Текст книги "След черного волка"

Лютава открыла глаза так резко, что он от неожиданности отшатнулся; она подскочила, а Красовит безотчетно вновь подался ближе и схватил ее за руки. Лютава рванулась, но он держал крепко. Тогда она вдруг замерла и расслабилась, будто по-настоящему очнулась только сейчас.

– Пусти! – выдохнула она.

Красовит выпустил ее и разогнулся. Только сейчас он заметил, что на ней нет пояса, и сердце оборвалось. Да Лютаву ли он нашел? Или русалка морочит?

– Вы откуда здесь? – Она огляделась.

– Да тебя ищем, будто гриб какой! Весь лес обшарили! Как ты, девка, в такую глушь загуляла-то?

Лютава снова вздрогнула и лихорадочно огляделась.

– А где… – начала она. – Не видали…

И заметила ржаной сноп, на котором почти лежала. Отшатнулась, осмотрела его, осторожно провела рукой по влажным колосьям. Коснулась пояса, которым тот был перевязан.

– От что! – Тут и Красовит сообразил, что казалось ему таким странным. – Ты в небе, что ли, сноп нажала? Везде еще зеленя́, а у тебя рожь спелая! Там, в Занебесье, к солнышку поближе, потеплее, видать, все доспевает раньше.

– В небе… Ой! – Лютава медленно закрыла лицо руками.

Даже при воспоминании о вчерашнем ее пробирала дрожь и все перед глазами снова начинало нестись и кружиться.

Наконец она открыла глаза и протянула Красовиту руку, чтобы поднял.

– И сноп возьмите, – кивнула она отрокам. – Только несите осторожно, чтобы ни колоска не выронить.

Она попыталась сделать шаг, но застонала: болела каждая косточка, ныл шрам под коленом. Красовит вздохнул и взял ее на руки. Лютава привалилась головой к его плечу и закрыла глаза. Она была так измучена, что ее волновало лишь одно: как бы поменьше шевелиться самой.

* * *

В Щедроводье Лютава велела нести сноп в овин. Потом выпроводила всех. Постояла, глядя на свою добычу. Получилось, не получилось? Раздобыла она невесту для Мысляты и мать будущей ведуньи, новой Лесавы, или Навь обманула ее, подсунула невесть что?

Но гадать без толку. Лютава проверила, на месте ли мешочек с кудесами, мысленно призвала кудов быть наготове и, собравшись с духом, развязала узел пояса на снопе.

Сноп рассыпался колосьями… и пропал. Вместо него на земляном полу овина лежала девушка среднего роста, с довольно миловидным скуластым лицом и тонкими бровями. Русые волосы разметались, а сорочка и понева были те же, в которых Честиша-Росалинка несколько лет назад отправилась с матерью на сенокос.

Ореховые глаза ее были открыты и в изумлении смотрели на Лютаву.

– Ай! – от неожиданности вскрикнули они одновременно одинаково хриплыми голосами.

И тут дверь овина распахнулась и внутрь влетели человек пять-шесть Любомовых родичей с бабой Твердомой во главе. Лютава велела всем уйти, да и боязно было присутствовать при сотворении чаровных хитростей, но любопытно, поэтому все сторожили под дверью. А услышав два голоса там, куда вошла одна девушка со снопом, кто-то от испуга не удержался на ногах, упал на другого, тот – на дверь…

– Росал… – начала изумленная Озарка.

Лютава метнулась к ней и зажала рот ладонью.

– Молчи! – прикрикнула она на ошалевшую бабу. – Звать ее – Честобожа. Тех, у кого она была, при ней больше называть нельзя. Никогда. Поняли?

Все закивали.

– А если еще раз их помянете, Честиша ваша вновь в лес уйдет – и тогда уж никакого ей спасенья не будет.

Охающие женщины повели Честишу в баню. Озарка рыдала и причитала, а остальные торопились поскорее очистить возвращенную из леса, а заодно и посмотреть, не отрос ли у нее за это время хвост или еще чего такое. Лютава собиралась с ними, но сперва зашла к Твердоме за чистой сорочкой.

Возле избы ее ждал Лютомер.

– Ну, как ты, жива? – Он обнял ее, но Лютава вдруг вскрикнула.

– Ой! Больно, – пояснила она в ответ на изумленный взгляд. – И спина чешется.

– Кто ж тебя бил?

– Леший и бил. Сейчас схожу в баню, авось полегчает.

Они вошли в избу, Лютава направилась к укладке, на которой стоял короб с ее пожитками.

– Покажи, что там у тебя? – Лютомер подошел сзади. – Сильно досталось?

Лютава стянула сорочку со спины.

Лютомер протяжно просвистел.

– Все так худо? – спросила она, думая, что вся в синяках.

– Пес твою мать…

По голосу брата она поняла, что все не просто худо, а совсем худо.

Лютомер медленно поднял руку и погладил ее по спине.

– В баню ты, родная, не пойдешь… – задумчиво пробормотал он.

По спине Лютавы, вдоль всего позвоночника, тянулась темная полоса. А когда Лютомер к ней прикоснулся, то ощутил мягкие и в то же время упругие волоски.

– Что такое? – Лютава завела руку назад, осторожно коснулась своей спины… и замерла от неожиданности, обнаружив нечто такое, чего там быть никак не должно.

Вместо гладкой девичьей кожи она наткнулась на волчью шерсть. Вдоль хребта – от шеи до пояса и чуть ниже.

Леший все же успел отомстить ей за похищение невесты. Другая от его прикосновения навек превратилась бы в зверя и пополнила лесные стада, но в Лютаве он смог лишь пробудить глубоко запрятанную природу волчицы, и без того жившей в ней. Но теперь звериный дух вышел наружу.

Онемев, Лютава села на лавку. Уж чего только она не повидала за последний год, но это… Даже у Лютомера не имелось никаких внешних признаков его оборотничества. А у нее теперь есть…

От потрясения ее зазнобило. Лютомер сел рядом, обнял ее и прижал к себе, пытаясь унять дрожь.

– Это что же мне теперь… на весь век? – стуча зубами, еле выговорила она.

– Или до замужества. Как водится.

– Ох, матушка! – Лютава закрыла глаза и уткнулась ему в шею, чтобы не видеть белого света. – Да кто же на мне женится? Кто серую волчицу в жены возьмет?

– Кому на роду написано, тот и возьмет! – Лютомер немного пришел в себя и усмехнулся. – Вот и посмотрим, кому смелости хватит. А трусливый зять мне даром не нужен!

Глава 11

Наверное, даже мать, волхва Чернава, не ждала возвращения Ярко с таким нетерпением, как его двоюродный брат Доброслав. Честолюбивый и упорный, сын покойного Святомера не собирался уступать двоюродному брату власть над вятичами и знал, что многие из рода и округи его поддержат. У обоих молодых наследников были свои сторонники: Ярко был сыном старшего брата, Доброслав – младшего; но Ярко моложе и до сих пор числился в отроках, а Доброслав – уже зрелый муж, отец пятерых детей. Но все сходились в одном: жить без князя более невозможно. Не позднее окончания жатвы тот должен быть провозглашен.

Если сейчас Ярко привезет жену – угрянскую княжну, то их права уравняются. Доброслав не собирался отказываться от борьбы, но понимал, что она станет труднее. Поэтому, едва заслышав, что на Упе видны лодьи и это, должно быть, Ярко воротился, он чуть не бегом кинулся к реке.

Близился вечер, над рекой ягодным румянцем горел закат, бросая такие же красноватые отблески на синюю воду Упы. «Словно огонь под водой», – мимоходом подумал Доброслав.

Да, это они. Доброслав напряженно оглядывал лодьи, выискивая женщин. Но не нашел ни одной. В поездку Ярко брал свою сестру Гордяну, чтобы обменять, как водится, одну невесту на другую. Гордяны с ним больше не было, а значит, хотя бы в одном посольство достигло цели: князь угрян согласился принять ее в род. А стало быть, должен был дать другую невесту взамен. Но где же она?

Купала уже осталась позади, настала горячая пора сенокоса, а вечерами старики обходили делянки ржи, проверяя: не поспела ли где? Приближалась жатва, и лишнего времени ни у кого не было. Тем не менее Ярко привез новости столь важные – в чем бы они ни состояли, – что в тот же вечер, когда начало темнеть, народ потянулся к площадке городца.

Закат отгорел, небо налилось густой синевой, на которой лишь кое-где лежали белые мазки облаков, освещенных последними каплями света; отражаясь в реке, небо принимало черничный оттенок. Вернувшись с лугов, ополоснувшись, переменив рубаху и наскоро поев, жители Гостилова собирались на мысу перед обчинами. Все хотели услышать, как Ярко съездил. После целого дня работы люди устали, но никто не мог потратить на разговоры день сенокоса. Посередине развели костер и говорили при свете огня.

Среди женщин стояла и молодая Святкина вдова, Семислава, одетая в белую «горевую сряду». Поверх убруса она еще набросила большой белый платок, будто хотела отгородиться от мира живых. Доброслав сам послал жену зайти к ней по пути к городцу. Теперь она редко показывалась на людях, хотя и продолжала жить на богатом Святкином дворе. С ней там хозяйничала Божехна – младшая жена Святомера, но куда старше Семиславы по годам, мать троих почти взрослых сыновей, каждому из которых теперь что-то причиталось из отцова наследства. Семислава же, не имея детей, могла распоряжаться только своим приданым, а все остальное принадлежало Доброславу, который был обязан выделить долю младшим братьям. Но кому достанется главное наследство Святомера – жена и княжий стол?

Доброслав не спешил делить отцово добро и не рушил налаженное хозяйство Семиславы. Сам часто навещал ее, осведомлялся, все ли благополучно. Он знал: среди людей ходят разговоры. Не было смысла и пытаться сохранить в тайне его влечение к молодой мачехе, и он следил лишь за тем, чтобы не дать повода упрекнуть его поступки. Он всегда был с Семиславой вежлив, приветлив и почтителен. Даже жена, Борилада, лишь вздыхала порой, но и сама думала: не так уж плохо, если они с сестрой в конце концов окажутся в одном доме…

Но нынешний случай был так важен и для Семиславы тоже, что ей нельзя было отсиживаться у себя. Смерть мужа и неизвестность будущего изменили ее: если раньше она держалась уверенно и даже задорно, то теперь была тиха, молчалива и говорила только со своей сестрой. Серебряные заушницы с лучами зерни, стеклянные бусы она спрятала в укладки и ходила лишь с одним проволочным колечком на правом виске. Раньше она не боялась Чернавы и могла посматривать на нее свысока, но гибель Святомера переменила и это. Теперь они обе стали вдовами, но Чернава была старше и годами, и положением в роду. Семислава знала: у старухи хватило бы влияния отправить ее в Навь с покойным мужем. И если та этого не сделала, то лишь потому, что думала о сыне…

Стоя среди мужчин и с нетерпением притоптывая, Доброслав часто посматривал на отцову вдову. Сейчас решится судьба их обоих. Если Ярко высватал себе угрянскую княжну, то Семислава ему уже не понадобится: нельзя иметь двух столь знатных жен. И по прошествии «печального» года сам он, Доброслав, сможет взять Семиславу за себя. Он – другое дело: брак с ее сестрой давал ему преимущественное право перед всеми прочими женихами. То, что много лет было пустой мечтой, теперь могло стать явью.

А ведь Семислава должна была с самого начала достаться ему! Даже семь лет спустя обида и досада прорывались сквозь привычную сыновнюю почтительность. Сестры были очень схожи, но Борилада казалась тенью сестры. То же миловидное лицо, голубые глаза, золотистые брови. Но не было того огня, живости, силы духа, ощущаемой даже на расстоянии.

Зато теперь, когда Семислава овдовела и погасла, сходство между сестрами усилилось.

Наконец появился Ярко в сопровождении матери и родичей, которые ездили с ним. Взглянув на их замкнутые лица, Доброслав не удержался и вновь посмотрел на Семиславу: она тревожно теребила кисть пояса.

– Будьте живы, родичи! – первым приветствовал приехавших Доброслав. – Хорош ли был ваш путь, не стряслось ли какой беды?

Ярко вышел к костру. Доброслав видел, что тот не спешит начать свою речь, и это рождало в нем надежду.

– Спасибо за привет! – Живорад, брат Чернавы, первым поклонился. – Съездили мы без беды и новости привезли важные.

– Так будьте милостивы, не томите народ! – искренне попросил Доброслав. – Люди и от работы к вечернему времени устали, и новостей ваших заждались. Что, будем мы с Вершиславом угрянским сватами? Отдают вам его дочь?

– Вершислава угрянского деды призвали! – Начеслав значительно показал в землю. – Теперь сидит у них сын его старший, Лютомер.

По толпе пробежало оживление, послышались возгласы. Лютомера Вершиславича здесь знали: многие видели его прошлым летом на Зуше, где собиралась вятичская рать для похода.

А Семислава, стоявшая с опущенным лицом, полуприкрытым краями белого вдовьего платка, вдруг вскинула глаза и впилась взглядом в говорившего. Дрожащие отсветы пламени не давали как следует разглядеть ее, но Доброслав видел, что она взволнована. Сорвать бы этот черно-багровый покров тьмы, заглянуть ей в глаза: что в них? Испуг? Ненависть?

Она тоже знала, о ком идет речь. Прошлым летом Лютомер ее саму взял в заложницы и после отпустил, хотя мало кто верил, что он на это решится.

Опомнившись и взяв себя в руки, Семислава вновь опустила лицо, заслонила краем платка. Но Доброслав видел: это имя и сейчас, через год, взволновало ее. Вспомнились ходившие тогда разговоры: много дней молодая княгиня находилась в руках угрянского оборотня, злые языки болтали, что-де родит княгиня теперь волчонка… Князь Святомер тогда света белого не видел, дожидаясь ее возвращения, задержал выступление рати в поход. Многие говорили, что из-за этой задержки поход и сложился неудачно. И самому Святомеру принес смерть.

– Ведаете вы, люди, что ездили мы с князем молодым, Ярогневом Рудомеровичем, на Угру, где князь угрянский нам дочь свою в жены отдать обещал, – заговорил Живорад.

Доброслав отметил, что обещание было более чем условное. Это он, будучи на Угре, похитил двух дочерей князя Вершины и привез сюда, надеясь выдать за своих братьев. Но Лютомер исхитрился забрать назад обеих. И его обещание выдать сестру Молинку за Ярко оказалось ложью. Помня об этом, Доброслав надеялся, что Ярко и в этот год останется с пустыми руками.

Но случившегося на самом деле он никак предвидеть не мог. Девушка, с которой Ярко обручился прошлым летом, исчезла: угряне уверяли, что ее унес Летучий Змей. Но здесь никто в это не верил: вятичи лишь хмыкали, переглядывались, крутили головой. Видать, угряне сватов получше нас нашли, вот и рассказывают басни…

Однако Лютава, старшая из сестер Лютомера, все еще находилась при нем. И он отказался отдать ее в жены Ярко.

– Другого жениха нам угряне предпочли, – рассказывал Живорад. – Воеводу смолянского. Прислан тот воевода Зимобором строить городец на нижней Угре, сажать там засаду. А зачем городец, зачем засада – вы уж сами думайте, вятичи.

Люди загудели, послышались возгласы.

– А где же сестра твоя, Ярко? – крикнул старый Берисвет. – Ты ж ее увез за Лютомера отдавать. Взял он ее?

– Взял для своего брата меньшого, – ответил Начеслав. – Себе вдову Святкину просил, да мы не так глупы! Вдову князя нашего – волку угрянскому!

– Тише, гостиловцы! – Доброслав поднял руку и вышел вперед. – Дайте я скажу!

Люди притихли.

– Угряне – смолянского князя данники, ибо они – от корня Крива, кривичского рода. Буде задумают зло – мы себя защитить сумеем. Но у них есть князья, что городцы ставят и полки собирают. А у вятичей нет. Так что же, Ярко, остался ты без жены?

Он прямо взглянул на своего соперника, и тот вспыхнул.

– Не надо мне жены угрянского рода, волчьей крови. Веры Лютомеру – что волку лесному. Я другую жену возьму.

– Какую же?

– Вдову стрыя моего, – Ярко показал на Семиславу.

Еще весной мать предлагала ему это. Тогда он отказался, мечтая о Молинке. Но мечты обманули – его прежняя любовь теперь недостижима. Осталось ему одно утешение: на утренней заре вглядываться в золотой багрянец неба, пытаясь угадать там ее сияющее лицо.

А самому придется жить на земле. И последовать совету мудрой матери.

Доброслав ожидал этого, но все же слегка переменился в лице.

Семислава медленно подняла голову и устремила на Ярко долгий взгляд. Но он смотрел не на нее, а на Доброслава, хорошо понимая, с кем ему придется побороться за свое право.

– Уж слишком уверенно ты распоряжаешься чужой вдовой, когда у покойного остались родные сыновья. – Доброслав покачал головой и выдавил усмешку. – Семислава Будогостевна – вдова моего отца и к тому же сестра моей жены. Если у нее и будет новый муж, то это буду я. Или тот, кто высватает ее у меня.

– Зачем ей у тебя совета просить – она сама над собой вольна! – возразил Живорад. – Она не полонянка какая – жена рода знатного, взята честно, с уговором и приданым. Сама себе госпожа теперь.

– Давайте-ка у нее самой спросим, люди добрые, – подала голос Чернава, – за кого ей идти угодно. За сына моего, князя вятичей законного, или за пасынка своего, что от ее меньшой сестры уже пятерых детей имеет.

Все повернулись и посмотрели на Семиславу. Она лишь крепче сжала края верхнего платка, будто хотела спрятаться от этой сотни глаз.

– Добра твоя судьба, Будогостевна! – усмехнулся старик Берисвет. – Едва овдоветь успела, а уже два таких жениха, один другого краше! И молоды, и удалы, и родом знатны, и с мужем покойным в близком родстве. Будь я бабой, прям и не знал бы, на кого глянуть!

Гостиловцы засмеялись, давая Семиславе небольшую передышку. Берисвет был прав: мало какой вдове достаются два таких жениха. Но на лице Семиславы не отражалось ни капли радости.

– Выбирай, что разум подскажет! – продолжала Чернава. – Только подумай: не опозоришь ли ты мужа покойного, если на его место его же сына возьмешь?

– А чем братанич лучше? – возразил Доброслав. – Мне наследство отца, мне и жена его. Он ведь, когда сватать ехал, для меня ее и назначил.

– У тебя уже есть дети. Если родятся у Будогостевны чада от тебя – они будут у тебя младшими. А пошлют ей удельницы сына от Ярко – это будет старший сын князя вятичей.

– Не томи народ, Будогостевна! – крикнул Берисвет. – Кого выбираешь?

Семислава глубоко вздохнула и склонила голову перед Доброславом:

– Прости… сынок. Мать Чернава правду сказала. Если родятся у меня дети от тебя, это будут твои младшие дети. А меня отпускал отец за князя вятичей. Хотел, чтобы его внуки вятичами правили. И коли приходится мне выбирать… я пойду за того, у кого мой сын будет старшим.

Она повернулась к Ярко и поклонилась ему. Склонила голову, выражая покорность, но никто бы не подумал, что она рада своей участи.

Народ загомонил. Доброслав побледнел и шагнул ближе к ней.

– Ты пойдешь замуж за… отрока! – с досадой и гневом воскликнул он. – Ведь Ярко моложе тебя!

– Годами молод, да разумом стар! – заговорила родня Чернавы.

– Ты возьмешь в мужья парня, от которого сбежали уже две знатные невесты! – в негодовании продолжал Доброслав.

– Видать, не понравилось что! – захохотали теперь уже его родичи с материнской стороны.

– Плохо плясал на Купалу!

– Маловатый, видать, у него… венок оказался!

– Да ладно вам, баба не девка – сама молодца и научит… венки плести.

– Всяк своим родом силен! – крикнула Чернава. – Мой муж Рудомер был старше Святомера, а стало быть, и сын мой – старше братьев. Князь – всему роду отец, и ты, – она гневно взглянула на Доброслава, – брату еще поклонишься!

– Недоброй долей ты, мать, его наделила! – ответил Доброслав. – Одну невесту у него Огненный Змей унес. Того гляди, другую Кощей унесет. А вместе с нею – и всего рода вятичей счастье!

– Я уж свое счастье удержать сумею! – бросил ему Ярко и пошел прочь с горы.

На свою невесту он даже не глянул. Семислава стояла, как белая береза, среди расходящихся гостиловцев, обеими руками сжимая края покрывала. Сестра Боряша приобняла ее и повела домой. Семислава не плакала, но, глядя на ее лицо, всякий скорее подумал бы, что она сейчас дала согласие не на свадьбу, а собралась вслед за покойным мужем на тот свет.

* * *

Люди разошлись, но огней нигде не зажигали – сразу улеглись спать, хотя, наверное, не в одной и не в двух избах в темноте еще долго не смолкали разговоры. Доброслав вошел к себе и присел в темноте у стола. Жены не было: она провожала Семиславу, и Доброслав не звал ее с собой, надеясь потом узнать, что молодая вдова думает обо всем этом на самом деле.

Дети уже были уложены, челядины посапывали на полатях, а кое-кто и на дощатом полу возле холодной печки-каменки, но хозяин даже не думал спать. В первой схватке Доброслав потерпел поражение, но не собирался с ним мириться. Это еще не свадьба и даже не обручение. Не может быть, чтобы Семислава хотела выйти за Ярко, и никто из видевших ее этим вечером так бы не подумал. Когда восемь лет назад ее привезли, Ярко не было еще и двенадцати! Едва порточки надел и носился с мальчишками босиком по берегу, когда она, Семислава, стала молодухой и княгиней.

Доброслав и сейчас уже знал: младшему брату он не уступит. Ни Семиславу, ни княжий стол. Старший сын Святомера был храбр и честолюбив, но не безрассуден и знал: за оружие надо хвататься, только если все другие пути ни к чему не привели. Он не побоялся бы пойти на открытую схватку с двоюродным братом – своей родни и дружины хватит, – но понимал: за раздор в роду чуры его не похвалят и удачи не дадут. Если не сейчас, то после придется за все платить – детьми и внуками своими.

Даже и не будь Семислава так дорога ему, он все равно бился бы за вдову отца, потому что ее рука – средство мирно взойти на отцов стол. А Ярко ничем не заслужил ни того ни другого.

Если бы никакой Семиславы тут вовсе не было, если бы княгиня Святомера пожелала уйти в Закрадье вместе с ним, то Доброслав принял бы рог прямо на поминальном пиру. Старшинство возраста и своя семья дали бы ему полное преимущество перед двоюродным братом. На миг Доброслав пожалел, что Семислава не легла со Святомером на ту же краду. Тогда он уже был бы князем, и ему было бы легче вспоминать ее как мертвую, чем видеть женой Ярко. А вот если она вновь станет княгиней, но с кем-то другим, то для Доброслава и его детей все будет кончено: от Ярко у нее родятся дети, которые и унаследуют стол вятичей. А он по-прежнему будет видеть ее каждый день, вновь – принадлежащей другому, и уже навсегда.

Да разве Ярко ее достоин? В негодовании Доброслав ударил кулаком по столу. Мальчишка! Умный оборотень, угрянский князь Лютомер, не пожелал взять его в зятья. У Доброслава не было причин любить Лютомера, но он верил, что тому многое открыто. И если тот не пожелал родниться с Ярко, обманом увез свою сестру и не стал брать в жены Гордяну – для этого есть причины.

О чем это обмолвился толстяк Начеслав? Что Лютомер сам сватался к Семиславе?

В первый миг Доброслав был так поражен этой мыслью, что невольно поднялся на ноги, будто с высоты было лучше видно. Уж не потому ли Лютомер от Гордяны отказался: и год назад, и сейчас?

А как Семислава взволновалась, когда упомянули имя Лютомера! Только слепой не понял бы: сын Велеса значил для нее больше обоих здешних женихов. Боялась она его или… наоборот? Как и год назад, Доброслав ощущал возмущение и ревность при мысли о том, что угрянский волк тоже зарится на гостиловскую лебедь, но сейчас впервые подумал, что она… может быть, и сама не прочь. Раньше он не мог думать так дурно о жене своего отца. Но теперь, когда Семислава невестой Ярко, охотно допускал, что она глядит в другую сторону. Если окажется, что красивая вдова высокого рода предпочитает угрянского князя, чего тут удивительного? Тем более что Семислава и сама ходит в Навь…

Нет, это невозможно! Доброслав снова сел, пытаясь успокоиться. И в то же время где-то в глубине души затеплилась некая мысль, еще неясная. Лютомер хочет получить Семиславу, а значит, не хочет, чтобы она досталась Ярко. Он, Доброслав, тоже этого не хочет… вот уже основания для некоего соглашения… В Лютомере он может найти союзника для борьбы если не за Семиславу, то за власть над вятичами. И если в обмен угрянский оборотень захочет эту женщину…

Доброслав еще не знал, сможет ли заплатить такую цену. Но мысль об этом была как искра далекого костра в темном лесу. Если уж он не может получить ее сам, пусть бы лучше она вовсе исчезла, чем стала женой Ярко. А исчезнуть Семислава может по-разному…

* * *

За два-три дня Доброслав привел мысли в порядок, но не сразу выбрал случай поговорить с Семиславой. Весь день гостиловцы проводили на покосе, и там Доброслав часто видел молодую вдову, но подойти не мог: кругом были люди. А родичи Чернавы и Ярко теперь куда пристальнее следили, чтобы пасынок держался от мачехи подальше. Пока Семислава оставалась свободной, никто не мог запретить ей разговаривать с мужем родной сестры, но Доброслав стремился к осторожности. Чернава умна и проницательна, к тому же ворожит: если дать ей хоть один повод заподозрить, что он не смирился с выбором Семиславы, то все дело может пропасть.

Через день он хотел вечером наведаться к ней, но на Святкином дворе перед избой столкнулся с Ярко и Живорадом.

– Невесту зашел проведать? – осведомился Доброслав.

– Я-то – невесту. А ты чего здесь ищешь? – Ярко встал, загораживая от него дверь, и упер руки в бока.

Он был ниже ростом, и ему стоило труда не смотреть на долговязого, к тому же старшего брата снизу вверх. Но теперь, когда Семислава приняла его сватовство и родичи признали ее выбор, он стал чувствовать себя куда увереннее.

– А я – жену… мою, – Доброслав кивнул на избу.

Вошли они вместе. Семислава сидела с сестрой Боряшей и двумя ее детьми: четырехлетним Годиной и самой младшей, годовалой Светлашкой, которую особенно любила. Спустившись по ступенькам, Доброслав поклонился и встал у двери. Ярко прошел к женщинам и тоже поклонился.

– Прислала меня матушка. – Он с неудовольствием обернулся к Доброславу, вовсе не желая, чтобы тот слушал разговор, но не имея права его выгнать. – Спрашивает о здоровье и желает знать, когда обручение готовить.

– Матушке Чернаве от меня спасибо, что заботится. – Семислава встала и поклонилась в ответ, держа на руках племянницу. – А обручение – на следующий год, на Купалу. Как минет год моего вдовства, тогда буду обручаться. Как же раньше?

– Род вятичей не может еще год быть без князя, – возразил Живорад. – А князь не может быть в отроках. Сама должна понимать. Свадьбу на дожиночных пирах нужно справить, не позднее.

– Огневается муж мой на том свете, если я так скоро забуду его! – Семислава нахмурилась.

– Ты с мертвым мужем разлучена по обычаю. – Живорад покосился на Доброслава, который и исполнил тот обряд. – Он не придет за тобой. На зажинках сделаем обручение, на дожинках – свадьбу. Такова воля княгини Чернавы и князя молодого Ярогнева.

И Ярко важно кивнул.

Было ясно, что откладывать больше нельзя. Доброслав понимал: если он не хочет уступить, нужно что-то делать, и немедленно. Мелькали безумные мысли: похитить ее… увезти отсюда подальше… Но если он похитит вдову отца, назначенную в жены другому, то рассорится не менее чем с половиной родни. Племя вятичей окажется расколото на две части, брат пойдет с топором на брата… И это сейчас, когда с юга напирают хазары и Русский каганат, а на западе смолянский князь уже ставит городец с засадой прямо на межах! О них сложат длинные сказы, но имя его будет проклято навеки.

На другой день Доброслав послал вечером жену к Семиславе, велев не возвращаться домой, пока не позовет. А когда совсем стемнело, пошел за ней сам.

Когда он тихо отворил дверь и спустился в темноту, обе женщины уже дремали.

– Ну что – нет тут жениха какого? – вполголоса осведомился Доброслав.

– Никого нет. – Боряша встала. – Пойдем домой? Как дети – угомонились?

Младшая дочь, которую она опять принесла с собой, спала на лежанке Семиславы.

– Погоди.

Доброслав подошел к Семиславе. Она встала и посмотрела на него.

– Прости, – сказала она, понимая, о чем он на самом деле хочет с ней поговорить. – Хоть право свояка за тобой, но мне о моих детях думать нужно.

– Неужели хочется тебе за Ярко идти? – Доброслав плохо различал ее лицо в полутьме, но знал его настолько хорошо, что лишь от одного ощущения, что она так близко, почти забыл свои замыслы. – За отрока? Ты ж его мальчишкой помнишь, от горшка два вершка!

Семислава невольно улыбнулась. Когда ее привезли, она была уже статной пятнадцатилетней девушкой, а Ярко, и так невысокий, в одиннадцать лет был совсем мал и едва доставал ей до плеча. Они и сейчас были одного роста.

– Хочется? Кто спрашивает, чего мне хочется? Раз уж такова моя доля – вдовой горькой остаться…

– Я спрашиваю! – Доброслав подался к ней и наклонился, пытаясь заглянуть в глаза.

Семислава невольно отстранилась, но не могла отойти: позади нее была лавка со спящей девочкой.

– Чего тебе хочется? – повторил он. – Чего тебе-то для счастья надобно?

– Для счастья? – Семислава усмехнулась, будто не верила, что эта птица существует на белом свете. – Улететь!

Она обогнула свояка, вышла на середину избы и развела руки. В полутьме она, в белой вдовьей одежде, так походила на лебедя, что у Доброслава захватило дух.

Обычно вдова обрезает волосы, срезая с ними память о прошлом, и выходит опять замуж не ранее, чем косы отрастут, чтобы напитать ее силой для новой жизни. Но стричь Святкину вдову Чернава не стала – поберегла ее силу для сына. И сейчас Доброслав увидел в полутьме легкий проблеск этой силы – будто лунный луч за тучей. Лада не умерла в ней, только заснула…

– Улететь в Занебесье, от земли подальше, к солнышку поближе, – проговорила Семислава, будто пропела. – Отдал меня отец за мужа старого – моего желания не спросил. Теперь вот отдают за отрока юного – а куда мне деваться? Нету мне на свете ровнюшки, не будет и счастья.

Семислава опустила руки.

– Есть для тебя еще один жених, – помолчав, напомнил Доброслав.

Борьба его была жестокой, но короткой. Почему-то ему пришла на память собственная мать, княгиня Доброслава. Она умерла до женитьбы Святомера на Семиславе и никогда ее не видела, но сейчас Доброслав откуда-то хорошо знал, что сказала бы его мать, мудрая и справедливая женщина, обо всех этих делах. Нет, она не должна умереть со старым мужем, эта лебединая дева, в которой нашла себе земной приют сама богиня Лада. Богиня не допустит, чтобы эта красота была приневолена к нежеланному браку, угасла в тоске. Пусть летит в поднебесье, куда ей Лада путь укажет.

– Еще один? – Семислава обернулась.

– Видали мы тебе ровнюшку. Того, кто за тобой, лебедью, в небо чистое ясным соколом взмыл. Неужели забыла?

Семислава сделала несколько шагов и отвернулась, прикоснулась к убрусу, будто хотела натянуть пониже на лицо.

– Князь угрянский, Лютомер, сватался за тебя, – продолжал Доброслав. За эти дни он успел поговорить с Живорадом и Начеславом и выяснил все подробности о неудачных переговорах с угрянами. – Он тебе по всему пара: и родом, и годами, и хитростью волховной. И у него нет жены. С ним ты станешь княгиней, и дети твои у отца будут старшими. Хочешь за него идти?

– Ты потешаешься надо мной, что ли? – Семислава наконец обернулась, в голосе ее звенел сдерживаемый гнев. – За Лютомера мне идти?