Текст книги "Варяги. Славяне. Русские"

Пρотославяне

Теперь можно дать более полный ответ на вопрос: почему античная наука молчит о славянах? Объяснение исходное уже предложено: славян тогда не было. Но венеты же были – возразят оппоненты.

Совершенно верно! Венеты были, и античные ученые оставили о них свидетельства. Например, Тацит, живший вI в. н. э., сообщает, что «венеты совершают «разбойничьи набеги» на огромном пространстве от феннов до сарматов» [112, с. 45]. Из этого сообщения со всей определенностью следует, что венетами/венедами Тацит называет тех, кого ранее в этой работе я называл балтославянской неразделенной общностью. Античные ученые ничего не знали о великом будущем, которое суждено части венетов, живших за Альпами на Верхнем Дунае. Этих венетов они никак не выделяли из остальной массы балтославян. Несмотря на то, что во времена Тацита существовали уже пшеворская и зарубинецкая культуры и уже произошло расщепление единой общности на протобалтов и протославян, разница между ними и в языке, и в этнографических особенностях, с точки зрения античных ученых, была слишком мала, чтобы проводить разграничительную черту. Вся эта огромная человеческая масса представлялась им скопищем варваров, говорящих на похожих диалектах одного языка. Различия в материальной культуре, во-первых, ускользали от их взгляда, так как о варварском мире севернее Дуная они не имели детального представления; во-вторых, такие различия им не казались существенными. Варваров они классифицировали по упрощенной схеме: одних причисляли к сарматам, других – к германцам. Где уж тут различать варваров, говорящих на венетских диалектах. Предположим, Тациту военный или купец скажут, что у венетов, живущих в горах севернее Виндабоны, язык и обычаи хоть и похожи на языки и обычаи прочих венетов, но имеют также и серьезные отличия. Сочтет ли он важной такую информацию? Тацит всех балтославян называл венетами, потому что так назывались те из них, кто проживал у границ империи. Он не знал, что дальше на север и северо-восток среди варваров, сходных с венетами, распространены такие этнонимы, как гуды, гуты, гуттоны, гудцулы, судеты. В данном случае им слово «венеты» употреблялось в том же смысле, что и слово «галлы» применительно к кельтам. Так же средневековые русские называли «обдорами» коренные народы Сибири.

Этнические процессы совершаются медленно и, на взгляд современников, трудноразличимы. Выгода нашего положения по сравнению с античными учеными в том, что мы можем взглянуть с дальней дистанции на давно закончившийся процесс, невыгода в том, что нам не хватает фактов – современники не догадались зафиксировать, многое придется реконструировать, зная, в общем, как такие процессы совершаются.

В рассматриваемом случае общая схема будет такая: праславяне сформировались на территории очерченной выше прародины от смешения разных этнических элементов, язык венедов послужил объединяющим элементом, отчего и возникло название «словене», что примерно можно перевести как «венеязычные». Судя по последующим событиям, этнос был активный, а условия проживания в горной местности всегда создают демографические проблемы. Расширяться молодой этнос мог только к северу, в остальных направлениях этому мешала огромная Римская империя. Значит, в течение веков славянская граница медленно ползла на север, на территорию Чехии и Словакии, постепенно поглощая кельтское племя бойев – когда-то сильное и воинственное, но в начале н. э. потерявшее и то, и другое качество. В V в. праславяне оккупировали Паннонию, очевидно, после того как гунны покинули историческую сцену. С этого времени именно Паннония стала главным плацдармом экспансии нового активного этноса теперь уже в трех направлениях: на север, на восток, на юг. Новый этнос заметили, он вышел на широкую арену истории. Внутри славянского этноса осталась надолго память о Паннонии как месте, откуда вышли славянские племена. Стало быть, верхняя хронологическая граница окончания праславянского периода – вторая половина V в. н. э. С этого момента начинается славянский период истории, который закончился с прекращением внешней экспансии и с образованием славянских государств – примерно в IX в.

Сначала следует рассмотреть праславянский этап истории. От V в. вглубь – где истоки того процесса, который «выдал» как конечный результат на арену истории нового активного ее творца? То есть нужно найти хронологические рамки праславянского периода.

Для аналитических умозаключений здесь есть две опоры. Первая, размытая и малоопределенная, – заключение исторической лингвистики, что разделение балто-славянского языка на протобалтский и протославянский произошло около трех тысяч лет назад. Вторая опора – политическая история Центральной Европы в связи с экспансией Римской империи на рубеже н. э. Конкретных фактов она дает немного, но все же есть возможность оценить: что могло произойти в интересующем нас месте, а что ни в коем случае не могло произойти.

Сопоставление даты, данной лингвистами, с археологическим материалом позволяет связать разделение протославян и протобалтов с экспансией поморской культуры в VIII—II вв. до н. э. В ходе экспансии поморская культура поглотила родственную ей культуру полей погребальных урн (лужицкую культуру). Еще будучи составной частью культуры полей погребальных урн, носители поморской культуры на севере Польши, несомненно, имели свой диалект. Я этот тезис не доказываю, а постулирую, потому что иначе и быть не могло. Но дальше начинаются неясности: распространялся ли вместе с новой культурой новый диалект? В какие отношения он вступал с родственными диалектами поглощаемой культуры? Влиял ли он как-нибудь на диалекты тех родственных племен, которые остались вне рамок поморской, а затем пшеворской и зарубинецкой культур? Увы! Одно неизвестное нельзя объяснить при помощи другого. Поэтому, исходя из того, как подобные процессы шли в случаях нам более-менее известных, осторожно сделаю предварительный вывод: исчезновение культуры полей погребальных урн и формирование на ее территории новых культур сопровождалось распадом языковой общности с тенденцией превращения некоторых диалектов в самостоятельные языки. В таком случае к началу н. э. разница между языком населения пшеворской культуры и придунайско-альпийских венетов (сохранившихся как реликтовый фрагмент исчезнувшей культуры) была примерно такой же, как между современным русским и украинским языками. Неудивительно, что античным ученым времен Тацита все эти варвары казались единой общностью.

Но судьба придунайско-альпийских венетов уже пошла по другому руслу Сначала они подверглись влиянию гальштатской, а затем латенской культуры. Затем вошли в состав царства Норик и даже обзавелись своей письменностью. В 113 г. до н. э. произошло вторжение кимвров в земли нориков и разгром ими римлян у Нореи. В 16—15 гг. до н. э. римляне завоевали большую часть государства нориков и образовали на этой территории римскую провинцию Норик. Северная граница ее прошла по Дунаю, венеты севернее Дуная, живущие на южных склонах Богемского массива, остались вне пределов римского владычества. В начале I в. н. э. эти венеты вошли в состав маркоманской державы Маробада. Перед этим в соседней римской провинции Иллирик произошло крупное восстание в 6 – 9 гг. н. э. Непосредственный повод – набор местных жителей в армию для войны с маркоманами. Этот факт нам интересен вот чем: после поражения восстания повстанцы, не попавшие в руки правосудия, бегут за пределы страны. По понятным причинам такой факт редко фиксируется историческими хрониками, разве что из-за этого возникают внешнеполитические осложнения. В данном случае бежать уцелевшие повстанцы могли только в одно место – на северный берег Дуная, в горные края задунайских венетов. Эти соображения приведены вот для какой цели.

Как уже ранее упоминалось, в «Повести временных лет» фигурирует «Илюрик» как место, откуда произошли славяне. Если принять вышеизложенную версию прародины славян, то появляется неясность – почему сохранилась память об Иллирии в связи с темой происхождения славян? Вспомним анализ термина «славяне», сделанный выше, он истолкован как «венеговорящие», то есть само название народа говорит о том, что называющие себя так – не просто потомки венетов, они образовались от смешения большого количества этнических элементов, и венетский язык для них был языком межнационального общения. Память об «Илюрике» в связи со славянской прародиной могла сохраниться по двум причинам. Во-первых, в связи с тем, что царство Норик основали иллирийцы, они же в нем были доминирующим этносом. Во-вторых, иллирийцы, бежавшие от римской кары в 9 г. н. э., не только увеличили пестроту этнического состава населения севернее Дуная, но и способствовали становлению понятия «венеязычные» (т. е. «славяне»), а также передали своим потомкам память об «Илюрике» как древней прародине. В сказке «Иван-царевич и Серый Волк» фигурирует царь по имени Далмат. Область Далмация существует в наше время в составе Хорватии, именно там, где была древняя Иллирия.

Все перечисленные события отделены от первых русских летописей сроком около тысячи лет. Какова была глубина памяти восточных славян о событиях большой давности? Как уже ранее говорилось, в памяти индийцев и иранцев сохранилась память о древней прародине в низовьях Волги, скандинавы в эпоху викингов помнили про Асию и Асгард на Дону, кельты в сказаниях помнят о Северном Причерноморье как о древней прародине. А от асов на Дону до эпохи викингов прошло 3 тыс. лет!

Вернемся еще раз к тем строкам «Повести…», где говорится о происхождении славян. После фразы «нарцы (норцы, норицы) еже суть словене» сказано: «По мнозех же времянех сели суть словени по Дунаеви…». Из данного отрывка следуют выводы:

1) самое древнее название народа, от которого произошли славяне, – нарцы;

2) эти нарцы жили не на Дунае, а в каком-то другом месте, достаточно удаленном от Дуная;

3) вдали от Дуная они жили много веков, на Дунай попали «по мнозех времянех», очевидно, продвинувшись туда с этой древнейшей Нарции (Норции).

Все три вывода полностью соответствуют схеме ранее изложенных дославянских этноисторических процессов:

1) носители древнеямной культуры в XXIV в. до н. э. образовали в лесной зоне среднеднепровскую культуру, впоследствии трансформировавшуюся в сосницкую культуру;

2) в местах дислокации этих культур существует большое количество топонимов с корнем «нур»/«нер»/«нар», а в русских летописях данная территория именуется «Землей Нурской» [90, с. 29];

3) поэтому можно предположить, что самоназвание носителей среднеднепровской и сосницкой культур было норцы/нерцы/нурцы (произношение варьировалось во времени и пространстве), во времена Геродота там располагалась страна Неврида, в которой жили невры;

4) именно это население, продвинувшись на запад, образовало на обширных пространствах Европы культуру полей погребальных урн, в том числе на берегах Дуная;

5) носители культуры полей погребальных урн попали на берега Дуная около XIII в. до н. э., примерно через 11 веков после возникновения среднеднепровской культуры, действительно «по мнозех времянех».

Получившаяся схема полностью совпадает с летописным рассказом. Норцы на Среднем Днепре были предками балтов, славян, иллирийцев. Одно из иллирийских племен сохранило на новом месте древнее этническое название, именно они образовали царство Норик, в которое вошли и венеты, жившие севернее Дуная. Народное предание к эпохе Киевской Руси уже не различало первый и второй Норик, они слились воедино, как в русских былинах слились в одно лицо Владимир Красно Солнышко с Владимиром Мономахом, великого князя Ивана Васильевича народная память смешала с его внуком Иваном Васильевичем Грозным.

Этнические процессы часто приводят к отрыву отдельных племен от родственного человеческого массива. Такие племена меняют язык, культуру, порой уходят далеко от родных мест и уносят старый этноним. Иногда похожие этнонимы всплывают среди народов, чуждых друг другу Так возник финно-угорский народ норома, плативший дань Руси, и кельтское племя нервиев на территории Галлии. Этнонимы – вещь весьма подвижная, нет необходимости громоздить сложные логические схемы для объяснения подобных фактов.

Следовательно, в эпоху начального летописания народная память восточных славян сохранила отдельные факты этнического прошлого, уходящие в дославянскую эпоху в глубину до трех тысяч лет. Ни западные, ни южные славяне, ни балты, ни албанцы – потомки иллирийцев – не донесли до нашего времени таких отдаленных воспоминаний.

«Повесть временных лет» сообщает еще один факт, вызывающий недоумение и споры у исследователей. В части, называемой Начальной летописью, сказано: «Волохом бо нашедшем на словени на Дунайския, и седшем в них и насилящем им…». Смысл фразы таков: когда славяне жили на Дунае, пришли в их земли враги, называемые «волохи», поселились в ней и насилие творили над славянами. Вот как эту фразу комментирует В.П. Кобычев: «Упомянутые летописные волохи остаются научной проблемой до сегодняшнего дня. Некоторые видят в них римлян времен императора Траяна, разгромивших и подчинивших Дакию в начале II в. н. э. Академик А.А. Шахматов считал, что волохи – это франки Карла Великого, В. Панов и В.Д. Королюк склоняются к тому, что под волохами следует понимать как римлян, так и местное романизированное население… Профессор СП. Толстов высказал мысль, что под летописными волохами следует подразумевать кельтские племена, которые в VI—IV вв. до н. э. широко расселились по всей Европе» [90, с. 70].

Нет исторических фактов, которые однозначно объясняли бы эту фразу. Поэтому предложить бесспорную версию невозможно. Я склоняюсь к тому, что здесь имели место несколько в чем-то схожих фактов, которые в течение веков слились в единое воспоминание, как это произошло с Нориком.

В самом деле, если славяне образовались от слияния самых разных этнических элементов, то ведь эти элементы не по доброй воле собрались в горно-лесистой стране, где рельеф не дает большого количества свободных угодий для хозяйственной деятельности. Сам В.П. Кобычев склоняется к последней из перечисленных им версий – что летописные волохи – это кельты, но ведь нам ничего не известно о том, как реально складывались взаимоотношения кельтов и праславян, а применительно к VI—IV вв. до н. э. о протославянах вообще нет смысла говорить. Есть по крайней мере три исторических факта, которые в памяти будущих славян могли слиться в один.

Около 60 г. до н. э. царь даков Буребиста разгромил бойев и опустошил Паннонию. Большая часть бойев покинула разоренную землю [126, с. 247].

Румыния – родина даков, в составе Румынии есть область Валахия, соседи могли даков называть валахами. Что касается бойев, то они бежали из Паннонии в нынешнюю Чехию, которую еще недавно часто называли Богемией. Бойи были в числе первых неславянских народов, подвергшихся ославяниванию. Приобретя новую этническую идентичность, их потомки должны были сохранить память о катастрофе, постигшей их предков. В этом случае заселение славянами Паннонии спустя столетия они должны были воспринимать с большим энтузиазмом, как восстановление исторической справедливости. Такая память об изгнании и возвращении должна была сохраниться надолго.

Другой факт может быть связан с уже упомянутым иллирийским восстанием 6 – 9 гг. н. э. Предположительно, часть повстанцев после разгрома бежали на север, за Дунай, поэтому в памяти славян «Илюрик» сохранился как связанный со славянской прародиной. Если учесть, что древних римлян тоже часто называли волохами, в частности поляки до сих пор их так называют, то налицо еще один факт насилия творимого «волохами» и изгнания славянских предков с родной земли.

Третий факт связан непосредственно с задунайскими венетами. В отношениях с варварами, обитавшими по дунайской границе империи, римляне придерживались следующего правила. При заключении мирного договора с этими племенами римляне включали в него запрет варварам селиться в приграничной полосе вдоль левого берега Дуная (шириной от 8 до 15 км), пасти здесь свой скот и обрабатывать землю [78, т. I, с. 610]. Для задунайских венетов такой запрет, вне всякого сомнения, был очень болезненным – в гористой местности всегда нехватка угодий, а полоса земли вдоль Дуная представляла большую ценность для земледелия и скотоводства. Вдобавок это было унизительно – чужаки запрещали пользоваться родной землей. Воспринималось как изгнание с берегов Дуная.

Эти три факта, слившись в один в памяти потомков, были донесены в устном предании до ушей первых русских летописцев в виде рассказа о «волохах», которые творили насилие над предками славян, прогоняли их с родины и с реки Дунай.

Ранее уже высказывалась мысль, что современникам невозможно оценить и понять значение этнических процессов, происходящих на их глазах. Во-первых, они слишком медленны, во-вторых, в них слишком велик фактор неопределенности: начавшийся процесс может идти в направлении, заданном исходными факторами, может совершить неожиданный зигзаг, может прерваться. Протославянский этнический процесс не прервался и не ушел в сторону, он завершился образованием нового активного этноса. А в законченном этническом процессе всегда просматриваются более или менее отчетливо хронологические рамки. Каковы же критерии для хронологических рамок протославянского процесса?

Самостоятельная линия развития задунайских венетов началась после образования римской провинции Норик в 16—15 гг. до н. э. До этой даты они находились в тесном контакте со своими южными соплеменниками и входили даже с ними в одно государство. После образования провинции Норик ее население подверглось быстрой романизации, в том числе и проживающие в провинции венеты. Вместе с романизацией они становились чужими задунайским венетам. На западе и на севере задунайские венеты граничили с кельтами, с германцами. На востоке находилась Паннония – тоже римская провинция, в которой доминировали сарматские племена. Может быть, на ограниченном участке границы имело место соприкосновение с племенами пшеворской культуры. Эти воспринимались как родственники, но в отличие от античных ученых венеты видели и заметную разницу между собой и пшеворцами. Языки у тех и других были разные, хотя и очень похожие. Материальная культура различалась существенно. К тому же страна задунайских венетов заполнялась этническими осколками со всех окружающих земель, это всегда сопровождается расшатыванием этнических стереотипов. Превращение венетов в «венеговорящих» неизбежно должно было стимулировать процесс, который сейчас называют маргинализацией населения. Но об этом позднее. А сейчас я сделаю вывод: протославянский период завершился, когда славян заметили окружающие народы как особую этническую общность и они активно включились в исторический процесс. Это произошло в конце V в. н. э. Стало быть, хронологические рамки протославянского периода: примерно с 15 г. до н. э. по конец V в. н. э. Срок большой, за это время многое могло измениться, но… история пошла так, как она пошла.

Протославянский период истории темный, фактов крайне мало, многое, как выше сказано, придется реконструировать гипотетически или по косвенным данным. Судьба задунайских венетов имеет некоторую аналогию с судьбой славян-черногорцев, которые в течение четырех веков жили запертые в своих горах, имея вокруг враждебное окружение. Надо полагать, некоторые социально-экономические, политические, этнические процессы у тех и других шли сходным образом. Но венеты имели возможность вести медленную экспансию на север.

Снова напомню: свободных угодий в горных условиях не бывает, их не хватает даже для коренного населения, а в страну задунайских венетов время от времени прибывали беглецы и переселенцы. Жизнь в материальном смысле, очевидно, была очень скудной, это порождает суровые нравы, что приемлемо, но также вызывает рознь и борьбу за угодья. Столкновения между соседями были частыми и острыми. К тому же обыденная жизнь, связанная с борьбой за материальное существование в горах, очень скучна, поэтому активные и энергичные члены венетского общества легко ссорились, тратили свой запал на кровную месть. Но если появлялся общий внешний враг, взаимные обиды легко забывались, и горцы переключались с уничтожения своих ближних на уничтожение врагов. Примерно такой была модель черногорского общества долгое время. В венетском обществе за 500 лет такой же стереотип должен был прочно отложиться в менталитете и мироощущении. В некоторой степени этим можно объяснить недостаточную уживчивость славян друг с другом, политическую нестабильность ранних славянских государств, склонность к сепаратизму. В значительной степени поэтому славяне потеряли Паннонию, подчинились кочевникам-болгарам хана Аспаруха, без заметного сопротивления подпали под власть византийцев на Балканском полуострове, не смогли дать надлежащего отпора немецкой агрессии на Эльбе и Лабе. Да и Киевская Русь была достаточно аморфным политическим образованием, все время имела тенденцию к распаду, в конце концов легко и быстро распалась.

Скудные условия материальной жизни всегда стимулируют высокую рождаемость, эти же скудные условия порождают высокую детскую (и не только детскую) смертность. Таким образом, особи потенциально слабые, больные, неэнергичные, несообразительные, трусливые имели пониженные шансы выжить и оставить потомство. А все перечисленные человеческие качества зависят не только от воспитания, в чем-то они передаются на генном уровне. Как все это отразилось на изменении качества человеческого материала за 500 лет? Этот вопрос впереди.

Демографические проблемы порождали у протославян стремление выселиться за пределы родных мест. Отдельная личность или небольшая группа могли уйти за Дунай и поискать свое место в рамках древнеримского общества. Кто-то шел в воины-наемники, а кто-то предпочитал зависимое существование в качестве клиента скудному бытию на родине. Для прочих была возможна экспансия в северном направлении. Горный массив Шумава частично, надо полагать, с самого начала входил в состав славянской прародины, а находящийся северо-западнее горный массив Чешский Лес, скорее всего, был колонизован в праславянский период. Откуда такое предположение?

Оно из самого факта названия гор. Почему горы в индоевропейских языках часто называют «лес» – этот вопрос уже разбирался. А почему именно Чешский Лес (т. е. горы)?

Слово «чех» состоит в родстве со словами «четник», «чета», на древнерусском языке «чета» означало «отряд», «толпа», «полчище», «сообщники», старославянское «съчетати» означает «сочетать», «соединять». Вероятно, родственно латинскому cathern – «отряд», «толпа» [174, т. 4, «чета»]. Стоит отметить в русском языке такие слова, как «чехарда», «чох». Первое означает «беспорядок», второе – «дурной путаный сон», «бред».[4]4
  Русское слово «чехарда», видимо, бином: «чех-арда» («арта») – «коллектив (общество) живущих не по общепринятому закону».


[Закрыть]

Видимо, у протославян слово «чеха» означало «сборище случайных людей, образовавших отряд и не подчиняющихся существующим нормам жизни». Смысл примерно тот же самый, что и у термина «гата»/«гота» у других индоевропейских народов. В условиях протославянского быта такие четы, или чехи, должны были возникать постоянно. Энергичная молодежь, жаждущая добычи и приключений, объединялась в отряды, ходила воевать и грабить соседей. Вспомним еще раз, что писал о венетах Тацит. В первобытном обществе при перенаселенности территории был и такой способ материального обеспечения. Членов таких лихих отрядов мало кто жалел: придут с добычей – хорошо, погибнут на чужбине – тоже неплохо – меньше ртов, меньше конфликтов внутри протославянского общества.

Но иной раз в чехи люди объединялись для того, чтобы поселиться за пределами родной земли. Чтобы занять участок земли, совместно трудиться, защищаться от врагов. Если членам чехи удавалось поселиться на новом месте, то за несколько поколений такой коллектив прорастал внутри себя структурами родоплеменного общества и превращался в новое племя.

Горный массив к северо-западу от Шумавы был, очевидно, малонаселенным, и за него никто особенно не воевал. По вершинам горных хребтов обычно проходят границы, между границами же племенных территорий проходили полосы нейтральной «ничейной» земли, где никто не жил. В условиях земельной тесноты протославянская молодежь, не имеющая перспектив на родине, уходила в дикие горы и там основывала новые деревни, пахала землю, пасла скот и, лишенная поддержки соплеменников, самостоятельно защищала заселенную территорию. Мне думается, именно тогда в протославянском языке возникли слова «храбр» и «храбрец». Они имеют тот же корень, что и слово «хребет», и первоначально означали удальца, поселившегося в горах на вершине хребта и отстаивавшего с оружием в руках свое право на место под солнцем (этимология слова «храбрец», предложенная М. Фасмером и П.Я. Черных, меня не удовлетворяет, впрочем их – тоже).

С течением времени весь горный массив оказался покрыт поселениями, в которых проживали потомки этих отчаянных сорвиголов, по понятиям их соплеменников – живших не по обычаям предков, а по обычаю круговой поруки. Члены таких поселений назывались «чехами» а заселенный ими горный массив стали называть «Чешский Лес». Со временем прямой смысл названия забылся, слово «чех» превратилось в славянский этноним и стало обозначать славянский народ в центре Европы. Тогда же слово «чеха», «чох» стало обозначать «беспорядок», «путаница».

Разумеется, заселение Чешского Леса не решило демографических проблем протославян. От вершин Шумавы и Чешского Леса поселки протославян медленно наступали к северу, незаметно ославянивая будущие Чехию и Моравию. Можно предположить, что граница между славянами и кельтами в Чехии значительное время проходила по реке Влтаве. На эту мысль наводит название реки. Оно двусложное, второй корень «ава» весьма широко распространен в названиях рек как Восточной, так и Западной Европы: Морава, Драва, Сава, Сучава, Полтава, Москава (р. Москва), Волхава (р. Волхов) и др. Выше делался анализ форманта «ава», он может означать либо «вода», «река», либо притяжательный суффикс, в русском языке принявший форму «ов», «ово» (Тамбов, Иваново). Первый формант представляет собой сочетание трех согласных – «влт». Для чешского языка такое скопление согласных звуков без гласных между ними весьма характерно, например г. Брно, г. Тршебич, г. Стшибро. Родственные топонимические образования имеются в других языках, в них содержится больше гласных звуков (см. у В.А. Никонова «Берн» и «Брно»: смысловое поле обоих названий тяготеет к смыслу «грязь», «ил», «глина», «болотистое место»). В сочетании звуков «влт» по законам чешского языка, видимо, тоже выпали гласные звуки. В таком случае, первоначально название реки могло звучать Велетава – «река велетов». Напомню, что велеты – одно из названий кельтов. В русском языке слово «велет» тоже сохранилось, здесь оно означает великана из сказочного фольклора. Скорее всего, в праславянский период слово «велет» имело значение «кельт».

В отличие от Польши Чехия непосредственно граничит с древней Паннонией на большом участке, но чехи в своей исторической памяти намного хуже поляков сохранили память о Паннонии как месте, откуда славяне расселились по свету. Неудивительно. Из всех славянских народов, существующих ныне, чехи (с моравами) единственные, чье поселение на нынешнем месте обитания с Паннонией никак не связано или связано слабо. Чехию заселяли главным образом выходцы из непосредственной славянской прародины, а крайний юг и юго-запад Чехии, видимо, следует отнести к славянской прародине.

Кроме кельтов, протославяне имели соседями и германцев. В связи с этим стоит вспомнить, что германцев на различных славянских языках называют немцы. Существует две основные версии происхождения этого названия. Первая, наиболее часто упоминаемая, выводит происхождение слова из славянского «немой». Дескать, славянам был непонятен язык германцев, поэтому они их назвали «неговорящими», «немыми», отсюда – немец. Вторая версия слово «немцы» производит от названия германского племени неметов, которые обитали рядом с Чехией.

Первая версия имеет серьезный логический недостаток: славяне сталкивались со многими чужими народами, имевшими языки, несхожие со славянским языком. Но почему же они только германцев считали чужаками, говорящими на непонятном языке? Почему они никогда не применяли термин «немой» по отношению к кельтам, к сарматам, к романизированному населению Римской империи? Особенно трудно поверить, что славяне (или протославяне) считали германцев «немыми» только потому, что язык у них несхож со славянским. В условиях первобытнообщинного строя, когда люди отдельными племенами соседствовали друг с другом, языковая дробность человеческих коллективов была много больше нынешней. Иноязычные соседи в те времена были более обычным делом, нежели во времена нынешние. Среди «своих» всегда были люди, знавшие язык соседей – без этого невозможна ни торговля, ни политика. Сторонники «немой» версии приводят в пример единственное доказательство – сообщение древнерусского источника: «Югра же людие есть язык немъ» (см. у М. Фасмера к слову «немец»). Во-первых, слово «нем» в данной фразе вовсе не означает, что русские люди считали этот народ «немым». Здесь явно имеется в виду, что язык их неизвестен русским, но само наличие языка под сомнение не ставится. Во-вторых, народ не назван «немцами», наоборот, употреблен для обозначения конкретный термин «югра». Так что этот пример для доказательства не годится. На протяжении ранней истории протославяне и славяне плотно соседствовали с германцами, зачастую жили чересполосно, ассимилировали друг друга и, очевидно, достаточно ориентировались в языках друг друга. А в более позднем русском языке иноязычного чужестранца могли назвать «нерусь», и никакой этнической маркировки в это слово не вкладывали.

Вторая версия смущает исследователей тем, что неметы – не слишком большое германское племя и обитали только с чехами по соседству. Как же остальные славянские народы с этим термином познакомились? Такой вопрос вызовет недоумение только у тех, кто априори считает славянскую прародину территорией солидных размеров. Если же принять предложенную здесь теорию малой прародины, с указанной ее локализацией, то версия «немцы» – от «неметы» не только получает удовлетворительное объяснение, но и сама служит еще одним косвенным доказательством ее правоты. Как две детали орнамента не только логично сочетаются, не только дополняют друг друга, но и хорошо вписываются в контекст общего орнаментального рисунка.