Текст книги "Атлантия"

Элли Конди
Атлантия

Ally Condie

ATLANTIA

Copyright © Ally Condie, 2014

All rights reserved

This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency

© И. Русакова, перевод, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Издательство АЗБУКА®

* * *

Посвящается Трумэну, творцу и созидателю

Глава 1

Под куполом храма развеваются знамена. Они двух цветов – бирюзовые и коричневые. Мы с Бэй, моей сестрой-близняшкой, проходим под знаменами. Сановники заняли свои места в галерее и оттуда наблюдают за толпой, собравшейся внизу, в нефе. Стены и потолок украшают статуи богов. Такое впечатление, что боги тоже наблюдают за нами. Самое большое и самое красивое окно – розовое – подсвечено, чтобы создать эффект проникающего снаружи солнечного света. Кажется, что стекло дарит нам благословение. Желтый, зеленый, синий, розовый, фиолетовый – такие лепестки у цветов там, Наверху, и такого цвета кораллы у нас, Внизу.

Верховный Жрец стоит у алтаря. Алтарь сделан из драгоценного дерева и украшен причудливыми резными узорами: завитки и прямые линии – это волны, которые постепенно превращаются в деревья. На алтаре две чаши: в одной – соленая вода океана, в другой – темная земля, которую спустили нам те, кто живет Наверху.

Мы с Бэй стоим в очереди вместе со своими ровесниками. Мне повезло больше остальных: ни у кого из ребят нет брата или сестры, которые могли бы в этот момент быть рядом. Близнецы – редкость в Атлантии.

– Слышишь, как дышит город? – шепотом спрашивает Бэй.

Я знаю: она хочет, чтобы я сказала «да», но все равно упрямо качаю головой. То, что мы слышим, – это вовсе не дыхание. Это непрекращающийся звук потоков воздуха, который закачивают в наш город и выкачивают из него: Атлантию вентилируют, чтобы мы могли тут жить.

Бэй тоже прекрасно знает об этом, но она всегда была немножко сдвинута на почве любви к Атлантии. Моя сестра не единственная, кто влюблен в наш город настолько, что относится к нему как к живому. Вообще-то, Атлантия действительно похожа на гигантское морское существо, которое распласталось в глубинах океана: большие сферические центры с рынками и жилыми комплексами соединены между собой щупальцами улиц и проездов. Все тут, конечно, герметично. Мы живем под водой, но при этом остаемся людьми: нам нужны стены, отделяющие нас от воды, и требуется воздух.

Верховный Жрец поднимает руку, и все в храме замолкают.

Бэй плотно сжимает губы. Обычно она спокойная и беспечная, но сегодня явно очень переживает. Боится, что я возьму свое слово обратно? Ну, на этот счет сестра может не беспокоиться. Я выполню свое обещание.

Мы стоим бок о бок и держимся за руки. У нас обеих каштановые волосы, и сегодня мы красиво заплели их в причудливые косички, перевязав синими лентами. Мы с сестренкой обе высокие, голубоглазые и держимся одинаково, однако при этом мы с ней разнояйцовые близнецы, так что нас легко различить.

Пусть мы с Бэй и не зеркальное отражение друг друга, но очень близки. Так было всегда, а после смерти мамы мы сблизились еще больше.

– Сегодня нам придется нелегко, – говорит Бэй.

Я киваю.

«Да уж, мне точно будет нелегко, – думаю я, – потому что я не совершу того, о чем мечтала всю свою жизнь».

Однако, понимая, что Бэй имеет в виду совсем другое, вслух говорю:

– Раньше это всегда делала наша мама.

Бэй кивает.

Мама умерла полгода назад, а до этого она была Верховной Жрицей в храме, и именно она всегда проводила торжественную церемонию в годовщину Великого Раздела. Мы с Бэй неизменно присутствовали на этих церемониях: слушали, как мама произносит вступительную речь и благословляет юношей и девушек водой или землей, в зависимости от того, какой мир они выбрали – Внизу или Наверху.

– Как думаешь, Майра здесь? – спрашивает Бэй.

– Нет. – Бэй говорит о нашей единственной родственнице, о нашей тете. Я намеренно отвечаю лаконично и стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно. – Здесь ей не место.

Храм – место нашей мамы, а они с Майрой, сколько я себя помню, никогда особо не общались. Хотя в тот день, когда мама умерла…

«Не думай об этом».

Верховный Жрец начинает церемонию, а я закрываю глаза и представляю, будто ее проводит мама. Необычайно прямая, в сине-коричневой мантии, она стоит за небольшим алтарем. На шее у нее висит на серебряной цепи орден Верховной Жрицы, рисунок на котором повторяет резьбу на алтаре. Мама широко раскидывает руки и становится похожа на одного из скатов, что иногда проплывают в морских садах.

– Что даровано нам, живущим Внизу? – спрашивает новый Верховный Жрец.

– Долгая жизнь, здоровье, сила и счастье.

Я повторяю эти слова вместе со всеми, но, если говорить правду, первое благо не было даровано нашей семье. Мои родители умерли молодыми. Папа скончался, когда мы с Бэй были еще совсем маленькими, от болезни, которую называли «легочная вода», а мама – совсем недавно. Они, конечно, все равно прожили дольше тех, кто принадлежит к миру Наверху, но их жизнь была намного короче, чем у большинства обитателей Атлантии.

С другой стороны, наша семья всегда выделялась на фоне прочих семейств Атлантии. Причем если поначалу люди завидовали нам черной завистью, то теперь нас с Бэй от души жалеют. Раньше, когда мы с сестренкой шли по коридорам школы при храме, все смотрели на нас с почтением: еще бы, мы были дочерями Океании, Верховной Жрицы. А кто мы сейчас? Несчастные сиротки, дети рано умерших родителей.

– В чем проклятие живущих Наверху? – спрашивает Верховный Жрец.

– Короткая жизнь, болезни, немощь и нужда.

Бэй успокаивающе пожимает мне руку. Она знает, что я сдержу обещание и, поступив так, сделаю свой выбор – прямо противоположный тому, который хотела сделать всю жизнь.

А Верховный Жрец продолжает между тем церемонию:

– Справедливо ли это?

– Справедливо. Так предопределили боги во время Великого Раздела. Кто-то должен оставаться Наверху, чтобы человечество могло выжить Внизу.

– Так возблагодарим же богов за это.

– Мы благодарим богов за море, в котором живем, за воздух, которым дышим, и за нашу жизнь Внизу, – послушно откликаются присутствующие.

– И да будут они милостивы к нам.

– А также к тем, кто живет Наверху.

– Так предопределили боги, – заключает Верховный Жрец, – когда мир был разрушен и произошел Великий Раздел. Воздух стал грязным, и люди больше не могли выжить Наверху. Чтобы спасти человечество, они построили Атлантию. Многие решили остаться Наверху – ради того, чтобы их близкие могли жить Внизу.

У нас, живущих Внизу, под водой, длинная прекрасная жизнь. Мы много и упорно работаем, но это не сравнить с тяжелым трудом тех, кто живет на суше. У нас есть время для досуга. Мы не дышим отравленным воздухом, из-за которого рак пожирает легкие. Люди Наверху работают всю свою жизнь, чтобы поддержать нас здесь, Внизу. Их легкие разлагаются, страшная боль терзает их тела. Но они будут вознаграждены в следующей жизни.

Боги и наши предки решили спасти этот мир. И мы всегда с благодарностью принимаем их решение. Всегда, кроме одного-единственного дня в жизни. Сегодня вы сами сделаете свой выбор. Мы верим, что боги не зря послали нас сюда, но в то же время у каждого из вас есть возможность подняться Наверх и принести в жертву свою жизнь, если таково будет ваше желание.

Верховный Жрец закончил речь. Я открываю глаза.

Новый Верховный Жрец – высокий мужчина по имени Невио. Я все никак не могу привыкнуть к тому, что у него на шее висит орден Верховного Жреца. Мне все кажется, что этот знак отличия до сих пор принадлежит моей маме.

Почему находятся люди, которые хотят подняться Наверх, если там их ждут тяжкий труд и ранняя смерть? Когда мы были маленькими, дети Внизу часто задавали друг другу этот вопрос. Я никогда на него не отвечала, но дома у меня имелся длинный список: я собственноручно составила его, указав все причины, по которым мне бы хотелось подняться Наверх.

«Наверху можно увидеть звезды. Можно почувствовать на лице солнечные лучи. Можно потрогать деревья, корни которых уходят глубоко в землю. Наверху можно идти милю за милей, и все равно не пересечешь границу своего мира».

– Подойди ко мне, – говорит Невио девушке, которая стоит в очереди первой.

– Я выбираю жребий Внизу, – произносит она.

В толпе одобрительно перешептываются. Какими бы впечатляющими ни были речи о благородстве и самопожертвовании, жителям Атлантии больше по душе, когда молодые предпочитают остаться Внизу. Верховный Жрец Невио кивает и погружает пальцы в чашу с морской водой. Он брызгает ею на лицо девушки: капли воды слишком маленькие, чтобы быть похожими на слезы. Мне интересно: они щиплются или нет?

Всех, кто выбирает жизнь Наверху, моментально окружают стражи порядка и уводят в безопасную зону. У них нет возможности попрощаться с друзьями и родными. Когда церемония заканчивается, стражники погружают их в транспорт и отправляют на поверхность. Мне всегда нравилось, что решение окончательное: никаких отсрочек или возможности передумать; уходишь – и все. Я понимала, как огорчится мама, когда я сделаю свой выбор, но ведь я не собиралась бросать ее в одиночестве, у нее бы осталась Бэй. А я бы наконец вырвалась Наверх.

Но когда мама умерла, все изменилось.

Следующим выходит вперед юноша. Я его немного знаю. Это Фэн Кардифф, симпатичный улыбчивый блондин. Несмотря на все свое обаяние, Фэн парень дерзкий: даже когда он произносит сакральные слова, в его голосе звучат непочтительные иронические нотки, а в глазах пляшут веселые искорки.

– Я выбираю жертвенную жизнь Наверху.

Мне кажется, что я слышу, как вскрикнула одна из женщин. Она явно такого не ожидала, и сейчас ей очень больно. Наверное, это мать Фэна. Неужели он не поделился с ней своими планами? Фэн не смотрит на сидящих на скамьях зрителей, вместо этого он поворачивается к нам, стоящим в очереди, как будто высматривает кого-то или что-то.

За секунду до того как Фэна уводят стражи порядка, я успеваю заглянуть ему в глаза. Эти глаза скоро увидят мир Наверху. Мне так завидно, что даже дышать становится трудно. Но я обещала Бэй, что не сделаю этого и останусь с ней Внизу. У меня потеют ладони.

«Ты дала слово сестре».

Бэй единственная, кому я призналась в том, что хочу отправиться Наверх и мечтаю об этом каждую ночь. Я рассказала ей, что, когда вижу на алтаре в храме большую стеклянную чашу с землей, то отчетливо представляю, как притрагиваюсь к земле там, Наверху, как вдыхаю ее запах и как чувствую ее под ногами и повсюду вокруг. За несколько лет до смерти мамы сестренка пообещала, что, когда придет время, она позволит мне уйти. Сама же Бэй никогда не могла представить свою жизнь без Атлантии, она очень любила наш город и нашу маму, но дала слово, что сохранит мой секрет, чтобы никто не мог остановить меня. Если я объявлю о своем решении перед собравшимися в храме, мама уже не сможет вмешаться. Даже Верховная Жрица и члены Совета верхнего мира не в силах отменить решение человека, который сделал окончательный выбор между жизнью Внизу и жизнью Наверху.

Я искренне любила маму и сестру, но, сколько себя помню, всегда знала, что мое место там, Наверху.

Но теперь я не смогу уйти.

В день смерти мамы Бэй так рыдала, что у нее даже волосы стали мокрыми от слез; я тогда еще невольно подумала, что она может превратиться в русалку с водорослями в волосах и насквозь соленой кожей.

– Обещай, – сказала она, когда наконец смогла говорить, – что не оставишь меня одну.

Я понимала, что сестренка права. Я и сама не смогла бы оставить ее после смерти мамы.

– Обещаю, – прошептала я в ответ.

Для нас единственная возможность не разлучаться – это остаться Внизу. Мы обе можем выбрать жизнь Внизу, но не можем обе отправиться Наверх. Дело в том, что существует закон, согласно которому в Атлантии всегда должен оставаться хотя бы один представитель рода.

Еще несколько человек, и подойдет моя очередь.

Разумеется, Невио, Верховный Жрец, прекрасно меня знает, но, когда я встаю перед ним, выражение его лица не меняется. Мама повела бы себя точно так же: в мантии Верховной Жрицы она всегда становилась другой, такой отстраненной и величественной. Интересно, смогла бы она остаться бесстрастной, если бы я заявила о своем решении жить Наверху?

Этого я никогда не узнаю.

В синей чаше соленая морская вода, а в коричневой – земля. Я закрываю глаза и усилием воли заставляю себя говорить «правильным» голосом, то есть фальшивым – ровным и невыразительным. Мама всегда настаивала на том, чтобы я говорила именно так. Это позволяло скрыть мой настоящий голос, который был одновременно и даром, и проклятием.

– Я выбираю жребий Внизу, – говорю я.

Верховный Жрец брызгает мне в лицо соленой водой, благословляет, и на этом все.

Я оборачиваюсь и вижу, как Бэй подходит к алтарю. Она всего на несколько минут младше меня, поэтому я и пошла первой. Я смотрю на сестру, и у меня возникает странное чувство: будто это я наблюдаю за собой со стороны в момент выбора. Переработанный воздух циркулирует в храме у нас над головами, словно Атлантия и вправду дышит.

Голос у Бэй тихий, но я хорошо ее слышу.

– Я выбираю жертвенную жизнь Наверху, – говорит она.

Не может быть! Моя сестренка просто-напросто перепутала, сказала не те слова. Она нервничает, вот и совершила ошибку.

Я делаю шаг вперед, чтобы помочь ей. Должен же быть какой-то способ…

– Подождите, – говорю я. – Бэй, как же так?

Я смотрю на Верховного Жреца Невио в безумной надежде, что он может остановить это. Но тот изумленно воззрился на Бэй. Это длится всего секунду, но она тянется очень долго. Затем стражи порядка окружают мою сестру, как окружают каждого, кто выбирает жизнь Наверху.

– Подождите.

Но никто не слышит меня или же попросту не обращает на меня внимания. Именно для этого я и говорю всегда таким голосом.

– Бэй, – повторяю я, на этот раз добавив нотку своего настоящего голоса, и она, как будто против собственной воли, оборачивается.

Грусть в глазах сестры поражает меня, но решимость в ее взгляде потрясает еще больше.

Она сделала это сознательно.

Я понимаю это за считаные секунды, а тем временем сестру мою уводят навсегда.

Я быстро и бесшумно пробираюсь через толпу, стараясь держать себя в руках, потому что любые сцены мгновенно пресекаются. Все жрецы знают меня, и они знают, что мы с Бэй неразлучны. Некоторые из них уже двигаются в мою сторону, чтобы встать у меня на пути, у всех на лицах выражение сочувствия.

Почему Бэй решила так поступить?

Джастус, один из самых добрых жрецов, подходит ближе и протягивает ко мне руку.

– Нет! – говорю я своим настоящим голосом.

Боль и злость вырываются наружу, и Джастус опускает руку. Я поднимаю глаза и вижу его лицо: он потрясен до глубины души, звук моего голоса подействовал на него как оплеуха.

Я сейчас сделала то, чего обещала маме не делать никогда: заговорила на людях своим настоящим голосом. И теперь уже ничего не изменишь. Так тяжело видеть выражение ужаса на лице Джастуса. Он знал меня с самого рождения, но ни о чем даже не подозревал. У меня не хватает смелости оглянуться на толпу, чтобы посмотреть, кто еще это услышал.

Я твердо стою на земле Атлантии, но у меня такое чувство, будто бы почва уходит у меня из-под ног, а сама я исчезаю, растворяюсь в воздухе.

Моя сестра ушла навеки.

Она выбрала жизнь Наверху.

Не может быть, Бэй никогда бы так не поступила.

И тем не менее она это сделала.

На прощание сестренка сказала мне, что наш город дышит.

Теперь я слышу свое собственное дыхание: вдох – выдох, вдох – выдох. Я здесь живу. Здесь же я и умру.

Я никогда не смогу отсюда уйти.

Глава 2

На Нижнем рынке торговцы, чтобы привлечь внимание покупателей, толкают людей своими тележками.

– Чистый воздух! – выкрикивает один. – Все возможные запахи и ароматы! Корица, кайенский перец, шафран!

– А вот новая одежка! – кричит другой.

Ближе к поверхности, в районе храма, есть магазины, но здесь выбор больше: целые горы всякой всячины, включая и ценные вещи, оставшиеся после кораблекрушений. Товар тут не раскладывают аккуратно за стеклами витрин, его загружают в тележки и сваливают в палатки. Торговые палатки довольно потрепанные, но зато удобные: их собирают из металлических трубок и пластиковых панелей.

Мы с Бэй обычно везде ходили вместе, и после смерти мамы мы, если не считать посещений храма, чаще всего отправлялись прогуляться на Нижний рынок. Поскольку в храме я не нашла ни одной подсказки, то решила пойти сюда. Вдруг обнаружу хоть что-нибудь, что укажет мне на причину ухода Бэй. Например, какую-нибудь записку или любой другой знак – да что угодно.

В тот памятный день, после того как стражи порядка отпустили меня, я вернулась в нашу с ней комнату и перевернула там все буквально вверх дном.

«Не может быть, – думала я, – чтобы сестра ничего мне не объяснила. Наверняка я обнаружу записку, где Бэй подробно все изложила своим аккуратным почерком».

Я вывернула карманы всей ее одежды. Сняла с ее кровати покрывало, одеяла и простыни, сбросила на пол матрац. На всякий случай также перетряхнула все свое имущество. Даже заставила себя открыть коробку с мамиными вещами, которую мы держали в шкафу, но там все лежало точно так же, как мы с Бэй уложили. Никакой записки я не нашла.

Я вообще ничего не обнаружила.

Уйти вот так неожиданно, без всяких объяснений было жестоко, а Бэй никогда не отличалась жестокостью. Она могла иной раз разозлиться, если сильно уставала. Но в целом сестренка была значительно мягче меня, смешливее и, уж абсолютно точно, гораздо лучше подходила для того, чтобы пойти по стопам нашей мамы. Меня не задевало, когда люди говорили об этом, потому что я знала: это правда. И вот внезапно Бэй ушла, а я тщетно ломаю голову, пытаясь понять причину ее поступка.

Помню, как отчаянно я продиралась сквозь толпу в храме, пока стражи порядка не оттащили меня и не поместили в специальное место, где удерживали родных и близких, которые были способны устроить сцену. После того как нас отпустили, я отправилась посмотреть на транспорт, но, конечно же, он уже ушел Наверх. Я стояла там и пыталась придумать способ сбежать вслед за Бэй, но, разумеется, это было нереально. Большинство лодок у нас используется исключительно для транспортировки продовольствия и промышленных товаров, так что давление в них не рассчитано на человека: оказавшись внутри, люди попросту там не выживут.

Даже в самых дерзких своих мечтах я прекрасно понимала, что Совет не позволит мне присоединиться к сестре. А сама я вряд ли смогу придумать осуществимый способ побега.

В одной из палаток я замечаю отрез парчи с очень красивой вышивкой. Мне даже хочется остановиться и прикоснуться к нему, но я иду дальше по центральному проходу. Толпы людей у палаток остаются у меня за спиной, я выхожу на территорию за рынком – туда, где проводятся заплывы.

На Нижнем рынке народу столько, что не протолкнуться, но все равно холодно. Часы работы рынка ограниченны. Закрытие совпадает с наступлением сумерек: это сделано для того, чтобы сэкономить энергию, которая уходит на вентиляцию воздуха и обогрев этой части города. Мы ведь находимся на большой глубине. Я поеживаюсь, хотя стены Атлантии никогда не давали течь и не знали сколько-нибудь серьезных повреждений.

Давным-давно, когда люди еще только готовились к Великому Разделу, они искали источник вдохновения, дабы построить Атлантию. По преданию, Верховный Жрец увидел тогда сон, в котором боги сказали ему, что наш город должен быть создан по образцу больших городов старых времен. Во сне Верховный Жрец разглядел Атлантию во всех подробностях: прекрасный город с храмами и церквями на площадях; разноцветные жилые здания с магазинами на первых этажах; проспекты и улицы, связывающие между собой все районы.

Но конечно же, все это должно было находиться под водой.

Итак, Атлантия была задумана как группа огромных герметичных сфер. Сферы эти расположены на разных уровнях: одни выше, другие ниже; их соединяют каналы и пешеходные переходы. Инженеры пришли к решению, что лучше не сооружать одну громадную сферу, а спроектировать несколько меньшего размера и соединить их между собой. Центральная сфера – самая красивая в Атлантии. В ней размещены храм, здания Совета, Верхний рынок и несколько жилых районов. Соседние сферы поменьше, и там все не такое масштабное: небольшие рынки, церквушки и жилые кварталы. В сферах, которые расположены глубже всех остальных, находятся технические районы Атлантии, отсеки, куда приходят на ремонт и стоянку дроны-минеры, и Нижний рынок.

Все это проектировалось не один год. В храме, на специальном стенде под стеклом, выставлены подлинники некоторых чертежей. На них заметны пятна и брызги ржавого цвета. Рассказывают, что инженеры, которые проектировали Атлантию, были смертельно больны и, бывало, кашляли кровью на свои чертежи. Но они не могли прекратить работу и жертвовали собой, иначе бы человечество погибло. Как-то я рассказала маме об этих слухах, ну, о том, что эти пятна – кровь. Мама не стала ничего опровергать.

– Знала бы ты, Рио, сколько прекрасных людей пожертвовало собой ради нас, – сказала она тогда, и глаза у нее были грустные-прегрустные.

Мир Наверху стал непригоден для жизни, и это означало, что тут у нас, Внизу, возникла острая нехватка природного сырья. В нашем городе все в основном произведено промышленным способом. Хотя есть и кое-что, сделанное из добрых старых (и очень ценных) материалов: например, деревянный алтарь в храме или каменная брусчатка мостовой на лучших улицах. Но Атлантия все равно прекрасна. Среди прочего атлантийцы больше всего гордятся своими деревьями. У наших деревьев стволы из стали, и у каждого свои, особенные металлические листья. Они так же красивы, как те, что некогда росли Наверху.

По крайней мере, так говорят.

Инженеры решили и нашу городскую транспортную систему создать по образцу тех, что были в старых городах: в Атлантии существует очень романтичная сеть каналов и лодки, которые называются гондолами. Наши гондолы, естественно, модернизированы, они оснащены двигателями и передвигаются по дорогам внутри сухих русел бетонных каналов. Гондолы требуют постоянного ухода и технического обслуживания, но атлантийцы все равно их любят. Каждую ночь после наступления комендантского часа рабочие ремонтируют гондолы, и все же днем нередко можно увидеть вытащенную на берег лодку и копошащихся возле нее механиков. Со стороны очень похоже на русалок, которые кружат вокруг затонувшего корабля: я видела такие иллюстрации в книгах, где рассказывается о временах, предшествовавших Великому Разделу.

Моей маме очень нравилась архитектура Атлантии, она любила деревья и гондолы почти так же, как и храм.

– Расцвет красоты перед лицом смерти, – сказала она как-то нам с Бэй, когда мы разглядывали диаграммы. – Инженеры оставили свой след в каждой части Атлантии. Они сотворили этот город, сделали его прекрасным и в то же время удобным для жизни.

– Они дважды бессмертны, – заметила Бэй. – Теперь живут и на небесах, и в Атлантии.

Мама одобрительно посмотрела на сестренку. Их любовь к нашему городу была чуть ли не осязаема; помнится, я тогда даже почувствовала себя лишней. Я тоже любила наш город, но не до такой степени, как они обе.

Что же касается нижних районов Атлантии, то они менее красивые и более утилитарные, чем прочие. Здесь хорошо видны заклепки на стенах и небо гораздо ниже. В сферах выше уровнем, там, где находится храм, все устроено так, что можно услышать эхо под искусственным небом.

Я прохожу мимо палаток, в которых торгуют масками. Это не те маски, которые мы носим за спиной на случай, если в стенах Атлантии вдруг появится брешь. Они продаются для развлечения, чтобы можно было изобразить из себя кого-нибудь. Я притворяюсь, будто мне интересно: трогаю морды фантастических существ, которые когда-то жили Наверху. Львы, тигры, лошади – я знаю их по картинкам из книг. Есть тут маски и поинтереснее: разные морские ведьмы с зелеными и бирюзовыми лицами.

Дети любят рассказывать друг другу истории о морских ведьмах. Мы болтали о них и в школе, и когда играли после уроков во дворе. Однажды мама велела пойти вместе с ней на вечернюю службу в храм, а мне не хотелось, и я попыталась отвертеться.

– Если я выйду из дома после наступления темноты, меня могут поймать морские ведьмы, – сказала я тогда маме. – Или сирены.

– Морские ведьмы – это суеверие, – заявила мама.

Она не отрицала существование сирен, потому что все знали, что они действительно существуют. Сирены – это такие люди (обычно женщины, но попадаются среди них и мужчины – их называют сирениусы), которые способны использовать свой голос для того, чтобы окружающие делали то, что они хотят. Они – первое чудо, произошедшее после Великого Раздела. Сирены были рождены от первого поколения людей, которые начали жить Внизу, и с тех пор они служат Атлантии.

Между прочим, я тоже сирена.

Но это тайна. Мама решила никому ее не открывать, потому что сирены должны посвящать свою жизнь Атлантии, и маленьких сирен отдают на воспитание Совету. Мама не хотела меня отдавать.

– Морские ведьмы на самом деле существуют, – сказала я маме. – У них даже есть имена.

«Может быть, – подумала я тогда, – некоторые просто-напросто помалкивают о том, что они морские ведьмы. Ведь держим же мы с мамой в секрете, что я – сирена».

Помню, мне тогда от этой мысли даже стало не по себе.

– И какие же у этих ведьм имена? – поинтересовалась мама.

Она задала этот вопрос с такой веселой, насмешливой интонацией. Мне всегда нравилось, когда мама так говорила: это значило, что она с удовольствием поддержит мою игру.

– Например, Майра, – ответила я, припомнив историю, которую слышала еще до школы. – Одну из них зовут Майра.

– Что ты сказала? – переспросила мама в крайнем изумлении.

– Майра, – повторила я. – Она морская ведьма и сирена. Она умеет колдовать не только голосом. Майра может получить от тебя все, что захочет, а потом она превратит тебя в морскую пену, и родные даже не успеют донести твое тело до шлюзов.

Одна девочка в школе рассказывала, что Майра якобы пьет морскую пену. Вот я и решила поделиться с мамой такими жуткими подробностями. Услышав эти слова, она закрыла рот ладонями, и глаза у нее стали круглыми. Я поняла, что мама вовсе не притворяется, а действительно пришла в ужас от того, что услышала. А моя мама была не из тех, кого так просто напугать.

– Рио, пожалуйста, больше никогда никому не рассказывай эту историю, – сказала она.

Голос у мамы дрожал, и я почувствовала себя виноватой. На самом деле я вовсе не собиралась ее пугать.

– Ладно, больше не буду, – кивнула я. – Обещаю.

И решила заодно кое-что выяснить. Некоторые люди утверждают, что у сирен нет души, я и спросила маму, как обстоит дело с Майрой.

– Это все неправда, – сказала мама. – У каждого живого существа есть душа. И у Майры тоже.

Мама, конечно же, понимала, о чем я на самом деле ее спрашиваю.

– У тебя есть душа, Рио, – успокоила она меня. – Никогда в этом не сомневайся.

Только спустя год после этого разговора мама открыла нам с Бэй правду: Майра была ее сестрой. Нашей родной тетей.

– Но мы с самого детства с ней не общаемся, – сказала она очень-очень печальным голосом.

Мы с Бэй переглянулись. Это было жутко слышать. Как сестры могут расти вдали друг от друга?

– Не бойтесь, – поспешила утешить нас мама, увидев, как мы отреагировали на это ее заявление. – С вами такого не случится. Майру забрали, когда узнали, что она сирена. Нас разлучили и растили отдельно друг от друга. Понимаете, к чему я вам это говорю? Именно поэтому мы и должны держать правду о Рио в тайне. Мы ведь не хотим, чтобы ее от нас забрали? Мы же не хотим ее потерять, да?

Мы с Бэй кивнули в ответ. Мы все отлично поняли.

Эта тайна была очень тяжелой ношей для мамы, особенно после того, как она стала Верховной Жрицей, главой Атлантии: ведь ей приходилось отчитываться перед членами Совета верхнего мира и всячески с ними сотрудничать. У нее не должно было быть от них секретов.

Но у мамы были секреты. Один точно, а может, и больше.

Ведь в ночь, когда она умерла, ее нашли на пороге дома Майры. Она пошла к своей сестре, но я не знаю почему.

Я выхожу к краю Нижнего рынка, туда, где устроены дорожки для заплывов. Их переделали из цементных каналов, по которым раньше ходили гондолы. Несколько лет назад группа энтузиастов перенесла сюда дорожки и приспособила их для заплывов. Наверное, было непросто перетащить такие тяжелые штуки.

Альдо, организатор заплывов, замечает меня и кивает.

– Слышал, твоя сестра ушла Наверх, – говорит он вместо приветствия. – Сочувствую.

Альдо всего на несколько лет старше нас с Бэй. У него синие глаза, темные вьющиеся волосы и правильные черты лица. Как ни странно, все это не делает его привлекательным.

– Спасибо. – Это слово я еще способна произнести без всяких эмоций, когда люди выражают мне соболезнования.

Но Альдо быстро забывает о вежливых манерах. Он человек деловой.

– Придется мне на этот уик-энд пересмотреть график заплывов, раз уж она не будет участвовать.

– Бэй ничего для меня не оставила? – спрашиваю я.

– А что она должна была оставить?

– Записку. Или еще что-нибудь. Я не знаю.

– Нет, ничего, – говорит Альдо. – Свои вещи Бэй всегда забирала с собой. Ты же в курсе.

Да, я в курсе. Плавательные дорожки занимают почти все свободное место, остальное приспособлено под трибуны для зрителей. Но возле стены, где Альдо вывешивает списки участников заплывов, есть небольшой участок, где пловцы могут арендовать шкафчики, чтобы оставлять там свои вещи.

– А в шкафчиках ничего не может быть? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает Альдо, – я там вчера вечером все проверял. Пусто.

Он говорит это совершенно безучастно, и я верю, что это правда. У меня опускаются руки.

Вот, значит, как. Бэй и здесь ничего для меня не оставила. Альдо поворачивается ко мне спиной и уходит.

Вода с хлюпающими звуками ударяется о стены канала. Трибуны из тонких стальных конструкций напоминают скамьи в храме. Жрецы знали, что Бэй после смерти мамы начала участвовать в заплывах, но закрывали на это глаза. Нам нужны были деньги. В храме, конечно, заботятся об учениках, предоставляют им стол и ночлег, но за работу там нам не платят, потому что считается, что служение должно быть бескорыстным. У большинства учащихся есть родители, которые заботятся о них и дают деньги на книжки, новую одежду и карманные расходы. Между прочим, Верховный Жрец тоже не получает деньги за свою работу, его обеспечивают только едой и одеждой. Мама, когда нам с Бэй нужно было купить обновки, продавала свои личные вещи, но ко времени ее смерти уже практически ничего не осталось.