Электронная библиотека » Елизавета Дворецкая » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Дочери Волхова"


  • Текст добавлен: 21 августа 2015, 18:30


Автор книги: Елизавета Дворецкая


Жанр: Исторические любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Дочери Волхова
Елизавета Дворецкая

© Елизавета Дворецкая, 2015


Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru


Ладога, 25-й год по изгнанию варягов

Часть первая
Змей из моря

С вершины Дивинца поднимался столб дыма, хорошо видный в ясный весенний день. Это означало, что по Волхову идут от моря варяжские корабли – первые в это лето. Приближался к концу месяц березень, и Домагость, ладожский старейшина и хозяин самого крупного в нынешней Ладоге гостиного двора, так рано их не ждал. Но приплыли, так приплыли.

С мыса над устьем Ладожки было хорошо видно широкий Волхов внизу и лодьи на нем. Первым весенним гостем оказался старый знакомый – Вестмар Лис. Домагость сразу узнал его, увидев на носу передней снеки рослого, довольно худощавого мужчину лет тридцати пяти, со светлыми волосами, заплетенными в косу, светлой бородкой, в широких штанах, крашенных корнем марены и когда-то темно-красных, а теперь несколько вылинявших, синей рубахе и лисьей безрукавке мехом наружу. Крашеную одежду надел – ведь в приличное место едет. Приятели шутили, что Вестмар носит лисью шкурку, чтобы ловчее вести свои торговые дела. На груди у него красовалась железная гривна с двумя подвесками в виде молоточков, которые называются «торсхаммер» и которые так любят уроженцы Земли Свеев. В этот раз с Вестмаром пришло аж три корабля – то ли разбогател за прошедший год, то ли нашел новых товарищей.

Наметанным глазом Домагость оценил сложенный груз: тюки, обернутые от морской воды тюленьими шкурами, бочонки – видимо, соль. На тюках, бочонках, просто на днище сидели, плотно прижавшись друг к другу, десятка два женщин – все молодые, одетые в потрепанные рубахи, серые и грязно-черные. Надо думать, пленниц везет на продажу. Значит, собрался не до Ладоги и обратно в Варяжское море, а дальше, на Волжский путь. Вестмар Лис был одним из немногих, кто решался изредка отправляться в те края – до Булгарской земли. Потому и людей так много вел с собой – меньшим числом слишком опасно. Обычно варяжские торговые гости являлись в Ладогу, обменивали свои товары на местные и в то же лето отправлялись обратно, чтобы успеть с ладожскими мехами и медами попасть в какие-нибудь вики11
  Вик – открытое торгово-ремесленное поселение в балтийском регионе.


[Закрыть]
при Варяжском море, где на этот товар была хорошая цена.

Когда Вестмар сошел на берег, Домагость уже ждал на мостках, ведущих от воды до гостиного двора, по привычке засунув пальцы за пояс и широко расставив ноги, как истинный хозяин этой земли. Возле него стояли сыновья, ради такого случая бросившие работу: Доброня и Братоня, оба прямо из кузни, в передниках из бычьей кожи, а еще Велем и даже тринадцатилетний Витошка, младший. За спиной толпились пять или шесть челядинов, готовых помочь с переноской груза. И позади всех, поодаль, перед дверью дома, собрались Домагостевы женщины – жена, дочери и челядинки. Прибытие первого гостя в году – всегда событие, всегда радость для людей, полгода не видевших новых лиц. Весь свободный от работы народ, привлеченный дымом над Дивинцом и видом идущих кораблей, бежал отовсюду – посмотреть, кто приехал, что привез.

– Хейль ду, Вестмар – Домагость приветственно поднял руку. За полтора века совместного проживания ладожане настолько свыклись и сроднились с варягами, что даже малые дети здесь могли связать несколько слов на северном языке, а уж в семействе Домагостя легко объяснялись даже челядины. – Привет тебе! Порадовал ты нас, мы еще и ждать не начали. Хорошо ли добрался?

– Поздорову ли, Домагаст Витонещич? – в ответ по-словенски выговорил Вестмар. Он довольно хорошо знал словенскую речь, хотя некоторые звуки ему не давались. – Рад видеть тебя живым и довольным. Если я первый, то у тебя есть место? У меня в этот раз много людей, а еще рабыни. Я надолго задерживаться не хочу, но если у вас еще холодно по ночам, то нужно найти им место под крышей. Это все молодые женщины, и мне хотелось бы довезти их живыми и по возможности здоровыми. Они и так ослаблены, их захватили давно и уже больше месяца возят по морю: сначала в Хейдабьюр, потом на Бьёрко.

– А что так – цены не давали? – Домагость окинул взглядом головы пленниц.

Люди Вестмара тем временем начали понемногу переносить груз с кораблей на берег, челядины Домагостя покатили бочонки по мосткам к клети.

– В Хейдабьюре, говорят, с прошлого лета очень низкие цены на рабов, их из Бретланда привозили очень много. Иггвальд конунг не стал продавать их там и привез на Бьёрко, а там боги послали ему меня. Мы сторговались очень выгодно: полмарки за каждую сейчас и еще полмарки – когда продам и вернусь. Я не мог упустить такой удобный случай. Но теперь мне придется везти их на Олкогу22
  Олкога – скандинавское название Волги, возможно, они считали ее и Оку за одно.


[Закрыть]
. Хорошо еще, уговорил Фасти Лысого и Хольма Фрисландского поехать со мной. Иначе у меня не хватило бы людей для такой поездки. А что тут у вас? Как ваши соседи? Твой родич с озера Ильмерь33
  Поскольку название озера Ильмень происходит от угро-финского «ильмари», что значит «небесное», первоначальная форма славянского названия, вероятно, была Ильмерь.


[Закрыть]
еще не провозгласил себя конунгом?

– Да кто ж ему даст?

Следом за Вестмаром с корабля спустились два парня, на вид лет шестнадцати-семнадцати, и остановились за спиной варяга – оба в простой некрашеной одежде, один в вязаной шапочке, другой в войлочной. Лица их с едва пробившимся юношеским пушком выражали скрытое недоумение и надменную замкнутость – как у простачков с хутора, впервые оказавшихся среди множества незнакомых людей и боящихся ударить лицом в грязь.

– Да это никак твои сыновья? – с улыбкой заметил Домагость, окинув юнцов любопытным взглядом.

Вестмар оглянулся.

– Нет, это сыновья моей сестры, – с кислым видом ответил он. – Младшие. Старший унаследует усадьбу, а этих двоих она хочет пристроить к торговому делу и попросила меня взять их с собой. Их зовут Свейн и Стейн, сыновья Бергфинна. Если не запомнишь, кто какой, не беда.

– Свеньша и Стеньша, стало быть! – Домагость усмехнулся. – Ну, это нам запомнить не мудрено, у меня самого шурь Свеньша, Синибернов сын. Дивляна! – закричал он, обернувшись к дому, и призывно взмахнул рукой.


Возле двери дома стояли две девушки, с любопытством разглядывая гостей. Всякий понял бы, что это родные сестры, погодки или около того, в самой поре, что называется, маков цвет. У обеих были золотисто-рыжие волосы, мягкие, густые и пышные, с задорными и милыми кудряшками на висках и надо лбом. Старшая, Яромила, повыше ростом, могла считаться настоящей красавицей, так что дух захватывало при взгляде на ее белое лицо с правильными чертами, красивый нос с легкой горбинкой, тонкие брови с маленьким надломом, оттеняющие голубые глаза. При этом сразу было видно, что она умна, обладает ровным нравом и умеет со всеми ладить. На весенних девичьих праздниках она уже лет пять была единодушно избираема Лелей, а на Ярилиных днях водила девичьи «круги» и запевала песни во славу весенних богов. В нарядно вышитой светлой рубашке из беленого льна, с пышным венком на золотисто-рыжих волосах, она выглядела истинной Солнцедевой. Вестмар однажды обмолвился, что на булгарских торгах смело просил бы за такую красавицу столько серебра, сколько она сама весит, и непременно получил бы. Милорада, мать девушек, скривила губы, подумав, не обидеться ли на такую «похвалу», но Домагость только хмыкнул: привыкнув оценивать людей, особенно женщин, как возможный товар, Вестмар Лис дал Яромиле наивысшую цену.

На зов отца подошла ее младшая сестра. Однако и при виде нее Вестмар невольно приосанился и даже провел пальцами по усам.

– О, Диви… лин! – Вестмар попытался правильно выговорить ее имя, но получилось не очень, и он продолжил на родном языке: – С каждой весной она становится все красивее. Удивительно, что еще никто ее от вас не увез, – но я очень рад этому.

Девушка поклонилась, пряча улыбку. К этой весне Дивляне исполнилось шестнадцать лет, и, по мнению ладожан и заезжих гостей, она мало чем уступала старшей сестре. Со светло-рыжими волосами и белым лицом, на котором, однако, по весне появлялось немного веснушек, с яркими серыми глазами, небольшим прямым носом, подвижная, веселая, она всегда будто искрилась радостью и жизнелюбием, и мать в детстве называла ее «искорка моя». Даже то, что Дивляна была невелика ростом, делало ее облик еще более драгоценным, словно золотой перстень, который хоть и мал, но дорого стоит. Сообразительная и бойкая, она не робела многочисленных торговых гостей, среди которых прошла вся ее жизнь, но умела оберегать свое достоинство. И то сказать: среди ладожских дев никого не нашлось бы выше родом, чем дочери Домагостя. Прадедом их, ни много ни мало, был ильмерский князь Гостивит, а дед Витонег стал первым ладожским старейшиной после изгнания руси44
  Русь – морские дружины из Средней Швеции, промышлявшие и торговлей, и разбоем.


[Закрыть]
, и он же вел словенские дружины, сбросившие в Нево-озеро Люта Кровавого и его людей.

– Возьми этих двоих, отведи в дом, – велел Домагость, показывая ей на племянников Вестмара. – Это сестричи его.

– И пусть они не устраиваются на лавках с таким видом, будто уже умирают, а готовят места для всех моих людей, – напутствовал их Вестмар. – Да уж, случись мне их продавать, я бы много не выручил… – пробурчал он себе под нос.

Дивляна засмеялась, бросив лукавый взгляд на двух юных гостей, имевших растерянный и довольно глупый вид. Они много слышали об этом вике – Альдейгье55
  Альдейгья – скандинавское название Ладоги.


[Закрыть]
, которую на морях называли Воротами Серебра. Однако вид поселения их разочаровал: ничто здесь не говорило о легендарных богатствах, уже более ста лет протекающих этим путем с Севера на Восток и обратно. От подножия мыса, где они находились, в поле зрения попадало не более десятка строений, из них большим был только гостиный двор, а остальные – обычные срубные жилища, беспорядочно разбросанные на возвышенной части берега среди проток и обрывистых склонов, которые сами по себе служили поселению неплохой защитой. Здесь же впадала в Волхов небольшая темная речка, заросшая болотной травой и кустами. Между избами, на заросших пустырях, кое-где виднелись черные полоски свежевскопанных огородов, паслись козы, привязанные к колышкам. Лежали у воды рыбачьи челны, сушились сети, на кустах у малой речки сохли выстиранные рубахи и порты.

– Этот вик такой маленький? – с разочарованием спросил у девушки парень в вязаной шапочке. – А мы слышали, что он из крупнейших на Восточном пути.

– Это еще не все, – ответила девушка. – Здесь только мы да Братомеровичи, да Синиберновичи и Вологор с семейством, все наше сродье, а там дальше тоже люди живут. – Она показала вдоль берега Волхова. – На несколько верст еще… ну, на целый «роздых», по-вашему. Здесь много людей. Правда, не так много, как при свеях, когда тут сидел Лют Кровавый и дань собирал. Зато теперь мы сами себе хозяева и дани никому не платим.

– Зато теперь нет дороги по Восточному пути, – пробурчал парень в войлочной шапочке. – Раньше, при свеях, серебро текло рекой, а теперь… Дядя говорил, что люди, которые живут вдоль Восточного пути, враждуют между собой и все норовят собрать как можно больше с проезжающих торговцев, а то еще и ограбить! Только наш дядя Вестмар может ездить здесь, потому что у него хватает ума договориться со всеми и достаточно сил, чтобы защитить свой товар.

– У нас не ограбят! – заверила Дивляна. – До порогов целыми доедете, а там уж мы не в ответе, там с Вышеслава словенского спрашивайте, если что… Вы что же, думали, серебро легко добывается?


Гостиный двор стоял довольно близко от берега, в окружении клетей для товаров, кузницы, бани и прочего в этом роде. Пройдя через пристройку-сени, племянники Вестмара Лиса оказались в доме, напомнившем родной Свеаланд – здесь были ряды столбов, подпиравших кровлю, но стены из бревен. Земляной пол покрывали широкие деревянные плахи, а вместо открытого очага, привычного для северян, в середине располагалась печь из камней и глины, окруженная небольшими деревянными переборками – сушить обувь.

Но долго разговаривать с гостями Дивляне было некогда – мать позвала ее, и она убежала, – только пышная рыжая коса мелькнула. У Домагостевой жены Милорады теперь хватало заботы – надо было сразу накормить почти сотню человек, включая пленниц. Спешно послав двух челядинов на Волхов – купить у рыбаков побольше рыбы, – обеих старших дочерей она увела в клеть осматривать припасы. Хлеба весной не было почти совсем, а остатки Милорада берегла для поминаний Навьей Седмицы, зато еще имелась подвядшая репа и сколько угодно кислой капусты.

– Не знаю, скажут свинью резать – будет мясо, – рассуждала она. – Витошка! Беги к отцу, спроси, свинью резать? А ты, Велем, возьми вот репу да неси на берег – Вестмар просил женщин накормить побыстрее, а то боится, не дотянут. Скажи, если есть совсем слабые, молока ведро дам.


Велем, или Велемысл, если полностью, третий сын Домагостя, тут же взвалил на плечи мешок репы и пошел на берег, куда свеи уже вывели пленниц. В двадцать один год Велем был рослым, сильным, и отец полагался на его помощь и разумение во всех своих делах: и когда зимой ездил по чудинским поселкам, скупая меха, мед и воск для перепродажи варяжским гостям, и когда летом принимал этих гостей в Ладоге. В свободное время Велем помогал старшим братьям в кузнице и вообще не чурался никакой работы. При этом он был очень общительным, разговорчивым, дружелюбным и бойким, порой даже излишне шумным, и уже лет пять избирался вожаком всех ладожских парней – баяльником, как это называлось. Зимой он возглавлял ватагу, которая, по старому обычаю, до весны отправлялась в лес добывать меха, и сам не раз ходил на медведя. Из этих схваток Велем вынес несколько шрамов на плечах и даже на лбу, отчего у него правая бровь была попорчена, но он не смущался и не боялся, что девки любить не будут. Любили его за удаль и веселость, да и лицом он был не так чтобы красавец, но довольно хорош: с правильными чертами, по-мужски грубоватыми. Русые волосы, с таким же рыжеватым отливом, как у сестер, только темнее, расчесанные на прямой пробор, красиво лежали над высоким широким лбом, который указывал на присутствие в его жилах части варяжской крови, на лбу и щеках темнело несколько оспинок, оставшихся от перенесенной в детстве болезни. Короче, третий сын у Домагостя получился хоть куда, и все в Ладоге были уверены, что со временем он займет одно из первых мест среди ладожской старейшины.

 
Ты пчела ли, моя пчелынька,
Ты пчела ли моя белая,
По чисту полю полетывала,
Ко сырой земле прикладывалась,
 

– пел Велем по дороге, и тяжесть мешка ничуть ему не мешала. Ясный весенний день, радость и воодушевление от приезда гостей, нарушившего скуку каждодневного существования, собственная молодая удаль – этого было довольно, чтобы петь.

На берегу уже дымил костер. Двое или трое варягов, оставленные Вестмаром для присмотра за пленницами, развели огонь и повесили над ним большой черный котел с водой. Велем опустил рядом мешок, и один из варягов знаком предложил ближайшим пленницам приняться за чистку, для чего вручил им два тупых ножа с короткими лезвиями и деревянными черенками. Пленницы покорно взялись за работу.

Велем окинул их любопытным взглядом. Все рабыни были молоды – само собой, старух не повезли бы через три моря, поскольку плата за них не оправдает прокорм в пути, – и одеты в почти одинаковые рубахи тускло-черного и серого цвета. Изможденные лица выражали покорность и смирение. Никто не плакал, не рвался, никого не нужно было связывать. Впрочем, с привезенными издалека пленниками почти всегда так. Они уже смирились со своей участью, а бежать им здесь некуда.

Почти у всех оказались короткие волосы – не длиннее чем до плеч. У некоторых на головах были грязные повязки и покрывала, но по тому, как плотно они прилегали к головам, делалось ясно, что косы под ними не скрываются. «Это что же – вдовы?» – подумал Велем. Вдовы обрезают волосы после смерти мужа и выходят снова замуж не раньше, чем отрастут косы. Но где варяги набрали сразу столько молодых вдов? «Да нет, – сам себя поправил сообразительный Велем, – тут дело ясное!». Эти женщины стали вдовами после того, как разбойные морские дружины пришли на их землю, поубивали всех мужчин, а их жен, оставшихся без защиты, полонили.

– Как у вас дела? – весело расспрашивал его один из торговых гостей, невысокий и лысый, – видимо, это и был Фасти. – Еще не выбрали себе конунга?

– Да зачем нам конунг? – Велем улыбнулся. – Мы и сами как-нибудь. Сестру мою позапрошлой осенью замуж выдали в Дубовик – теперь там у нас родня, от нас поклонитесь, вас и приютят.

– А у тебя много сестер осталось?

– В девках три.

– Значит, хватит еще на три города, – посчитал Фасти. – А когда кончатся сестры, как же мы поедем дальше?

– Вот с этим. – Велем показал на меч у пояса варяга. – Говорят, этим ключом все двери отпираются.

Он хотел спросить, откуда привезли этих странных женщин, но мать позвала его, и пришлось спешить на зов.

 
Ко сырой земле, к зелену лужку,
Да ко цветику ко лазореву!
 

– доносилось до костра.

Забот Домагостевым домочадцам хватало: приехавших надо было разместить, перенести товар, устроить под крышей то, что боится дождя, приготовить на всех еду. На костре возле двора челядины Грач и Ворон опаливали свиную тушу – несло горелой щетиной. Пробежала Дивляна с лукошком яиц; увидев Яромилу с ведерком молока, Велем взял у сестры ношу и глазами спросил, куда нести.

 
Вы цветочки ли, мои цветики,
Цветы алые, лазоревые,
Вы голубые, бело-розовые!
 

– пел Велем, проходя мимо берега. От костра уже несло запахом вареной рыбы.

 
Да вы души ли красны девушки,
Да вы ступайте во зеленый лес гулять,
Да вы поймайте белу рыбу да на воде,
 

– Эй! Бьела риба! – весело окликнул его кто-то.

Велем обернулся. Его звал второй варяг, который вместе с Фасти присматривал за пленницами. В руке он держал старую деревянную ложку – потемневшую, обгрызенную, да еще и треснувшую по всей длине – и при этом смотрел на ложку, висевшую на поясе у Велема – новенькую, из липового дерева, промасленную льняным маслом, приятного золотистого цвета. Тот сам ее вырезал на днях – руки у него с детства росли как надо – и украсил черенок узором-плетенкой. Варяг улыбнулся и жестом показал, что хотел бы эту ложку получить. Видимо, он был здесь в первый раз и сомневался, что его поймут.

Кивнув, Велем спросил по-варяжски:

– Что дашь?

Он думал, что ему предложат какую-нибудь ерунду: пуговицу или гребешок подешевле, да и то только потому, что обед уже готов, а хлебать нечем. Ладожским девушкам он резал ложечки за поцелуй – а что еще она стоит, ложка-то? Но с варягом он целоваться не станет, как ни проси! Подумав об этом, Велем ухмыльнулся. Варяг похлопал себя по поясу и бокам, отыскивая, что бы предложить в обмен, а Фасти вдруг потянул его за рукав и показал куда-то вправо от костра.

– Вот, если хочешь, ее возьми. Насовсем возьми. Выходишь – будет твоя.

В стороне от костра прямо на земле лежала одна из молодых пленниц. Еще две сидели рядом, сжав пальцы, и шептали что-то, не поднимая глаз, а третья, молоденькая, держала ее за руку, свободной ладошкой утирая слезы. Лежащая была неподвижна и вообще не слишком походила на живую. Велем подошел поближе, пригляделся. Вроде бы еще молодая… во всяком случае, тощая, все кости торчат, а лицо под слоем грязи толком и не разглядеть… Он наклонился пониже и уловил тяжелый запах запекшейся крови.

– Она что, ранена? – Велем повернулся к варягам.

Никаких ран или повязок на лежащей видно не было.

– Да нет. – Фасти пожал плечами. – Когда Вестмар их покупал, она выглядела вполне здоровой. У нее, видно, что-то женское. Это не заразно, не бойся. Но мы ее не довезем, она скоро умрет. Забирай: если сумеешь вылечить, то получишь молодую красивую рабыню за стоимость деревянной ложки. Это очень выгодная сделка, можешь мне поверить! – Варяг заулыбался. – В Бьёрко такая обычно стоит марку серебром, а в Серкланде – марок двадцать пять-тридцать! Клянусь Ньёрдом!

Велем еще раз посмотрел на девушку. Исхудалая, грязная, на вид все равно что мертвая, она и правда стоила едва ли больше этой ложки, да пожалуй, и того меньше, потому что ложкой еще два года можно пользоваться, а пленница, скорее всего, до вечера не доживет. Но если доживет…

Ладога – не Шелковые страны, молодая рабыня здесь стоит два сорока куниц или две коровы. Но Велем не отличался жадностью, ему просто стало жалко девушку. Ведь помрет и никто о ней не пожалеет. Вручив варягу свою ложку, он поднял пленницу на руки. Она, казалось, совсем ничего не весила, и, едва он стронул ее с места, в нос ударил тяжелый запах крови. Ладоням сразу стало мокро и липко. Почти весь подол ее рубахи оказался в крови, но на грязно-черном сукне ее почти не было видно.

Одна из товарок, сидевших рядом, пошевелилась, сказала что-то, сделала движение, будто хотела задержать, и не сразу выпустила безвольную руку подруги. Слезы из ее глаз полились сильнее, она закрыла лицо ладонями. Две другие только проводили Велема горестными взглядами.


Когда Дивляна и Яромила увидели, как к дому подходит братец Велем, неся на руках варяжскую робу, они от изумления открыли рты. Потом Дивляна метнулась за матерью. Милорада, узнав, в чем дело, совсем не обрадовалась.

– Или у нас забот мало, чтобы умирающих еще подбирать? Ну, зачем ты хворую девку притащил, когда у нас Никаня?

Она с укором посмотрела на своего единственного сына, не говоря вслух, чтобы не привлечь беду, но подразумевая: очень глупо нести чужую больную женщину в дом, где сидит невестка, которой вот-вот предстоит родить.

– Что парню знать про эти дела? – вступилась за него челядинка Молчана.

– Ну, мне ее подарили. – Велем пожал плечами. – Не в Волхов же теперь метнуть!

– И куда ты ее положишь? И так цыпленку присесть в доме негде.

– Ее сперва в баню нужно, – заметила Дивляна, которая, вытянув шею, рассматривала приобретение брата, по-прежнему покоившееся у него на руках. – Она, похоже, с прошлого лета не мылась.

– Ну вот и мой ее, – велела мать. – А мне и без того дел хватает. Потом позовете, я посмотрю.

Велем отнес девушку в баню, а отловленный Дивляной Витошка приволок охапку чистой соломы. Растопили печку, нагрели воды. Яромила с Дивляной торопливо обмыли чужеземку, опасаясь, как бы она не умерла у них на руках. Пленница действительно не была ранена, а причиной кровотечения, видимо, стала какая-то женская хвороба. Потом позвали мать.

Пленнице сильно повезло, что она досталась не просто добросердечному парню, а сыну Милорады. Жена Домагостя была самой знающей в Ладоге ведуньей. Происходила она из Любши – старинного городца, что стоял на другом берегу Волхова и чуть вниз по течению – и вела свой род от самого Любонега Старого, иначе Любоша, что когда-то, поколений двадцать назад, первым там поселившегося. Его потомки и сейчас жили на насиженном месте, отливали бронзовые украшения из привозимых варягами слитков и чинили их лодьи.

От Любошичей словенское население Ладоги унаследовало одно из самых страшных своих преданий. Если сильный ветер шел с моря, особенно весной, под напором льда из Нево-озера Волхов принимался идти вспять. Это всегда воспринималось как знамение тяжелого года, и тогда требовалось приносить жертвы, чтобы задобрить Ящера и заручиться милостью богов. Хорошо, если недоброе знамение было недолгим, но иной раз обратное течение Волхова продолжалось по пять и по семь дней, и громады ледяной воды заливали прибрежные поселения, подмывали берега, уносили избы, губили людей и скотину. Тогда говорили, что Волхов пришел за невестой и нужно отдать ему одну, чтобы не извел всех. И тогда для него готовили самую достойную из взрослых девушек-невест – Деву Альдогу. В обычное время она возглавляла по весне хороводы и считалась госпожой нда всеми девушккми. Но если Волхов требовал невесту, эта честь тоже доставалась ей. Ее наряжали как на свадьбу, украшали венками и бросали в Любшин омут.

Вот уже пять лет Девой Альдогой была Домагостева дочь Яромила.

А вчера Волхов, не так давно освободившийся ото льда, шел назад. Недолго, но все видели, и по Ладоге поползли разговоры, что дурной это знак – в Навью Седмицу, когда души предков впервые за год прилетают к живым. Сегодня северный ветер стих и река текла как положено, но Милорада таила в сердце тревогу за дочь. Холодело внутри и сердце нехорошо замирало при мысли: а вдруг Волхов и сегодня пойдет назад? И завтра? Ветер унялся, но кто знает волю богов?

Осмотрев больную, Милорада послала дочерей в клеть за травами и горшками, а сама поманила Велема.

– Она, видно, дите скинула примерно с полсрока или меньше. Вот и кровит. Оно понятно: возили через три моря, да впроголодь, да всякое такое…

– Выживет?

– Как богам поглянется. Она хоть и мелкая собой, а не совсем девчонка, Ярушки нашей, пожалуй, ровесница.

На лавке Милорада разложила льняные мешки с сушеными травами, останавливающими кровь: змеиный корень, мышиный горошек, дубовая кора… Очиток хорош, когда уже много крови потеряно, синий зверобой помогает раны заживлять и силы восстанавливать… А вот спорыш – гусиная травка – самое оно, для того и нужно, если кровь идет изнутри и не уймется никак. От женских хвороб хорошо помогает. И Милорада принялась готовить настой.

Заговором и настоем кровь удалось остановить, но поить больную зельями нужно было по три раза в день. Яромила и Дивляна жалели девушку: не старше их, она столько перенесла, и если бы не Велем, то уже была бы мертва! А ведь жалко! Когда с нее смыли грязь и она немного ожила, стало видно, какая она красивая. Стройная, с правильными чертами, большими карими глазами, тонкими, изящно изогнутыми черными бровями, она, пожалуй, на рынке в Шелковых странах66
  Шелковые страны – земли арабского Востока, откуда привозили шелковые ткани.


[Закрыть]
потянула бы и на две тысячи серебряных шелягов, как говорил Фасти Лысый. Вымытые волосы чужеземки оказались темно-рыжими и густыми, красиво вьющимися. Уже к вечеру она пришла в себя, но ничего не говорила, не отвечала, если к ней обращались, и в глазах ее читалось недоумение. Она явно не понимала, где находится, что с ней случилось, кто и почему о ней теперь заботится. На попытки обращаться к ней по-словенски, по-варяжски и по-чудски она лишь недоумевающее мотала головой.


Как-то вечером Велем и Дивляна сидели около больной вдвоем: Велем, чтобы не терять времени даром, вырезал очередную ложку из липы. В клеть заглянул их младший брат Витошка:

– Ну, цьиво она тут?

– Чего, а не цьиво! – привычно поправил Велем. Сын чудинки Кевы часто путал звуки «ч» и «ц», которых не различали чудины, говорящие по-словенски. – Когда научишься, чудо ты чудинское! Жениться скоро пора, а он все – цьиво да ницьиво, будто дитя малое!

– Поцьом цьулоцки, цьиловеце? – поддразнила его Дивляна.

– Да ты сам сперва женись, а потом меня уцьи! Учи то есть, – поправился раздосадованный Витошка.

В свои тринадцать он еще не начал по-настоящему расти: оставался маленьким, щупленьким, доставая Дивляне только до плеча. Он родился прежде срока, и Домагость в душе беспокоился, что младший сын никогда не догонит старших. То ли дело Велем – рослый, плечистый, он в одиночку вскидывал на плечо бочонки и мешки, которые иным приходилось носить вдвоем.

– За мной-то дело не станет! – засмеялся Велем. – Вот будет Красная горка, заберусь повыше, погляжу подальше – где есть хорошие невесты, сразу увижу!

Дивляна только вздохнула, поглаживая кончик своей длинной золотисто-рыжей косы. До Красной горки – седьмого, последнего дня Навьей седьмицы – оставалось всего ничего. В этот день впервые в году женихи присматривают невест, с которыми будут вместе справлять обряды в честь Лады и Ярилы, и если не на Купалу, то осенью, после Дожинок, уведут избранницу в свою семью. А Дивляне этой осенью будет самый раз идти замуж. Породниться со старейшиной Домагостем, потомком словенских князей, желающих хватало, но Домагость пока выдал замуж только самую старшую дочь, Доброчесту, рожденную от чудинки Кевы, за парня из городка Дубовик, лежащего выше по Волхову. Для дочерей от Милорады он пока не нашел подходящей пары – наследницы крови старшего рода, Любошичей, ценились дороже прочих невест. Даже Яромила, которой было целых восемнадцать лет, все еще ходила с девичьей косой. Но Дивляна, мечтавшая о замужестве лет с восьми, уже не первый год с трепетом встречала каждую весну – а вдруг теперь ее судьба решится?

Она-то знала, чего ждет от судьбы и чего ей хочется. И эти мечты были ей так дороги, что она даже не решалась заговаривать о них ни с матерью, ни тем более с отцом, опасаясь услышать, что все это глупости и никак не может быть. Но почему же глупости? Чем она и… он не пара? Если только за осень и зиму он не нашел себе жену там, в Плескове… Сердце замирало при мысли, что он мог не дождаться ее, и Дивляна беспокойно теребила кончик косы. Вскоре все выяснится. Если он приедет сюда на Купалу, значит… Но до Купалы еще так долго ждать! Весь травень-месяц и почти весь кресень. Казалось бы, за зиму ей следовало поуспокоиться, но чем ближе была весна, тем сильнее возрастало ее нетерпение. От тоски и жажды, чтобы Купала пришла поскорее, щемило сердце и было трудно дышать.

Изредка поглядывая на нее, Велем по лицу догадывался, о чем она думает. Из всех сестер Дивляна, родная сестра, на пять лет его моложе, была самой любимой. С самого детства он следил за ней – чтобы не залезла куда не надо, не обварилась, уронив на себя горшок, поднимал ее, когда падала, утешал, когда ревела. Сколько раз он вылавливал ее из Волхова, лепил подорожник на коленки, ободранные при падении с прибрежных круч, иной раз даже искал в лесу. Среднего роста, Дивляна отличалась подвижностью и ловкостью, в ее сложении и чертах лица были те приятные глазу соразмерность, одушевление, живость и теплота, что лучше любой красоты. Еще бы здравомыслия ей побольше! Велем, единственный из всей родни, знал то, что она забрала себе в голову, и тревожился. Ну кому такое на ум взбредет! В Плесков! В эдакую-то даль! Три пятерицы77
  Пятерица – древняя пятидневная неделя, которых в году насчитывалось 72–73.


[Закрыть]
в один конец! И люди там все чужие, и случись что, из родни никого рядом нет. В Ладоге, что ли, женихов ей мало?

Может, еще обойдется, думал Велем. Может, тот парень-то плесковский и не думает о ней, там себе девицу нашел, свою, кривичскую. И сам понимал, что едва ли. Такую не забудешь. Велем знал, что сестра сомневается и томится, но сам почти был уверен, что Вольга Судиславич только о ней и думает. Видел же, как тот на нее смотрел тогда, в Словенске…

Стукнула дверь, заглянул старший брат – Братоня, и остановился, держась обеими руками за косяки. Нагнувшись, вгляделся в полутьму клети.

– Кто тут? Велько! Бросай свои ложки – огонь на Дивинце зажгли! Никак опять русь на нас идет!


Дивляна ахнула, все вскочили, даже больная чужеземка, поняв по голосам, что случилось нечто важное, приподняла голову и попыталась встать. А все кинулись наружу, будто услышали про пожар.


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 3.2 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации