Текст книги "Монумент"

Любовь Лукина, Евгений Лукин
Монумент

Уму непостижимо – следователь сравнил его с Колумбом! Так и сказал: «Он ведь в некотором роде Колумб…» Ничего себе, а?.. Хорошо бы отвлечься. Я останавливаюсь возле книжного шкафа, отодвигаю стекло и не глядя выдергиваю книгу. Открываю на первой попавшейся странице, читаю: «Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет – и выше…»

Мне становится зябко, и я захлопываю томик Пушкина.

* * *

А как обыденно все началось! Весенним днем женатый мужчина зашел к женатому мужчине и предложил прогуляться. Я ему ответил:

– С удовольствием. Очень кстати. Сейчас, только банку сполосну трехлитровую…

– Не надо банку, – сдавленно попросил он. – Мне нужно поговорить с тобой.

Женатый мужчина пришел пожаловаться женатому мужчине на горькую семейную жизнь.

Мы вышли во двор и остановились у песочницы.

– Ну что стряслось-то? Поругались опять?

– Только между нами, – вздрагивая и озираясь, предупредил он, – Я тебе ничего не говорил, а ты ничего не слышал. Понимаешь, вчера…

Поругались, естественно. Дочь принесла домой штаны и попросила полторы сотни. Татьяна, понятно, рассвирепела и устроила дочери воспитательный момент, но когда муж попытался поддакнуть, она устроила воспитательный момент ему: дескать, зарабатываешь мало – вот и приходится отказывать девочке в самом необходимом. Он вспылил, хлопнул дверью…

– И пошел искать меня? – спросил я, заскучав.

Оказалось, нет. Хлопнув дверью, он направился прямиком к супруге Моторыгина, имевшей неосторожность как-то раз пригласить его на чашку кофе.

Я уже не жалел об оставленной дома трехлитровой банке – история принимала неожиданный оборот. Нет, как хотите, а Левушка Недоногов (так звали моего сослуживца) иногда меня просто умилял. Женатый мужчина отважно сидит на кухне у посторонней женщины, пьет третью чашку кофе, отвечает невпопад и думает о том, как страшно он этим отомстил жене. А посторонняя женщина, изумленно на него глядя, ставит на конфорку второй кофейник и гадает, за каким чертом он вообще пришел. Представили картину? А теперь раздается звонок в дверь. Это вернулся из командировки Моторыгин, потерявший в Саратове ключ от квартиры.

– И что? – жадно спросил я, безуспешно ища на круглом Левушкином лице следы побоев.

– Знаешь… – с дрожью в голосе сказал он. – Вскочил я и как представил, что будет дома!.. на работе!.. Ведь не докажешь же никому!..

Словом, очутился Левушка в темном дворе с чашкой кофе в руках.

– В окно? – ахнул я. – Позволь, но это же второй этаж!

– Третий, – поправил он. – И я не выпрыгивал…

Он не выпрыгивал из окна и не спускался по водосточной трубе. Он просто очутился, понимаете? Я не понимал ничего.

– Может, ты об асфальт ударился? Контузия… Память отшибло…

– Нет, – Левушка словно бредил. – Я потом еще раз попробовал – получилось…

– Да что получилось-то? Что попробовал?

– Ну это… самое… Вот я – там, и вот я уже – здесь!

Сначала я оторопел, потом засмеялся. Доконал он меня.

– Левка!.. Ну нельзя же так, комик ты… Я, главное, его слушаю, сочувствую, а он дурака валяет! Ты что же, телепортацию освоил?

– Теле… что? – Он, оказывается, даже не знал этого слова.

– Те-ле-пор-тация. Явление такое. Человек усилием воли берет и мгновенно переносит себя на любое расстояние. Что ж ты такой несовременный-то, а, Левушка? Я вот, например, в любой культурной компании разговор поддержать могу. Сайнс-фикшн? Фэнтези? Пожалуйста… Урсула ле Гуин? Будьте любезны…

Несколько секунд его лицо было удивительно тупым. Потом просветлело.

– А-а… – с облегчением проговорил он. – Так это, значит, бывает?..

– Нет, – сказал я. – Не бывает. Ну чего ты уставился? Объяснить, почему не бывает? В шесть секунд, как любит выражаться наш общий друг Моторыгин… Ну вот представь: ты исчезаешь здесь, а возникаешь там, верно? Значит, здесь, в том месте, где ты стоял, на долю секунды должна образоваться пустота, так?.. А теперь подумай вот над чем: там, где ты возникнешь, пустоты-то ведь нет. Ее там для тебя никто не приготовил. Там – воздух, пыль, упаси боже, какой-нибудь забор или того хуже – прохожий… И вот атомы твоего тела втискиваются в атомы того, что там было… Соображаешь, о чем речь?

Я сделал паузу и полюбовался Левушкиным растерянным видом.

– А почему же тогда этого не происходит? – неуверенно возразил он.

Был отличный весенний день и за углом продавали пиво, а передо мной стоял и неумело морочил голову невысокий, оплывший, часто моргающий человек. Ну не мог Левушка Недоногов разыгрывать! Не дано ему было.

Я молча повернулся и пошел за трехлитровой банкой.

– Погоди! – В испуге он поймал меня за рукав. – Не веришь, да? Я сейчас… сейчас покажу… Ты погоди…

Он чуть присел, развел руки коромыслом и напрягся. Лицо его – и без того неказистое – от прилива крови обрюзгло и обессмыслилось.

Тут я, признаться, почувствовал некую неуверенность: черт его знает – вдруг действительно возьмет да исчезнет!..

Лучше бы он исчез! Но случилось иное. И даже не случилось – стряслось! Не знаю, поймете ли вы меня, но у него пропали руки, а сам он окаменел. Я говорю «окаменел», потому что слова «окирпиче́л» в русском языке нет. Передо мной в нелепой позе стояла статуя, словно выточенная целиком из куска старой кирпичной кладки. Темно-красный фон был расчерчен искривленными серыми линиями цементного раствора… Я сказал: статуя? Я оговорился. Кирпичная копия, нечеловечески точный слепок с Левушки Недоногова – вот что стояло передо мной. Руки отсутствовали, как у Венеры, причем срезы культей были оштукатурены. На правом ясно читалось процарапанное гвоздем неприличное слово.

Мне показалось, что вместе со мной оцепенел весь мир. Потом ветви вдруг зашевелились, словно бы опомнились, и по двору прошел ветерок, обронив несколько кирпичных ресничин. У статуи были ресницы!

Я попятился и продолжал пятиться до тех пор, пока не очутился в арке, ведущей со двора на улицу. Больше всего я боялся тогда закричать – мне почему-то казалось, что сбежавшиеся на крик люди обвинят во всем случившемся меня. Такое часто испытываешь во сне – страх ответственности за то, чего не совершал и не мог совершить…

* * *

Там-то, в арке, я и понял наконец, что произошло. Мало того – я понял механизм явления. Не перенос тела из одной точки в другую, но что-то вроде рокировки! Пространство, которое только что занимал Левушка, и пространство, которое он занял теперь, попросту поменялись местами!.. Но если так, то значит, Левушка угодил в какое-то здание, заживо замуровав себя в одной из его стен!

Я вообразил эту глухую оштукатуренную стену с торчащей из нее вялой рукой и почувствовал дурноту.

И тут с улицы в арку вошел, пошатываясь, Левушка – целый и невредимый, только очень бледный.

– Промахнулся немножко, – хрипло сообщил он, увидев меня. – Занесло черт знает куда! Представляешь: всё черно, вздохнуть – не могу, моргнуть не могу, пальцами только могу пошевелить… Хорошо, я сразу сообразил оттуда… как это? Телепорхнуть?

Я в бешенстве схватил его за руку и подтащил к выходу, ведущему во двор.

– Смотри! – сказал я. – Видишь?

Возле статуи уже собралось человека четыре. Они не шумели, не жестикулировали – они были слишком для этого озадачены. Просто стояли и смотрели. Подошел пятый, что-то, видно, спросил. Ему ответили, и он, замолчав, тоже стал смотреть.

– Это кто? – опасливо спросил Левушка.

– Это ты! – жестко ответил я.

Он выпучил глаза, и я принялся объяснять ему, в чем дело. Понимаете? Не он – мне, а я – ему!

– Статуя? – слабым голосом переспросил Левушка. – Моя? – Он сделал шаг вперед.

– Куда? – рявкнул я. – Опознают!

…Левушка шел через двор к песочнице. Я бросился за ним. А что мне еще оставалось делать? Остановить его я не смог. Мы шли навстречу небывалому скандалу. Стоило кому-нибудь на секунду перенести взгляд с монумента на Левушку – и никаких дополнительных разъяснений не потребовалось бы.

– …значит, жил он когда-то в этом дворе, – несколько раздраженно толковала событие женщина с голубыми волосами. – А теперь ему – памятник и доску мемориальную, чего ж тут непонятного?

– А я о чем говорю! – поддержал губастый сантехник Витька из первой квартиры. – Движение зря перекрывать не будут. Там его и поставят, на перекрестке, а сюда – временно, пока пьедестал не сдадут…

– Трудился, трудился человек… – не слушая их, сокрушенно качала головой домохозяйка с двумя авоськами до земли. – Ну разве это дело: привезли, свалили посреди двора… Вот, пожалуйста, уже кто-то успел! – И она указала скорбными глазами на процарапанное гвоздем неприличное слово, выхваченное из какой-то неведомой стены вместе со статуей.

Нашего с Левушкой появления не заметили.

– Из кирпича… – Девушка в стиле «кантри» брезгливо дернула плечиком. – Некрасиво…

– Оцинкуют, – успокоил Витька.

– И рук почему-то нет…

– Приделают! У них технология такая. Руки изготавливают отдельно, чтобы при транспортировке не отбить.

– Эх! – громко вырвалось вдруг у Левушки. – Не мог позу принять поприличнее!

Чуть не плача, он стискивал кулаки, и лицо его было одного цвета со статуей. Все повернулись к нам, и я закрыл глаза. Вот он, скандал!..

– Так ведь скульпторы сейчас какие? – услышал я, к своему удивлению, чей-то ленивый голос. – Это раньше скульпторы были…

Они его не узнали, понимаете?! Перед ними маячили две совершенно одинаковые физиономии, но все словно ослепли.

– Брови задрал, как идиот! – во всеуслышание продолжал горевать Левушка.

Женщина с голубыми волосами смерила его негодующим взглядом.

– А памятники, между прочим, – отчеканила она, – людям не за красоту ставят! Поставили – значит заслужил!

Левушка, пораженный последними словами, медленно повернулся к ней, и глаза у него в тот момент, клянусь, были безумны…

* * *

А на следующий день он не вышел на работу. Все у меня валилось из рук, стоило мне взглянуть на его стол.

Вчера я его еле увел от песочницы, иначе бы он с пеной у рта принялся доказывать жильцам, что это его́ статуя. Ночью я то и дело просыпался и каждый раз думал: «Приснилось… Слава тебе, господи…» Облегченно вздыхал и вдруг понимал, что не приснилось.

Я вставал, выходил в кухню, пил воду. За окном шевелились черные акации и я надолго припадал к стеклу, скорее угадывая, чем различая, возле песочницы, в сером просвете между двумя кронами, зловещий горбатый силуэт с обрубками вместо рук…

А точно ли он пошел вчера домой? Перед обедом я не выдержал – позвонил на работу Татьяне и, конечно, нарвался на отповедь. Ее, знаете ли, как-то не волнует, где в данный момент находится этот неврастеник. И вообще, если он хочет извиниться, то пусть делает это сам, а не через адвокатов.

Я положил трубку и вернулся за свой стол. Чертовы бабы! Перезвонить бы сейчас, сказать: «Лева тебя в нашем дворе ждет, у песочницы. Очень просит прийти…» Да нет, бесполезно. Из принципа не пойдет… А жаль.

И тут словно что-то мягко толкнуло меня в спину. Я обернулся. В дверях стоял Левушка Недоногов.

Он внимательно, подробно разглядывал отдел: сослуживцев, столы, кульманы… К концу осмотра принялся скорбно кивать и вдруг громко спросил, ни к кому не обращаясь:

– И что, вот так – всю жизнь?

Нужно было видеть лица наших сотрудников!

Словно бы не замечая, что все на него смотрят, Левушка прогулочным шагом пересек комнату и уселся на мой стол, даже не потрудившись сдвинуть в сторону бумаги.

– А ведь мы, Павлик, в одном дворе росли, – ни с того ни с сего задумчиво напомнил он.

Верите ли, мне стало страшно. А он продолжал:

– Если помнишь, мальчишки меня недолюбливали. Почему?

– Я… – начал я.

– Да, – сказал он. – Ты – нет. Но остальные! Что им во мне не нравилось? Павлик, я шел сегодня на работу три часа! Шел и думал. И, знаешь, я понял: они уже тогда чувствовали, что я – иной. Чувствовали, что в чем-то я их превосхожу…

Он говорил ужасные вещи – размеренно, неторопливо, и никто не осмеливался его перебить. Могу себе представить, какое у меня было лицо, потому что он вдруг засмеялся и, наклонившись ко мне, покровительственно потрепал по плечу.

– Ну ладно, – объявил он, с юмором оглядев безмолвствующий отдел. – Время обеденное, не буду вас задерживать…

Он прошел к своему рабочему месту, сел и движением купальщика, разгоняющего у берега ряску, разгреб в стороны накопившиеся с утра бумаги. Затем, установив кулаки на расчищенной поверхности стола, Левушка величественно вскинул голову и замер в позе сфинкса.

Я понял, что сейчас произойдет, вскочил, хотел закричать – и не успел.

* * *

…Интересно, где он нашел такой кусок мрамора? Облицовочная мраморная плитка у нас в городе используется, это я знаю, но ведь тут нужна была целая глыба, монолит без единой трещины!..

В общем, беломраморное изваяние Левушки до сих пор восседает за его столом – просили не трогать до окончания следствия.

* * *

Вторая половина дня отложилась в памяти обрывками. Помню: я сидел в кабинете начальника и путано рассказывал следователю о вчерашнем. Капитан морщился и потирал висок. Один раз он даже сказал: «Подождите минуту…» – и выскочил из кабинета. Голову даю на отсечение – бегал смотреть, сидит ли еще за столом каменный сотрудник.

Съездили за Татьяной.

– Вам знакома эта статуя?

Она в изумлении уставилась на своего мраморного Льва.

– В первый раз вижу! А при чем тут…

– Присмотритесь внимательнее. Она вам никого не напоминает?

Пожав плечами, Татьяна вгляделась в надменное каменное лицо и попятилась.

– Не может быть! – слабо вскрикнула она. – Кто его?.. За что ему?..

Но тут следователь, спохватившись, прикрыл дверь, и больше мы ничего не услышали.

* * *

Здание, из которого Левушка вынул свою первую – кирпичную – статую, нашли на удивление быстро – им оказалась наша котельная. Я там был в качестве свидетеля, когда обмеряли и фотографировали выемку. При мне же опрашивали истопника. Поначалу он бодро утверждал, что дыра в стене была всегда, но скоро запутался в собственном вранье и, перейдя на испуганный шепот, признался, что лопни его глаза, если вчера отсюда не высунулась рука, не потянулась к заначке, которую он еле успел спасти, и не пропала потом, оставив после себя эту вот пробоину!

* * *

Не то чтобы я нежно любил свою работу, но теперь я прямо-таки мечтаю хоть раз беспрепятственно добраться до своего стола. Подходишь утром к институту – а у подъезда уже машина ждет.

– Здравствуйте, Павел Иванович, а мы за вами. Начальство ваше предупреждено, так что все в порядке.

– Здравствуйте, – отвечаю с тоской. – Опять кто-нибудь приехал?

– Да, Павел Иванович. Профессор из Новосибирска, член-корреспондент.

– Так вы же меня на пленку записали – пусть прослушает.

– Ну что вы, право, как маленький, Павел Иванович! Он ее еще в Новосибирске прослушал…

Ничего не поделаешь – главный свидетель. Я, конечно, понимаю: им бы не со мной, им бы с самим Левушкой поговорить… Но Левушка – как снежный человек: следов оставляет массу, а вот встретиться с ним, побеседовать – этого еще никому не удалось.

Татьяну не узнать – избегалась за месяц, осунулась. Кстати, была вчера у нас – допытывалась, нет ли новостей. Как же нет – есть! Можно даже и не спрашивать – достаточно на гастроном посмотреть. Там на козырьке крыши сейчас четыре Левушки. Из розового туфа, в натуральную величину. Наиболее любопытен второй слева – у него всего одна точка опоры, вторую ногу он занес над воображаемой ступенькой.

Это уже, так сказать, поздний Левушка, Левушка-классицист. А если миновать пятиэтажку и свернуть во двор, то там можно увидеть ранние его работы. Их две. Обе стоят на крыльце Левушкиного подъезда по сторонам от входной двери и ровным счетом ничего не означают. Просто стоят и все.

Но вы не путайте: это не те статуи, что появились в ночь перед объявлением розыска. Те на следующий день разбил ломом и сбросил с крыльца сосед Недоноговых по этажу – мужчина мрачный, пьющий и что-то, видать, против Левушки имеющий. Вечером того же дня, приняв душ, он не смог выйти из ванной – старую прочную дверь снаружи подпирала спиной статуя, сидящая на табурете в позе роденовского «Мыслителя».

А ночью на крыльце подъезда опять появились Левушкины автопортреты – вот эти самые. Они очень похожи на прежние, но обратите внимание: ступни обеих статуй наполовину утоплены в бетон. Это Левушка усложнил технологию – теперь он сначала телепортирует на будущий пьедестал и внедряется в него подошвами. Выкорчевать практически невозможно, разве что вместе с крыльцом.

Я рассказал о первом покушении на Левушкины шедевры. Второе состоялось в городском парке. Пару месяцев назад там понаставили каменных тумб под гипсовые скульптуры. Ну скажите, разве мог Левушка устоять и не воспользоваться этими тумбами! В парке стало жутковато: куда ни глянешь – везде одна и та же каменная физиономия. Вдобавок Левушка к тому времени сменил манеру. Если раньше он просто оставлял на облюбованном месте свое подобие, то теперь он еще начал при этом что-то изображать.

Вот, например, Левушка Недоногов держится за лобную кость. На цоколе масляной краской надпись: «Мысль». Почерк – Левушкин. А вот он за каким-то дьяволом поднял руку и смотрит на нее, запрокинув голову. На цоколе надпись: «Мечта».

Скульптор, которому было поручено оформление парка, чуть с ума не сошел – явился туда с молотком и успел публично отшибить носы двум Левушкам, после чего был остановлен ребятами из ДНД. Скульптор бушевал и клялся, что рано или поздно перебьет все к чертовой матери. Но тут прибыли товарищи из следственной комиссии и спокойно объяснили ему, что речь тогда пойдет не о хулиганстве и даже не о порче имущества, но об умышленном уничтожении вещественных доказательств, а это уже, согласитесь, совсем другая статья. Отколотые носы тут же прилепили на место каким-то особым клеем, так что Левушка, по-моему, до сих пор ничего не заметил.

Третье и, я полагаю, последнее покушение было организовано городскими властями с разрешения следователя. Во дворах статуи решили не трогать (их все равно мало кто видит), а вот с парапетов, карнизов и бетонных козырьков над подъездами учреждений – убрать в двадцать четыре часа. Изваяний тогда было меньше, чем теперь, и для изъятия вполне хватило светового дня. Страшная каменная толпа набила до отказа тесный дворик позади Союза художников.

А утром, само собой, на старых местах уже красовались новые Левушки, для верности утопленные в основания по щиколотку.

Ученых понаехало… один ученей другого! Не могут понять, почему одежда телепортирует вместе с Левушкой. По логике-то не должна. Впрочем, остального они тоже понять не могут.

Следователь – тот хоть серьезным делом занят: выясняет, откуда Левушка берет мрамор. С туфом – разобрались. Армянский розовый туф завезли в город для постройки чего-то монументального. Левушка вынул из него штук девять своих изваяний и больше не смог – издырявил до полной непригодности. А вот мрамор у него почему-то не кончается. Ребенку ясно, что Левушка повадился в какую-то каменоломню, но где она? Мрамор в области не добывают – его у нас просто нет.

Кое-что приоткрылось после случая с городским театром. Там на аттике сидела древнегреческая то ли богиня, то ли муза с лавровым венком в простертой руке. На днях Левушка пристроил перед ней свою статую, да так ловко, что богиня теперь надевает венок ему на лысину. И статуя эта, заметьте, из инкерманского камня. А Инкерман, между прочим, в Крыму! Я – к следователю. Как же так, говорю, на какие же расстояния он может телепортировать? Вы на карту взгляните: где мы, а где Крым!..

Следователь меня выслушал и с какой-то, знаете, болезненной улыбкой сообщил, что неприметная зеленоватая статуя на набережной состоит из редчайшего минерала, на нашей планете практически не встречающегося.

После этих слов у меня все перед глазами поплыло… Не верю! До сих пор не верю! Ведь Левушка нигде, кроме нашего района, памятники себе не ставит! Нигде! Ни в одном городе!..

* * *

Позавчера я сидел дома и с изумлением читал в местной газете статью «Телепортация: миф или реальность?», которая начиналась словами: «Они росли в одном дворе…» Хлопнула входная дверь, и передо мной возник Мишка, бледный и решительный.

– Папа, – сказал он, – ты должен пойти со мной!

«Однако тон…» – удивился я, но все же отложил газету и вышел за ним на площадку. Возле лифта стояли Мишкины одноклассники. Я вопросительно посмотрел на сына.

– Папа! – звонким от обиды голосом воззвал он. – Вот они не верят, что ты дружил со Львом Недоноговым!

Мальчишки ждали ответа.

– Дружил? – недоуменно переспросил я. – А почему, собственно, в прошедшем времени? По-моему, мы с Левой и не ссорились. Еще вопросы будут?

Больше вопросов не было и я вернулся в квартиру, оставив сына на площадке – пожинать лавры. Да-а… Докатился. «Мы с Левой…» Ладно. Будем считать, что я выручал Мишку.

Такое вот теперь у нас ко Льву Недоногову отношение. Еще бы – после всех его подвигов! После того, как он дверь соседу статуей припер!..

Да! Я же о старушке забыл рассказать! Но это, скорее всего, легенда, предупреждаю сразу.

У некой старушки несколько лет протекал потолок. Старушка писала заявления, ходила по инстанциям, а потолок протекал. И вот однажды на скамеечку возле старушкиного подъезда присел отдохнуть некий мужчина.

– Не горюй, бабуля, – утешил он. – Я тебе помогу.

И пошел в домоуправление.

– Здравствуйте, – сказал он. – Я – Лев Сергеевич Недо-ногов. Вы почему старушке квартиру не ремонтируете?

Сначала управдом очень испугался, но, выяснив, что пришли не от газеты и не от народного контроля, а всего-навсего от старушки, успокоился и якобы ответил:

– В текущем квартале – никак не можем. Да и старушка-то, между нами, не сегодня-завтра коньки отбросит…

– Дорогой вы мой! – в восторге закричал посетитель. – Именно такого ответа я от вас и ждал! Дайте я вас обниму, родной!

И обнял.

Дальше, я думаю, можно не продолжать. На этот раз Левушка использовал чугун, и пока у статуи отпиливали руки, старушкина квартира была отремонтирована…

Ну и как вам история? Неплохо, правда? Повесть о бедной старушке, негодяе управдоме и благородном Левушке. Я не знаю, кто придумал и пустил гулять эту байку, но цели своей он достиг – с некоторых пор все заявки граждан панически быстро выполняются.

А на днях я услышал нечто куда более правдоподобное. Якобы дочь Левушки Маша и еще несколько десятиклассников, рассудив, что последний звонок бывает раз в жизни, решили отметить это дело в баре, откуда их немедленно попросили. Ребята, конечно, клялись, что они студенты, а не школьники, но бармена не проведешь.

И, можете себе представить, выходит вперед эта соплячка Маша и якобы заявляет:

– Вы еще об этом пожалеете! Мой отец – Недоногов!

В отличие от мифического управдома бармен был живой человек и, работая в нашем районе, просто не мог не знать имя и фамилию «каменного гостя»…

Однако не будем отвлекаться.

* * *

Субботним утром я сполоснул трехлитровую банку и вышел на улицу. Статуй за ночь не прибавилось, и это вселяло надежду, что ни следователь, ни ученые беспокоить меня сегодня не будут. Я прошел мимо гранитного Левушки, пожимающего руку Левушке мраморному, и наткнулся на группу приезжих.

Вообще-то их в городе мало – к нам теперь не так просто попасть. Те немногие, кому это удалось, чувствуют себя здесь туристами – бродят по району, глазеют. А роль гида вам охотно исполнит любой местный житель.

В данном случае гидом был губастый сантехник Витька из первой квартиры.

– Вот, обратите внимание, статуя, – с удовольствием говорил он, подводя слушателей к очередному изваянию. – Стоит, как видите, прямо на асфальте и улыбается. А между тем она жизнь человеку сломала… Вы заметьте, куда она смотрит. Правильно, вон в то окно без занавесок. Проживал там мой знакомый, завсклад Костя Финский. Как он эту статую увидел – занервничал. Ох, говорит, Витек, не нравится мне эта статуя. Неспроста она сюда смотрит. Ты гляди, какая у нее улыбка ехидная – словно намекает на что-то… А жена у Кости ушла год назад, так что с этой стороны все чисто… Я ему говорю: плюнь. Ну, статуя, ну и что? Трогает она тебя? Стоит – и пускай себе стоит… Но это легко сказать! Сами подумайте: выглянешь в окошко, а она – смотрит. Да как!.. Короче, недели хватило – сломался Костя Финский, пошел сдаваться в ОБХСС. Сам. Не дожидаясь… Теперь в эту квартиру никто вселяться не хочет. История известная – вот земляк может подтвердить…

Трехлитровая банка выпала у меня из рук и разбилась об асфальт. Все повернулись ко мне, в том числе и полный лысеющий мужчина, которого Витька только что назвал земляком.

Это был Левушка Недоногов. Собственной персоной.

– Хорошо еще, что пустая, – заметил Витька. – А сейчас я, если хотите, покажу вам памятник Крылову. Он ему там цветы возлагает…

И вся группа, за исключением одного человека, двинулась в сторону площади – туда, где каменный Лев Недоногов возлагал скромный каменный букетик к ногам гениального баснописца.

Мы остались у статуи вдвоем.

– Здравствуй, Лева… – сказал я растерянно.

Он смотрел на меня словно бы не узнавая. Словно бы прикидывая, а стоит ли узнавать.

Светлый выходной костюм, знакомые туфли, рубашка… Великий человек был скромен – ходил в своем. А между тем мог проникнуть в любой универмаг планеты и одеться во что пожелает.

– А-а, Павлик… – проговорил он наконец. – Здравствуй…

Я шагнул вперед. Под ногами заскрипели осколки.

– А я вот… прогуляться…

Оробел… Как в кабинете большого начальника. Стыдно вспомнить – я даже не решился подать ему руку.

Но Левушка, кажется, и сам был смущен нашей встречей.

– Ты слышал? – отрывисто спросил он, мотнув головой в ту сторону, куда Витька увел приезжих. – Что он им тут про меня плел? Какое окно? Какой Финский? Я, собственно, проходил мимо… ну и поинтересовался, о чем он тут…

Левушке очень хотелось уверить меня, что среди слушателей он оказался случайно.

– Нормальная улыбка, искренняя… Что в ней ехидного? – Левушка замолчал, часто моргая на статую.

– Лева, а ты…

Я хотел спросить: «Ты идти сдаваться не думаешь?», но спохватился и пробормотал:

– Ты домой-то как… собираешься возвращаться?

Великий человек нахмурился.

– Не сейчас… – уклончиво ответил он. – Не время пока…

Он что-то увидел за моим плечом, и лицо его выказало раздражение.

– Слушай, – сказал он сквозь зубы. – Будь другом, кинь ты в него чем-нибудь! Замучился уже в них кидать…

Я оглянулся. Метрах в десяти от нас по тротуару разгуливал голубь.

– За что-ты их так?

– Гадят, – ответил он просто и устало. Подумав, добавил: – Собак тоже развели… Никогда столько собак в городе не было…

– А собаки-то что тебе сделали? – удивился я, но тут же сообразил, что может сделать собака, если памятник стоит прямо на асфальте.

Левушка сосредоточенно разглядывал свободный карниз ближайшего здания.

– Левка! – сказал я с тоской. – Что с тобой стало! Чего ты всем этим достиг? Татьяна тебя ищет – с ног сбилась… Милиция розыск объявила…

– Ничего, – жестко ответил он. – Пусть знают! А то привыкли: Недоногов!.. Что с ним церемониться? Можно прикрикнуть, можно настроение дурное на нем сорвать – все можно! За что его уважать, Недоногова? Подвигов не совершал, карьеры не сделал, зарабатывать как следует – не научился! А теперь… Ишь, засуетились! Ро-озыск…

Он повернулся ко мне, перестав на секунду моргать.

А глаза-то ведь, как известно, зеркало души. Этой секунды мне вполне хватило, чтобы понять: Левушка врал. Не обида – другое мешало ему вернуться к людям.

Левушка, мраморный Левушка, Левушка-легенда, «каменный гость» боялся встречи с Татьяной!.. И, похоже, не только нс ней. Вот почему он так растерялся, увидев меня. Ясно же: стоит ему появиться на людях не в бронзе и не в граните, стоит ему произнести первую фразу, как все поймут, что никакой он, к черту, не монумент, а прежний Левушка, вечно теряющийся в спорах и робеющий перед женой.

– Лева, – твердо сказал я. – Давай честно. Тебя ищут не потому, что людям делать нечего. Ты нам нужен, Лева! Татьяне, ученым…

– Следователю, – мрачно подсказал он.

– Следователь вчера сравнил тебя с Колумбом.

– Оригинально… Это что же, общественное мнение?

– А ты, значит, уже выше общества? – задохнувшись от злости, спросил я. Робости моей как не бывало. – А для кого, позволь узнать, ты натыкал кругом все эти памятники? Не для общества? Кому ты доказываешь, что не ценили тебя, не разглядели? Кому?

– Себе! – огрызнулся он.

– Врешь, – спокойно сказал я. – Врешь нагло. Если в один прекрасный день люди перестанут замечать твои статуи, тебе конец!

Левушка молчал. Кажется, я попал в точку. Теперь нужно было развивать успех.

– Лева, – с наивозможнейшей теплотой в голосе начал я. – Прости меня, но все это – такое ребячество!.. Да поставь ты себе хоть тысячу монументов – все равно они будут недействительны! Да-да, недействительны! Монументы ни за что!.. И неужели эти вот самоделки… – Я повернулся к Левушке спиной и широким жестом обвел уставленную изваяниями улицу, – неужели они дороже тебе – пусть одного, но, черт возьми, настоящего памятника!.. За выдающееся открытие от благодарного человечества!

Левушка молчал, и я продолжал, не оборачиваясь:

– Ну хорошо. Допустим, ты в обиде на общество. Кто-то тебя не понял, кто-то оборвал, кто-то пренебрег тобой… Но мне-то, мне! Лучшему своему другу – мог бы, я думаю, рассказать, как ты это делаешь!..

Я обернулся. Передо мной стояла мраморная Левушкина статуя и показывала мне кукиш.

* * *

– Черт бы драл этого дурака! – в сердцах сказал я, захлопнув за собой входную дверь.

– Ты о ком? – поинтересовалась из кухни жена, гремя посудой.

– Да о Недоногове, о ком же еще!..

Посуда перестала греметь.

– Знаешь что! – возмущенно сказала жена, появляясь на пороге. – Ты сначала сам добейся такого положения! Только ругаться и можешь!

Вот уж с этой стороны я удара никак не ожидал.

– Оля! – сказал я. – Оленька, опомнись, что с тобой! Какое положение? О каком положении ты говоришь?

– А такое! – отрубила она. – Сорок лет, а ты все мальчик на побегушках!

Нервы мои были расстроены, перед глазами еще маячил мраморный Левушкин кукиш, тем не менее я нашел в себе силы сдержаться.

– По-моему, речь идет о Недоногове, а не обо мне! Так какое у него положение? В бегах человек!

– Он-то в бегах, – возразила жена, – а Татьяне вчера профессор звонил. Член-корреспондент из Новосибирска.

– Да знаю я этого профессора, – не выдержав, перебил я. – Не раз с ним беседовал…

– Молчи уж – беседовал!.. И профессор интересовался, не собирается ли недоноговская Машка подавать заявление в Новосибирский университет. Ты понимаешь?

– Ах, во-от оно что… – сообразил я. – Значит, он думает, что это передается по наследству? Молодец профессор…