Текст книги "Суд и ошибка"

На следующее утро настала очередь мистера Читтервика.

Допрашивал его, и весьма подробно, сэр Эрнест. Мистер Читтервик сумел дать важные показания, начиная с того случая, когда мистер Тодхантер пытался разузнать у него, нет ли у него на примете человека, которого не жаль убить, и кончая находкой пропавшего браслета. Скромный и застенчивый мистер Читтервик произвел превосходное впечатление на судью и присяжных и под руководством хитроумного сэра Эрнеста, сам того не осознавая, привел всех, кто присутствовал в зале, к тому важному выводу, что раз уж столь обаятельный человек считает, что дела обстоят таким образом, то, значит, так они, видимо, и обстоят.

Третий день процесса ознаменовался сенсацией: после мистера Читтервика вышел к барьеру и подвергся допросу от лица собственного помощника сам сэр Эрнест Приттибой, создавший тем самым прецедент в анналах английского правосудия. С устрашающей серьезностью поведал он залу о находках в саду, уже упомянутых мистером Читтервиком, и сумел донести до слушателей, что мистер Тодхантер никак не мог подделать эти улики и даже знать бы не мог, где их искать, не создай он их самолично в день преступления. Затем сэр Эрнест спешно покинул трибуну, дабы судья или другая какая выскочка не напомнили бы присяжным, что никто, даже полицейские, не оспаривает больше того, что мистер Тодхантер в тот роковой вечер какое-то время присутствовал в саду мисс Норвуд, и, следовательно, следы его присутствия там никоим образом не помогают установить, чей именно палец нажал курок. Внушительная немногословность сэра Эрнеста стоила целой груды скучных улик.

Следующими к даче показаний были призваны полицейские, принимавшие участие в обнаружении благодаря сведениям, полученным от мистера Тодхантера, украденного браслета, и, разумеется, сэр Эрнест не упустил случая всячески подчеркнуть особую значимость этих свидетельств. После обеденного перерыва суд выслушал медицинское заключение, из которого следовало, что, судя по предполагаемому времени смерти мисс Норвуд, убил ее скорее мистер Тодхантер, нежели Палмер. После этого выступили врач мистера Тодхантера, миссис Гринхилл, Эди и различные знакомые подсудимого, все как один подтвердив, что в Лондоне трудно будет найти человека более здравомыслящего. Дошло до того, что судья, выслушивая этот поток свидетельств, потерял терпение и указал сэру Эрнесту, что никто не ставит под вопрос здравость рассудка подсудимого, и поскольку собственные адвокаты подсудимого уже разобрались с этим аспектом дела, незачем так уж на него напирать.

– Ваша честь, – отозвался сэр Эрнест, – при всем уважении к суду должен заметить, что вопрос о вменяемости подсудимого, относительно которой мы с моим ученым другом, его адвокатом, находимся в полном согласии, может возникнуть у прочих участников процесса, и, предвидя такой оборот дела, считаю своим долгом показать, что подсудимый несет всю полноту ответственности за свои действия.

– Ну что ж, – сдался судья.

Мистер Тодхантер записал очередное наблюдение: «Я поражен тем, как сильна наша позиция. До начала процесса я думал, что сложно будет представить события в нашей трактовке хотя бы выполнимыми, не то чтобы убедительными. Но совсем иначе все выглядит, когда ты видишь, как выходят свидетели и один за другим подтверждают всю историю с начала до конца. На мой взгляд, наша победа предопределена. То, что я сам смогу добавить, стоя на свидетельском месте, будет уже излишне. Меня это очень радует».

Сэр Эрнест, однако, был не так оптимистичен.

– Посмотрим еще, дружище, что скажет тот парень из полиции, – предостерег он. – В нашей истории, знаете ли, зияют приличные дыры, а полицейские мастаки, когда нужно разорвать их пошире.

– Напрасно мы пригласили его выступить на процессе, – встревожился мистер Тодхантер.

– Нет, это мы сделали правильно. Иначе, если бы вас признали виновным, вердикт стал бы поводом для апелляции – на том основании, что присяжных не ознакомили с версией полиции.

– Но кто подаст апелляцию, если и защита, и обвинение будут удовлетворены приговором?

– Государство.

– Какое же право государство имеет вмешиваться в дело, в рассмотрении которого оно не участвовало?

– Не задавайте глупых вопросов, – попросил сэр Эрнест.

На следующее утро заседание открылось кратким заявлением мистера Джеймисона, того же примерно содержания, что и в прошлый раз. Затем защитник вызвал одного-единственного свидетеля, и мистер Тодхантер, шаркая, поплелся давать показания.

Ночь он провел скверно. Допрос страшил его, необходимость в лжесвидетельстве внушала отвращение, причем самым гнусным казалось то, что без лжесвидетельства они даже не добились бы и процесса. Но, как ни верти, деваться было некуда, и без лукавства было не обойтись.

Первая часть допроса прошла довольно гладко, но, несмотря на направляющую руку мистера Джеймисона, мистер Тодхантер так и не был уверен, что ему удалось втолковать присяжным, какое душевное состояние привело его роковой ночью в сад мисс Норвуд.

– Это… хм… решение я принял, предварительно испросив совета у многих людей, которые, надо подчеркнуть, о мотивах моих расспросов не догадывались, – забубнил он в ответ на предложение адвоката объяснить суду и присяжным, каким образом он пришел к чудовищной идее убийства. – Я полагал, что знай они, как серьезно я настроен, то не сказали бы откровенно, что у них на уме. Поэтому я представил им это дело как случай… гипотетический. Единодушие, с которым мне со всех сторон стали рекомендовать убийство, произвело на меня самое глубокое впечатление. И чем дольше я размышлял об этом, тем более склонялся к этому выбору. Убийство, лишенное… хм… всякого личного мотива, подходило мне оптимально.

– И вам не приходило в голову, что ваши знакомые, вероятно, шутят?

– Увы, нет. И потом я ни за что не поверю, что они шутили, – с вызовом добавил мистер Тодхантер. – Они говорили то, что на самом деле думали.

– Пожалуйста, поясните чуть подробней, что вы имеете в виду, когда говорите, что такое убийство подходило вам оптимально?

– Я имею в виду, что в тот момент не надеялся дожить до казни, – просто объяснил мистер Тодхантер.

– Как? Вы отмерили себе такой короткий срок?

– Да… я полагал, что к настоящему времени буду уже месяц как мертв, – смутился мистер Тодхантер.

– То, что ваши ожидания не сбылись, в данных обстоятельствах, пожалуй, можно считать удачей, – сухо заметил его защитник.

Медленно отвечая на множество наводящих вопросов, мистер Тодхантер довел свой рассказ до того момента, когда решил извести мисс Джин Норвуд.

– К тому времени, – говорил он, – я опросил всех, кого только мог, и не мог не прийти к выводу, что ее смерть… хм… многих бы осчастливила.

– У вас что, сложилось впечатление, что мисс Норвуд была плохим человеком?

– Ядовитая тварь она была, вот кто! – выпалил мистер Тодхантер, чем потряс и восхитил зал.

Пять минут спустя он уже мужественно лжесвидетельствовал.

– Я имел твердое намерение убить ее вплоть до того момента, как мы столкнулись лицом к лицу. Однако…

Зал затаил дыхание.

– Однако? – подтолкнул его мистер Джеймисон.

– Ну, я… словом, я спасовал.

– Вы угрожали ей револьвером?

– Да. И он… выстрелил. Дважды. Я плохо обращаюсь с оружием, – виновато прибавил мистер Тодхантер.

– Но как же он мог выстрелить дважды?

– Ну, видите ли… первый выстрел перепугал меня. Застал, понимаете ли, врасплох. И наверное, от испуга палец дернулся… я снова нажал курок, и… в общем, ничем другим я это объяснить не могу.

– Что же случилось дальше?

– Я несколько… оторопел, – с облегчением вернулся мистер Тодхантер на путь истины. – А потом до меня дошло, что она упала на спинку кресла. Все ее платье спереди… было в крови. Я растерялся.

– И что же вы сделали?

– Заставил себя подойти и осмотреть ее вблизи. На мой взгляд, она была мертва. Я слегка наклонил ее на себя и тут увидел, что пуля прошла… хм… прямо насквозь… навылет. И застряла в спинке кресла. Я… выковырял пулю… сунул ее в карман. А потом забросил в реку.

– Зачем вы это сделали?

– Я где-то читал, что по пуле можно определить, из какого оружия был произведен выстрел. Вот я и решил в целях самозащиты, что разумнее мне избавиться от нее. Но теперь понимаю, что сделал это напрасно.

– Что-нибудь еще делали, прежде чем уйти?

– Да. Там на столе стояли два бокала. Один я вытер своим платком, а второй вытирать не стал.

– Почему?

– Не знаю, – признался мистер Тодхантер.

– Что-нибудь еще вы предпринимали?

– Да. Еще я снял с руки мисс Норвуд браслет.

– С какой целью?

– Теперь уже и сам не пойму, – понуро признал мистер Тодхантер. – Я… плохо соображал, что делаю. Потрясение оказалось слишком велико.

– Но какой-то мотив для таких действий у вас наверняка был?

– Да, я думал, что браслет послужит уликой, если понадобится доказывать свою… вину.

– Вы хотите сказать, если возникнет та ситуация, в какой вы оказались сейчас?

– Да, именно так.

– Вы что, предвидели такую ситуацию?

– Боже мой, конечно, нет! Такое мне и в голову не могло прийти. Ни в коем случае.

– То есть вы не ожидали, что в совершенном вами преступлении обвинят другого человека?

– Конечно, не ожидал. Иначе бы…

– Продолжайте.

– Иначе бы я никогда этого не сделал, – с достоинством заключил мистер Тодхантер.

– Благодарю вас, мистер Тодхантер… Ваша честь, – внушительно заявил мистер Джеймисон, – я сделал что мог, чтобы сократить время допроса подсудимого, и сделал это ввиду крайне тяжелого состояния его здоровья. У меня имеется заключение врача, согласно которому подсудимый вообще не в том состоянии, чтобы участвовать в процессе. Однако же запрет врача разволновал его еще сильнее, чем присутствие на процессе. По сути говоря, врач без обиняков утверждает, что мистер Тодхантер может умереть в любую минуту, что любые волнения и встряски могут оказаться фатальны. Я говорю об этом в присутствии моего клиента только потому, что ему самому это прекрасно известно. Ввиду всего вышесказанного я предложил бы закончить допрос. Смею думать, что мне удалось осветить все необходимые обстоятельства, однако же если ваша честь находит, что имеются упущенные мной пункты, которые для полноты впечатления следует прояснить, почтительнейше предлагаю вашей чести самолично опросить моего клиента.

– Не думаю, что что-то упущено, мистер Джеймисон. Ваш клиент признает, что это он убил покойную. Единственное, что мне хотелось бы уяснить для себя, было ли это убийство преднамеренным или его можно квалифицировать как убийство по неосторожности. Если угодно, я спрошу подсудимого об этом сам… Итак, мистер Тодхантер, ответьте нам: вы стреляли в Этель Мэй Бинс преднамеренно и, как выражается закон, со злым умыслом?

– Нет, ваша честь, – отозвался мистер Тодхантер с оттенком печали. – Нет. То есть злого умысла у меня не было.

Тут вскочил со своего места сэр Эрнест.

– В свете того, что было сказано моим ученым коллегой, ваша честь, я отказываюсь от перекрестного допроса подсудимого.

В последних рядах раздались жидкие хлопки, тут же пресеченные.

Поднялся тощий, изнуренного вида барристер.

– Ваша честь, я имею честь представлять на этом процессе комиссара полиции. Заявление мистера Джеймисона осложнило мое положение; тем не менее я понимаю, что именно по желанию подсудимого меня пригласили сюда для проведения перекрестного допроса. Вынужден спросить вас, ваша честь, допустима ли столь нестандартная процедура?

– Здесь столько всего нестандартного уже произошло, мистер Бэрнс, что еще немного ничего не изменит. Впрочем, мне следует убедиться в том, что подсудимый готов ответить на ваши вопросы. – И судья повернул свою дряхлую голову к мистеру Тодхантеру. – Подсудимый, угодно ли вам получить возможность публично ответить на вопросы представителя комиссара полиции?

– Исходя из интересов… правосудия, ваша честь, я считаю это настоятельно необходимым, – отозвался мистер Тодхантер.

– Хорошо. Мистер Бэрнс, прошу вас, – кивнул судья.

Тощий мистер Бэрнс одернул свою мантию и крепко вцепился в нее обеими руками, словно боялся, что она может сбежать.

– Надеюсь, вы примете во внимание сложность моего положения, – спокойным, уверенным тоном обратился он к мистеру Тодхантеру. – Возможно, некоторые из моих вопросов вызовут у вас волнение. Если такое произойдет, прошу сразу указать на это, и тогда его честь даст вам возможность отдышаться.

Мистер Тодхантер, не вставая со своего стула, слегка поклонился.

– Прошу прощения за… хм… неудобства, доставленные суду, – пробормотал он, уже слегка волнуясь, и уставился на своего оппонента, твердо пообещав себе не попасться в подстроенные им ловушки. Он очень хорошо понимал, что наступает кульминация процесса.

– Я буду так краток, насколько это возможно, – посулил мистер Бэрнс и вскинул глаза к потолку, словно в поисках вдохновения. – С позволения суда я попробую объединить множество вопросов в одно целое… Итак, предположим, что вы никогда не стреляли в эту женщину: она была мертва, когда вы нашли ее, но из дружеских чувств к семье Фарроуэй решились взять на себя ответственность за это преступление, зная, что, каким бы ни был приговор, вы вряд ли доживете до его исполнения…

Мистер Тодхантер сделал попытку что-то сказать, лицо его приняло ужасающий бледно-зеленый оттенок, ладонь взлетела к груди, и он повалился со своего стула вперед.

Весь зал кинулся к нему.

Глава 17

Нет, на свидетельской трибуне мистер Тодхантер не умер.

Минуту-другую спустя он очнулся и принялся недовольно отмахиваться от тех, кто пытался помочь ему. Тем не менее судья настоял на получасовом перерыве, чтобы дать ему время прийти в себя, и двое могучих полицейских, несмотря на его громкие протесты, вынесли мистера Тодхантера из зала, а в арьергарде нервозно приплясывал его врач, не пропустивший ни одного заседания.

– Ну, на этот раз вас спасло чудо, – заметил он откровенно, осмотрев пациента в просторной пустой комнате, непонятно для чего в здании суда предназначенной. – Что это вас так взволновало?

Распростертый, сколько ни протестуй, на простом, на козлах, столе, на подложенном под голову пальто врача, мистер Тодхантер слабо усмехнулся.

– То, чего я с самого начала боялся. Видите ли, я вполне могу доказать, что собирался убить эту женщину, если такие вещи вообще доказуемы, и, уж конечно, могу доказать, что был у нее в тот вечер. Но доказать, что это я ее и убил, я не вижу ни малейшего способа. И старина Приттибой его не видит, и Читтервик, и Фуллер – никто! Черт меня дернул, дурака, выбросить пулю, – но что сделано, то сделано. И вот – разве вы не видите? – одним-единственным вопросом этот умник разрушил все, что так тщательно выстраивал Приттибой! Я чертовски боюсь, что болваны-присяжные вспомнят о презумпции невиновности и решат, что я неподсуден. Или, если этого не произойдет, полиция воспользуется поводом и засадит Палмера в тюрьму по гроб жизни! Чертовски досадно!

– Хорошо-хорошо, только успокойтесь. Я вообще в толк не возьму, с чего вам понадобилось ввязаться в это убийство, – проворчал врач. – Вы же всегда были приличным малым, Тодхантер. Подумали бы, сколько хлопот вы мне доставляете!

– Больше мне думать не о чем, как о вас! – огрызнулся мистер Тодхантер.

– Ну, тогда о других – им тоже несладко пришлось, – согласился доктор, пряча довольную улыбку. Мистер Тодхантер реагировал на раздражители даже лучше, чем можно было надеяться. Малейший пинок под зад, фигурально говоря, действовал на него как возбуждающее средство.

Так прошло полчаса, и мистера Тодхантера, под прежние жалобы на бесправие, внесли в зал. Чувствовал он себя неплохо и с облегчением думал о том, что худшее уже позади.

Мистер Бэрнс чинно принес извинения за то, что причинил страдания подсудимому.

Мистер Тодхантер вежливо ответил, что это пустяки.

Судья осведомился, в силах ли мистер Тодхантер отвечать на вопросы.

Мистер Тодхантер высказался в том смысле, что не только в силах, но и рвется в бой.

Мистер Бэрнс снова уставился в потолок.

– Начнем с того, что вы так и не ответили на мой первый вопрос, мистер Тодхантер. Может быть, попробуем еще раз?

– Разумеется, – с решительностью ответил мистер Тодхантер. – Все ваши предположения я могу отвести как беспочвенные.

– Вы не принимаете их?

– Я утверждаю, что они не соответствуют действительности.

– И тем не менее они вас, так сказать, выбили из колеи?

– Да.

– Не могли бы вы объяснить почему? – осведомился мистер Бэрнс, осматривая потолок с таким очевидным интересом, словно обнаружил деталь лепнины, которая в любой момент может оборваться и рухнуть на чью-нибудь высокопоставленную голову.

– Охотно воспользуюсь случаем, – жестко сказал мистер Тодхантер, – чтобы сразу снять все недопонимания. Дело в том, что я могу лишь утверждать, что именно я убил мисс Норвуд, но никак не в состоянии доказать, что это мой палец нажал курок… преднамеренно или нет. И если меня что-то выбило из колеи, так это мысль, что такой ничтожной лазейкой могут воспользоваться те, кто допустил грубый просчет и теперь, чтобы сохранить лицо, держит в тюрьме невиновного!

Зал ахнул. В этом была удаль – признать свое слабое место и истрактовать его в свою пользу. Сэр Эрнест нахмурился. Случалось, присяжные отдавали удали должное, но чаще все-таки не отдавали. Лицо судьи выражало сомнение, не слишком ли подсудимый злоупотребляет речами. Лишь мистера Бэрнса по-прежнему интересовало только и исключительно состояние потолка.

– Почему же вы не обратились в полицию и не сознались в своем преступлении сразу после убийства?

– Я не видел в этом резона.

– Предпочли дождаться, когда обвинение предъявят невиновному?

– Мне и в голову не пришло, что кого-нибудь обвинят.

– Но вы же знали, что полиция предпримет расследование?

– Что предпримет – знал, но не предполагал, что допустит ошибку.

– А не думали вы о том, что под подозрение в первую очередь попадут те, у кого имелись мотивы более явные, чем у вас?

– Нет, не думал. Я вообще постарался выбросить эту историю из головы.

– И отправились в вояж?

– Да.

– С какой целью?

– Мне хотелось побывать в Японии… перед смертью.

– Значит, вам важнее было увидеть Японию, нежели остаться здесь и лицом к лицу встретить последствия своего поступка?

– Никаких последствий я не ожидал. – Мистеру Тодхантеру хотелось вытереть лоб, но он боялся, что этот жест будет истолкован как симптом приближающегося обморока.

– А не было ли так, что вы отправились путешествовать, чувствуя облегчение, что убийство, которое вы задумали, совершил кто-то другой, и можно с чистой совестью любоваться красотами Японии?

– Разумеется, нет.

– И совесть вас не мучила?

– Ни в малейшей степени. Мой… хм… поступок не назовешь рядовым, но я все-таки убежден, что по своим последствиям он исключительно благотворен.

– Мне бы не хотелось ограничивать вашу свободу, мистер Тодхантер, но, право же, вынужден напомнить, что свидетелям полагается отвечать на вопросы, а не произносить речи.

– Прошу меня извинить.

– Ну что вы… Итак, только услышав об аресте Палмера, вы решили, что пора признаться в содеянном?

– Да.

– Но ведь к этому времени вы могли умереть?

– Мог. Однако я оставил поверенному подробный отчет в своих действиях и распорядился в случае моей смерти отправить его в полицию.

– Да, данный документ фигурирует в деле как вещественное доказательство. Но согласитесь ли вы с тем, что он являет собой не более чем сухой перечень фактов?

– Это перечень действий, которые я совершил.

– Не подкрепленный ни малейшими доказательствами.

– Я считал, что доказательств довольно, и посейчас так считаю.

– И как отнеслись к вашему признанию в полиции?

– Над ним посмеялись, – с горечью признал мистер Тодхантер.

– Иначе говоря, никаких действий, исходя из него, не предприняли?

– Никаких.

– Итак, полицейские, заметим, добросовестные профессионалы, отказались принять ваше заявление всерьез. Могли бы вы предложить какую-то иную причину, по которой они это сделали, – кроме той, что они попросту сочли его выдумкой?

– Я уверен, что они восприняли его именно так.

– И все-таки вы считали свое признание достаточным, чтобы удовлетворить их в том случае, если бы вас уже не было в живых и вы не могли бы помочь его удостоверить?

– Да, я так считал.

– Мистер Тодхантер, ваши коллеги-журналисты и ваши знакомые утверждали здесь, что, на их взгляд, вы обладаете интеллектом выше среднего. Принимая это в расчет, замечу, что если бы вы в самом деле убили мисс Норвуд, то никак не ограничились бы своим туманным и бездоказательным – вы не можете этого не видеть – «признанием», а постарались бы собрать улики, определенно указывающие на вашу вину, дабы под подозрением не оказался никто другой.

– Я как тогда не считал свое признание туманным и бездоказательным, так и сейчас не считаю.

– И вы не согласитесь с тем утверждением, что ваше поведение после убийства скорее подобало человеку с чистой совестью, чем преступнику, особенно имея в виду тот факт, что, как вы уверяете, вы действовали из побуждений исключительно благородных и ничего не теряли даже в том случае, если ваша вина откроется?

– Да, не соглашусь.

– И что человек, который затеял – заблуждаясь, разумеется, но искренне, – то, что можно назвать «благородным убийством», способен такой человек сбежать, оставив невиновных под подозрением, и даже обречь их, ввиду полной неубедительности «признания», на плаху?

– Возражаю против слова «сбежать»!

– Хорошо, я выражусь иначе. Соответствует ли, на ваш взгляд, ваше поведение после свершения преступления тем благим намерениям, из которых вы, как вы утверждаете, исходили, когда задумывали его?

– Вполне соответствует. Возможно, я поступил глупо, но…

– Скажу еще раз – только прошу, не волнуйтесь! – что доводы, выдвинутые на этом процессе вашей защитой, похоже, отвечают истинному положению вещей: вы лишь поигрались с идеей убийства. Вам сообщили, что дни ваши сочтены, и затея с убийством оказалась достаточно щекочущей нервы, чтобы отвлечь вас от мыслей о приближающейся смерти, – но в глубине души убивать вы, конечно, не собирались, прекрасно зная, что не решитесь на это, когда придет пора действовать; когда ж вы узнали, что некто, член семьи, к которой вы питаете чувства дружбы и уважения, совершил то самое убийство, которое вы теоретически запланировали, вы поняли, каким образом можно представить улики так, что тень подозрения коснется и вас тоже. И так, будучи джентльменом высокопорядочным и благородным, взяли на себя преступление, которого никогда не совершали.

Те, кто ожидал, что мистер Тодхантер снова хлопнется в обморок, просчитались.

– Все было совсем не так, – с несвойственной ему твердостью заявил он.

Его мучения были позади.