Электронная библиотека » Эрих Фромм » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Забытый язык"


  • Текст добавлен: 12 ноября 2013, 13:44


Автор книги: Эрих Фромм


Жанр: Классики психологии, Книги по психологии


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Эрих Фромм
Забытый язык. Введение в науку понимания снов, сказок и мифов

От автора

В основе этой книги – цикл лекций, которые я читал как вводный курс аспирантам Института психиатрии Уильяма Уайта и старшекурсникам Беннингтонского колледжа. Соответственно, книга адресована студентам, изучающим психиатрию и психологию, а также всем, кто интересуется этими науками. Как видно из подзаголовка, это – введение в науку понимания языка символов; поэтому я не стал останавливаться на многих более сложных вопросах из этой области – это не согласовывалось бы с вводным характером книги. Так, например, я рассматриваю теорию Фрейда лишь в той мере, в какой она раскрыта в его работе «Толкование сновидений», без учета более сложных концепций, разработанных в его последующих сочинениях; я также не пытаюсь касаться тех аспектов языка символов, которые, несмотря на их важность для исчерпывающего понимания затрагиваемых проблем, все же носят более общий характер.

Эти вопросы я буду анализировать позже, в следующей книге[1]1
  Имеется в виду работа Э. Фромма «Здоровое общество» (The Sane Society), опубликованная в 1955 г. – Примеч. ред.


[Закрыть]
. Я намеренно использовал слово understanding (понимание) вместо более привычного interpretation (толкование, разгадка). Если, как я постараюсь показать, язык символов по праву может считаться настоящим языком, в действительности – единственным универсальным языком из всех, когда-либо созданных человеком, – то вопрос заключается именно в том, чтобы понимать его, а не разгадывать, как если бы это был какой-то искусственный тайный код. Я думаю, что такое понимание важно для каждого, кто хочет глубже познать себя, а не только для психотерапевта, который намерен лечить психические расстройства. Поэтому я считаю, что пониманию языка символов нужно учить в школах и колледжах точно так же, как там изучают другие иностранные языки. Эта книга и призвана, в частности, способствовать осуществлению этой идеи.

Я признателен д-ру Эдуарду Тауберу, прочитавшему рукопись, за полезные замечания и советы.

Я хочу поблагодарить д-ра Рут Аншен, издателя книги «Семья, ее роль и функции», а также издательство Harper Brothers за разрешение привести здесь мою статью «Миф об Эдипе и Эдипов комплекс». Я также благодарю издателей, любезно позволивших воспользоваться отрывками из следующих публикаций:

Excerpts from the Modern Library Edition of Plato. The Republic, trans. by B. Jowett; «Oedipus at Colonus» and «Antigone», trans. by R.C. Jebb from The Complete Greek Drama; The Basic Writings of Sigmund Freud, trans. and edi ted by A.A. Brill; excerpts from Ralph L.; Wood, The World of Dreams; excerpts from The Interpretation of Dreams by Sigmund Freud; excerpts from Summa Theologica by Thomas Aquinas, translated by the Fathers of the English Dominican Province; excerpt from Kant, The Dreams of a Spirit Seer, trans. by E.F. Goerwitz; excerpts from Ralph Waldo Emerson, Lectures and Biographical Sketches; excerpts from Plato, Phaedo, trans. by B. Jowett; excerpts from The Works of Aristotle, trans. under the editorship of W.D. Ross; excerpts from Lucretius, De Rerum Natura, trans. by W.H.D. Rouse; excerpts from C.J. Jung, Psychology and Religion; excerpts from Henri Bergson, Dreams, trans. by E.E. Slosson; excerpts from The Trial by Franz Kafka, trans. by E.I. Muir.

I
Введение

Неразгаданный сон подобен нераспечатанному письму.

Талмуд


Сон снимает одежды обстоятельств, вооружает нас пугающей свободой, и всякое желание спешит обернуться действием. Опытный человек читает свои сны, чтобы познать себя; возможно, он понимает их и не до конца, но улавливает суть.

Эмерсон

Если верно, что умный человек – это прежде всего тот, кто способен удивляться, то это утверждение – печальный комментарий по поводу ума современного человека. При всех достоинствах нашей высокой грамотности и всеобщего образования мы утратили этот дар – способность удивляться. Считается, что все уже известно – если не нам самим, то какому-нибудь специалисту, которому полагается знать то, чего не знаем мы. В самом деле, удивляться неловко, это считается признаком низкого интеллекта. Даже дети удивляются редко или по крайней мере стараются этого не показывать; с возрастом эта способность постепенно утрачивается совсем. Мы думаем, что важнее всего найти правильный ответ, а задать правильный вопрос не так существенно.

Возможно, такая установка отчасти объясняет, почему сновидения, одно из наиболее загадочных явлений нашей жизни, так мало нас удивляют и ставят перед нами так немного вопросов. Все мы видим сны; не понимая своих снов, мы тем не менее ведем себя так, как будто с нами не происходит ничего странного, по крайней мере по сравнению с логичными и целенаправленными действиями, которые мы совершаем в состоянии бодрствования.

Когда мы не спим, мы активны и рассудительны, мы готовы прилагать усилия, чтобы достичь своих целей и, если понадобится, защитить себя. Мы действуем и наблюдаем; мы смотрим на вещи со стороны, с точки зрения возможности использовать их и манипулировать ими, хотя, возможно, мы видим их не такими, каковы они на самом деле. Но у нас часто не хватает воображения, и очень редко, за исключением детей и поэтических натур, наше воображение способно пойти дальше простого повторения сюжетов и ситуаций, являющихся частью нашего опыта. Мы ведем себя адекватно, но в каком-то смысле неинтересно. Сферу наблюдаемого днем мы называем «реальностью» и гордимся тем, что мы «реалисты» и разумно оперируем этой реальностью.

Во сне мы как бы бодрствуем, находясь в иной форме существования. Мы видим сны, создаем в своем воображении истории, никогда не происходившие наяву и порой даже ни на что не похожие. Порой мы видим себя героями, порой негодяями; иногда нас посещают прекрасные видения, и мы испытываем ощущение счастья; часто нас охватывает жуткий страх. Но какова бы ни была наша роль, это наш сон, мы его авторы, мы создали этот сюжет.

Большинство сновидений имеет одну общую особенность: они не следуют законам логики, которым подчинено наше бодрствующее сознание. Категории времени и пространства теряют свое значение. Мы видим живыми людей, которые уже умерли; мы оказываемся свидетелями событий, случившихся много лет назад. Два эпизода, происходящие одновременно во сне, возможно, наяву не могли бы иметь место в одно и то же время. Так же мало мы обращаем внимания на законы пространства. Мы без труда мгновенно перемещаемся на дальнее расстояние или можем находиться одновременно в двух местах; во сне два разных человека могут соединиться в одном лице, и один человек может внезапно превратиться в другого. Во сне мы поистине творим мир, где утрачивают власть ограничения времени и пространства, которые определяют нашу деятельность в состоянии бодрствования.

Для сновидений характерна еще одна необычная особенность. Мы думаем о событиях и людях, о которых много лет не вспоминали и наяву, может быть, так бы и не вспомнили. Во сне они вдруг предстают старыми знакомыми, о которых мы часто думаем. В той, другой, ночной жизни мы словно открываем какой-то огромный запас опыта и воспоминаний, о существовании которого и не подозревали днем.

Несмотря на все эти странности, сны кажутся нам реальностью, как и все, что происходит с нами во время бодрствования. Во сне не бывает «как будто». Сновидение – это настоящая жизнь, настолько реальная, что возникают два вопроса: что есть реальность? Откуда мы знаем, что то, что нам снится, – нереально, а то, что мы испытываем во время бодрствования, – реально? Эту мысль очень удачно выразил один китайский поэт: «Прошлой ночью мне снилось, что я бабочка, и теперь я не знаю, то ли я человек, которому приснилось, что он бабочка, то ли я бабочка, которой снится, что она человек».

Когда мы просыпаемся, все эти яркие, живые переживания, испытанные ночью, не просто исчезают, но порой даже припоминаются с большим трудом. Большинство снов забывается начисто: мы даже не помним, что во сне жили в этом другом мире. Некоторые сны мы еще смутно помним в момент пробуждения, но уже в следующую секунду они безвозвратно уходят из памяти. Лишь немногие из сновидений действительно запоминаются, именно их мы имеем в виду, когда говорим: «Мне приснился сон». Нас словно посещают добрые или злые духи, которые на рассвете внезапно исчезают, и мы почти не помним, что они здесь были, и не помним, как мы были поглощены общением с ними.

Но, пожалуй, самое удивительное – это то, что порождения нашего спящего ума похожи на древнейшие творения человека – мифы.

Сейчас мифы едва ли вызывают у нас удивление. Если они стали респектабельными, составив часть нашей религии, мы относимся к ним с положенным уважением – впрочем, лишь внешним – как к почтенной традиции; если же они не освящены традицией, то мы считаем их отражением детского уровня мышления непросвещенных древних людей, не знавших наук. Так или иначе, не принимая в расчет, презирая или почитая мифы, мы считаем их принадлежностью некоего совершенно чуждого нашему мышлению мира. Тем не менее факт остается фактом: большинство сновидений имеют много общего с мифами как по форме, так и по содержанию, и мы сами, считая мифы странными и чуждыми днем, ночью обретаем способность к мифотворчеству.

Как и во сне, в мифе происходят драматические события, невозможные в мире, где правят законы времени и пространства: герой покидает свой дом и свой край, чтобы спасти мир, или бежит от своего предназначения и живет в желудке огромной рыбы; он умирает и воскресает; сказочная птица сгорает и вновь возникает из пепла, еще прекраснее, чем была.

Разумеется, разные люди создают разные мифы, точно так же, как разные люди видят разные сны. Но несмотря на эти различия, у всех мифов и всех сновидений есть нечто общее: они все «написаны» на одном языке – языке символов.

Мифы вавилонян, индейцев, египтян, евреев, греков созданы на том же языке, что и мифы народов ашанти и трук. Сны какого-нибудь современного жителя Нью-Йорка или Парижа похожи на те, которые, по свидетельствам, снились людям, жившим несколько тысячелетий назад в Афинах или Иерусалиме. Сновидения древних и современных людей созданы на том же языке, что и мифы, авторы которых жили на заре истории.

Язык символов – это такой язык, с помощью которого внутренние переживания, чувства и мысли приобретают форму явственно осязаемых событий внешнего мира. Это язык, логика которого отлична от той, по чьим законам мы живем в дневное время; логика, в которой главенствующими категориями являются не время и пространство, а интенсивность и ассоциативность. Это единственный универсальный язык, изобретенный человечеством, единый для всех культур во всей истории. Это язык со своей собственной грамматикой и синтаксисом, который нужно понимать, если хочешь понять смысл мифов, сказок и снов.

Но современный человек уже не помнит этот язык. Правда, лишь тогда, когда бодрствует. Важно ли понимать его не только во сне?

Для людей прошлого, живших в развитых цивилизациях как Востока, так и Запада, ответ на этот вопрос был однозначным. Для них сны и мифы были важнейшим выражением души, и неспособность понимать их приравнивалась к неграмотности. И только в последние несколько столетий существования западной куль туры эта установка изменилась. В лучшем случае мифы считались наивным порождением непросвещенного ума, созданным задолго до того, как человек совершил великие открытия законов природы и познал некоторые секреты ее мастерства.

Со снами дело обстоит еще хуже. С позиций современной просвещенности они считаются абсолютной бессмыслицей, недостойной внимания взрослого человека, который занят такими важными вещами, как создание машин, и который считает себя «реалистом». Он ничего не видит, кроме реальных вещей, которые можно использовать в своих целях; современный человек – это реалист, придумавший отдельное слово для каждого типа автомобиля, но лишь одно слово «любовь», чтобы выразить самые разнообразные душевные переживания.

Если бы все наши сны были приятными фантазиями, в которых исполнялись бы наши заветные желания, мы, может быть, относились бы к ним с большей приязнью. Но многие из них вызывают состояние тревоги; часто это кошмары, и, пробудившись, мы с радостью осознаем, что все это было лишь во сне. Порой и другие, не кошмарные сны нарушают наш покой – из-за того, что не соответствуют тому четкому представлению, которое мы имеем о себе во время бодрствования. Во сне мы ненавидим людей, которых, как нам кажется, любим наяву, или любим тех, к кому, казалось бы, никогда не обнаруживали интереса. Во сне мы полны амбиций, тогда как наяву убеждены в своей скромности, нам снится, что мы склоняемся перед кем-то и кому-то подчиняемся, хотя наяву так упоены своей независимостью. Но хуже всего то, что мы не понимаем своих снов, тогда как наяву мы уверены, что способны понять что угодно, стоит лишь подумать. Столкнувшись с таким неопровержимым доказательством ограниченности нашего сознания, мы избегаем противоречия, заявив, что сны – это бессмыслица. В последние несколько десятилетий в отношении к мифам и снам произошли глубокие изменения. Толчком для этих перемен в значительной степени послужили работы Фрейда. Начав с конкретной цели помочь больным, страдающим неврозами, понять причины своей болезни, Фрейд стал изучать сновидения как универсальный феномен человеческой жизни, характерный как для больных, так и для здоровых людей. Он увидел, что сны существенно не отличаются от мифов и сказок, что понять язык первых – значит понять язык вторых. И антропологи[2]2
  Термин «антропология» употребляется на Западе в более широком смысле, чем у нас: им охватывается не только изучение происхождения и физического строения человека, но и изучение обычаев и верований. – Примеч. пер.


[Закрыть]
сосредоточились на исследовании мифов. Мифы собирались и изучались, и некоторым первопроходцам в этой области, например Бахофену, удалось пролить новый свет на древнейшую историю человека. Но наука о мифах и снах переживает еще пору младенчества. Она страдает от различных ограничений. С одной стороны, это определенный догматизм и консерватизм, порожденный притязаниями различных школ психоанализа на единственно верное понимание языка символов. При этом мы перестаем видеть многосторонний характер языка символов и пытаемся вместить его в прокрустово ложе единственного способа мышления.

С другой стороны, толкование снов по-прежнему считается уделом психиатра, лечащего неврозы. Я же считаю, что язык символов – это язык другой страны, которым должен владеть каждый. Умение понимать этот язык позволяет соприкоснуться с одним из важнейших источников мудрости – мифом, соприкоснуться с глубинными уровнями нашей собственной личности. Фактически это помогает нам проникнуть в специфический человеческий пласт духовной жизни, общий для всего человечества как по содержанию, так и по форме.

В Талмуде сказано: «Неразгаданный сон подобен нераспечатанному письму». В самом деле, и сны, и мифы – важные средства связи, идущие от нас к нам же. Если мы не понимаем языка, на котором они созданы, мимо нас проходит многое из того, что мы знаем и рассказываем самим себе в те часы, когда не заняты действиями с внешним миром.

II
Природа языка символов

Допустим, вы хотите объяснить кому-то, чем отличается на вкус белое вино от красного. На первый взгляд, это очень просто. Вы очень хорошо представляете себе это отличие; так почему же должно быть нелегко объяснить это другому? Тем не менее оказывается невероятно трудно выразить это ощущаемое на вкус отличие словами. И вы скорее всего в конце концов скажете: «Послушай, я не могу тебе это объяснить. Лучше попробуй красное вино, а потом белое, и сам поймешь, в чем разница». Вы без труда найдете слова, чтобы объяснить устройство любой сложнейшей машины, но слова покажутся бесполезными, когда понадобится описать простое вкусовое ощущение.

Не сталкиваемся ли мы с такой же трудностью, когда пытаемся объяснить, что мы чувствуем? Возьмем, например, состояние, когда мы испытываем чувство потерянности, опустошенности, когда все представляется в сером цвете, мир пугает, хотя на самом деле никакой опасности нет. Вам хочется рассказать о вашем состоянии другу, но вы вновь и вновь ловите себя на том, что с трудом подбираете слова, и в конце концов видите, что ничего из сказанного вами не годится для того, чтобы передать многочисленные оттенки вашего состояния. Ночью вам снится сон. Вы видите себя на окраине какого-то большого города перед самым рассветом, улицы пустынны, ездят лишь молочные фургоны, дома выглядят убого, все вокруг чужое, вам не на чем добраться до знакомых мест, откуда вы, должно быть, сюда попали. Когда вы просыпаетесь и вспоминаете свой сон, вы вдруг осознаете, что во сне испытывали именно это чувство потерянности и серости, о котором накануне пытались рассказать своему другу. Перед вами предстала всего лишь картина, и вы наблюдали ее менее секунды. И все же эта картина гораздо живее и точнее передает ваше состояние, чем рассказ о нем. Картина, которую вы видите во сне, есть символ того, что вы чувствуете.

Что такое символ? Символ часто определяют как «нечто, служащее обозначением чего-то другого». Это определение кажется довольно неудачным, но тем не менее оно приемлемо, если речь идет о символах, связанных с ощущениями: зрительными и слуховыми, обонятельными, осязательными, обозначающими «нечто», выражающее наше внутреннее состояние, чувство или мысль. Такой символ – это нечто, находящееся вне нас и символизирующее нечто внутри нас. Язык символов – это язык, посредством которого мы передаем наше внутреннее состояние так, как если бы оно было чувственным восприятием, как если бы оно было чем-то таким, что мы делаем, или чем-то, что делается с нами в окружающем материальном мире. Язык символов – это язык, в котором внешний мир есть символ внутреннего мира, символ души и разума.

Если считать, что символ есть «нечто, обозначающее нечто другое», возникает принципиальный вопрос: «В чем заключается специфическая взаимосвязь между символом и тем, что он символизирует?»

Отвечая на этот вопрос, можно выделить три типа символов: условные, случайные и универсальные. Из них только последние два типа выражают внутренние состояния так, как если бы они представляли собой нечто, воспринимаемое органами чувств, и только они содержат в себе элементы языка символов. Сейчас это станет понятно.

Условные символы – наиболее известный тип символов, поскольку мы используем их в повседневном языке. Если мы видим слово «стол» или слышим «стол», буквы с-т-о-л обозначают нечто другое. Они обозначают предмет – стол, – который можно увидеть, потрогать и использовать. Какая связь между словом «стол» и предметом «стол»? Есть ли между ними какая-либо внутренняя связь? Очевидно, нет. Сам предмет не имеет ни чего общего со звуковым комплексом «стол», и единственной причиной того, что это слово символизирует этот предмет, является условное соглашение называть этот предмет именно таким именем. Мы узнаем об этой связи в детстве, когда постоянно слышим это слово в связи с этим предметом, и в конце концов у нас формируется устойчивая ассоциация, и мы не задумываясь отыскиваем для этого предмета нужное название.

В то же время есть слова, вызывающие не только условные ассоциации. Когда мы, например, говорим «фу-у», то движением губ как бы быстро разгоняем воздух. Так мы с помощью рта выражаем отвращение. Таким быстрым рассеиванием воздуха мы имитируем и этим самым выражаем свое желание отогнать что-то от себя, избавиться от чего-то. Здесь, как и в некоторых других случаях, символ внутренне связан с чувством, которое он символизирует. Но даже если предположить, что первоначально происхождение многих или даже всех слов отражало некую подобную внутреннюю связь между символом и тем, что он символизирует, когда мы овладеваем языком, большинство слов уже лишено для нас этого значения.

Слова – не единственный пример условных символов, хотя и самый известный и распространенный. Условными символами могут быть и образы. Например, флаг может быть знаком какой-то страны, но при этом особый цвет флага не связан с самой страной, которую он представляет. Условно принято, что цвета служат обозначением определенной страны, и мы переводим зрительный образ флага в понятие этой страны опять же на основе условно сформированной ассоциации. Некоторые образы – символы – не совсем условные. Например, крест. Крест может быть просто условным символом христианской церкви, и в этом смысле он не отличается от флага. Но специфическое содержание это го образа, связанное со смертью Христа и, кроме того, с взаимопроникновением плоскостей материи и духа, переносит связь между символом и тем, что он символизирует, за пределы простой условности.

Случайный символ – прямая противоположность условному символу, хотя у них есть одно общее: отсутствие внутренней связи между самим символом и тем, что он символизирует. Допустим, с кем-то произошло в каком-то городе что-то неприятное. Когда человек услышит название этого города, он сразу же свяжет его с неприятным переживанием, точно так же, как он связал бы его с ощущением радости, если бы ему в этом городе было хорошо. Совершенно очевидно, что в городе, как таковом, нет ничего ни удручающего, ни радостного. Именно личный опыт человека, связанный с этим городом, превращает его в символ того или иного настроения.

Такая же реакция может возникнуть в связи с каким-то домом, улицей, одеждой, пейзажем – с чем угодно, что однажды было связано с определенным настроением. Нам может, например, присниться, что мы попали в какой-то город. На самом деле во сне может не быть никакой связи между городом и каким-то особым настроением, мы видим только улицу или даже знаем только название города, мы спрашиваем себя, почему мы вдруг подумали во сне об этом городе, и, возможно, обнаруживаем, что, засыпая, испытывали чувства, похожие на те, которые символизирует для нас этот город. Образ, явившийся в сновидении, представляет это настроение, город «обозначает» чувства, когда-то там испытанные. Здесь связь между символом и символизируемым переживанием абсолютна случайна.

В отличие от условных символов случайный символ не может быть одним и тем же у разных людей, поскольку связь между событием и символом устанавливает сам человек. Поэтому случайные символы редко используются в мифах, сказках или художественных произведениях, созданных на языке символов, поскольку они не несут в себе никакого сообщения, разве что автор снабдит каждый символ длинным комментарием. Но в снах случайные символы встречаются часто, и ниже я объясню, как их понимать.

Универсальные символы – это такие символы, в которых между символом и тем, что он обозначает, есть внутренняя связь. Мы уже приводили пример сна об окраине города. Чувство, возникшее при виде пустынного, незнакомого, убогого пейзажа, в самом деле в значительной степени связано с состоянием потерянности и тревоги. Верно также и то, что, если бы мы никогда не бывали на окраине города, мы не смогли бы пользоваться этим символом, точно так же, как слово «стол» не имело бы для нас смысла, если бы мы никогда не видели стола. Этот символ имеет смысл только для городских жителей и бессмыслен для принадлежащих к культуре, где нет больших городов. Между тем в основе многих универсальных символов лежат переживания, которые испытывал каждый. Возьмем, например, символ, связанный с огнем. Мы зачарованно смотрим на горящий очаг, и на нас производят впечатление конкретные свойства огня. Прежде всего, это его подвижность. Он все время меняется, все время находится в движении, и тем не менее в нем есть постоянство. Он остается неизменным, беспрерывно меняясь. Он производит впечатление силы, энергичности, изящества и легкости. Он как бы танцует, и источник его энергии неисчерпаем. Когда мы используем огонь в качестве символа, мы описываем внутреннее состояние, характеризующееся теми же элементами, которые составляют чувства, испытываемые при виде огня; состояние энергичности, легкости, движения, изящества, радости – в этом чувстве доминирует то один, то другой из этих элементов.

В каком-то отношении сходен с этим и в то же время отличен от него символ, связанный с водой – морем или рекой. Здесь тоже есть сочетание изменчивости и постоянства, непрерывного движения и все же – постоянства. Мы также отмечаем такие свойства, как подвижность, непрерывность, энергичность. Но есть отличие: огонь – это удаль, быстрота, возбужденность, а вода – спокойствие, неторопливость и устойчивость. В огне есть элемент неожиданности, в воде – элемент предопределенности. Вода тоже символизирует подвижность, но это нечто более «тяжелое», «неторопливое»; оно скорее успокаивает, чем возбуждает.

Неудивительно, что явления физического мира могут адекватно отражать внутреннее состояние, материальный мир может служить символом мира духовного. Всем известно, что тело отражает внутреннее состояние. Когда мы разгневаны, кровь бросается в голову и мы краснеем, а от страха, напротив, бледнеем; когда мы сердимся, сердце бьется сильнее; когда радуемся, общий тонус тела совсем иной, чем в неприятные минуты. Наше настроение настолько точно отражается в выражении лица, и чувства, которые мы испытываем, – в жестах и движениях, что окружающие лучше распознают наше состояние по мимике и жестам, чем по словам. В самом деле, тело – это символ, выражающий наше внутреннее состояние, а не аллегория. Глубокое и истинное чувство и даже любая искренняя мысль отражаются во всем нашем организме. Для универсального символа характерна та же связь между душевным и физическим переживанием. Некоторые физические явления по своей природе вызывают определенные чувства и мысли, и мы выражаем эмоциональные переживания на языке физических состояний, то есть символически. Универсальные символы – единственный тип символов, в которых связь между символом и тем, что он символизирует, не случайна, а внутренне присуща самому символу. В основе этого лежит ощущение тесной связи между чувством или мыслью, с одной стороны, и физическим состоянием – с другой. Такой символ можно назвать универсальным, потому что эта связь воспринимается всеми людьми одинаково; это отличает универсальные символы не только от случайных, которые по своей природе индивидуальны, но и от условных символов, сфера распространения которых ограничена группой людей, принявших те же соглашения. В основе универсальных символов – свойства нашего тела, ощущений и разума, характерные для каждого человека и, таким образом, не ограниченные одним индивидом или группой людей. Именно язык универсальных символов и есть единственный общий язык, созданный человечеством, тот язык, который люди забыли прежде, чем он смог стать универсальным условным языком.

Нет надобности говорить о генетической предопределенности, чтобы объяснить универсальный характер символов. Каждый человек, тело и разум которого «устроены» так же, как у всего остального человечества, благодаря этим общечеловеческим свойствам способен говорить на языке символов и понимать его. Нам не нужно учиться плакать, когда мы расстроены, или краснеть, когда рассержены; эти реакции присущи всем людям, независимо от расы или каких-либо других особенностей. Так же и язык символов: его не надо учить, его распространение не ограничивается какими-то группами людей. Об этом свидетельствует тот факт, что на языке символов создаются мифы и сны во всех куль турах, от так называемых первобытных до высокоразвитых, таких, какими были Древний Египет и Греция. Кроме того, символы, используемые в этих различных культурах, обнаруживают поразительное сходство, поскольку все они восходят к основным ощущениям и эмоциям, которые испытывают все люди. Еще одним подтверждением служат про веденные недавно эксперименты, в которых люди, ничего не знающие о теории толкования снов, под гипнозом без труда истолковывали символы в своих сновидениях. Когда же их просили объяснить то же самое после того, как они вышли из гипнотического состояния, они с недоумением говорили: «Наверное, это ничего не значит, это какая-то бессмыслица».

По поводу сказанного выше следует, однако, сделать одну оговорку. Значение некоторых символов может различаться в соответствии с их различной значимостью как реалий в разных культурах. Например, функция и значение солнца различны в северных и тропических странах. В северных странах, где воды в избытке, рост всего живого зависит от солнечного света. Солнце здесь – любящая, защищающая сила, дающая тепло и жизнь. На Ближнем Востоке, где солнце греет намного сильнее, это опасная сила, от нее даже исходит угроза, которой человек должен противостоять, в то время как вода воспринимается как источник жизни и главное условие роста всего живого. Здесь можно говорить о диалектах всеобщего языка символов, определяемых различиями в условиях жизни. Этим и объясняется, почему в разных регионах некоторые символы имеют разные значения.

Другой особенностью языка символов, лежащей в иной плоскости, чем «диалекты», является то, что многие символы имеют не одно значение, в зависимости от различных переживаний, которые ассоциируются с одним и тем же физическим явлением. Возьмем снова символ, связанный с огнем. Огонь в очаге вызывает ощущение жизни, тепла и удовольствия. Но когда мы видим дом или лес в огне, у нас возникает чувство опасности и страха, беспомощности человека перед стихией. Таким образом, огонь может символически выражать как ощущение жизни и радости, так и чувство страха, беспомощности или отражать склонность человека к разрушению. Так же обстоит дело и с символом, связанным с водой. Вода может быть огромной разрушительной силой во время шторма или когда разлившаяся река затопляет берега. Поэтому она может быть как символом ужаса и хаоса, так и символом покоя и умиротворенности.

Еще одной иллюстрацией этого принципа может быть символ долины. Долина между горами может вызывать чувство безопасности и покоя, защищенности от всякой угрозы извне. Но ограждающие горы могут также означать стены, которые не позволяют выбраться из этой долины, и, таким образом, долина становится символом изоляции, заточения. Каждое конкретное значение символа можно определить только исходя из общего контекста, в котором он возник, и с учетом доминирующих переживаний человека, использующего этот символ. Мы вернемся к этому вопросу, когда будем рассматривать символический характер снов.

Хорошим примером функции универсального символа может служить записанная на языке символов история, известная почти каждому в западной культуре, – книга Ионы. Было к Ионе слово Господне: Бог повелел ему идти в Ниневию и проповедовать ее жителям, чтобы они перестали творить злодеяния, иначе они должны будут погибнуть. Иона не мог не слышать голос Бога, ведь он был пророком. Но он пророк против своей воли: зная, что ему надлежит делать, он тем не менее пытается ослушаться Бога (или, можно сказать, голоса своей совести). Это человек, который равнодушен к другим людям. Он охотно подчиняется закону и порядку, но лишен способности любить[3]3
  Ср. рассуждения об Ионе в книге Э. Фромма «Искусство любить», где этот рассказ рассматривается в аспекте смысла любви.


[Закрыть]
.


Страницы книги >> 1 2 3 4 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации