составившего расписание, она принималась изучать столбцы заново, вздыхая в адрес рослых литовских красавцев.

– Ты повторяешься, – услышала она над собой мягкий голос. Ручка еще выводила последнюю строчку, но глазами она уже пробежала по выписанным столбцам с названием предметов, замечая, что два последних дублируют друг друга.

– Нечего совать нос в чужие дела! – фыркнула она, так и не подняв голову. В сердцах перечеркнула все. Первая неделя есть – этого достаточно.

Кэт ожидала, что ей ответят, но вокруг стоял ровный гул голосов, справа смеялись. Она обернулась, ища задавалу. Все старательно писали, и только один как-то странно-равнодушно смотрел на ватманский лист расписания. У парня было красивое широкое лицо, светлые вьющиеся волосы, собранные в хвост. Почувствовав к себе интерес, парень обернулся. На Кэт глянули настороженные темные глаза. Вокруг них пролегли «летние» морщинки, какие появляются, когда долгое время находишься на солнце. Парень был явно не домосед: защитного цвета куртка и грубые холщовые штаны, снизу туго затянутые высокими армейскими ботинками, – все это говорило о том, что стоящий перед Кэт человек из рода скитальцев и странников. Те, что не променяют бесконечную дорогу, утреннюю неизвестность и верный походный рюкзак на домашний уют. Такой рюкзак был и у парня. Небольшой, зеленый. Судя по тому, как легко рюкзак был вскинут на плечо, учебниками он был пока не отягощен. Да и вряд ли там удержится больше одной книги.

Парень усмехнулся и пошел прочь. Но одного взгляда сначала недоверчивых, а потом смеющихся глаз Кэт хватило, чтобы хорошее настроение вернулось.

В Вильнюсе она была всего неделю. После суетного тревожного Минска, где постоянно надо было куда-то бежать, преодолевая бесконечное пространство города, небольшая столица Литвы с низкорослым центром и располагающими к степенности старыми улицами поначалу угнетала. Здесь жили на удивление красивые спокойные люди. Они неизменно улыбались на малейшее обращение, легко переходили с одного языка на другой – местные знали английский, литовский, русский, польский, немецкий.

Университет, закрытый от остального города сплошной линией старых зданий, был полон вечного гула перекличек и гуляющего эха. У Кэт первые дни кружилась голова. Ее приняли! Она будет учиться в самом престижном университете Европы. И все эти лица вокруг – веселые, беззаботные, – все они станут одной крови: студенческой, бражной и неутомимой. Потом она просто бродила по бесконечным университетским дворам, впитывая в себя голоса, запахи, цвета.

Она вышла на двор Микалоюса Даукши, названный в честь католического каноника, одного из основателей литовской письменности. Старинные трехэтажные здания, тени тех людей, что бродили когда-то по этим дворам, эхо бывших событий – все обещало сюрпризы.

«Что-то будет!» – звенело над головой.

Воздух был прозрачно-чист, словно не находился университет в самом центре Старого города, словно не зажимали его с трех сторон наполненные людьми улицы. Кэт тихо засмеялась, понимая, что опять нафантазировала себе целое приключение. Она встряхнулась, заставляя себя вернуться из прошлого, куда с таким удовольствием убегала – недаром она с отличием окончила школу и поступила именно на исторический факультет, отделение истории культуры, – в настоящее.

Небо было пасмурным, но осенняя прохлада еще не отвоевала себе место у настойчивого летнего тепла. Резкие нотки прохлады тонули в еще августовских запахах. На дворе сентябрь. В подтверждение этого под ногами уже лежали палые листья – коричневые, скукоженные, с острыми кончиками, словно и после смерти они защищались от неведомых врагов.

Кэт удобней перехватила свою сумку, которую любила носить в руках, а не на плече, и сделала шаг в сторону корпуса, где должна была проходить вводная лекция, и вдруг заметила, что идет за светловолосым парнем. Это совпадение показалось ей странным. Легкой, чуть пружинистой походкой, словно он и сейчас шагает не по булыжнику двора, а по мшистым кочкам леса, парень добрался до двери, пропустил выбегающих на улицу девушек и скрылся в темноте подъезда. Вслед за ним в корпус повалил народ, а Кэт все стояла, понимая, что выглядит сейчас как минимум странно. Она улыбалась. И то ли действовал этот пьянящий осенний воздух, полный горьковатых запахов тлеющих листьев, то ли пасмурное небо, напоминающее о скорой зиме, то ли состояние одиночества, с которым Кэт устала бороться, но она еще шире улыбнулась, впуская в себя чувство легкой влюбленности.

Парень ей казался интересным, даже интригующим. Красив, как все литовцы, наверняка нравится девчонкам, и вдруг – такая походная экипировка. От кого он прячется по лесам и полям? От какой тоски бежит из города? Кто заставил его уйти от людей? Не тайная ли страсть? Не отвергнутые ли чувства? Или причина в другом? Может, он просто боится любви? Хотя нет, с любовью он знаком. Стоит заглянуть в его лукавые глаза, чтобы пропасть.

Кэт невольно коснулась своих коротко стриженных волос, и романтическое настроение улетучилось.

Она была невысокой, худенькой, с маленькими ступнями и кистями рук. И словно в противовес своему внешнему виду, про который всегда говорят: «маленькая собачка до старости щенок», «пацаненок», – в школе она упорно носила юбки и платья, отрастила волосы, чтобы никто никогда не принимал ее за парня. Кэт занималась танцами, неплохо играла на гитаре, но все усилия были напрасны. Ее словно не замечали. Парни могли в ее присутствии начать обсуждать девчонок, а у нее принимались выведывать тайны обольщения. Девчонки использовали ее как шпиона в стане врага. А когда Виктор, внимания которого она долго и настойчиво добивалась, вызвал ее на свидание и стал расспрашивать о долговязой Славке, Кэт не выдержала. Отправилась в первую же парикмахерскую, оттуда в магазин и уже на следующий день пришла такой, какой ее хотели видеть окружающие: в джинсах и футболке, в кроссовках, с ежиком волос на голове. Больше ее не волновали ни перешептывания по классу, ни летающие от парты к парте записочки. С этого момента жизнь побежала на удивление легко и гладко. Она не вглядывалась в зеркало, чтобы отыскать в своем отражении изъян, мешающий парням начать с ней встречаться. Лицо оставалось все таким же – треугольным, с узким подбородком, с широким лбом, прячущимся за неизменной челкой, со смуглой кожей, легко ловящей малейшее солнце, с веснушками на маленьком аккуратном носике.

Сегодня Кэт впервые пожалела, что изменилась. В таком виде она никогда не привлечет внимание парня. Она уже проявила себя нескладехой, а это ничего, кроме насмешки, вызвать не может. Осень сразу погасила свои краски, воздух потерял ароматы и больше не манил в далекие исторические странствия. День стал обыкновенным, каких впереди еще будет тысячи.

Аудитория ступеньками поднималась вверх. Кэт по привычке устроилась на первом ряду, чтобы ничья голова не загораживала ей доски.

Высокий подвижный мужчина, профессор Томаш Жицкий, сидел за столом, заполнял бумаги, время от времени поглядывая на собирающихся студентов.

– А знаете, – вдруг без предисловий, не вставая, все еще водя ручкой по бумаге, начал он, – что наш факультет называют кафедрой чародейства и волшебства?

За спиной Кэт загудели, засмеялись.

– Тогда уж лучше Хогвардс, – проявил кто-то свои знания в литературе.

– Английские сказки к нам не имеют отношения! – все еще что-то дописывая, прервал веселые смешки профессор. – Мы будем заниматься древними мифами и легендами, а чтобы проникнуть в их суть, нам придется немного поколдовать.

– На метлах летать будем? – не унимался весельчак.

– Метлами отсюда я буду гнать тех, кто станет пропускать занятия. – Ручка наконец поставила точку и успокоилась. Профессор задерживал взгляд на каждом лице, запоминая новых студентов. – После лекций коллоквиум и сдача зачетов. Раз в неделю будем выбираться на полевую практику.

– Ловить ведьм! – Кто-то явно не понимал, что пора бы уже остановиться.

– Погружаться в Древний мир, – терпеливо объяснял Жицкий, но в конце фразы все же недовольно поджал губы, так что болтуну хорошо было бы уже замолчать. – Попробуем хотя бы мысленно воссоздать жизнь, протекавшую здесь пятьсот, тысячу, а то и две тысячи лет назад. Не получится вжиться в ту эпоху – весь наш курс останется для вас пустой схоластической наукой. Это в понятии современного человека мир существует только для него. Солнце для него встает, реки для него текут, луна только для того придумана, чтобы гнать океанскую волну, на которой так удобно носиться на доске. Древние люди были вписаны в природу, являясь ее частью, а поэтому с магией у них все обстояло гораздо проще.

– Неужели вы верите в водяных и вампиров? – менее жизнерадостно хмыкнул болтун.

Профессор встал, словно вопрос его обидел. Так и виделось, что одним движением руки он сорвет с себя пиджак, расправит крылья и с горестными восклицаниями унесется в окно, своим собственным примером убеждая сомневающегося студента.

– Это не вопрос веры, – глухо произнес Томаш Жицкий, повернувшись лицом к доске. – Это знание. Чем вера отличается от знания?

– Знания доказуемы, а вера имеет эмоционально-гипнотическое обоснование.

Знакомый голос! Кэт поискала говорящего глазами. Светловолосый парень сидел под потолком, забившись в самый угол. Было видно, что он не собирается бежать из аудитории после звонка в числе первых.

Щелкнули, распахиваясь, створки доски.

– Записывайте! – Профессор пропустил реплику светловолосого, и Кэт это слегка задело. Столько потратить времени на пустозвона и ничего не сказать под конец на дельный комментарий. – На доске список необходимых книг. Большинство из них вами должны быть прочитаны. На перемене советую заглянуть во двор Даукантаса. Это был известный литовский историк и писатель-просветитель. В центре двора растет дуб, посаженный в 1979 году. Постойте рядом с ним, может, что-нибудь для себя поймете. На первом этаже восточного корпуса, перед кафедрой классической филологии, есть мозаики литовских языческих богинь и богов. Исполнил их Витолис Трушис. Обратите внимание на Медейну. И Перкунаса. Кстати, Перкунас не только повелитель дождей и гроз, но и покровитель дубов.

– Я во все это не верю! Ни леших, ни оборотней не существует! – Кричавший до этого парень все-таки приподнялся. Невысокий, чернявенький, он нагло улыбался.

– Тогда вам, юноша, надо было идти на математический факультет, а не на историю культуры. Там все более-менее четко. Насколько я понимаю.

– Но то, что все это вымысел, можно доказать!

– Как же вы это сделаете? – Профессор впервые с интересом посмотрел на крикуна.

– Пойду в лес в полнолуние и никого не встречу.

– Или будете искать цветок папоротника и ничего не найдете? – усмехнулся Жицкий. – Ну что же, – он снова оглядел аудиторию, – кто еще оперирует понятиями «верю» – «не верю»? Кто не представляет рядом с собой существование оборотней?

Кэт показалось, что сейчас профессор рассердится настолько, что прыгнет через стол, ударится о землю, и на ошарашенную аудиторию глянут злые волчьи глаза.

Но ничего этого не произошло. Над головами взметнулись руки, послышалось хихиканье.

– А кто – верит? – Учительский голос не стал ни слабее, ни сильнее. По большому счету ему было плевать на мнения сидевших перед ними детей.

– Я верю!

Таким же тоном было сказано: «Ты повторяешься!» Чуть насмешливым, уверенным.

– Я так понимаю, что вы неплохо изучили историю, пан…

– Николай Радзивилл, – поднялся светловолосый.

– Знатная фамилия, – протянул профессор, с прищуром глядя наверх. – Вы имеете какое-нибудь отношение к древнему литовскому роду?

– Если считать одну фамилию родством… – ушел от ответа светловолосый.

– Что же, смело, – кивнул Жицкий. – Надеюсь, как-нибудь расскажете нам историю семьи Радзивиллов. Это будет показательный урок всем неверующим. Потому что вы являетесь живым воплощением нашей истории. – Профессор как-то сразу потерял интерес к происходящему. – Переписывайте названия книг и можете быть свободны.

Кэт опустила глаза в тетрадку и тут почувствовала, как волосы у нее на голове зашевелились. На листе было выведено имя «Николай». Однако… с ней такого еще никогда не было. Она даже не помнила, когда успела взять ручку!

Девушка захлопнула тетрадь и поспешила на выход вслед за профессором. Еще не хватало снова встретиться со светловолосым, услышать очередной его комментарий. Оборотни у него существуют! Это надо же такое придумать!

Через двор Даукши она прошла во двор Аркад, а оттуда во двор факультета иностранных языков Даукантаса. Небольшой дуб тянул вверх свои ветви. Нижние сучья были обрезаны, видимо, от слишком ловких студентов, любящих полазить по деревьям. Девушка смотрела на дерево, и ей становилось грустно. Но не той тяжелой давящей грустью, какая бывает в моменты безысходности и утомления. Ее печаль была светла. Что-то покидало ее в это мгновение… Не детство ли?

– Сегодня идем в ботанический сад в Кайренай, – сообщил уже хорошо знакомый голос. – Будем изучать природу в ее натуральном виде. А заодно ловить оборотней. Януш собирает команду. Ты должна к нему присоединиться. Это будет группа неверующих.

– Ты как будто меня преследуешь, – не поворачиваясь, фыркнула Кэт, а сама чуть не задохнулась от радости. Он тоже ее заметил! Он специально подошел!

– Сообщаю для несведущих, – манерно поклонился светловолосый. – Ты убежала, а профессор вернулся, чтобы сделать сообщение.

– Так на кого мы будем охотиться? На тебя?

Лицо парня странно дернулось, словно она сказала какую-то бестактность, а потому поторопилась исправиться:

– Ты у нас единственный верующий.

– Как заметил бы профессор Жицкий – знающий, а не верующий. – И снова эта улыбка. Губами, глазами, всем лицом. – К тому же нас с профессором будет двое. Как знаток истории он не допускает и мысли, что кто-то из его любимых мифических персонажей мог не существовать. Кстати, меня зовут Николай. А ты… – Он глянул на ее сумку, где на боку болталась бирка. – Слуцкая К. Правильно?

– Кэт, – протянула она руку, понимая, что теперь обречена постоянно краснеть.

– Замечательно. – Николай осторожно взял ее маленькую ладонь в свою огромную ручищу. – Откуда ты?

– Из Минска. Наш университет…

Но ее тут же прервали.

– Знаю, ваш университет, наш университет… – Он смотрел на нее, откровенно любуясь. – А ты романтичная девушка, раз выбрала историю.

– О роде Радзивиллов я слышала. – Стыд жег щеки. Хотелось провалиться сквозь землю. – В Белоруссии осталось несколько старинных замков, принадлежавших Радзивиллам. Только они сейчас сильно разрушены.

– Не зря хочешь быть историком, – кивнул Николай. – А знаешь ли ты, что Софья Слуцкая была женой Януша Радзивилла, подарила ему Слуцкое и Копыльское княжества? Кстати, причислена к лику святых. Ее прах покоится в Свято-Духовном кафедральном соборе Минска.

– Да. – Чтобы прочистить горло, Кэт пришлось откашляться. – Смешное совпадение.

– Получается, история нас уже связала. Предлагаю не нарушать традиции. Позволь мне отнести твои книжки до дома.

– Я снимаю квартиру на улице Вокечю, – дыхание перехватило, голос от волнения сипел.

– Очень далеко! – расхохотался Николай. – Кстати, там есть бульвар. Еще один повод поговорить об истории!

Из дворика они вынырнули на Университетскую улицу, прошли вверх. Оставив слева президентский дворец, повернули на Скапо, чьи глухие невысокие стены были жирно расписаны черно-белым граффити. Кэт смущенно шла, касаясь пальцами шершавой кромки домов, и думала, что если взять Николая за руку, то они растянутся на всю длину переулка – такой он узкий. В Вильнюсе много узких проулков и подворотен. Здесь легко прятаться, да и убегать самое милое дело. Стоит сделать несколько шагов по запутанной веренице улиц, и ты уже в лесу, где твоим помощником станет Медейна. Или Перкунас.

Из-под арки выбрались на Замковую улицу, Пилес. Пошли по ней направо. Николай шагал спокойно и уверенно, словно не он провожал ее до дома, а она покорно брела за ним, куда он скажет. Сила его простых движений волновала. Кэт начала ощущать тревогу.

– А ты из Вильнюса? – Она покосилась на его крепкий, словно чеканный профиль. Наверное, именно такие лица отображались на древних монетах.

– Я здесь какое-то время жил, – ответил он сухо. – Пришлось уехать. А потом…

Пауза была странной, и Кэт поторопилась помочь своему спутнику:

– А потом решил здесь учиться? Где живешь?

Николай посмотрел налево, словно за невысокими трехэтажными, плотно пригнанными друг к другу зданиями пытался рассмотреть невидимую отсюда башню Гедиминаса.

– В университете, – вздохнул он.

Кэт удивилась, но не стала уточнять. Ей казалось, что в университете живут только профессора, но Николая по каким-то причинам могли поселить и там.

Она кивнула, принимая эту информацию к сведению, сделала несколько шагов, но почувствовала, что идет одна, и замерла.

Николай все еще стоял на месте, тяжелым взглядом буравя стены домов напротив. Это были узкие красные кирпичные здания, в которых еще угадывался готический стиль, но время уже стесало с фасадов многие вычурные узоры той эпохи.

– Когда-то эти дома принадлежали капитулу, – глухо произнес он, когда Кэт была вынуждена вернуться. И с усмешкой добавил: – Совету духовников при епископе.

– Ну и что?

Кэт смотрела на тяжеловатые красные фасады и ничего особенного не видела. Ей нравился вычурно-готичный стиль старинных зданий, в первые дни она несколько раз ходила к костелу Святой Анны, маленькой изящной церкви, выполненной в готическом стиле, возносящей свои ажурные башенки высоко в небо.

– Ничего, – пожал плечами Николай и с явным сожалением пошел вниз, прочь от кафедральной площади с ее тяжеловесным кафедральным собором, прочь от Замковой горы, где за купами деревьев пряталась невысокая башня Верхнего замка, носящая имя Гедиминаса, основателя города.

День был еще полон утренней неги и нерешимости. Сонные торговцы сувенирами разворачивали лавки. Кэт шла, чувствуя, как в ее радостное, сентябрьское настроение вклиниваются нотки волнения. Николай был все так же спокоен и уверен в себе, он улыбался, когда их глаза встречались. Но под его внимательным взглядом в душе рождалась неловкость. Словно он сравнивал ее с этим старым городом, с его избитыми временем мостовыми, с замками, домами. А может, со своей бывшей девушкой?

– А ты правда из рода Радзивиллов, что владели половиной земель в Литве и Белоруссии? – Кэт хотелось выдернуть спутника из задумчивости.

– А ты правда из рода Слуцких, что добавили нашему могуществу еще пару уездов?

– Что ты! – немного испугалась Кэт. – У меня самая обыкновенная фамилия.

– Вот и у меня обыкновенная фамилия.

Николай изменился, словно легкий осенний ветерок выдул из его упрямой головы все грустные мысли. Он взял Кэт под локоть, увлекая вперед, к Пятницкой церкви, где заканчивалась Замковая улица и начиналась Большая, Диджой, откуда до ее дома было уже рукой подать.

– Мама назвала меня именем Николай, в надежде, что кто-нибудь ошибется и примет меня за наследника великой империи. – Он усмехнулся, возвращая душе Кэт покой. – Николай – родовое имя Радзивиллов. Кстати, ты живешь в интересном месте, – заговорил он, прибавляя шаг.

Они быстро миновали короткую Диджой, оставили слева Ратушу и свернули на улицу Вокечу.

Николай с интересом оглядывался, словно пытался увидеть что-то новое. Небольшой сквер тянулся метров на двести вниз, до улицы Траку, и дальше к реке Нерис. Против ожиданий Кэт Николай не свернул направо к ее дому, а вышел к скверу и остановился около памятника. Это был очередной «шедевр» постмодернизма: высокая фигура девушки, выполненная в стиле кубизма – одна плоскость переходила в другую, подчеркнутая графичность талии и груди, старинное платье с буфами и широкой юбкой, чепец на голове – сплошные бесконечные грани и линии.

Николай встал вплотную к скульптуре, забравшись на поросший травой холмик. Он доходил скульптурной женщине только до пояса, но смотрел на нее властно, словно знал про нее что-то такое, отчего статуя должна покраснеть и слезть с пьедестала.

Вдруг он резко отвернулся, подошел к Кэт, сжал ее руку. Пальцы его показались обжигающе горячими.

– Как ты считаешь, за что можно отдать свою жизнь?

Вопрос ее ошарашил. В ту же секунду солнце пробилось из-за неуверенных облаков и осветило скульптуру.

– За любовь, – пробормотала она, стремительно краснея.

– Это хорошо. – Лицо его озарила светлая улыбка.

Она смотрела на него снизу вверх, и он легко склонился, целуя Кэт в приоткрытые губы. Поцелуй Николая был сильным, решительным. Он жадно ворвался в нее, заставив все тело напрячься, пронеся кровь от головы до живота. Первый испуг был тут же сметен ответным желанием раствориться в этих сильных объятиях.

– До вечера! – Поцелуй прервался так же внезапно, как и начался. – Ботанический сад! Найдешь?

Она кивнула, не в силах поднять голову. И тут же почувствовала, что ей холодно. Николай ушел, забрав с собой солнце, тепло плеч, силу рук. В смятении оглянулась, но на нее никто не смотрел. Люди неспешно брели по бульвару, сидели на лавочке. Железная женщина равнодушно глядела в сторону Музея современного искусства, откуда, видимо, и была принесена сюда.

Кэт подобрала сумку, оставленную Николаем около ее ног, и пошла направо, через узкую мощеную улицу к арке между домами. Она вошла в длинный двор, запруженный машинами. На затоптанной площадке скрипели качели – какой-то парень решил вернуться в детство. Кэт глянула на возвышающиеся над крышами ажурные башенки костела Святого Духа и вдруг поняла, что не может больше бороться с собой. Долго дергала дверь, не попадая кружком кодового ключа по ответному окружью, взбежала на второй этаж, распахнула дверь своей квартиры, не раздеваясь, промчалась через гостиную и упала на кровать. Взлетело и опало встревоженное покрывало, кровать нехотя подстраивалась под цыплячий вес ее тела.

Она сначала долго плакала, потом незаметно уснула. Скрип качелей из распахнутого окна рождал тревогу во сне, она металась. Вскочила рывком. Мгновенно. В голове засело четко сформированное желание – отказаться. Нет, она не хочет этой любви, она не готова отдавать свою жизнь за пугающее ее томление, за непонятный надрыв, зовущий к смерти.

Но уже стоя в коридоре и глядя на себя в большое пыльное зеркало, Кэт не чувствовала этой уверенности. Все должна была решить ближайшая встреча. Если она снова ощутит опасность, скажет, что тот поцелуй был первый и последний.

Последний…

Решение обожгло. Она выбежала на улицу, не глядя, проскочила мимо статуи, но еще долго осуждающий взгляд железной женщины жег спину.

Автобус довез ее до района Кайренай, где под белой аркой со скульптурой плодородия уже толпился народ. Она выхватила пару знакомых лиц. Вокруг утреннего черноволосого говоруна Януша стояло человек пять – он явно претендовал на роль заводилы.

Профессор Томаш Жицкий вышел к студентам из глубины парка. Словно тень из-под деревьев выступил Николай. Профессор в первую очередь глянул на него.

– А! Это вы, – сказал он скучающе. – Думал, не придете.

– Отчего же? – усмехнулся Николай. – Вызывание духов и охота за оборотнями – это так увлекательно.

– Надеялся поставить вам прочерк, – пробормотал Жицкий, что-то отмечая в своем блокноте.

Увидев Николая все в тех же защитных куртке и штанах, Кэт тут же забыла о своем решении сказать «нет». Она чуть не махнула ему рукой в знак приветствия, до того была рада очередной встрече.

– Что же! – Профессор захлопнул блокнот. – Как верно сказал студент Радзивилл, мы сегодня займемся поиском оборотней. А если по дороге встретим древнего духа, то, надеюсь, вы будете вести себя достойно.

Толпа зашевелилась, радостно захихикав.

– Если никто не против, то советую всем вооружиться палками. Лес не асфальтовая дорожка, рекомендую всем внимательней смотреть под ноги.

Профессор вытащил из-за арки бумажный сверток, развернувшийся к ногам студентов звонкой связкой кольев.

– Пришлось немного подготовиться, – словно оправдываясь, заговорил Жицкий. – Ломать ветки в парке запрещено, а побитые и покореженные студенты мне не нужны. Разбирайте подручные средства и – вперед. Не отставайте. По ходу я буду рассказывать о деревьях и их особенностях в аспекте истории культуры.

Николай незаметно оказался рядом, протянул Кэт палку.

– Странное время для прогулки, – пробормотала она, примеряя для руки слишком длинный посох. – Скоро стемнеет.

– Пан Жицкий любит такие развлечения, – усмехнулся Николай. К вечеру он снова стал лукав и легок, и Кэт подумала, что зря накручивала себя весь день. Просто внезапный сон родил в ней тревогу. Пустую, ничего не значащую тревогу. – Если по дороге мы потеряем пару студентов, ему же будет потом легче преподавать.

Кэт шагнула вперед, но Николай ее задержал.

– Не торопись. В любой охоте самое удобное место – в хвосте. Всегда знаешь, кто где находится, и никогда не угодишь на роль добычи – есть время по-тихому улизнуть.

– Но мы тогда ничего не узнаем. – Кэт смотрела в веселые глаза спутника и понимала, что ей плевать на неполученные знания. Ей и самой хотелось от всех отстать.

– Я тебе все расскажу, – пробормотал Николай, приобнимая Кэт.

Сердце заполошилось, рождая ощущение, что рядом с ней распахнули жаркую печку.

– Кстати, ты не узнала, кому посвящен памятник напротив твоего дома.

– Разве это возможно? – удивилась Кэт. По ней, так это была обыкновенная абстракция.

Дорожка поначалу была широкой и светлой. Землю в этом месте специально вынимали, чтобы сделать ровный проход. Каменные глыбы громоздились по бокам. Но вот голоса студентов стали глуше – толпа сошла с тропы, углубившись в лес. На первом же шаге Кэт споткнулась, чуть не напоровшись на свою палку.

– Дурацкая штука! – отбросила она в сторону посох. Николай ловко перехватил его, пальцем потрогал заостренный конец, смахнул прилипшую землю.

– Хорошая вещь. В этом походе пригодится!

Кэт поежилась, неуверенно забирая у него палку.

– Так вот о скульптуре! – Николай зашагал вперед. Его светлая куртка в надвигающихся сумерках смотрелась белесым призраком. – Ее поставили в память о Барбаре Радзивилл.

– Родственнице? – хмыкнула Кэт, снова спотыкаясь, но на этот раз правильно перехватывая палку, чтобы не упасть.

– Родственнице, – принял ее игру Николай. – Она родилась в начале шестнадцатого века здесь, в Вильне. Ее братьями были Николай Черный и Николай Рыжий, а отцом – могущественный Юрий Радзивилл. По преданиям, она была необычайно красива. Однажды ее увидел польский принц Сигизмунд Август. Они полюбили друг друга и тайно обвенчались.

– Почему тайно? – Сумерки наступили внезапно. Кэт совсем перестала перед собой что-либо видеть, только светлое пятно куртки служило ей маячком.

– Потому что польский двор не потерпел бы засилья литовского рода. Это смешало бы расстановку политических сил. Мать Сигизмунда, Бона Сфорца, предпочла бы другую невесту. Она уже извела первую жену Сигизмунда, поговаривали, что отравила. Барбара Боне точно не понравилась бы.

– Бона? – в очередной раз споткнулась Кэт. Какое неприятное имя.

– Да, – Николай протянул Кэт руку, и она снова показалась ей горячей. Неужели от всех этих переживаний она заболевает? – Пока молодой муж добивался официального разрешения на брак, Барбара жила вместе с братьями, которые и устроили тайное венчание, и каждый день писала своему возлюбленному письма. Я читал, это были настоящие послания любви. Трогательные и умные.

Кэт уже висела на руке Николая, потому что совершенно ничего не видела вокруг себя. Палка, придерживаемая безвольной рукой, волочилась за ней.

– Пока Сигизмунд писал прошения, в Польше умер его отец, Сигизмунд Старый, и сын занял его место на престоле, заявив, что женат на Барбаре, и теперь уже стал добиваться ее официального признания. Бона Сфорца всячески сопротивлялась этому, но все же Барбара была коронована в Кракове. Говорят, король и королева были невероятно красивой парой.

Ветка хлестнула по куртке, и этот неприятный режущий звук заставил Кэт вздрогнуть.

– Бона пришла на церемонию бракосочетания, но предрекла молодой королеве скорую смерть. А еще прокляла всех детей Радзивиллов, которые родятся от этого брака. Узнав об этом, Барбара впала в тоску и через год умерла. Вроде бы своей смертью она пыталась искупить наложенное на ее род проклятие.

– Искупила?

Они давно остановились. Кэт всматривалась в светлое лицо Николая, словно молила его о благополучном завершении этой истории.

– Долгое время это было неизвестно. По официальной версии, Сигизмунд умер бездетным. На нем прекратилась династия Ягеллонов.

Он глядел мимо нее. Вдалеке послышался дружный вопль, и все стихло. Николай не обратил на это внимания.

– А Радзивиллы? – Кэт снова стало что-то смущать в их разговоре. Шум голосов то нарастал, то стихал, как будто студенты где-то неподалеку решили провести ритуал вызова древних богов.

Николай отошел в сторону, стал в задумчивости гнуть ветку лещины, словно примерялся, сможет ли через нее перепрыгнуть.

– Барбара умерла ради любви к Сигизмунду… – медленно произнес он. – Ей был всего тридцать один год…

– Они умерли, а потому остались счастливы.

С левой стороны нарастал шорох. Кэт стала поворачиваться туда, выставляя палку.

– Никакие жертвы ради любви не напрасны? – настойчиво добивался ответа Николай.

– Но это же легенда! Шекспир тоже любил убивать влюбленных.

Николай шагнул ближе. Даже сквозь куртку она чувствовала, как он пылает.

– Ты способна полюбить? Меня? – тихо спросил он, клонясь все ниже, но при этом не поднимая рук, словно они стали у него тяжелыми.

Она шарахнулась, роняя палку и пряча лицо в ладони.

– Кэтти… ты? – Он не договорил, сделал широкий шаг, подходя вплотную.

Она закивала, чувствуя, что готова вновь расплакаться, как сегодня днем. Но при этом рядом не было спасительной подушки и одеяла, в которое можно было бы закопаться, отгородиться от этого чувства. И она замерла, ожидая своего приговора, потому что ей все еще не верилось, что этот высокий, красивый парень, умеющий рассказывать такие истории, может ей ответить: «Да». Не верилось, что именно сейчас закончится ее бесконечное одиночество.