Текст книги "Варяги. Славяне. Русские"

Очень важное и очень интересное наблюдение археологов. Получается, что в Новогородско-Псковской земле первые славянские насельники появились уже через два поколения после того «среза ситуации», что нам оставили Иордан и Прокопий Кесарийский. Следовательно, за период между примерно 550 и 600 гг. поток славянской колонизации должен был пройти такие стадии: от верховьев Вислы заселить Центральную Польшу, затем направиться на восток севернее Полесья и заселить Белоруссию, после чего с востока Белоруссии, где есть озеро Ловоть, из которого вытекает река Ловать, проникнуть в Новгородско-Псковскую землю, по крайней мере на некоторые ее территории. Действительно, колонизация получается необычайно стремительная. К тому же, вспомним, автор этой работы выше в разных местах выдвигал два тезиса. Первый: варвары при заселении новых земель стараются обижать чужаков, а не своих. Второй: балты и славяне в VI в. должны были помнить о своем родстве. А ведь именно балты заселяли обширные земли, подвергшиеся славянской колонизации. Согласен – объяснение здесь требуется. Можно добавить и такое соображение: балты жили союзами племен, если и не все, то в значительной степени, а славяне – отдельными родами, племенами, четами, значит, военное решение вопроса земли для славян исключалось, вопреки тому, как видит колонизацию славянами Восточной Европы П.Н. Третьяков [169, с. 38].

Сначала зададимся вопросом: в какой ситуации возможно такое стремительное расселение пришельцев на новой территории? Другой вопрос, связанный с первым: есть ли достаточно близкие примеры подобного же расселения?

Начну со второго вопроса. Пример такой есть, и по удивительному совпадению он относится тоже к VI в. Я имею в виду заселение Британии германскими племенами англов, саксов, ютов, даже славянский элемент в каком-то количестве проник в это время в Британию. Сначала некоторые факты и хронология. Около 410 г. римляне вывели свои войска из Британии, предоставив ее своей судьбе. После этого на Британию начались нападения извне, разорявшие страну. Не в силах справиться с такой напастью самостоятельно, вожди бриттов стали использовать для обороны саксов в качестве воинов-наемников с 449 г. Пришельцы в качестве платы за помощь добились передачи себе небольшой части страны на юго-востоке острова, где возникло их первое государственное образование – Кент. Потом германцам этого показалось мало, и началась длительная борьба между бриттами и пришельцами. Она шла с переменным успехом, в ней отличился один из вождей бриттов – Артур, вошедший позднее в фольклор как «король Артур». После его смерти, по одним данным, в 537 г., по другим – в 542 г. [31, с. 124; с. 220], последовал перелом в борьбе в пользу пришельцев, и уже в начале VII в. англо-саксы организовали в Британии семь королевств.

Посмотрим на карту Британии и сравним размеры Кента со всей страной. Оценим масштабы расселения англо-саксов за два-три поколения. А ведь им приходилось жестоко воевать с аборигенами.

В сочинении Гальфрида Монмутского «История бриттов» много вымысла, но этим страдают все древние исторические сочинения. То, что он пишет о событиях V—VI вв., в главных фактах можно признать верным. Например, в историчности Артура никто не сомневается. То, что англо-саксы появились в Британии в V в., а в VI в. завоевали ее, тоже никто не отрицает. Можно посчитать истинным и другой факт, сообщаемый историком: «…Среди бриттов… возникли раздоры, и, охваченные отвратительной рознью, они принимаются разорять свою богатую родину. К этому прибавилось еще одно бедствие, так как ужасный, неслыханный голод напал на безрассудный народ, и все области так оскудели, что не стало никакой пищи для поддержания жизни, кроме дичины, добытой охотою. Вслед за голодом налетело моровое поветрие, которое в короткое время унесло столько народу, что живым было невмочь погребать мертвецов. Из-за этого жалкие остатки населения острова, собравшись толпами и покидая Британию, с громкими воплями устремлялись, уповая на паруса, в заморские страны…

Британия одиннадцать лет подряд была опустошаема страшными бедствиями и, если не считать малого числа бриттов, бежавших в Валлию и пощаженных смертью, вселяла ужас в исконных своих обитателей, да и для саксов, умиравших без счета и непрерывно, времена также наступили тяжелые. Остатки их, когда гибельное поветрие прекратилось, последовав своему давнему обыкновению, сообщили в Германию соплеменникам, что коренных жителей на острове не осталось и что завладеть им нетрудно, если они прибудут, намереваясь на нем поселиться. Когда об этом узнал упомянутый нечестивый народ, собравшиеся в несчетном числе мужчины и женщины отплыли в Британию и, высадившись в Нортанумбрии, заселили все опустевшие области, от Альбании вплоть до Корнубии. Ведь нигде не было местного населения – кроме кучки выживших бриттов, ютившихся в дебрях валлийских лесов, – которое могло бы им хоть сколько-нибудь воспротивиться. С этой поры островная держава бриттов перестала существовать, и на острове стали властвовать англы» [31, с. 135—136].

Если мы обратимся к всемирной истории, то узнаем, что именно в VI в. во многих странах мира свирепствовала страшная «Юстинианова» чума, которая по одним расчетам унесла жизни 50 млн человек, а Большая медицинская энциклопедия называет даже цифру в 100 млн человек.

В 543 г. чума пришла в Константинополь, красочное описание этого события оставил Прокопий Кесарийский в своей «Тайной истории». Еще ранее (после 536/537 гг.) она посетила Рим. «С началом летнего солнцеворота на жителей города напала вместе с голодом и чума» [143, с. 174]. Примерно в эти же годы чума вполне могла достичь и Британии. Вспомним две предположительные даты смерти «короля Артура» и согласимся, что эпидемия должна была прийти в страну действительно вскоре после его кончины.

«Юстинианова» чума началась с Нижнего Египта и свирепствовала с 531 по 580 г., то ослабевая, то усиливаясь. Если о ее последствиях в странах цивилизованных сохранились кое-какие сведения, то о результатах посещения ею варварской периферии сохранились только случайные отрывочные факты, никем не собранные и не систематизированные. Вспомним цитированные ранее строки Прокопия Кесарийского про герулов, ушедших на север. Цитирование тогда было остановлено, сейчас я его продолжу. Герулы, переселяясь на «самый край обитаемой земли, – …прошли подряд через все славянские племена, а затем, пройдя через огромную пустынную область…». Резонный вопрос: откуда в центре Европы взялась не просто пустынная, но огромная пустынная область? Когда она возникла? Кто на ней ранее жил? Куда делось население? Кто заселил эту территорию?

Так как герулы, пройдя сквозь славян, достигли страны варнов (вероятно, варинов, проживавших на южном берегу Балтики) [101, с. 238], то на вопрос, кто ее населял, можно ответить: балты, может быть, какое-то количество германцев и кельтов. Располагалась эта пустынная область, вероятнее всего, на территории Польши и будущих полабских славян. На вопрос, кто заселил эту территорию, можно ответить: несомненно, славяне, которые тогда были бурно растущим этносом. Ведь пустынная территория примыкала к их землям и располагалась к северу от них, то есть по одному из направлений славянской экспансии. На первый вопрос, откуда взялась пустынная область, можно предложить три ответа: население эмигрировало; население перебито; население вымерло. Полагаю, что первые два варианта можно отбросить без объяснений и обоснований. Остается третий вариант – территория опустошена чумой VI в. Какое-то, очень редкое население там, разумеется, сохранилось. Несомненно, были и территории, покинутые остатками населения полностью.

Версия глобальной эпидемии уже рассматривалась в связи с загадкой исчезновения древнеямной культуры и появления на ее месте генетически с ней не связанной катакомбной культуры. В том случае важным фактом, указывающим на отсутствие преемственности культур, был разный антропологический тип населения предшествующей и последующей культур. Если признать версию о массовом вымирании балтов в результате «Юстиниановой» чумы, то последствия должны сказаться на антропологическом составе населения, вновь заселившего опустевшие земли. Какой бы опустошительной эпидемия ни была, кое-где балтское население должно было сохраниться, хотя бы островками или в разреженном виде. Наряду с этим должны были остаться земли, совершенно обезлюдевшие на много дней пути, поскольку балты занимали в Европе огромные территории. Значит, славянские насельники в одном случае заметно смешивались с балтами, ассимилируя последних, в другом случае у славян будет малозначительная балтская примесь, в третьем случае славянство должно было сохранить исходный антропологический тип, близкий к типу славянства Центральной Европы.

С антропологическим материалом существуют серьезные проблемы, так как и балты, и славяне практиковали трупосожжение. Но, учитывая, что антропологический тип населения в конкретной местности с веками меняется крайне медленно, антропологи изучили материалы из ранних христианских могильников, когда повсеместно погребальный обряд сменился на трупоположение. Получились интересные результаты. В антропологическом строении восточного славянства эпохи Раннего Средневековья выделяются четыре основных типа. Второй и третий типы носят черты смешения с предшествующим населением Восточной Европы (балтами, скифами, финно-уграми). Для наших целей особенно интересны первый и четвертый типы. Вот что о них сказано: «Для юго-западной части территории восточнославянского расселения характерен мезокранный, относительно широколицый антропологический тип… Ближайшие аналогии этим сериям черепов выявляются среди краниологических материалов из средневековых славянских погребений Польши и Чехословакии. Происхождение мезокранного широколицего антропологического типа славян пока не выяснено. В восточноевропейских материалах предшествующего времени какие-либо генетические корни этого типа не обнаруживаются…

Четвертый антропологический тип восточного славянства характеризуется мезо– или суббрахикранией, низким или низкосредним, сравнительно узким лицом. Черепа, принадлежащие к этому типу, происходят из курганов и могильников Северо-Западной Руси. Суббрахикранный узколицый антропологический тип славян не связан с антропологическим строением прибалтийско-финского населения, жившего в Новогородско-Псковской земле в древности, и поэтому его формирование не может быть объяснено субстратным воздействием. Ближайшие аналогии черепам раннесредневековых славян Новгородской и Псковской земель обнаруживаются в северо-западной части общего славянского ареала – в землях балтийских славян. Это склоняет к мысли о переселении предков словен новгородских и кривичей откуда-то из региона, входящего в бассейны Одры и Вислы» [157, с. 7 – 8].

Из приведенных отрывков следует вывод, мимо которого автор цитируемой работы прошел: предки славян первого и четвертого антропологических типов поселились на пустой или почти пустой территории, т. к. сохранили антропологический облик, который имели в Западной Европе. Даже если объявить славян завоевателями, истреблявшими туземцев, трудно представить себе, чтобы они уничтожали и женщин тоже. А ведь это 50% генетического материала. В белорусском антропологическом материале балтская примесь прослеживается явно. А первые насельники Новогородско-Псковской земли должны были миновать Белоруссию.

К тому же есть надежные археологические данные, указывающие на мирное совместное проживание балтов и славян. В этой же работе В.В. Седов пишет: «Интересно, что на первых порах славяне, оседавшие на территории днепровских балтов, не создавали собственных поселений, а подселялись к местным обитателям. Как правило, они пользовались тушемлинско-банцеровской и колочинской глиняной посудой» [157, с. 40]. Эту же особенность раннего славянского расселения отметил Б.А. Рыбаков [154, с. 162].

А ведь это поистине удивительный факт. Все имеющиеся историко-этнографические материалы свидетельствуют: в первобытном обществе ни одно племя, ни в какой части мира, не позволяло пришлым чужакам жить в родовых поселках по своему обычаю. Особо уважаемым гостям, вроде Миклухо-Маклая или Р.Л. Стивенсона, позволялось жить особой жизнью, но за пределами поселения, и их не считали членами племени. Для проживания же в рамках родового поселка непременным условием было соблюдение пришельцем всех обычаев, ритуалов, образа жизни, члена племени.

Здесь же имеет место факт, что полторы тысячи лет назад археологически прослеживается присутствие в родовых балтских поселках чужаков, имеющих свой образ жизни. Такое могло произойти только в одном случае – если присутствие чужаков было меньшим злом для аборигенов, нежели их отсутствие. А это, в свою очередь, могло быть вызвано тем, что родовые и племенные структуры балтов понесли такие страшные человеческие потери, что само существование родов и племен стояло под вопросом. Просто некому было производить продовольствие, орудия труда, защищать коллектив от внешних угроз. В таком случае приход славян был действительно наименьшим злом – ведь славяне и по языку, и по обычаям в VI—VII вв. еще имели заметное сходство с балтами. В то же время (в VI—VII вв.) на землях будущего восточного славянства меняется культура земледелия. До этого земледельцы выжигали лес и кидали зерна прямо в золу, без вспашки. Видимо, эта форма земледелия была присуща балтам. Просо было главным продуктом их сельскохозяйственного производства, и, очевидно, от балтов у восточных славян обычай на свадьбе осыпать молодых зернами проса. Вместо примитивного вида земледелия появилась вспашка земли и новые зерновые культуры, в частности рожь, пшеница. Это уже было славянское земледелие.

Здесь я позволю себе еще одно личное отступление от темы. Когда я сформулировал вывод о массовом вымирании балтского населения и прихода славян на их место, мне пришло в голову, что этот вывод можно проверить. А именно: если мои предположения верны, то польские земли в VI в. представляли собой пустыню, если не все целиком, то в значительной части. А значит, в археологическом плане в VI в. Польша представляет собой «белое пятно», должно иметь место необъяснимое, резкое уменьшение количества находок, если не на всей, то на значительной части территории страны. Поскольку мои знания о польской археологии оставляют желать лучшего, обнаружение факта такого «пятна» будет равноценно предсказанию. Я взял монографию Ю.В. Кухаренко «Археология Польши» и просмотрел раздел по Раннему Средневековью. Представьте себе мое удовольствие, когда я обнаружил то, что искал. Правда, изложено это так завуалированно, что обнаружить суть можно, если только знать направление поиска. Предлагаю ознакомиться с серией цитат из упомянутой монографии, а также с моими комментариями (в скобках).

«Венедские племена, естественно, также были подхвачены волной передвижений, и многие из них ушли на юг через карпатские перевалы. Количество населения в районах к северу от Карпат резко уменьшается и становится весьма пестрым в этническом отношении. Причем в V в. н. э. собственно венедские памятники, т. е. памятники, возникшие на пшеворской или оксывской основе и являющиеся их дальнейшим развитием, представлены немногими пунктами… Позднепшеворские глиняные сосуды, в том числе и сосуды, сделанные на гончарном круге, найдены вместе, т. е. в одних комплектах с лепными сосудами, близкими к пражскому типу форм» [104, с. 121].

(Все-таки конец пшеворской культуры следует искать не в V в., а в VI в. Польские археологи где-то потеряли столетие. Археологически явно прослеживается резкое уменьшение количества населения на нынешних польских землях, очень мало становится археологических памятников. Если население ушло на юг, как утверждается, то, во-первых, каковы мотивы, во-вторых, если ушла такая огромная масса, то где следы их пребывания южнее Польши? Германцы в эту же эпоху переселялись много, но у них не было таких обширных запустевших территорий в Германии.

Глиняная посуда лепилась на гончарном круге, и вдруг ее стали лепить от руки и в другой культурной традиции. Откуда такой регресс в гончарном деле? Разве не очевидно, что старое население исчезло и пришли новые насельники? Очень похоже на ту картину, что мы видим в Восточной Европе, – славяне живут вперемешку в одном селении с прежним населением.)

«В археологическом отношении северная область менее изучена, чем южная. Может быть, именно поэтому до сих пор нам неизвестны там славянские памятники начала Средневековья (мой вопрос: а какие неславянские известны?), хотя пребывание там славян в это время засвидетельствовано письменными источниками (Феофилакт Симокатта). Единственный памятник, который в какой-то мере подтверждает сведения письменных источников, это известный клад вещей из с. Толищек Ленборского повята, зарытый в землю где-то на рубеже VI—VII вв., а скорее всего даже в начале VII в. н. э. Иная картина наблюдается на территории южной, лучше изученной области страны. Здесь в самом начале Средневековья мы находим памятники так называемого пражского типа – самые ранние памятники, славянская принадлежность которых доказана археологическим путем» [104, с. 124].

(Если называть вещи своими именами, то для VI в. Центральная и Северная Польша пусты в археологическом отношении. Ссылки на хорошую изученность юга и плохую севера – странны и нелепы. В середине VI в. славяне заселили верховья Вислы, во второй половине VI в. они, естественно, в заметном количестве населяли юг Польши. Севернее даже около 600 г. население еще было очень разреженным.)

«Шелиги, по-видимому, самое раннее по возникновению укрепленное славянское поселение на территории Польши.

В конце VI в., а главным образом в VII в. н. э., небольшие укрепленные поселения-городища появляются и в других районах южной части страны» [104, с. 125].

(Опять активную человеческую деятельность археологи фиксируют только на юге Польши. В конце VI в. население юга Польши настолько увеличилось, что начались конфликты между общинами. Результат – появление укрепленных городищ. В более северных местах городища еще не требовались. В Шелигах большая часть вещей – VII в. Видимо, в конце VI в. оно только возникло.)

«Несколько позже, чем в центральных и южных районах страны, в VII в., а главным образом в VIII в. н. э., славянские поселения, в том числе и небольшие круглые города, появляются также и на севере Польши…

В VIII—IX вв. на всей территории Польши появляются более крупные городища…» [104, с. 126].

(При помощи словесной эквилибристики маскируется факт «белого пятна» в польской археологии. Тем не менее видна ясная картина постепенного роста населения в VII—VIII вв., уже славянского, по всей территории страны, восстановление демографической ситуации к IX в.)

Массовое вымирание балтского населения обезлюдило огромные территории в Восточной и Центральной Европе и сделало славянскую экспансию делом быстрым и несложным. Эта версия хорошо объясняет стремительность появления славян в Псковской и Новгородской земле – уже в начале VII в. – и особенности антропологического облика восточнославянских поселенцев. Потомки новгородских словен сохранили память об этих событиях до XVII в.

В XVII в. в Новгороде была создана летописная повесть на основе как книжных источников, так и местных преданий. Называется она «О истории, что о начале Русской земли и создании Новгорода и откуда происходит род словенских князей, а в иных хронографах эта повесть не обретается». Начальные страницы этой любопытной повести цитирует Б.А. Рыбаков в своей монографии «Язычество Древней Руси» (с. 259), где рассказывается о культе Ящера у новгородцев, мне же интереснее показалась следующая страница повести.

«По малом же времени пришел на землю Словенскую праведный гнев Божий, умерли бесчисленно во всех городах и весях, так что некому и погребать мертвых. Оставшиеся же люди из-за запустения бежали из городов в дальние страны: одни на Белые воды, что ныне зовется Белоозеро, другие на озере Тинном, и назвались весь, другие же снова на Дунай к прежним родам своим в старожитные страны вернулись. Великий же Словенск и Руса опустели до конца на много лет, так что дикие звери обитали и плодились в них.

По некотором же времени опять пришли с Дуная словене, взяли скифов и болгар с собой и начали снова грады те населять. И пришли на них угры белые, и разбили их до конца, и привели Словенскую землю в конечное запустение. Через многое же время того запустения услышали скифские жители, беглецы словенские о земле прадедов своих, что лежит пуста и никем не бережена, и о том пожалели весьма и начали мыслить, как бы им унаследовать землю отцов своих, и снова пошли с Дуная множество их бес числа, с ними же скифы и болгары и иностранцы пошли на землю Словенскую и Русскую, и сели снова у озера Илмеря, и обновили град на новом месте, от старого Словенска по Волхову поприще и больше, и назвали Новгород Великий, и поставили старейшину-князя от рода своего именем Гостомысл.

Также и Русу поставили на старом месте, и иные грады многие обновили, и разошлись каждый с родом своим по широте земли: одни сели в полях и назвались поляне, то есть поляки, другие же мазовшане, те же жмутяне, те бужане, по реке Бугу, те дреговичи, те кривичи, то есть смоляне, те чудь, иные же меря, то есть ростовцы, иные древляне, иные морава, сербы, болгары. Иные же северяне, иные лопь, иные же мордва, иные мурома, а иные же различными именами прозвались» [25, с. 310—311].

Неудивительно, что рассказ этот не останавливал внимания исследователей. Изложение в повести оставляет впечатление неправдоподобия и сумбурности – «семь верст – до небес, и все лесом». Факты перепутаны, перемешаны, переставлены. Тем не менее отталкивание по большей части идет от реальных событий. Упоминается грандиозная эпидемия, от которой вымерло так много народу, что многие местности запустели, а на территории городов (городищ?) обитали дикие звери. Остатки населения, видимо, реально бежали на юг «к скифам», с беглецами можно археологически связать так называемые колочинские древности. По прошествии же времени славяне узнали о пустой земле и решили ее заселить. С ними пошли «скифы и болгары и иностранцы». Это, вероятно, глухое воспоминание о смешанном первоначальном составе славянства, о Паннонии, в которой обитали «скифы». Под «иностранцами», возможно, следует понимать кельтов и германцев, смешавшихся со славянами. Запустевшая земля названа «землей прадедов», потому что перед заселением славяне еще помнили о своей общей с балтами и иллирийцами прародине – «Нурской земле».

Из анализа приведенного отрывка можно сделать очень интересный вывод: в те времена, когда был мор, и в последующие времена заселения славянами опустевших земель балты не ощущались славянами как отдельный народ. Славяне помнили тогда еще о едином своем с балтами корне, поэтому мор в повести описан как пришедший на «землю Словенскую», а опустевшая земля воспринимается как «земля прадедов», на которую славяне имеют все права наследства. Скорее всего, в VI—VII вв. славяне считали себя и балтов одним народом. Представление об этом единстве начало, вероятно, исчезать где-то в VIII в., когда опустевшие земли были заселены, численный рост пришельцев сопровождался формированием славянских союзов племен и началом формирования этносов. Славяне соседями своими видели в массе славян же, поэтому балты начали восприниматься как соседи, принадлежащие к другим – неславянским – народам. Тем более что балтов осталось немного, и далеко не все славяне с ними граничили. Окончательно о родстве было забыто в IX в. с обеих сторон. Но и в XVIII в. М.В. Ломоносов причислял балтов к славянам, в XIX в. Н.М. Карамзин балтов называл латышами, и, по его мнению, происходили они от славян, готов и финнов [87, с. 44], даже в середине XIX в. А.С. Хомяков причислял пруссов к славянам [182, с. 113].

Продолжим анализ приведенного отрывка новгородской повести. Отмечу хронологическую путаницу: начало славянской колонизации Новгородско-Псковской земли совмещено с основанием Новгорода и с правлением Гостомысла. Еще одна путаница связана с забвением реального хода событий в деталях. Согласно повести, славяне дважды населяли опустевшую землю: в первый раз их изгнали «угры белые». Скорее всего, здесь мы имеем отдаленное эхо воспоминаний о том, что предки славян (в том числе кельты-бойи) были изгнаны из места своего поселения и впоследствии туда вернулись (в Паннонию). Но, повторю, реальные детали событий забылись, народом, изгнавшим славян, выступают венгры (угры), которые пришли в Паннонию на много веков позднее. Часть славян, не желавших жить под венграми, покинула Паннонию и ушла в славянские земли (есть археологические подтверждения [30, с. 386—390]) – отсюда осталась память об изгнании славян «уграми белыми». С течением веков этот факт присоединился к истории славянской колонизации, и получилась громоздкая версия о двух пришествиях славян на «землю прадедов».

Наконец, последний абзац сказания, где даются самые странные сведения, т. е. при перечислении славянских племен в числе прочих названы «жмутяне» (жмудь, жемайты) – западные литовцы, а также «чудь», «меря», «лопь», «мордва», «мурома» – народы финские.

По этому поводу следует вспомнить общеизвестный факт, что в Восточной Европе индоевропейцы и финно-угры жили чересполосно во многих местах, в том числе на территории Новогородско-Псковской земли, и эта ситуация существовала с бронзового века, т. е. в течение тысячелетий. При этом, вне всякого сомнения, происходила индоевропеизация финно-угров и противоположный процесс превращения индоевропейцев в финно-угров, не говоря уж о практике обычных межплеменных семейно-брачных отношений. В зонах этнических контактов у балтов издавна должны были бытовать представления, что финно-угры не чужой им народ. От остатков балтского населения такие представления могли попасть и к славянам. Это – во-первых. Во-вторых, вспомним, что остатки населения, спасаясь от мора, бежали из родных мест. Бежали они не только на юг – на Дунай, и повесть прямо указывает, что бегство было «на Белые воды», на «озеро Тинное». В связи с этим вспомним то, что ранее здесь нами выявлено о локализации Беловодья на Валдайской возвышенности, и о местообитании балтского народа голядь – они вполне могли быть в значительной степени потомками беглецов-балтов от опустошительной чумы. Сведения о таком бегстве новгородские книжники спустя века приняли за бегство на известное им Белоозеро, т. к. Беловодье (Авалон, Альбанское озеро и др.) отошло в область мифов и легенд.

Давно доказано, что названия финно-угорских народов: мордва, мурома, мари, удмурты, – индоевропейского происхождения. О названии народа весь версия приводилась выше. Но откуда такое название – чудь?

«…Можно высказать предположение, что название древнего племени чудь (по крайней мере в Заволочье – чухари, чукча, чуча) связано с обозначением глухаря в саамских и некоторых других языках территории Севера» [4, с. 199]. С такой версией согласиться нельзя, ибо придется признать, что сначала русские познакомились с чудью, а потом, от значительно более северных соседей, усвоили название. Так не бывает. Как минимум в таком случае было бы еще одно название для этого народа. И откуда в русский язык проникли, если исходить из вышеприведенной версии, производные от «чудь» слова: «чухарь», «чухна» – в значении «отсталый, дикий, бестолковый человек»? От себя добавлю к приведенному списку такие полужаргонные слова: «чухан», «расчухать», «чухнуть». Все это следы очень широкого контакта древнерусского населения с чудью, которая находилась на гораздо более низком уровне культурного развития по сравнению с пришлым славянским населением.

Я полагаю, что слово «чудь» – искаженное индоевропейское название. Снова вспомним, что белорусов и сейчас называют гуды. Это название, как сказано выше, несомненно, родственно слову «суды» («судеты»). Звуки «с» и «ч» – легко перейдут друг в друга при иноязычной передаче. В таком случае чудь – искаженное балтское суд («шуд»?), и можно предположить, что финно-угорская чудь – балты, сменившие свой язык на язык соседей.

Такое объяснение можно предложить для странного перечня народов, якобы родственных славянам, в новгородской повести. Когда-то они говорили на языках, родственных балто-славянскому. Только включение в список народа лопь вызывает недоумение. Может быть, ошибка.[7]7
  А может быть, и не ошибка. В I тыс. н. э. лапландцы (лопь) заселяли почти всю Финляндию. Какие-то группы балтов в VI в. вполне могли бежать на север и смешаться с «лопью».


[Закрыть]

Есть еще один источник, из которого можно извлечь доказательства того, что именно чума подкосила историческое бытие балтов и расчистила место для выхода славян на широкую арену истории. Я имею в виду древнерусский фольклор.

Святогор – пожалуй, самый загадочный персонаж русского былинного эпоса. До недавнего времени считалось, что у этого образа нет никаких соответствий в мифологиях других народов. Потом некие слабые параллели вроде бы обнаружились в иранском эпосе. Е.С.Галкина указывает на параллели между образом Святогора и нартским эпосом Северного Кавказа [30, с. 391—392]. Но все выявленное касается второстепенных черт Святогора и связанного с ним фольклорного круга. Он изолирован от других героев былинного эпоса, не совершает никаких подвигов, несмотря на огромную мощь – Илью Муромца он сажает в карман. В этом своем деянии Святогор перекликается с героями нартского эпоса и великанами-онарами марийской мифологии. Он пассивен, в его образе наличествует кричащее противоречие: огромная мощь и неспособность ее проявить. Это как бы спящий или дремлющий богатырь. Он лежит на земле или на горе (иногда – сам как гора). Святогор неподвижен в отличие от других богатырей, привязан к Святым горам, противопоставленным в былинах Святой Руси [125, т. II, с. 421].

Совпадение имени былинного богатыря и его местообитания дает ключ к разгадке этого таинственного образа. Выше уже установлено, что Святые горы (Светлые, Белые, Русские) суть не что иное, как Валдайская возвышенность, которая в течение тысячелетий была самым сакральным местом Восточной Европы, в качестве таковом отраженная во многих индоевропейских мифологиях, так как, повторю, предки всех ныне существующих индоевропейских народов, за исключением армян, были связаны с этим регионом Евразии. Со времен бронзового века Валдаи были местом расселения индоевропейцев, говорящих на языках, которые мы уговорились называть Европа-сатем. Это страна, которую можно назвать первоначальной Галеей, это место обитания Галатеи, место, где Геракл встретил Ехидну, это Беловодье, Альбанское озеро, исток четырех рек, текущих на четыре стороны света, гора Меру, гора Хара Березати, вероятное место рождения Аполлона у гипербореев, Рифейские горы, место, где, по представлениям древних индоевропейцев, находился вход в подземный мир. Это мир, принадлежащий Велесу/Волосу – Змею Горынычу, отсюда на берега Черного моря приходил ветер Борей, возможно, это и скандинавская Вальхалла. Святогорье и Святогорский монастырь на юго-востоке Псковской области – отдаленная память о той древней эпохе, когда Валдаи были центром мира индоевропейцев.