Текст книги "Реквием по солнцу"

Рур и Шейн заглянули ей через плечо, несколько секунд рассматривали пластину, потом дружно покачали головами.

– Я тоже не понимаю, – заявил Шейн и вернулся к прерванному занятию. – И букв таких никогда прежде не видел. Похоже на какие-то каракули или цифры. Извините, Теофила.

– Иди сюда, Песочник, – позвала Эстен, не сводя глаз со стекла. – Ты знаешь, что здесь написано?

Омет положил инструменты и поспешно подошел к Эстен, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Он тоже заглянул ей через плечо, вдохнул и задержал дыхание.

Внутри полупрозрачного сияющего красного стекла он разглядел древние руны, которые прочитать не мог, но много раз видел на оригинальных документах. Пока король болгов не побывал в Яриме, никто не знал, что они означают. Рапсодия смогла их прочесть и написала перевод прямо на чертежах рядом с рунами.

Эта означала «красный».

Омет покачал головой и быстро вернулся к своему рабочему месту, где ученики-болги под руководством Шейна готовили красители, чтобы затем добавить их в пепел и песок, смешанные в огромных баках, стоящих рядом с печами.

Эстен несколько минут смотрела на непонятные символы, а потом пожала плечами. Затем она сравнила все оставшиеся контрольные образцы со сделанными ею цветными фриттами, и раз за разом появлялись новые символы – на всех, кроме последней.

– Ладно. Нечего тратить время на пустые рассуждения. Так, Рур, скажи рабочим, пусть ставят большие листы для каждого цвета, за исключением фиолетового. С ним нам еще не удалось разобраться. После отжига растолките их и приготовьте к плавлению.

– Растолочь? – удивленно переспросил Шейн. – Вы собираетесь что-то добавить в смесь? Эмаль?

Глаза Эстен сверкнули.

– Да, защитную глазурь, чтобы они стали прочнее. Мне прислали ее из Ярима – она в зеленых бочонках. К ним никто не должен прикасаться, кроме меня. Глазурь очень дорогая. А теперь займитесь делом. Я хочу, чтобы витраж был готов до возвращения короля.

Омет протер деревянную доску для разрезания стеклянных пластин, слегка присыпал ее мелом. Когда она стала такой же белой, как его руки, он взял банку с водой и слегка побрызгал на доску, а потом старательно вытер ее, чтобы поверхность стала идеально гладкой.

Подготовив доску, он взглянул на Эстен, дававшую указания мастерам, и тихонько вздохнул.

Он потянулся к компасу. При помощи этого прибора Эстен собиралась определить расположение оконных проемов, затем он должен будет обвести эти места красной краской, обозначив, где будут располагаться опоры и передние кромки.

Рука у него дрожала, и он пытался, но не мог сдержать свой ужас. К счастью, природа наградила Омета способностью напускать на себя равнодушный вид человека, которому ни до чего нет дела, однако страх все равно то и дело выглядывал наружу: он видел его в своих глазах, отражавшихся в стекле, чувствовал, как у него сохнет во рту, временами не мог выдавить из себя ни звука.

А еще у него постоянно дрожали руки.

«Интересно, заметила ли она? – думал он, наблюдая за тем, как хозяйка Гильдии Ворона разрезает огромные стеклянные пластины раскаленным докрасна резаком, а потом подравнивает их. – Сколько времени пройдет, прежде чем она догадается, что когда-то я был ее собственностью, жил, повинуясь ее воле, работал в ее мастерской и видел, как она отправляет в печи тела погибших мальчиков-рабов, а также являлся свидетелем других ее преступлений? »

Среди тысяч вопросов, мучивших Омета, на один он совершенно точно знал ответ – какая судьба его ждет, когда Эстен раскроет его тайну.

«Пожалуйста, пусть король вернется побыстрее», – молил Омет богов, надеясь, что они его услышат.

Он почувствовал взгляд черных глаз, буравивших его спину.

– Песочник, позови каменщиков, – коротко приказала Эстен. Пора сделать замеры каменных рам.

Омет, не оборачиваясь, кивнул, в очередной раз порадовавшись тому, что Шейн наградил его этим дурацким прозвищем, а Рур не отличается болтливостью. Ни тот, ни другой еще ни разу не произнесли вслух его настоящего имени. Он встал из-за рабочего стола, быстро вышел из комнаты и направился в сторону каменоломни, где работали каменщики.

Сначала он хотел предупредить Шейна и Рура, чтобы они опасались нового мастера, не произносили при ней его имени и постарались задержать работы до возвращения короля, но не смог этого сделать. За годы ученичества он узнал Эстен даже слишком хорошо, он видел, как она швыряла мальчишек, попытавшихся сбежать, в раскаленные печи или давала им такие поручения, что они либо неминуемо тонули, либо задыхались от дыма. В глубине души он понимал: если он заговорит вслух о своих страхах, это только ускорит его конец.

Омет знал то, что знали все, кому было известно имя Эстен.

Рано или поздно хозяйка гильдии узнает все тайны и секреты.

42

В созданной приливом пещере

ПРОШЛО НЕСКОЛЬКО дней, и Рапсодия, не имея возможности покинуть пещеру, установила определенный распорядок жизни в своей сырой клетке.

Она предприняла одну отчаянную попытку выплыть вместе с отливом, но лишь получила подтверждение тому, что и так знала: ей не преодолеть водоворота. Он мгновенно подхватил ее, и Рапсодии пришлось сражаться из последних сил, чтобы ее не утянуло на дно.

Значит, нужно искать другой выход.

Она понимала, что, кроме тепла, ей еще необходима вода. Высохнуть во время отлива было легко – связь со стихией огня каждый раз помогала ей согреться, и она пользовалась любой возможностью, чтобы прибегнуть к его помощи: сушила волосы и одежду, наслаждаясь теплом, пока снова не начинался прилив.

Найти воду оказалось труднее. С началом прилива она собирала немного пресной воды, скопившейся на потолке, но, чтобы утолить жажду, этого не хватало. И потому ей приходилось удовлетворяться кровью угрей, наводнявших пещеру после прилива. Она ела их сырыми, чтобы сохранить как можно больше жидкости. Время от времени ей удавалось поймать пару устриц, мелких рыбешек или морских ежей, которых течением заносило внутрь. После первых страшных дней ее уже не волновало, что она ест.

«Мы с тобой справимся», – обещала она своему нерожденному ребенку.

Она знала, что сделает все от себя зависящее, чтобы сдержать это обещание.

«Я Певица и Дающая Имя, – думала она, сидя на своем каменном уступе и глядя на медленно розовевшее серое небо. – А еще я твоя мать и потому должна говорить тебе правду».

Она закрыла глаза, вспомнив слова, которые произнес Эши в день, когда был зачат их ребенок.

«И что ты планируешь мне подарить?»

«Того, кто сможет составить тебе хорошую компанию во время утренних и вечерних молитв».

Сквозь сумрак, еще окутывавший горизонт, прорвался первый луч солнца. Рапсодия откашлялась, чувствуя, как першит в горле от соленой воды, и тихонько запела одну из древнейших молитв, песнь любви, обращенную к небу, которой лирингласы с незапамятных времен приветствуют начало нового дня.

Разрушив все ночные сны,

Благословляя горы робким светом,

Собрав все золото Земли,

Ты награждаешь нас рассветом.

С небес прольется гомон птичьих стай,

Священные включая фонари,

И мир волшебных звуков полон тайн,

Благословляешь ты приход зари.

Мы бесконечности твоей не знаем края,

Спешим встречать ее гонца приход,

И, пламя солнца разжигая,

Благословляешь ты восход!

— Не самая любимая моя молитва, – призналась она своему малышу, – но первая, которую пропела мне твоя бабушка. Мы будем учить их по порядку, и ты увидишь, как они связаны между собой.

Она все больше и больше разговаривала вслух со своим ребенком, единственным, кто вместе с ней был заключен в эту полную воды тюрьму. Малыш стал для нее той спасительной надеждой, что помогала выносить бесконечные приливы, голод и жажду.

Теперь, когда наступал прилив, Рапсодия больше не сражалась с ним, рассматривая эти часы как уроки, позволяющие ей услышать музыку моря. Плавая на спине, она различала пение волн: сначала оно было лишено слов, просто мелодия ревущего течения, врывающегося в ее темную пещеру. Она пыталась сосредоточиться на том, чтобы держаться на поверхности, зная, что ее дитя тоже плавает внутри нее.

«Если ты ничего не боишься в твоей маленькой, темной пещере, полной воды, я тоже должна быть храброй».

Как только ей удавалось прогнать страх, она начинала слышать музыку моря: песни, летящие в океан со всех берегов, которых он касался, маленькие фрагменты или длинные баллады. Большую часть этого времени Рапсодия проводила, прислушиваясь к песням матросов, голосам морских обитателей, поминальным молитвам тех, чьи родные стали добычей волн. Грустные, героические, славные и мистические, они представлялись ей прекрасной симфонией жизни и истории.

Они звучали для нее и ее ребенка.

«Как же тебе повезло, мой малыш, – подумала она однажды ночью, глядя на лунный свет, отражающийся от воды и переливающийся яркими серебристыми сполохами. – Ты уже познакомился с магией стихий: тебя освятило само море; огонь согревает нас, когда отступает вода; ветер поет свою бесконечную песнь, а укрывающая нас пещера – дитя Земли, она рождена огнем и остужена водой. Наступит день, и из тебя получится сильный Дающий Имя – если ты захочешь им стать».

Эти мысли помогали ей справляться с отчаянием.

По большей части.

* * *

Как-то днем она вдруг почувствовала, что слабеет, а горькие мысли затопили все ее существо, подобно тому как вода во время прилива заполняла собой ее пещеру. Рапсодия подняла голову и внезапно увидела, что на нее смотрят два ярких глаза, горящих на маленькой пушистой мордочке.

Она вздрогнула и прижалась к стене.

Животное тоже испугалось и тут же исчезло под водой.

Рапсодия поспешно вернулась к краю своего уступа, и из-под ног посыпался дождь мелких камней, которые тут же поглотил сердитый водоворот.

Рапсодия, словно завороженная, смотрела на темное тело, кружившееся на поверхности, сражаясь с водой. Потом выдра всплыла, она подталкивала носом кусок вулканической лавы, направляя его прочь из пещеры.

Прилив наступил ночью, и Рапсодия, как всегда, плавала, стараясь удержаться на поверхности, но в этот раз она не стала слушать песни моря, а принялась раздумывать над тем, как использовать то, что недавно увидела.

К тому моменту когда вода начала отступать, у нее появилась идея.

В течение нескольких часов Рапсодия занималась тем, что при помощи стрелы, вытащенной из пояса, отбивала от задней стены пещеры куски камня и складывала их в свою рубашку.

«Если мне удастся связать камни при помощи водорослей или своих волос, получится нечто вроде плота, – рассуждала она, стараясь не слишком обдирать пальцы об острые осколки. – Возможно, во время прилива я смогу ухватиться за него и выплыть из пещеры, а потом отлив вынесет меня вслед за собой. – Она погладила себя по животу и поправилась: – Он вынесет нас вслед за собой».

Каждый вечер во время отлива, если стояла ясная погода, Рапсодия ждала мгновения, когда пещеру зальет розовый свет, означающий, что скоро сядет солнце.

Даже больше, чем молитвы, посвященные рождению дня, Рапсодия любила вечернюю песнь, в которой она прощалась с солнцем и обещала, что будет ждать его восхода утром. В этой песни соединились два гимна: реквием заходящему солнцу, прощание с еще одним прошедшим днем – словно реквием у погребального костра, посвященный окончанию жизни, – и приветствие звездам, небесным хранителям лиринов.

«Я тебя не забуду, – прошептала Рапсодия, когда свет потускнел и исчез за горизонтом. – Прошу тебя, не забывай и ты меня».

Фраза показалась ей знакомой, она попыталась сообразить, где же слышала ее, и вспомнила – ей помогла нескончаемая песнь моря и прилива.

Эти простые слова произнесла бабушка Эши дракониха Элинсинос, обращаясь к своему любимому, Меритину-Исследователю, перед тем как он покинул ее владения и вернулся к своему королю Гвиллиаму с радостной вестью, что он обнаружил прекрасные земли, готовые принять беженцев с Серендаира и стать для них новым домом.

Он дал ей обещание и погиб по дороге назад.

Глядя на первую звезду, мерцающую на кобальтовом летнем небе чуть выше линии горизонта, Рапсодия размышляла о том, как стали бы развиваться события, если бы море не забрало Меритина и он вернулся бы к Элинсинос и своим детям, которых ему было не суждено увидеть.

«Все могло быть иначе», – думала она, по уже сложившейся привычке положив руку на живот.

Рапсодия вспомнила их детей – Мэнвин, провидицу Будущего, и двух ее безумных сестер, провидиц Прошлого и Настоящего. Первая погибла, а вторая вела тихую безобидную жизнь в аббатстве Сепульварты. Эдвин Гриффит, старший сын Энвин и Гвиллиама, отправился в добровольную ссылку на Гематрию, таинственный Остров Морских Магов. Ллаурон, отец Эши, затерялся во Времени и, став единым со стихиями, общается с ними в призрачной форме дракона. И Анборн. На глаза Рапсодии навернулись слезы: она вспомнила его изуродованное тело, лежащее в горящем лесу, – он лишился ног, спасая ее три года назад.

Печальная литания, рожденная из одного невыполненного обещания.

Обещания, данного Меритином.

Продолжая размышлять про Анборна, Рапсодия вспомнила, как они сидели у костра, а она пела ему песню, которую подарила ей мать.

«Красивая традиция. Ты уже выбрала песню для моего племянника или племянницы? »

«Еще нет. Я узнаю ее, когда придет время».

«Это песня моря, – подумала Рапсодия, – мелодия волн, постоянная и изменчивая, вечная и нескончаемая».

Как любовь.

Она касается всех царств земли, свободно перемещаясь по свету, где в каждом уголке у нее дом.

«Надеюсь, так же будет и с тобой».

Рапсодия вдруг подумала, что, наверное, какие-то из мелодий, напетых ей морем, являются бесконечными вибрациями, отправленными по ветру Меритином, что волны рассказывают о его любви к Элинсинос. И тогда Рапсодия решила обязательно выучить эти песни и непременно спеть их драконихе.

Последний розовый отблеск погас, но эта мысль согрела ее, и она вдруг поняла, как должна назвать своего ребенка – в честь погибшего путешественника, который был его прапрадедом, и в честь будущего отца.

– Если он согласится, неважно, кто ты будешь, мальчик или девочка, я назову тебя Меридион, – сказала она вслух, обращаясь к малышу. Она хотела, чтобы он первым услышал свое имя. – Меритин – это прошлое, Гвидион – настоящее, а ты, Меридион, станешь будущим, которое связано с обоими.

Ревущий голос океана подтвердил, что она приняла правильное решение. Остальной мир молчал.

43

Трэг, северное побережье

С ЮЖНОЙ ОКОНЕЧНОСТИ бухты, на берегу которой стояла базилика Воды, пожар начал распространяться на север, охватывая маленькие деревни и города, поля и леса, оставляя за собой тлеющие руины, над которыми еще долго поднимался горький дым Подземных Палат.

Филиды Гвинвуда отправили на побережье лесников, мужчин и женщин, обычно путешествовавших по лесам, сопровождая в качестве проводников пилигримов, которые пожелали пройти по Тропе Намерьенов – повторить путь, проделанный беженцами, представителями Первого флота, когда они прибыли в эти земли. Все лесники на время оставили свои обязанности, связанные с заботой о лесах, пытаясь остановить пожары и поджигателей, но эти люди всякий раз скрывались с места преступления. Впрочем, время от времени лесникам удавалось увидеть нескольких человек, которые выбирали заброшенные тропинки, ведущие к побережью. Они искали женщину с золотыми волосами – так они говорили, входя в какую-нибудь деревушку. Почти сразу же после этого все вокруг начинал пожирать черный огонь, не поддающийся обычным методам борьбы.

Жители деревень брали в руки оружие и выставляли стражу в надежде спастись от всепожирающего черного пламени. Нередко тут и там видели кузнецов с молотами в руках, которые днем и ночью патрулировали границы деревень или охраняли дороги.

Демон, вцепившийся в душу сенешаля, сначала наслаждался пламенем пожаров и черным дымом, окутавшим землю, но шли дни, женщину найти так и не удавалось, а кроме пепла и сожженных деревень, он ничего не видел.

«Мы должны отправиться в глубь континента, – настойчиво шептал голос в голове Майкла. – Или на юг, в порт Фаллон, где много дерева и много кораблей, где дома и люди. На этом пустынном побережье нет ничего, только жалкие деревушки с крытыми соломой домами, да крошечные городишки. Мне мало смертей. Зачем нужен огонь, если он не несет разрушений и не убивает? »

Сенешаль в отчаянии хватался за голову.

– Ты разве не понимаешь, что нас мало? – сердито спросил он демона, чувствуя, как тот весь подобрался от его оскорбительного тона. – У меня всего горстка людей. Побережье протянулось на сотни миль, вот почему нас еще не схватили. Это не Аргот, мы не обладаем здесь никакой властью.

«Пока».

Майкл огляделся по сторонам, надеясь увидеть признаки приближения баркасов. Вдалеке, в полумраке, над волнами мелькали тусклые огоньки.

Он сделал глубокий вдох, наслаждаясь запахом пожара, поглотившего Трэг, крошечную, продуваемую ветрами деревушку, самую северную на этом побережье.

– Я возвращаюсь на корабль, – равнодушно заявил он, быстро оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться в том, что никто из его людей не слышит, как он разговаривает сам с собой. – Я должен еще раз поговорить с Фароном: возможно, диск сказал что-нибудь новое в мое отсутствие.

Демон завопил от ярости:

«Ты мерзкий, проклятый глупец! Хватит идиотских поисков! Женщины больше нет, ты ее не найдешь. Пора предпринять следующий шаг. Нам следует либо плыть в Аргот, либо двигаться прочь от побережья Но мы больше не станем тратить время на бесплодные попытки ее найти».

– Я снова заявляю вам, милорд, что не вам принимать решение, – ответил сенешаль ледяным тоном. – Вы можете последовать за мной или покинуть мое тело, но командовать собой я вам не позволю. Если вы пожелаете перебраться в какого-нибудь кузнеца или портовую шлюху – дело ваше. Но если вы намерены остаться в теле сильного человека, вы прекратите свое брюзжание и немного поспите, пока мы возвращаемся на корабль.

Фарон поморщился, когда открылась дверь и свет фонаря обжег ему глаза.

Из темноты выступил сенешаль, он держал холщовый мешок, извивавшийся и корчившийся у него в руках, словно живой.

– Тебе сегодня повезло, Фарон, – сказал он, с трудом скрывая раздражение после разговора с демоном. – Рыбаки выловили несколько отличных угрей, именно таких, как ты любишь, – больших, с головами.

Подернутые молочной пленкой глаза диковинного двуполого существа загорелись от восторга. Сенешаль швырнул Фарону мешок, и тот упал рядом с импровизированным прудом с блестящей зеленой водой.

Фарон с отвращением уставился на мешок, посмотрел на свои маленькие руки, скрюченные и лишенные костей, потом перевел глаза на сенешаля и жалобно заскулил.

Майкл ответил ему холодным взглядом.

– Сам не можешь, верно? Тебе нужна моя помощь?

Фарон едва заметно кивнул, и смущение у него на лице сменилось тревогой.

Не говоря больше ни слова, сенешаль схватил мешок, дернул веревку и вытащил извивающихся угрей. Затем он оторвал им головы и, нарезав на узкие полоски, принялся кормить с ножа свое дитя.

Уничтожив всех угрей, Фарон насытился, и сенешаль погладил его по голове, а в следующее мгновение резким движением засунул пальцы в мягкие ткани его черепа.

– Где она? – завопил он, все глубже погружая в плоть Фарона свои руки, тут же окрасившиеся кровью.

Фарон задохнулся от страшной боли. Майкл не отступал.

– Скажи мне, Фарон, или, клянусь богами, я оторву тебе голову и съем твои глаза!

Существо с жалобными стонами извивалось в его руках.

Сенешаль ослабил метафизические связи и позволил своей сущности проникнуть сквозь образовавшиеся отверстия в череп своего ребенка.

– Покажи мне, Фарон, посмотри на диск и покажи мне, где она!

Тело Фарона напряглось и словно наполнилось новой жизнью. Майкл же, наоборот, как будто усох, лишь костлявые пальцы продолжали упрямо цепляться за голову Фарона.

Сенешаль посмотрел на фиолетовый диск. Сначала он видел лишь волны, ударяющиеся о скалистый берег. Но через несколько мгновений узнал треугольную тень, нависшую над морем.

Уступ, с которого упала Рапсодия.

Не особенно церемонясь, сенешаль разорвал связь с Фароном, оставив его корчиться от боли и истекать кровью. Когда в тело Майкла вернулась прежняя сила, он посмотрел на своего плачущего сына, но уже без прежней жалости, которая раньше так часто появлялась у него в глазах.

– Надеюсь, на сей раз ты не ошибся, Фарон, – с презрением бросил он. – Потому что, если я опять ее не найду, я швырну тебя в море. И вместо того, чтобы есть угрей, которых я тебе приношу, ты сам станешь для них кормом. Ты мне не нужен, если ты даже диск прочитать не можешь. И мне плевать, что ты мой сын!

Он вытер окровавленные руки о штаны и поднялся по лестнице на палубу.

></emphasis>

Рапсодия слушала, как море рассказывает ей историю о двух влюбленных, общавшихся друг с другом при помощи чайки и посланий в стеклянных бутылках, когда прилив принес в пещеру мертвое тело.

Она испуганно прижалась спиной к стене, стараясь оказаться от него как можно дальше. У покойника не было глаз, лицо превратилось в месиво от ударов об острые скалы. На полуобнаженном теле болтались обрывки рубашки, и, судя по цветам, он был из отряда Майкла.

«Он здесь. – Ужас наполнил сердце Рапсодии вместе с водой, заливающей пещеру. – Он меня нашел. Майкл меня нашел».

Через несколько мгновений она заставила себя успокоиться.

Ну хорошо, пусть это действительно солдат из отряда Майкла, но его тело провело в воде много времени, должно быть, столько же, сколько она прячется в пещере. Волны, наигравшись с ним, неохотно его отпустили, отправив на покой в пещеру. Тело распухло от воды, было все покрыто какими-то пятнами и вообще почти перестало походить на человеческое.

Вдруг оно зацепилось за скалу, а потом его подхватил водоворот и швырнул прямо к уступу, на котором сидела Рапсодия.

Она опустила голову, стараясь хоть как-то спастись от мерзкого запаха: сначала тело мертвого солдата пропиталось водой, потом его обожгло солнце, и теперь, после ударов о скалы у входа в пещеру, оно начало разваливаться на куски. На поверхности воды уже плавали ошметки кожи и волосы.

Рапсодия запаниковала, представив себе, что это значит.

Теперь этот труп станет ее товарищем по заключению. Когда пещера наполнится водой, он будет плавать вместе с ней, натыкаться на нее, превратившись в вечного пленника водоворота.

«Я должна немедленно отсюда выбраться», – в отчаянии подумала Рапсодия.

Она посмотрела на крошечный плотик из камней, которые вместо веревки связала своими длинными волосами, и подумала с отчаянием:

«Он еще не готов, он еще слишком маленький».

Снова бросив взгляд на тело, она представила себе, как через несколько часов оно будет вертеться рядом с ней, подхваченное безжалостным водоворотом, и внутри у нее все сжалось.

– Мне нужно отсюда выбраться, – сказала она вслух.

Может быть, это ее собственное сознание заполнило собой все пространство вокруг, но она явственно услышала внутренний голос, возможно свой, только более молодой:

«Нам нужно отсюда выбраться».

«Правильно, – молча согласилась с ним Рапсодия. – Дай мне еще одну ночь, а утром во время отлива мы попытаемся спастись».

У нее даже не было сил, чтобы подумать, ушел ли Майкл с побережья или еще продолжает ее искать.

44

ДОБРАВШИСЬ ДО ПОБЕРЕЖЬЯ, монархи уже не могли рассчитывать на радушный прием даже на самом захудалом постоялом дворе.

Их путешествие получилось отвратительным – оно не принесло успеха, к тому же оба ужасно устали. Они постоянно опаздывали: враг сжигал одно поселение за другим, от некоторых оставался только пепел, в других они натыкались на почерневшие остовы домов. В Трэге, самой северной деревушке, суровый ветер, давно считавшийся и лучшим другом, и самым страшным врагом, превратился в оружие разрушения. Ведомый мечом стихии воздуха, он нес искры огня все дальше, пожар стремительно охватывал дома, доки и причалы.

Именно возле одного такого дока и остановились Акмед и Эши, молча глядя на ужасающие разрушения.

Оба уже давно перестали бриться и мыться, их лица потемнели от грязи и копоти, вокруг губ залегли суровые складки. При обычных обстоятельствах никто не обратил бы внимания на двух неряшливых путешественников, но теперь их опережали слухи о людях, которые приходят в прибрежные города в поисках светловолосой женщины, а оставляют за собой огни пожарищ. Жители прибрежных поселений смотрели на них с угрюмой неприязнью.

– Теперь нам будет трудно сменить лошадей, – заметил Эши, когда они выехали на усыпанную пеплом рыночную площадь.

– Если здесь вообще остались лошади, – буркнул Акмед.

Однако кое-что тут уцелело. Продолжала работать соляная лавка: хотя ее стены изрядно закоптились, огонь пощадил крохотное строение. Рядом стояла почти не пострадавшая большая таверна с покрытой пеплом вывеской. Судя по всему, она тоже была открыта – ее двери регулярно распахивались, пропуская посетителей.

По вымощенной булыжником мостовой путешественники подошли к таверне, у входа в которую понуро жались к земле почерневшие от гари цветы. Возле вывески Эши неожиданно остановился и стер рукавом сажу, чтобы прочитать название и рассмотреть рисунок. В центре красовался роскошный шлем, вокруг него шла золоченая надпись. Эши еще раз протер вывеску рукавом и отступил на шаг. Надпись гласила: «Шляпа с пером».

– Это знак, – возбужденно прошептал он Акмеду. – Что?

– В Яриме мы с Рапсодией побывали в храме Мэнвин. Среди прочего прорицательница упоминала шляпу и перо.

Акмед оглянулся через плечо на троих мужчин, стоявших на пороге таверны и внимательно за ними наблюдавших.

– Что еще она сказала? – негромко спросил он. Эши посмотрел на мужчин и повернулся к ним боком, не желая делать их свидетелями предстоящего разговора.

– Она сказала, что Рапсодия не умрет, когда на свет появится мой ребенок, – запинаясь, произнес он. – Мы спрашивали ее именно об этом.

Лицо Акмеда сохраняло невозмутимость.

– Что-нибудь еще?

– Да. Она сказала, что Рапсодия должна остерегаться Прошлого. Дословно пророчество звучало так: «Оно стремится добраться до тебя, оно стремится тебе помочь. Оно хочет уничтожить тебя». И еще она назвала Прошлое «охотником, не знающим устали, стойким защитником или мстительным врагом».

Акмед сердито фыркнул:

– И ты говоришь мне об этом только сейчас?

– Нам показалось, что ее слова не имели смысла. Она также посоветовала, какие блюда следует отведать в местной таверне и какие подарки привезти детям Стивена.

Акмед посмотрел на дверь.

– Она рассуждает, как хорошая хозяйка постоялого двора. Быть может, я навещу ее и предложу переселиться в Илорк.

Эши взял его за локоть.

– Подожди, – быстро проговорил он. – Она сделала еще одно пророчество.

Король болгов наклонился поближе к нему, и Эши продолжил:

Давным-давно обещание дано,

Давным-давно имя произнесено,

Давным-давно голос смолк,

Уплати тройной свой долг.

– Рапсодия поняла, что Мэнвин имела в виду? – поинтересовался Акмед.

– Нет, но я много размышлял над этими словами во время нашего путешествия. Я вижу смысл лишь в словах «обещание дано». Много лет назад Рапсодия сказала, что ее вынудили дать слово жестокому, злобному мерзавцу, чтобы он пощадил ребенка. Я думаю, речь идет о сенешале, которого мы ищем, о том человеке, которого ты называешь Зловонное Дыхание.

Акмед лишь кивнул в ответ.

– Давай попробуем расспросить посетителей таверны, – устало предложил Эши. – Это последний из прибрежных городов. Если здесь ее никто не видел, я не знаю, где еще искать.

– Сомневаюсь, что они видели Рапсодию, но зато можно не сомневаться: с Майклом они уже успели познакомиться, – угрюмо заметил Акмед, показывая на сгоревшие дома.

Они протиснулись сквозь уже успевшую собраться толпу горожан и вошли в таверну. Тощий бородатый человек с повадками моряка преградил им дорогу.

– Чем могу вам помочь?

– Нам нужна еда, – ответил Акмед, окидывая таверну внимательным взглядом.

– А также эль и свежие лошади, – добавил Эши.

– Ну, лошадей тут нет, – покачал головой мужчина. – Они необходимы лесникам Гэвина, которые борются с пожарами и ищут поджигателей. – Не сводя глаз с непрошеных гостей, он крикнул хозяину: – Эй, Барни! Посетители.

Стоявший у стойки молодой парень жестом предложил им подойти поближе.

– Так что вы хотите, господа?

– Поужинать и что-нибудь выпить, – ответил Акмед. – Мы не привередливы, если только речь не идет о баранине. Если у вас нет ничего, кроме баранины, подайте эль и хлеб.

– У меня есть только хлеб, эль и жидкий суп из капусты. – Хозяин поставил на стойку две кружки. – У нас возникли проблемы… как вы, наверно, заметили.

Путешественники кивнули.

– До пожара кто-нибудь расспрашивал вас о женщине? Хозяин переглянулся со стоящим у двери тощим мужчиной.

– Приходили трое. Они были одеты почти как вы.

– Вы знаете, куда они направились дальше? Хозяин пожал плечами:

– Но вы можете спросить Старого Барни, возможно, он знает. Он скоро сюда придет.

– Старый Барни? Твой отец? Хозяин рассмеялся:

– Вижу, вы, господа, редко заходите в таверны.

– И не сосчитать, сколько я выпил в заведениях, подобных твоему. – В голосе Эши послышалось раздражение. – Что ты имел в виду?

– А разве вы не заметили, что всех владельцев таверн называют Барни?

Акмед пожал плечами:

– До тех пор пока хозяин не забывает подливать мне эль, я не спрашиваю его имени. Если знакомство с ним не делает выпивку дешевле, мне наплевать, как его зовут.

Улыбка хозяина стала натянутой.

Это древняя традиция, старая легенда. Она возникла еще на другой земле.

– В самом деле? – заинтересовался Эши, давая дракону побольше воли, чтобы он смог оценить собеседника. Он сразу понял, что тот не является намерьеном, впрочем, как и все остальные посетители, напряженно прислушивавшиеся к их разговору. Казалось, им нужен только повод, чтобы обнажить клинки. – Не расскажете ли вы нам эту легенду?

Хозяин вздохнул.

– Тут особенно нечего рассказывать. В старых землях, далеко за морем, хозяин таверны по имени Барни услышал то, что ему не следовало знать. Такая опасность грозит любому из нас: пьяные языки развязываются легко, и многие, видя приветливое лицо хозяина, не могут удержаться и выкладывают все свои грешки и секреты, особенно после нескольких пинт эля. Но тому Барни особенно не повезло, поскольку он оказался единственным слушателем чрезвычайно влиятельного господина, который проболтался и выдал ужасную тайну. Потом, когда господин протрезвел, он нанял лучшего убийцу, сообщил ему название города и имя жертвы – хозяин таверны Барни, – заплатил ему кругленькую сумму и попросил отправить несчастного Барни в преисподнюю. Поскольку господин оказался в таверне случайно, он не запомнил ее названия, но оба решили, что найти заведение будет совсем не трудно. Убийца прибыл в город и стал осторожно расспрашивать жителей – ну, примерно как вы. – Хозяин приподнял бровь, вытер стойку и продолжал: – Он всем задавал один и тот же вопрос: где ему найти таверну, владельца которой зовут Барни? И получил три различных ответа. Тогда он прошел еще несколько кварталов и продолжил свои расспросы – и узнал названия еще четырех таверн, принадлежащих людям по имени Барни. Очевидно, настоящему Барни сообщили, что его разыскивают, и он принял меры предосторожности. Все владельцы решили, что они должны взять одно и то же имя, чтобы их товарищ не заплатил жизнью за излишнюю болтливость пьяного господина. С тех пор это стало традицией. Она распространилась по всей старой земле, которая уже давно находится на дне моря. И теперь, когда кто-нибудь открывает таверну, а такое происходит достаточно часто, он начинает называть себя Барни.