Текст книги "Палач из Гайд-парка"

– Я просто не могу решить, можно ли выбрать для столовой зеленый цвет обоев или он будет слишком холодным, – наконец сказала она.

– А что думает ваш муж? – поинтересовалась Мина.

– Ничего. Я даже не спросила у него, – беспечно ответила Шарлотта. – Не думаю, что он выскажет свое мнение, прежде чем увидит. А потом, боюсь, что он, как всегда, не одобрит. Хотя, ручаюсь, не сможет даже объяснить почему.

Мина осторожно пожала плечами.

– У моего мужа всегда было свое собственное мнение. Я была очень осторожна, решаясь на какие-либо перемены. – На ее лице внезапно появилось выражение вины и боли. – Порой, боюсь, мой вкус был вульгарным.

– Этого не может быть! – горячо возразила Шарлотта. – Возможно, вкусы вашего мужа были слишком консервативными. Мужчины не любят перемен, даже если те явно к лучшему.

– Вы очень добры, и я, должно быть, ошибаюсь. Когда он был в плавании, я решила переменить обои в комнате для завтрака. Я не должна была этого делать, не посоветовавшись с ним. Он был рассержен, когда вернулся и увидел, что я сделала.

– Перемена была к худшему? – спросила Шарлотта, раздумывая, стоит ли продолжать дальше, если этот разговор столь расстроил хозяйку. Она понимала, как невыносимо больно вспоминать о размолвке с тем, кого уже нет в живых, тем более когда размолвка не кончилась примирением. Шарлотте захотелось отвлечь и успокоить бедную женщину, но она не знала как.

– Боюсь, что да, – тихо ответила Мина и задумалась. Несмотря на дрожь в ее голосе, воспоминания, кажется, были не слишком болезненными. – Я оклеила комнату прелестными обоями теплого желтого цвета. Она во всякую погоду казалась залитой солнцем и так нравилась мне.

– Очевидно, это было очень красиво! – искренне воскликнула Шарлотта. – Но вы говорите о ней в прошедшем времени. Ваш муж настоял, чтобы сменили эти прелестные обои?

– Да. – Мина на мгновение отвернула лицо. – Он посчитал этот цвет вульгарным, особенно если его много. Мебель в комнате осталась прежней, из красного дерева. Таким образом… – Мина неожиданно умолкла. Неужели и теперь она вынуждена извиняться и все объяснять? – …закончить отделку комнаты не удалось: Оукли запер ее на ключ и не велел открывать до тех пор, пока не будут переклеены обои. Все должно быть как прежде. Хотите взглянуть?

– О, с удовольствием! – воскликнула Шарлотта, живо вскакивая со стула. – Я сгораю от любопытства. – Не только потому, что ей действительно хотелось посмотреть комнату, но еще больше ее интересовало, что так оскорбило вкус Оукли Уинтропа, что он пошел на откровенную размолвку с женой. Ведь он так и оставил вопрос нерешенным!

Мина, проведя гостью по коридору через холл, направилась в другую половину дома. Дверь в комнату не была заперта, и хозяйке достаточно было легонько толкнуть ее рукой, чтобы та открылась. Она не стала входить в нее, а остановилась и слегка отступила назад, давая Шарлотте возможность увидеть комнату. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы Шарлотта убедилась, что прелестней комнаты она еще не видела. Мина была права – она была залита солнцем, но не это было главное. Здесь был простор, изящество и та чарующая простота, которые успокаивали глаза, давали возможность почувствовать прелесть домашнего уюта.

– Да у вас просто талант! – не удержалась Шарлотта. Она повернулась к Мине, которая так и не перешагнула порог, однако лицо ее выражало счастливое удивление.

– Вы так считаете? – все еще не веря, переспросила та с явным удовольствием.

– Я действительно так считаю, – заверила ее Шарлотта. – Я мечтаю о такой комнате. Если это дело ваших рук, то у вас настоящий талант декоратора. Я так рада, что встретилась с вами именно тогда, когда мой новый дом еще не отделан и комнаты не оклеены обоями!.. Если вы позволите, я оклею свою столовую именно такими – теплыми желтыми. Можно мне сделать это? Прошу, сочтите это за комплимент, а не за недостойную дерзость.

Мина сияла, как ребенок, неожиданно получивший подарок.

– О, я буду лишь польщена, миссис Питт. Прошу, не думайте, что я способна обидеться на вас. Это самое приятное, что вы могли мне сказать.

Взволнованная и растроганная, она неожиданно отступила назад, не заметив за своей спиной горничную с подносом. Шарлотта не успела предупредить ее, и Мина рукой задела чайник. Горничная вскрикнула и уронила поднос на пол. Закрыв от испуга лицо фартуком, она запричитала. Мина вскрикнула от боли.

Шарлотта сразу поняла, что произошло, увидев мокрый рукав платья Мины от пролившегося на ее руку кипятка.

– Скорее! – Она схватила Мину за другую руку. – Где у вас кухня?

– Там, – указала налево хозяйка дома, морщась от боли.

Горничная продолжала рыдать, но никто не обращал на нее внимания.

Шарлотта подтолкнула Мину в сторону кухни, но тут ей в голову пришла лучшая мысль. На столике в холле стояла большая ваза с букетом лилий. Она буквально подтащила Мину к столу и, прежде чем та поняла что-нибудь, быстро вынула из вазы букет и сунула обваренную кисть Мины в холодную воду, в которой стояли цветы.

– Ах! – вскрикнула женщина, но лицо ее тут же разгладилось. – О, спасибо, – облегченно вздохнула она.

Шарлотта, ободрив ее улыбкой, наконец повернулась к горничной.

– Перестаньте! – громко крикнула она ей. – Никто вас не винит, это просто несчастный случай. Перестаньте издавать эти ужасные звуки и помогите, чем можете. Отправляйтесь немедленно в кухню и пришлите кого-нибудь убрать осколки и вытереть пол, а сами принесите пузырь со льдом, полотенце, намоченное в холодной воде – хорошо отжатое! – и питьевую соду. А также захватите еще одно полотенце, чистое и сухое. И сделайте это быстро. Идите.

– Да, мисс. Сейчас, мисс, – ответила девушка, подняв на Шарлотту заплаканное лицо, но с места не сдвинулась.

– Иди, Гвиннет, – приказала Мина. – Делай то, что тебе велят.

Как только девушка ушла, Шарлотта вынула руку пострадавшей из воды.

– Надо подойти к свету и проверить, сильный ли ожог. – Она подвела ее к горевшему канделябру, зажженному среди дня, ибо окна были закрыты шторами. Не спросив у Мины разрешения, быстро расстегнула манжет и обнажила кисть ее руки.

– О! – вскрикнула от неожиданности Мина.

У Шарлотты перехватило дыхание. Не от ожога, а от большого синяка и темных пятен, похожих на следы пальцев. Ожог дал лишь небольшое покраснение, волдырей не было.

Мина буквально окаменела, парализованная страхом, затем лицо ее вспыхнуло, в глазах появились отчаяние и стыд.

– Могу я чем-то помочь вам? – не раздумывая, в порыве сострадания спросила Шарлотта. Масса вопросов мгновенно родились в ее голове, и ни один из них она не посмела бы задать: верны ли слухи, которые принесла Грейси из парка, как объяснить необычную заботу Барта Митчелла о сестре, его едва скрываемый гнев и страх в глазах Мины.

– Помощь! О нет… Всё, всё в порядке… – Мина остановилась.

– Вы уверены? – Шарлотту буквально жгло желание узнать, кто так жестоко мог сжать хрупкую кисть этой женщины. Неужели капитан Уинтроп? Знает ли об этом Барт, а если да, то когда узнал – до или после гибели Уинтропа?

– Да, уверена, – промолвила, затаив дыхание, Мина и отвернулась. – Со мной все в порядке. Уже почти не болит.

Шарлотта так и не поняла, говорит женщина об ожоге или о безобразном синяке. Ей хотелось бы взглянуть на другую ее руку, на ее хрупкую шею, скрытую кружевным рюшем, на плечи, спину. Вот почему она так неестественно прямо держалась, так медленно ходила… Но ничего этого Шарлотта сделать не смела. Это было бы непозволительно грубым вмешательством с ее стороны и разорвало бы тонкие нити их едва намечающейся дружбы.

– Возможно, вам следует обратиться к врачу? – лишь встревоженно спросила она.

Рука Мины коснулась рюша у шеи, но она отрицательно покачала головой, и их глаза встретились. Хозяйка дома снова надела маску.

– Нет, благодарю вас. Думаю, все заживет и так. – Она слабо улыбнулась. – Ваша быстрота и сообразительность просто спасли меня. Я так благодарна вам.

– Если бы я не заставила вас показать мне вашу прелестную комнату, этого бы не случилось, – промолвила Шарлотта, включаясь в игру. – Вам надо сесть и, может быть, что-нибудь выпить. Это все же было потрясением.

– Да, да, это прекрасная мысль, – поспешно согласилась Мина. – Я надеюсь, вы еще останетесь? Я была плохой хозяйкой, такой неуклюжей…

– Я с удовольствием останусь, – немедленно согласилась Шарлотта.

Они стояли у дверей в гостиную, когда открылась входная дверь и вошел Барт Митчелл. Сначала он посмотрел на Мину, на ее поднятый рукав и лишь потом взглянул на Шарлотту. Лицо его было встревоженным. Странно, но он ничего не сказал.

– Миссис Питт навестила меня, Барт, – нарушила наступившее молчание Мина. – Это так мило с ее стороны.

– Добрый день, миссис Питт.

Пристальный взгляд голубых глаз на мгновение остановился на лице Шарлотты, но он тут же снова перевел его на сестру.

– Я обварила руку кипятком, – медленно произнесла Мина, словно считая себя обязанной объяснить ему все. – Миссис Питт так быстро помогла мне…

В эту минуту, словно в подтверждение ее слов, появилась Гвиннет с полотенцами. Она вопросительно посмотрела на Шарлотту.

Мина протянула ей больную руку. Обожженное место заметно покраснело – это было видно там, где его не скрывал зловещий синяк.

– Разрешите мне помочь. – Барт, положив трость и шляпу на кушетку, взял мокрое полотенце и, прижав его к обожженной руке Мины, ждал, когда Шарлотта обвяжет компресс сухим полотенцем. Загорелые тонкие и сильные пальцы Барта действовали удивительно осторожно, будто он обращался с чем-то необычайно хрупким и драгоценным.

– Спасибо, миссис Питт, – сказал он, когда рука Мины была благополучно перевязана. – Учитывая случившееся, мне кажется, миссис Уинтроп необходимо прилечь. Она не отличается крепким здоровьем…

– Это такой пустяк, – попыталась было возразить Мина, но тут же испуганно умолкла. – Мне стыдно, что я даже не угостила вас чаем, – растерянно произнесла она, как бы пытаясь ухватиться за это нарушение светского этикета как предлог, чтобы не думать о чем-то неизмеримо более важном, что так тревожило ее. – Я виновата, что разлила кипяток.

– Я сам угощу миссис Питт чаем, дорогая, не беспокойся, – успокоил ее Барт, пристально глядя на нее. – Ты должна лечь и отдохнуть. Забинтованной руке будет удобней лежать на подушке. Если ты будешь сидеть с ней за столом, повязка ослабеет и сползет.

– Да… да, ты, пожалуй, прав, – неохотно согласилась Мина, но не торопилась уходить. Глазами, полными тревоги, она смотрела то на Барта, то на Шарлотту.

– Возможно, надо позвать врача, – еще раз предложила Шарлотта.

– Нет, нет, – решительно замотал головой Барт. – В этом нет никакой необходимости. Ты прекрасно выглядишь. – Он улыбнулся широкой улыбкой. – Если Мина наконец послушается и приляжет отдохнуть, я буду счастлив угостить вас чаем, миссис Питт. Прошу. Разрешите пригласить вас в гостиную.

Шарлотте не оставалось ничего другого, как принять предложение Барта, а Мине – направиться в спальню. Горничная Гвиннет к этому времени сообразила, что ей надо приготовить чай. Правда, к этому часу она всегда его готовила. Поэтому вскоре девушка появилась в гостиной с подносом, поставила его на столик и, сделав книксен, поспешно удалилась.

Когда чай был разлит, Барт, откинувшись на стуле, внимательно посмотрел на Шарлотту своими умными, все понимающими глазами.

– Весьма великодушно с вашей стороны навестить дом, в котором царит глубокий траур, миссис Питт, – сказал он.

Шарлотта ждала этих слов.

– Я сама пережила траур, мистер Митчелл, – с готовностью ответила она. – И тоже тяжело переносила горе, хотя рядом со мной были мать и сестра. Я искала возможности поговорить с кем-нибудь, но не шепотом и не о смерти. – Она отпила глоток чая. – Конечно, я не могу знать, так ли себя чувствует миссис Уинтроп, но мне казалось вполне справедливым дать ей возможность проверить это, если она того пожелает.

– Ваше признание удивляет меня, – откровенно сказал Барт. Его глаза все так же пристально следили за лицом Шарлотты. – Мина была предана Оукли. Мне кажется, многие не понимают, чего ей стоит носить эту маску спокойствия.

В какой степени он лгал ей? Теперь у нее не было сомнений, что он видел синяки на руке сестры. А сколько их всего, и не только на руке? Догадывается ли он об этом или точно знает?

– Каждый из нас по-своему превозмогает горе, – улыбнулась ему Шарлотта; беззаботный тон, которым она это произнесла, должен был скрыть то напряжение, которое она испытывала под его изучающим взглядом. – Иногда помогает, когда человек возвращается к прежним, привычным заботам. Миссис Уинтроп показала мне прекрасную комнату для завтрака. Она прелестна. Я не видела ничего лучше.

Лицо Барта стало серьезным.

– О, да. У Мины талант – она тонко чувствует прекрасное, игру красок. – Он продолжал следить за лицом Шарлотты, словно читал его, ловил каждую ее реакцию на его слова, пытаясь догадаться, что заставило ее начать разговор о комнате.

– Я уверена, что капитану Уинтропу она понравилась бы, если бы он к ней немного привык, – закончила свою мысль Шарлотта, так же прямо посмотрев на Барта. Между ними безмолвно, но ощутимо витали воспоминания об ужасных синяках, унижении, перенесенном Миной, и ее постоянном чувстве стыда. Что она сказала Барту и, самое главное, когда? До смерти мужа или… после?

Барт хотел было что-то сказать, но передумал.

– Я накануне переезда в новый дом, – пояснила Шарлотта, чтобы прервать молчание. Разговор не получился, и оба чувствовали это. Но они должны были о чем-то говорить. Какие мысли теснились в его голове?

Шарлотта задумчиво улыбнулась.

– Конечно, мой муж всю заботу об отделке комнат предоставил мне. В данный момент я ломаю голову над цветом обоев для столовой. Выбор зависит не только от того, что мне нравится именно этот цвет. Речь идет и о том, насколько он практичен.

– Дилемма, – понимающе сказал Барт. – И что же вы решили?

Снова наступила пауза.

Странно, но ей показалось, что он спрашивает ее не о цвете обоев, а пытается узнать, что она намерена делать дальше, узнав о синяках на руке бедной Мины: продолжать и дальше этот разговор, или просто забыть об этом.

Поэтому Шарлотта ответила не сразу на его вопрос. Наконец она смело взглянула в немного удивленные глаза мистера Митчелла и честно ответила:

– Я думаю, мне надо посоветоваться с мужем.

Лицо Барта не дрогнуло.

– Мне следовало ожидать такого ответа, – сдержанно произнес он ровным голосом.

Ответив Барту, Шарлотта, однако, не ожидала, что на нее тут же обрушится шквал самых противоречивых чувств. Здесь были гнев на Оукли Уинтропа, оказавшегося таким жестоким грубияном, и уверенность в том, что Грейси была права – он не только грубиян, но и садист; жалость к бедняжке Мине, первой сполна испытавшей это на себе и теперь постоянно пребывавшей в страхе, что мужа мог убить ее брат Барт, и это вот-вот откроется; собственный страх за Барта Митчелла, который сидит сейчас с ней за одним столом; и, что совсем странно, почему-то страх за себя.

Молчание стало гнетущим.

– Поскольку это не только мой, но и его дом, будет справедливым узнать и его мнение, – продолжала Шарлотта глухим голосом. Легкая улыбка удивления скользнула по губам Барта.

– По тому, как вы подбирали слова для ответа, должен ли я думать, что вы не всегда следуете вкусам мужа? Я вас правильно понял, миссис Питт?

– Да, пожалуй, это так.

– Вы волевой человек, миссис Питт. И, видимо, смелый.

Шарлотта встала и попыталась улыбнуться.

– Эти качества не всегда делают женщину привлекательной, – сказала она небрежно. – Вы были чрезвычайно любезны и гостеприимны в такой нелегкой ситуации. Благодарю вас.

Барт тоже встал и отвесил полупоклон.

– Благодарю вас за доброе отношение к моей сестре, особенно сейчас.

– Для меня это было удовольствием, – спокойно ответила Шарлотта и тоже кивнула.

Барт проводил ее до двери, которую открыла перед ней горничная, подав накидку. Покинув дом Уинтропов, Шарлотта быстро пошла по Керзон-стрит к остановке омнибуса. Голова ее была полна вопросов.

Питт пришел поздно, и Шарлотта не находила себе места, дожидаясь его. Грейси ушла спать, дети тоже давно уснули. От нетерпения Шарлотта ничем не могла заняться, хотя домашней работы было полно – в ее корзинке лежал целый ворох штопки, и надо было еще написать несколько писем.

Вместо этого она бесцельно слонялась по кухне, хватаясь то за одно, то за другое. Принялась было чистить плиту, но, не закончив, бросила, что-то переложила из одной банки в другую, наконец уронила на пол коробку с чаем и стала поспешно собирать рассыпавшийся по полу чай, благо никто не мог видеть ее за этим занятием. Наконец пол стал абсолютно чистым, потом она вымоет его горячей водой.

Наконец она услышала звук ключа в замке, отряхнула платье, убрала со лба упавшие прядки волос и побежала в прихожую встречать мужа. Первой его реакцией был испуг. Томас решил, что что-то случилось, но, увидев лицо жены, крепко обнял ее и прижал к себе. Наконец она легонько оттолкнула его.

– Томас, сегодня я узнала нечто очень важное.

– Ты о новом доме, конечно? – постарался он проявить интерес к тому, что в последнее время ее больше всего занимало, но Шарлотта по его голосу поняла, как он устал.

– Нет, это совсем другое, – отмахнулась она. – Я была сегодня у Мины Уинтроп, решила посоветоваться относительно обоев.

– Что? – Томас не поверил своим ушам. – Что ты хочешь сказать? Невероятно!

– Посоветоваться, как их выбрать, – нетерпеливо повторила Шарлотта, ведя мужа за собой в кухню. – А не как их клеить.

Томас был окончательно сбит с толку.

– Как миссис Уинтроп может знать, какой цвет обоев тебе нужен?

– У нее талант декоратора.

– Откуда тебе это известно? – Томас сел за стол. – Почему чай на полу?

– Это, должно быть, я рассыпала, – небрежно ответила Шарлотта. – Я разговаривала с ней еще на заупокойной молитве по ее мужу. А сегодня я навестила ее… Ты слушаешь меня, Томас? Это очень важно.

– Слушаю. Ты не поставишь чайник на огонь? Я бог знает сколько времени не пил чаю.

– Уже стоит. Сейчас я заварю чай. Ты голоден?

– Я слишком устал, чтобы есть.

Шарлотта быстро налила в таз холодной воды, что-то незаметно всыпала туда и поставила таз у его ног.

– Опусти ноги, – сказала она как можно безразличней.

– Я теперь не так много хожу, как прежде, – улыбнулся Томас. – Ты забыла, что теперь я начальник. – Он нагнулся, расшнуровал ботинки и с удовольствием снял их.

– Разве у начальников не болят ноги?

Томас, еще раз улыбнувшись, сунул ноги в таз.

– Что ты насыпала в воду?

– Как всегда, морскую соль… Миссис Уинтроп была избита. Ее муж был садистом, и ему нравилось избивать женщин. Я имею в виду проституток.

– Что ты сказала? – Он быстро посмотрел на нее. – Как ты это узнала? Она сама сказала тебе?

– Конечно, нет. Она ошпарила руку кипятком. Я расстегнула манжет, чтобы посмотреть на ожог, и увидела, что ее рука вся в синяках.

– Несчастный случай…

– Нет, я видела отчетливые следы пальцев. Я уверена, что у нее такие же синяки на шее и, видимо, по всему телу. Вот почему она носит высокий ворот, закрывающий шею, и длинные, закрывающие руки кружевные манжеты. Она скрывает свои синяки.

– Как ты можешь быть так уверена в этом? Ты ведь ничего не знаешь.

– Знаю. Более того, я уверена, что об этом знает и Барт Митчелл, ее брат.

– Каким образом ты это узнала?

– Я разговаривала с Миной, видела ее лицо. Ей было мучительно стыдно, она смущалась. Конечно, она не рассказывала мне, как это произошло, что обязательно сделала бы, если бы синяк был случайным. Но в синяке повинен ее муж! Бравый капитан, достопочтенный Оукли Уинтроп избивал свою жену.

– Почему ты думаешь, что Митчелл знает об этом?

– Он тоже видел синяк – и, разумеется, ничего не сказал. Если бы он не знал, то непременно спросил бы ее, что случилось, откуда такой страшный синяк.

– Возможно, он сам избил ее.

– Зачем ему это делать? И к тому же она боится за него. Томас, я уверена в этом. Она с ужасом думает, что это он убил Уинтропа.

– Кажется, ты сама не очень веришь в это, – скептически возразил Питт. – Люди часто говорят, что в чем-то уверены, хотя на самом деле лишь предполагают, что это так. Это отнюдь не означает полную уверенность. Твой чайник кипит.

– Ничего, пусть покипит, – махнула Шарлотта рукой. – Томас, Мина боится, что Барт убил Оукли Уинтропа за то, что тот так жестоко обращался с ней.

– Понимаю, – задумался Питт. – А как тебе стало известно о человеке, избивавшем проституток в парке? Неужели об этом тебе сказала Мина Уинтроп?

– Конечно, нет.

– Я жду ответа.

Шарлотта шумно вздохнула.

– Томас, пожалуйста, только не сердись… Она сделала это только потому, что очень тревожится за тебя. Если ты не простишь ей этого, я никогда тебе этого не забуду.

– Не прощу что? – Томас от удивления поднял брови.

– Если ты ее не простишь…

– Кто это? Эмили?

– Мне лучше не говорить.

Ей бы в голову не пришло взвалить это на Эмили, но это был прекрасный выход. Томас не несет ответственности за поступки Эмили.

– Как она узнала это? – Томас был очень серьезен. – Скажи мне, по крайней мере, правду.

– Она пошла вечером в парк, и одна из проституток рассказала ей об этом. Я хочу сказать, они разговорились, и, конечно…

– Конечно, – сердито передразнил ее Томас. – Джек знает об этом? Боюсь, что это не очень поможет ему в предвыборной борьбе.

– Нет, он не знает, и ты ничего ему не скажешь!

– Не собираюсь.

– Обещай.

– Обещаю. – Томас улыбнулся, хотя улыбаться было нечему.

– Спасибо, милый.

Шарлотта повернулась к плите и стала готовить мужу чай. Когда чай настоялся, она налила кружку и молча поставила ее перед ним.

Так же молча она ждала, когда он наконец вынет ноги из таза, и тут же подала ему согретое полотенце.

– Спасибо, – сказал он, помолчав.

– За чай, – серьезно спросила Шарлотта, – или за полотенце?

– За информацию. Бедная миссис Уинтроп.

– Что ты намерен делать?

– Выпью чай и лягу спать. Сегодня я более не способен что-либо решать.

– Мне очень жаль. Лучше бы я погодила с этой новостью.

Томас наклонился и поцеловал ее. На какое-то время Мина Уинтроп и ее беды были забыты.

Утром следующего дня, когда едва рассвело, Билли Сауэрбаттс, как всегда, отправился на своей повозке по Найтсбридж в сторону Гайд-парк-корнер, но вдруг был вынужден остановиться из-за образовавшейся впереди пробки. Это вывело его из себя. Какой смысл было вставать в такую рань, чтобы застрять здесь и проторчать неподвижно бог знает сколько времени, как адмирал Нельсон на своей колонне?[7]7
  Речь идет о монументе герою Британии адмиралу Нельсону, установленному в Лондоне на Трафальгарской площади в 1843 г.


[Закрыть] И все из-за того, что какой-то идиот остановил движение…

Из толпы раздавались сердитые крики, ругань, чья-то испуганная лошадь подалась назад, отчего две повозки столкнулись и сцепились колесами. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Билл спрыгнул с повозки и, привязав лошадь к ограде парка, решительно стал пробираться сквозь толпу к злополучному кабриолету, преградившему всем путь. Он, однако, страшно удивился, когда увидел, что у экипажа не было лошади, пустые оглобли лежали на земле, словно кто-то сам на себе притащил кабриолет, а потом бросил на полдороге. Теперь он лежал здесь, накренившись, перекрыв движение.

– Идиот! – выругался Билли. – Кто мог бросить его здесь?.. Эй, что с вами? Тут не место, чтобы спать. – Билли обошел склоненную фигуру на сиденье среди кучи какого-то тряпья. – Эй, проснись, парень, и убирайся отсюда. Ты задержал движение на целой улице.

Билли наклонился и потряс человека за плечо. Он сразу же ощутил что-то липкое и мокрое. Отшатнувшись, он увидел кровь на своей руке. Уже рассвело, и он пригляделся к сидящему человеку. У него не было головы.

– Господи Иисусе, Пресвятая Дева Мария! – воскликнул перепуганный Билли и, зацепившись за оглоблю, упал.