Электронная библиотека » Елена Жупикова » » онлайн чтение - страница 8


  • Текст добавлен: 27 марта 2015, 03:06


Автор книги: Елена Жупикова


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Задержанным оказался виленский гражданин Аарон Лайзеров Зунделевич, народоволец, который был известен в библиотеке под именем Давида Брофмана. От дачи показаний он отказался. 6 ноября 1879 г. А. Зунделевича из помещения при III отделении перевели в Трубецкой бастион Петропавловской крепости[144]144
  ГАРФ. Ф. 109, 1879. 3 эксп. Д. 623. Л. 1, 4, 5, 12; ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 60. Д. 512. Л. 1.


[Закрыть]
.

Полиции потребовалось три месяца, чтобы разыскать типографию «Черного передела», которая находилась «в доме № 23 по 14 линии Васильевского острова в квартире № 12, занимаемой вдовой титулярного советника Марией Павловой-Розановой». «Открытие типографии принадлежит дворнику того же дома, крестьянину Абраму Михайлову Белову и околоточному надзирателю Г. Жаку», – сообщали в III отделение.

Дворник «получил от императора медаль для постоянного ношения на Станиславской ленте и 100 рублей вознаграждения». Как он сам писал 9 декабря 1881 г., «вследствие угрозы крамоликов убить меня», из дворников он ушел, «меня приняли на службу агентом в секретный отдел С.-Петербургского градоначальства, где прослужил больше года, но заболел». Белов просил у министра внутренних дел и у директора департамента полиции «другой службы и пособия». Просьбу оставили «без последствий»[145]145
  ГАРФ. Ф. 109, 1880. 3 эксп. Д. 144. Ч. 2. Л. 88.


[Закрыть]
. О Аптекман был убежден: «Нас предал чернопеределец Жарков».

В ночь с 27 на 28 января 1880 г. (в некоторых документах – на 29 января. – Е. Ж.) нагрянули с обыском. «В типографии начато отпечатывание газеты «Черный передел» от 15 января за № 1. Печатание не закончено, в газете всего 16 страниц», – говорилось в отчете об обыске. Жандармы были хорошо осведомлены о расколе в «Земле и воле». В примечании к донесению дано пояснение: «… первоначально издавалась газета “Земля и воля”, затем издатели ее разошлись во взглядах и появились а) “Народная воля”, б) “Черный передел”».

При обыске, которому «вооруженного сопротивления оказано не было», нашли печатный станок «со всеми приспособлениями для набора и печатания», примерно 10 пудов шрифта, 3 револьвера, 2 из которых были заряжены, 7 паспортных бланков, 5 фальшивых печатей, рукописи статей, которые предполагали напечатать в № 1 газеты, безымянные письма.

В момент обыска, как следует из отчета, были задержаны: «именовавший себя Карышевым», оказавшийся студентом И. Пьянков (по свидетельству О Аптекмана, он был осужден по «делу 193-х»); Петр Непытайло, который назвался дворянином Тисленко (О. Аптекман утверждает, что это был работник типографской группы П. Приходько); хозяйка квартиры М. Розанова. Вероятно, под этой фамилией скрывалась «опытная наборщица М. Крылова», об аресте которой в эту ночь не раз говорил потом О. Аптекман. Ни в одном документе, поступившем в III отделение, фамилия М. Крыловой среди арестованных не значилась.

В 11 часов дня 28 января 1880 г. полиция арестовала пришедшего в типографию Николая Андреевича Короткова (в других источниках – Короткевича. – Е.Ж.), сельского учителя Саратовской губернии. «Привлекли еще Елизавету Шевыреву (жила в помещении типографии «Черный передел» под именем жены Карышева) и Бахмутского мещанина Аптекмана, в квартире которого жил некоторое время Приходько[146]146
  ГАРФ. Ф. 109, 1879. 3 эксп. Д. 623. Л. 40; Там же. Ф. 109, 1880. 3 эксп. Д. 144. Ч. 1. Л. 1, 2; ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 60. Д. 512. Л. 6, 7.


[Закрыть]
. Аптекмана арестовали на его квартире, когда, по его словам, к нему пришли Евгения Козлова и Софья Перовская. Он называет две даты своего ареста – 24 и 31 января 1880 г. Правильной следует считать, конечно, вторую.

30 января 1880 г. из III отделения в ГЖУ всех крупных городов России, в пограничные пункты, на железные дороги полетели телеграммы, в которых сообщалось об «открытии в Петербурге второй подпольной типографии … Главным руководителем в ней был Плеханов Георгий Валентинов, бывший юнкер константиновского училища, а потом студент Горного института, уроженец Тамбовской губернии, кличка “Жорж”. Прошу принять меры к розыску». Управляющий делами III отделения сообщал приметы Плеханова[147]147
  ГАРФ. Ф. 109, 1880. 3 эксп. Д. 144. Ч. 1. Л. 10.


[Закрыть]
.

В начале 1880 г. за границу уехал Л. Дейч, В. Засулич,

Г. Плеханов. Им нельзя было оставаться в России. В Петербурге из «Черного передела» остался только П. Аксельрод, который сразу же сформировал новую группу, называвшуюся «Великорусское общество “Земли и воли”». Этот кружок был центром «партии социалистов – федералистов». «В составе «второго призыва» «Черного передела» называют фамилии:

А. П. Буланов, М. Решко, К. Решко, Е. Козлов, Е. Козлова, А. Ульянов, сестры Булановы и другие.[148]148
  Революционное народничество 70-х гг. XIX в. Т. II. C. 15–17, 377; Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат. 7-е издание. Т. 40. Приложение к ст. «Развитие социалистической мысли в России. С. 32.


[Закрыть]

Составленную этим кружком программу Е. Козлова-Рубанчик повезла в Женеву, Плеханов ее полностью раскритиковал. Со вторым вариантом программы, в составлении которого, как говорила в своих показаниях Е. П. Дурново, принимал участие Г. Преображенский, в июле-августе 1880 г. поехал сам П. Аксельрод. Эта компромиссная программа Аксельрода (может быть, Преображенского) и эмигрантов (Плеханова, Засулич, Дейча, Стефановича) была опубликована в Женеве.

Женевская программа: 1) ставила под сомнения вопрос о демократизации государственного строя в России;

2) под влиянием Дейча Плеханов «со стесненным сердцем» согласился внести пункт о необходимости террора;

3) хотя старалась быть осторожнее в признании политической борьбы с правительством, но уже ее признавала.

Только летом 1880 г. в Женеве был отпечатан № 1 газеты «Черный передел», там же вышли № 2 и № 3, 14 марта 1881 г. «Черный передел» выпустил прокламацию, в которой приветствовал убийство Александра II. Новая типография «Черного передела» заработала в конце 1880 г. или в начале 1881 г. в Минске (напечатаны 4–6-е номера газеты). Стало выходить приложение к ней – рабочий листок «Зерно». Провал минской типографии в декабре 1881 г. означал конец партии «Черный передел». Заграничные его члены (Плеханов, Засулич) эволюционировали к марксизму, часть чернопередельцев перешла к «Народной воле»[149]149
  «Народная воля» и «Черный передел». Воспоминания участников революционного движения в Петербурге в 1879–1882 гг. С. 47.


[Закрыть]
.

Г. Н. Преображенский вел революционную работу одновременно в Петербурге и в Москве. О том, что он не раз бывал во второй столице еще до раскола «Земли и воли», вспоминает В. Анзимиров. «Обозначающиеся вожди готовящейся к расколу партии – Преображенский (“Юрист”), подписывающийся в газете “Земли и воли” – “Юр.”, и Желябов тоже часто заглядывали к нам, подготовляя каждый своих сторонников. Один (Преображенский) – к упорной организации революционных сил в духе народных желаний (земли, черного передела, воли), не увлекаясь и не размениваясь на политической борьбе, куда звали ткачевцы. Другой – боевых отрядов для уничтожения наиболее реакционных носителей власти, начиная с государя, изменившего началам великой эпохи освобождения»[150]150
  Анзимиров В. Указ. соч. С. 104.


[Закрыть]
.

Уже с конца 1879 г. О. Аптекман жаловался: «У “Черного передела” в Петербурге – идейное и тактическое банкротство. Поселения разогнаны, все уехали в город …

Только Москва несколько утешила. Там образовалась солидная группа молодежи (кажется, с Яко (Яковенко. – Е. Ж.) во главе, послужившая ядром, вокруг которого в последние 1,5–2 года, как мне передавали, собирались рассеянные черно-передельцы. Они близко принимали наше положение … Нам было дорого их сочувствие и материальная поддержка»[151]151
  Аптекман О. «Земля и воля» 70-х годов. С. 205.


[Закрыть]
. Члены этого «ядра» торопили «с изданием печатного органа в Петербурге, обсуждали состав редакции «Черного передела». Письма москвичей Аптекман читал вместе с Преображенским.

Вероятно, в конце 1879 г. Георгий прочно поселился в Москве. В том, что он произвел на Лизу Дурново сильное впечатление, а она «попала под его влияние» и проявила к нему «особое расположение вскоре же после знакомства с ним», не сомневается ни один мемуарист. В том, что она считала его своим женихом, сомневался, кажется, только один Иван Львович Слёзкин, начальник МГЖУ.

Преображенский не мог ответить на чувство Лизы. В. Анзимиров вспоминал: «Его полюбила чудная девушка из наших кругов, тонкая, чистая, глубокая. И хотя никаких «объяснений» между ними не было, он своим вещим сердцем понял это и загрустил: «Хороший она человек, знаю и чую, – говорил он нам, – да что я могу ей дать? Ведь я чужой, я сам себе не принадлежу. Мечтал и я когда-то о личной жизни… Потребность в близости человека, родственной натуре была огромная… Детишек я страстно люблю. Их образы, хорошая семья нового склада, совместное воспитание долго манили… Ведь я педагог по всем склонностям! Но я все это похоронил и взял себя в руки. Не такое время мы теперь переживаем, чтобы человек, поддавшийся искусу семейного счастья, мог продолжать уважать себя… Наша семья пока – вся Россия. И дробиться никак нельзя. Это было бы преступлением против будущей жены, детей, а главное против Родины. Вот разве после каторги, на поселенье о тихой пристани из семейного очага подумаешь …

Да, пожалуй, уж поздно тогда будет» – с болезненной улыбкой добавил он.

«Но как же вы поступите, если «она» сама первая вызовет на объяснение?» – «Скажу, что и я люблю ее – как товарища, сестру, а дальше…, дальше время само покажет. Разумеется, о каторге говорить не буду, для героических натур, как она, это – масло в огонь». Так передал В. Анзимиров разговоры Преображенского с московскими товарищами по организации[152]152
  Анзимиров В. «Крамольники» (Хроника из радикальных кружков 70-х годов). М., 1907. С. 128, 129, 145.


[Закрыть]
.

Многие «чернопередельцы Москвы» свидетельствуют, что Преображенский создавал кружки среди студентов Петровской академии, Технического училища, университета. Есть свидетельства, что первый кружок «Черного передела» организовал в Москве Л. Дейч, а затем передал руководство им Преображенскому.

Арестовали его в Петровской земледельческой и лесной академии. Открытая в 1863 г., она была одним из центров московских радикальных кружков. Расположенная почти в 10 верстах от Москвы (единственное сообщение – линейки, запряженные клячами, которые тащились сюда от Страстного монастыря больше часа), окруженная роскошным парком при дворце графов Разумовских, с цветниками, оранжереями, прудами, гротами, беседками, она была идеальным местом для революционной работы. Именно здесь, в одном из гротов, был убит студент И. И. Иванов, осмелившийся протестовать против теории и организационных принципов С. Г. Нечаева, и началось громкое «нечаевское дело».

Заправлял в «Петровке» большой сплоченный студенческой семьей кружок 25-ти, прозванный «четвертаком». Он имел свою кассу и неписанный устав, сносился с другими организациями, нравственно влиял на студентов, мог на сходках провести любое решение, отражавшееся на других вузах. К нему обращались все приезжавшие в Москву революционеры, в том числе Преображенский, Желябов, Плеханов, Дейч, Фигнер и другие.

По словам В. Анзимирова (он с 1877 г. был членом «четвертака»), сторонники «Народной воли» успехов в Академии не имели: в 1879 г. из 368 студентов только 3 человека были ее членами, но, несмотря на это, про «Петровку» рассказывали как про гнездо «террористов». Очень бдительный, очень дотошный и очень мнительный начальник московских жандармов И. Слёзкин настаивал на повальном обыске. «Хозяин» Москвы, «добродушный» В. А. Долгоруков должен был согласиться. Директора Академии Ф. К. Арнольда успокоил: лично он не верит басням об академии.

9 февраля 1880 г., по словам Анзимирова, «более 1 000 сабель (у приставов и жандармов), несколько сотен местных дворников были брошены против 300 студентов». По отчету Слёзкина, «обыски велись сразу в 37 местах, обыскали 258 человек».

Задержано было 9 человек, из которых 7 отпустили, а двоих, в том числе Преображенского, оставили под стражей. При аресте Георгий предъявил аттестат, что он студент Московского университета Федор Петерман. Свидетелей, которые могли бы подтвердить его личность, у него не было.

В постановлении о его аресте и в протоколе первого допроса 9 февраля 1880 г. говорится, что «эта личность навлекает на себя подозрение в принадлежности ее к обществу социалистов-агитаторов» (он был арестован в квартире студента Петровской академии, политически неблагонадежного Иосифа Ильинича, или Илинича).

11 февраля Преображенский «был спрошен уже по полной форме» в МГЖУ, сам заполнял протокол и подписал его фамилией Федор Петерман[153]153
  ГАРФ. Ф. 109, 1880. 3 эксп. Д. 174. Л. 1–4. В ГАРФе сохранился большой корпус документов об аресте Г.Н. Преображенского и следствии над ним. См.: Ф. 109, 1879. 3 эксп. Д. 174; в ЦГИАМ сохранилось «Дознание, произведенное по поводу обвинения Г. Преображенского в преступлениях…» за 1880–81 гг., содержащее разнообразные материалы следствия (протоколы допроса его и свидетелей, переписка между различными правительственными ведомствами, постановления, весьма интересная объяснительная записка самого Преображенского и пр.) ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 36. Д. 295, 296; самые первые протоколы допроса см.: ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 36. Д. 295. Л. 1–4.


[Закрыть]
.

Свою настоящую фамилию Георгий назвал только 14 марта 1880 г. после того, как МГЖУ собрало и предъявило ему неопровержимые доказательства того, что он не Петерман. Преображенскому устроили очную ставку с сокурсниками Федора Петермана.

На допросе 17 марта Преображенский от своих показаний, данных 11 февраля 1880 г., отказался, сказал, что документ Петермана купил совершенно случайно у неизвестного ему господина за деньги.

На этот раз Георгий правдиво рассказал о себе, родителях, об учебе, службе в армии, пребывании в Петербурге и т. д., конечно же, умалчивая о своей подпольной революционной деятельности[154]154
  ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 36. Д. 295. Л. 23, 34, 35, 55.


[Закрыть]
. О ней узнали многое МГЖУ и III отделение из ответов на их запросы, направленные для проверки сведений, сообщенных Преображенским, в Курскую губ., где он родился, в Харьков и Петербург, где учился, в Саратов, где служил. Настоящий Петерман сообщил, что его документы, вероятно, были похищены из Московского суда, где он одно время служил.

В первые дни после ареста (9 февраля 1880 г.), по словам Анзимирова, Преображенский выражал твердую надежду, что его выпустят «на днях». А после того, как его сфотографировали и разослали фотографии для «установления подлинной личности», стал опасаться, что его «революционное прошлое могут раскрыть».

Тогда-то и возникла мысль о его освобождении. Когда, по воспоминаниям Анзимирова, почти все уже было готово к побегу, от него пришла записка с просьбой отсрочить всякие попытки освобождения, так как он решил открыть свою настоящую фамилию, «которая ничем не скомпрометирована, ибо я, вступив на революционный путь, тотчас же стал нелегальным. Как я понимаю положение, самый большой риск – административная ссылка».

Таким образом, первую попытку освободить его из тюрьмы Преображенский отменил сам до начала ее осуществления. Как юрист по образованию, он ожидал, что «за проживательство по чужому виду» ему грозит лишь административная ссылка.

Но в середине апреля 1880 г. положение резко ухудшилось: его дело было присоединено к делу о покушении на Александра II в Москве 19 ноября 1879 г.

Вероятно, после такого поворота событий, когда, по словам Анзимирова, Георгий сообщил друзьям, что «положение неопределенное», они вновь занялись подготовкой побега его из тюрьмы.

Для выработки плана освобождения собиралось «человек 20 чернопередельцев, в том числе и часть петровского “четвертака”». «С арестом Преображенского чернопередельцы теряли ценного, выдающегося вождя. Его решено было освободить какой бы то ни было ценой, – пишет Анзимиров. – Среди участников освобождения двое были настоящими офицерами, а остальные – отличными стрелками… В личной самоотверженности среди нас недостатка не было». Решили напасть на карету, везущую Преображенского на допрос, обезоружить конвоиров и увезти его.

Начали заготовлять мундиры, амуницию, подыскивать настоящих жандармских караковых коней и учиться военным приемам. «Помочь в расходах вызвалась та самая светская милая барышня, которая почти перестала скрывать свои горячие симпатии к нему», – говорит Анзимиров.

Вполне возможно, что в подготовке побега Георгия участвовал и Яков Эфрон, хотя Анзимиров, хорошо знавший Эфрона, не говорит об этом.

План освобождения и на этот раз не был приведен в действие: Преображенского 1 июня 1880 г. увезли в Петербург. Следует также уточнить, что побег Георгия организовывали не «из ссылки», как пишут некоторые исследователи, а из Пречистенского полицейского дома, где он сидел после ареста, или из полицейской башни Центральной пересыльной тюрьмы Москвы, куда его перевели позднее. Говорить, что «побег не увенчался успехом» – нельзя: первый раз его отменил сам Георгий, второй раз не успели с его осуществлением. «Все приготовления и планы освобождения оказались ненужными», – подводил итог В. А. Анзимиров[155]155
  Анзимиров В. Указ. соч. С. 141–145.


[Закрыть]
.

17 апреля 1880 г. дело Преображенского, которое до этого времени велось в административном порядке, было «обращено в дознание» по делу о событиях 19 ноября 1879 г.

Лиза Дурново, вероятно, знала об осложнении дела Преображенского. 22 апреля она пришла в МГЖУ с просьбой разрешить ей свидание с ним.

О визите Лизы и о последующих событиях рассказывают подробные доклады И. Слёзкина из Москвы в III отделение, в Петербург от 31 мая и 16 июня 1880 г.[156]156
  ГАРФ. Ф. 109, 1880. 3 эксп. Д. 174. Л. 98, 116–118.


[Закрыть]

Начальник МГЖУ писал, что дочь отставного гвардии ротмистра девица Елизавета Петровна Дурново явилась в управление «с просьбою разрешить ей свидание с содержавшимся в полицейской башне Московской Центральной Пересыльной Тюрьмы под стражею Преображенским, объяснив при этом, что у нее есть жених, Георгий Преображенский, которому она дала честное слово принадлежать, но между тем, давно уже его не видит.

Слёзкин предложил ей «представить фактически доказательства о том, что она, действительно, невеста Преображенского и имеет на вступление с ним в брак согласие своих родителей».

«Девица Дурново отозвалась тем, что никаких доказательств на это у нее нет, и что родители ея об этом вовсе не знают, которым считает совершенно излишним отдавать отчет в своих сердечных делах, так как ей уже 26-й год от роду, и она во всем действует самостоятельно, имея собственные независимые материальные средства».

Слёзкин потребовал от Георгия подтвердить слова Лизы. Тот «31 мая письменно заявил, что он, действительно, имеет невесту, но фамилию ее назвать отказался. Когда этот отзыв Преображенского был объявлен Дурново, то она написала к нему письмо и доставила его немедленно во вверенное мне управление».

Слёзкин не только отказал Лизе в свидании, но и не передал ее письмо Георгию: начальник МГЖУ был абсолютно уверен, что «точный смысл содержания письма служил ясным доказательством тому, что Дурново давала им понять Преображенскому, чтобы он назвал ее своею невестою».

По имеющимся у него «негласным сведениям» Слёзкину «было известно, что Преображенский «был знаком с ней лишь как с сочувствующей вполне делу преступной социальной агитации и хорошо помогающей этому делу своими материальными средствами». Его «осведомили» и о том, что Георгий «в среде знакомых ему социалистов никогда никакой невесты не имел и дал вышеназванный ответ, не назвав имени невесты, в тех соображениях, что ему неизвестно, кто именно из этих социалисток пожелал иметь с ним свидание». (Из этих слов Слёзкина следует, что он не сообщил Георгию, кто просил с ним свидания 22 апреля 1880 г. – Е. Ж.).

В донесениях несколько раз подчеркивается, что Дурново, пользуясь своими, независимыми от родителей средствами и общественным положением отца, «считается в среде социалистов-агитаторов весьма полезною деятельницею»: снабжает деньгами скрывающихся от преследования, помогает устраивать подпольные типографии. Слёзкин подозревал Лизу (источником для подозрений он все время называет «негласные сведения». – Е. Ж.) в том, что она «сообщает разные нужные для пропаганды сведения, какие ей, по своему положению, случается слышать о правительстве, об Особах императорской фамилии. Есть также некоторые данные заподозрить Елизавету Дурново в том, что она давала деньги на приобретение документов действительного студента Московского университета Федора Петермана, с которыми Преображенский и был арестован в районе Петровской академии».

Слёзкин доводит до сведения III отделения, что обо всем этом он доказывал московскому генерал-губернатору

Долгорукову, но тот, как видно, «охладил пыл» начальника МГЖУ, который рекомендовал «приступить к производству дознания» о Дурново.

Генерал-губернатор обратил внимание Слёзкина на то, что тот получал сведения о ней «совершенно секретным путем», что не дает «никакой возможности восстановить фактические основания, в силу которых можно было бы приступить к производству дознания», к тому же Долгоруков предположил, что «Дурново, назвав себя в жандармском управлении невестою Преображенского, приняла все меры предосторожности на случай у неё обыска».

Слёзкину было «предписано учредить за нею строжайшее негласное наблюдение, впредь до обнаружения уличающих фактов в совершении ею государственного преступления».

Начальник МГЖУ подчинился, но продолжал теперь засыпать Петербург докладными с советами о том, что «личное свидание Елизаветы Дурново с Преображенским не может быть удовлетворено: оно имеет другую цель, которую она объяснять не желает».

Лиза после перевода 1 июня 1880 г. Георгия в Петербург посылает прошение о свидании с ним в III отделение, в Судебную палату, но настойчивые доклады Слёзкина и тут возымели действие: 17 июня 1880 г. Судебная палата разрешила свидание, а 19 июня на разрешении стоит резолюция за подписью прокурора Судебной палаты В. Плеве – «отказать»[157]157
  ГАРФ. Ф. 109, 1880. 3 эксп. Д. 174. Л. 98, Л. 114–116, 119.


[Закрыть]
.

К выводу о непричастности Преображенского к делу о покушении на Александра II московские власти пришли еще 10 мая 1880 г., когда Верховная распорядительная комиссия, расследовавшая это дело, пришла к выводу о том, что «дознание о Преображенском должно быть выделено и направлено отдельно от дела о покушении».

С выполнением этого постановления МГЖУ не спешило, его пришлось подтверждать еще 18 и 19 июня 1880 г. В постановлениях констатируется, что в дознании о Преображенском «содержатся «вполне установленные данные», по которым он обвиняется «в переезде и проживании по чужому виду»[158]158
  ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 36. Д. 295. Л. 75, 76, 77.


[Закрыть]
. За это Георгию грозила только административная высылка.

Вероятно, Слёзкин был одним из главных инициаторов передачи дознания о Преображенском через III отделение к Шуйскому, который расследовал дело «о преступном сообществе, стремящемся к ниспровержению существующего в Империи государственного и общественного строя». Из его донесений видно, как ему не хотелось, чтобы наказание Преображенского ограничилось бы лишь его административной высылкой.

В конце июня 1880 г. Слёзкин, «по соглашению с московским прокурором», отправил дознание о Георгии в Петербург, в III отделение. Оттуда 29 июня оно было препровождено петербургскому прокурору. Последний ответил 7 июля 1880 г., что он признал бы «более удобным» направить дознание о Преображенском «к разрешению в административном порядке». Прокурор писал, что к такому заключению он пришел «главным образом потому, что следствие, находящееся в производстве Члена палаты Шуйского, уже окончено и по обстоятельствам его едва ли признано будет возможным предать Преображенского суду»[159]159
  ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 36. Д. 295. Л. 132.


[Закрыть]
.

В III отделении 11 июля 1880 г. решено уже было «согласиться с мнением прокурора» С.-Петербурга и «дознание о Преображенском возвратить генерал-лейтенанту Слёзкину для направления в указанном прокурором порядке, но арест Лизы Дурново 6 июля 1880 г. отсрочил освобождение Георгия еще более чем на год».

Товарищ главного начальника III отделения свиты Его Величества генерал-майор Черевин 12 июля 1880 г. наложил резолюцию на предложение о возвращении дела Преображенского в Москву: «Надо подождать, не выплывет ли еще Преображенский по делу Дурново, Захарченко и др.» и признал «необходимым приостановить» отправку дознания Слёзкину. Его препроводили Черевину[160]160
  Там же. Л. 134–136.


[Закрыть]
.

1 ноября 1880 г. начальник C.-Петербургского ГЖУ генерал-майор Комаров, в чьем ведении находилось дело Лизы, сообщил в департамент полиции (с 6 августа 1880 г. вместо III отделения был создан департамент полиции, далее – ДП. – Е. Ж.), что дознание о Елизавете Дурново и других «ныне приводится к окончанию, и хотя при задержании Елизаветы Дурново в С.-Петербурге найдены были у ней подлинные документы Преображенского, но сам он, по неимению каких-либо данных, привлечению по тому дознанию не подлежит». 7 ноября директор ДП барон Велио препровождает в Москву Слёзкину дознание о Преображенском «для направления такового в порядке, указанном прокурором C.-Петербургской Судебной Палаты» и просит начальника МГЖУ «сделать распоряжение относительно и личности Преображенского».

Долго еще кочевало дело Георгия между разными инстанциями, а он томился в крепости. Слёзкин передал документы о нем Московскому прокурору 16 ноября 1880 г., тот 1 декабря представил их генерал-губернатору В. А. Долгорукову с заключением: «Я полагал бы возможным разрешить настоящее дело в порядке административном, выслав Преображенского в одну из отдаленных губерний России под надзор полиции».

11 декабря князь Долгоруков возвратил дело прокурору, согласившись с его заключением. 24 декабря 1880 г. прокурор Московской судебной палаты представляет дознание вместе с рапортом министру юстиции Д. Набокову с тем же заключением.

9 июля 1881 г. министр юстиции возвращает дознание и сообщает прокурору: «Я, по соглашению с Министром внутренних дел, признал возможным настоящее дело дальнейшим производством прекратить»[161]161
  ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 36. Д. 295. Л. 156–158.


[Закрыть]
.

20 июля 1881 г. прокурор Московской судебной палаты Гончаров довел это решение до сведения прокурора Московского окружного суда и просил объявить Преображенскому о прекращении дознания.

Предельно внимательные к «дознанию», чиновники «потеряли» самого Георгия. Слёзкин, который должен был сообщить ему об освобождении, сообщал 26 июля 1881 г. прокурору, что он «препровождал» Преображенского в III отделение в С-Петербург, но «где он сейчас находится, сведений в Московском ГЖУ нет»[162]162
  ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 36. Д. 296. Л. 8, 12–14, 16.


[Закрыть]
.

Георгия сослали не в Томскую, как пишут некоторые мемуаристы, а в Курскую губернию, к матери. Он был уже смертельно болен. От скоротечной чахотки, пишет В. Анзимиров, «через год он медленно, как чистая снежинка, упавшая с небес, растаял»[163]163
  Анзимиров В. Указ. соч. С. 13.


[Закрыть]
.

А. Я. Трупчинская писала, что умер он в 1881 г. На его могиле, говорит она, немногие друзья, бывшие в Курске, сделали на скромном кресте надпись: «Вот все, что осталось от Георгия Преображенского». Анна Яковлевна, попав в Курск в 1902 г. (ее выслали туда за участие в студенческой демонстрации. – Е. Ж.), долго искала его могилу, «расспрашивала у могильщиков, но найти не могла». Вероятно, он похоронен был не в Курске, а в селе Гремячке или Крупце, где жили его родные.

До своего ареста Лиля (друзья звали ее то Лизой, то Лилей) усиленно хлопотала об освобождении Георгия. Она обратилась за помощью к А. А. Александрову, адвокату, который поручился в июне 1879 г. за П. Соколова и того выпустили из-под стражи под залог в 500 руб. Он обещал ей «сделать все возможное», чтобы устроилась ее свадьба и для этого «готов был взять Преображенского на поруки». Лиза просила «похлопотать за Преображенского» и отца, но, вероятно, отклика у него эта просьба не нашла. Она наводила справки о состоянии его дела, добивалась свидания с ним, а когда его увезли в Петербург, поехала туда, по словам чиновников Петербургского ГЖУ, «с целью походатайствовать взять на поручительство с денежным залогом арестованного Георгия Николаева Преображенского, для чего имела при себе 3 400 руб.» Она везла с собой и его подлинные документы[164]164
  ГАРФ. Ф 109, 1880. 3 эксп. Д. 578. Ч. 1. Л. 28 об., 32.


[Закрыть]
.

Арестованная 6 июля 1880 г., Лиза сразу же, из дома предварительного заключения (там она находилась до перевода ее в Трубецкой бастион Петропавловской крепости 18 июля 1880 г.) пишет в Москву А. Александрову: «Простите, что я снова обращаюсь к вам и снова беспокою вас. Привыкши думать о вас, как о человеке, никогда не изменяющем данному слову, я не перестаю лелеять себя надеждой, что вы не откажетесь и теперь хлопотать за Преображенского и уже сообщила о вашей готовности взять его на поруки прокурору Шуйскому». Ответа от него еще не было получено. «Те 3 тысячи, которые я предназначала для взноса за Преображенского, были… отобраны у меня в секретном отделении и теперь не могут мне быть возвращены ни на какое употребление до моего освобождения… Следовательно, на вас падает обязанность поручиться за Преображенского».

Получив ответ Александрова, она пишет: «Не нахожу слов, как благодарить вас за ваше желание добра мне и моему жениху и за то, что вы откликнулись на мой призыв!» Она вспоминает его обещание «сделать все возможное» для осуществления ее свадьбы. «Но вот я в тюрьме, неужели о моем бедном Егорушке никто не будет хлопотать? Смилуйтесь, добрейший из людей! Пожалейте мое бедное любящее сердце!» Лиза просит Александрова узнать, «в каком положении дела Преображенского, в чем его обвиняют? – я положительно не знаю и не могу из тюрьмы навести справок. Что же касается до того, что за Преображенского можно поручиться смело, я даю вам честное слово, надеюсь, что этого для вас достаточно»[165]165
  ГАРФ. Ф 109, 1880. 3 эксп. Д. 578. Ч. 1. Л. 53–55.


[Закрыть]
.

Она просит адвоката, когда он будет в Питере, повидать Шуйского и самому узнать обо всем, а в Москве сходить в жандармское управление, чтобы узнать «о ходе московского дела Преображенского, он ведь был арестован в Москве». Лиза просит не жалеть денег: «Ваша деликатность насчет презренного металла меня приводит в смущение, прошу вас не церемониться»[166]166
  Там же. Л. 137–139.


[Закрыть]
.

В тех письмах, которые III отделение, а потом ДП отправляли Александрову (содержание их изложено теми, кто их читал перед отправкой. – Е. Ж.), Лиля то просила его через учительницу Надежду Александрову «достать у родителей денег для передачи родным Преображенского», то «помочь Преображенскому добиться свидания с матерью». Умоляла она и отца «похлопотать за Преображенского, устроить ей свиданиес Александровым. Петр Аполлонович, убитый горем, вероятно, никак не помог ей в этом – он хотел освободить из крепости ее, свою единственную дочь, а не того, кто был, по его мнению, одной из причин этого несчастья. Она обращается тогда к тете, Наталье Аполлоновне Шиманской: «Милая, дорогая, хорошая моя тетя, похлопочите, чтобы папа исполнил мою просьбу… Тетя, вы христианка, так именем Бога, которому вы неусыпно молитесь, я прошу вас: во-первых, беречь моих стариков, во-вторых, сделать все, чтобы отец исполнил мою просьбу. Отца прошу обо мне не хлопотать, я не хочу, чтобы за меня просили – не хочу!!! Еще раз прошу вас, тетя, похлопочите, чтобы тятя исполнил мою просьбу о Преображенском»[167]167
  Там же. Л. 50–52.


[Закрыть]
.

В день перевода Лили в Петропавловскую крепость (18 июля 1880 г.) заведующий арестантскими помещениями, «осматривая платье переведенных», отобрал у Дурново неоконченное письмо: «Дорогой Егорушка! Пишу тебе из Дома Предварительного Заключения, куда меня посадили, разумеется, не за убийство и не за воровство. Я просила поверенного…».

Нижние чины, наблюдавшие за политическими арестантами в здании Трубецкого бастиона, в тот же день нашли у Лизы книгу, в которой «замечены проколотыми буквы, составляющие: «Дурново тут, сообщите Преображенскому». Унтер-офицер в безграмотнейшем донесении сообщил название книги: «Вперед», роман, часть первая, страница 52. «На корешках книги – какая-то азбука»[168]168
  ГАРФ. Ф 109, 1880. 3 эксп. Д. 578. Ч. 1. Л. 230, 254.


[Закрыть]
. «Вскоре между ними, – пишет в своих воспоминаниях А. Я. Трупчинская (Лилией и Георгием. – Е. Ж.), – завязалась переписка, для чего была использована тюремная библиотека. Оба писали, главным образом, о деле и ни слова о связывающем их чувстве».

Такого, конечно же, не могло быть. Они ничего не знали друг о друге, хотя сидели в одном равелине. Лиза, возможно, могла расспросить отца о Преображенском. Петру Аполлоновичу Дурново отказов в прошении о свидании с дочерью не было, причем проходили они без свидетелей. А Георгий, вероятно, даже не знал об аресте Лизы, о чем говорит письмо его брата Виктора, воспитанника Белгородской духовной семинарии, полученное в крепости в феврале 1881 г.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации