Текст книги "Встречи на перекрестках"

Самым больным стал вопрос о выводе из Косова югославского спецназа. На наши настойчивые просьбы Милошевич отвечал: «Поймите, что без прекращения активных действий ОАК даже объявление о возможности такого вывода приведет теперь уже к волне сербских беженцев из Косова». В конце концов остановились на такой формулировке: по мере прекращения террористической активности силы безопасности будут сокращать свое присутствие вне мест постоянной дислокации.

Было объявлено также о готовности СРЮ начать переговоры с ОБСЕ о приеме ее миссии в Косове одновременно с восстановлением членства СРЮ в этой организации.

Это был прорыв. Все объективные наблюдатели пришли к выводу, что Россия дипломатическими средствами сняла перспективу применения силы против Белграда. Однако еще в течение длительного срока опасность удара существовала и даже нередко искусственно создавались драматические ситуации, которые якобы принуждали НАТО повышать степень готовности к осуществлению военных действий. Главным «аргументом» было не реальное развитие обстановки в Косове, а несогласие Милошевича вывести спецназ.

А в Косове после совместного заявления, подписанного в Москве, положение начало улучшаться, чему способствовали поездки в различные районы края дипломатов и представителей гуманитарных организаций, аккредитованных в Белграде. Российский посол рассказывал, что западные коллеги после таких поездок часто не разделяли настроения в их столицах, где продолжали превалировать пессимистические и явно односторонние оценки.

В таких неоднозначных условиях мы на Смоленской площади пришли к следующим выводам:

продолжать контакты с Милошевичем с целью подвигнуть его к выполнению в полном объеме московских договоренностей, – эта часть работы успешно осуществлялась в дальнейшем И.С. Ивановым;

установить и развивать диалог с албанской стороной для того, чтобы способствовать началу, а в дальнейшем – успеху переговоров;

активизировать контакты с действующим председателем ОБСЕ министром иностранных дел Польши Б. Геремеком, добиваясь сближения позиций этой организации с Белградом – я встречался и говорил много раз по телефону с Брониславом Геремеком, найдя в его лице умного и ответственного партнера, правда не всегда обладающего свободой маневра;

в контактной группе сосредоточиться на выработке формулы о будущем статусе Косова в рамках Югославии с целью предложить ее сторонам в качестве основы для переговоров – этим занимался главным образом Н.Н. Афанасьевский;

поощрять и поддерживать параллельные дипломатические усилия США с тем, чтобы максимально использовать их в интересах дела и постараться вовлечь американцев в лоно политического урегулирования конфликта.

Дальнейшая хронология важнейших событий следующая.

С 6 июля в Косове начала работу Международная дипломатическая миссия наблюдателей.

8 июля в Бонне контактная группа приняла заявление по Косову с призывом прекратить враждебные действия и возобновить прерванные переговоры. Было одобрено также конфиденциальное приложение, касающееся будущего статуса края.

21 июля в Лондоне эксперты контактной группы обсудили документ о возможных вариантах статуса Косова. Окончательный вариант документа был передан сторонам англичанами от имени группы в начале августа.

При содействии «негласного посредника» – посла США в Македонии К. Хилла 13 августа было объявлено о сформировании новой переговорной команды косовских албанцев. До этого с Хиллом тесно контактировал Афанасьевский. В конце августа К. Хилл передал С. Милошевичу и И. Ругове проект Промежуточного соглашения по Косову.

Казалось бы, дело идет к политической развязке. Но в этот момент над Белградом вновь была занесена угроза натовского удара. Центром борьбы стал Совет Безопасности ООН, где англосаксы упорно хотели провести резолюцию по Косову со ссылкой на главу VII Устава ООН, которая предусматривает в случае угрозы международному миру эскалацию санкций вплоть до применения силы. Глава VII была использована один раз – для санкционирования под флагом ООН войны в Корее. Тогда наш представитель отсутствовал и резолюция не была заветирована. Теперь мы постарались учесть уроки прошлого и открыто заявили о том, что будем такую резолюцию ветировать.

В сентябре я отдыхал на Черном море, в Сочи. Собственно, назвать это отдыхом было не совсем правильно. Во всяком случае, ко мне приезжали, в том числе для переговоров, абхазский лидер Ардзинба и другие, все время я связывался с Москвой или мне звонили оттуда, и не только из Москвы. Так, Кинкель попросил закрыто принять его представителя Ишингера, который «должен привезти и прокомментировать архиважное личное послание по Косову». Германия, как известно, не являлась членом Совета Безопасности, но из телефонных разговоров с нашим представителем в ООН (с ним я тоже был на связи из Сочи, и не раз), а также с И.С. Ивановым, который в МИДе остался, как говорят, «на хозяйстве», я понял, что в этот момент ратовали за удар по Косову и, следовательно, были заинтересованы в принятии резолюции со ссылкой на главу VII в наибольшей степени, пожалуй, немцы.

Договорились с Клаусом: чтобы не привлекать внимания прессы, встречусь с Ишингером в аэропорту. Он прилетел на рейсовом самолете из Москвы 21 августа и вручил мне послание министра иностранных дел Германии. Вот выдержки из этого послания:

«…Международное сообщество, и здесь мы все в одной лодке, оказывается перед угрозой не найти решения кризиса в Косове. Все больше нас упрекают в том, что мы должны были бы извлечь уроки из событий в Боснии и что не может быть, чтобы мы все вместе не решили проблему Косова. К сожалению, должен тебе сказать, я опасаюсь, что это может иметь отрицательные последствия для России, потому что – по крайней мере, есть много таких высказываний – российская политика по отношению к Косову не в состоянии поддержать решительные действия международного сообщества.

Я вижу приближение значительных рисков для:

отношений между Западом и Россией, включая отношения между Россией и НАТО;

позиции России в Совете Безопасности и способности России играть свою роль в урегулировании международных кризисов;

роли России в контактной группе;

нашей способности конструктивно и сообща сотрудничать в других областях, включая экономические и финансовые вопросы.

Я вижу опасность обособления России, если она будет противиться решительным мерам по Косову в Совете Безопасности.

Растет давление общественности в столицах государств – членов НАТО, требующей рассмотреть возможность военного решения без предварительного принятия резолюции по главе VII. Существует опасность, что барьеры окончательно разваливаются. У меня такое ощущение, что я, настаивая на правовой позиции, которую по-прежнему считаю правильной, могу попасть в трудное положение, если Россия продолжит препятствовать принятию решения вопроса Косова в Организации Объединенных Наций. В этой связи я настоятельно призываю тебя одобрить принятие в Совете Безопасности резолюции по главе VII.

Президент Милошевич не выполнил свои обещания, данные президенту Ельцину. Президент Милошевич, кроме этого, обещал тройке ЕС, что очередного сербского наступления не будет. На следующий день наступление началось. Кроме того, у меня не сложилось впечатления, что Белград намерен вести переговоры по существу вопроса. Что касается косовских албанцев, то ОАК все больше переходит к партизанской тактике. Естественно, это является последствием последнего наступления сербских сил безопасности. Делегация на переговорах в нынешнем составе не имеет поддержки ни оппозиции, ни воинствующих элементов, ни независимых личностей.

В такой обстановке шансы на перспективный диалог, который приведет к конкретным результатам, крайне низкие.

Честно говоря, при всей интенсивности усилий, приложенных, в частности, и президентом Ельциным, тобою и замминистра Афанасьевским, эти международные усилия почти не увенчались успехом. Все усилия, приложенные контактной группой, тройкой ЕС и ОБСЕ, а также двусторонние усилия не приблизили нас к политическому урегулированию.

Как будем поступать дальше?

Достижение политического урегулирования возможно только в том случае, если международное сообщество повысит нажим на обе стороны с тем, чтобы они договорились о перемирии и вели переговоры по существу. Этого лучшим образом можно достичь, приняв в Совете Безопасности резолюцию по главе VII Устава ООН. Такая резолюция должна была бы показать политический путь, о котором договорилась контактная группа, затронуть гуманитарные проблемы и открыть дорогу к принятию принудительных мер, поддерживаемых всем международным сообществом, и – подчеркиваю, как ultima ratio – к военным принудительным мерам.

Мы нуждаемся в такой реакции, чтобы продемонстрировать решимость международного сообщества как единого целого по отношению к Белграду и косовским албанцам. Если это не удастся, то санкции в большей степени окажутся неэффективными. Если, наконец, события сводятся к тому, что НАТО провело принудительные военные меры без резолюции по главе VII, то политическая слабость России стала бы очевидной. Я уже не хочу говорить о серьезных последствиях для роли Совета Безопасности как органа, несущего ответственность за сохранение мира и стабильности, а также для способности России активно сотрудничать в урегулировании международных кризисов.

В общественном мнении в Германии – и в других западных столицах – усиливается представление, что Россия препятствует осуществлению решительных действий международного сообщества. И мне все чаще задают следующие вопросы: действительно ли в российских интересах, чтобы ее восприняли как «протектора» Милошевича? В чем заключаются последствия для роли России как партнера на международной арене, если международная безопасность и стабильность поставлены под угрозу? Как же Запад сможет проявить солидарность с Россией и впредь? Поверь мне, что эти вопросы все чаще и чаще оказывают влияние на возможности наших политических действий.

Если решение в соответствии с главой VII приниматься не будет, то это воспримут как карт-бланш для политики Милошевича, направленной на вооруженное угнетение и запугивание косовских албанцев, в частности подавляющего большинства мирного населения, которое не участвует в вооруженных действиях ОАК. Германские средства массовой информации требуют быстрого ответа на эту гуманитарную катастрофу. Германская общественность все в большей мере обеспокоена растущим числом беженцев, устремляющихся в Германию (мы исходим из того, что 400 тысяч косовских албанцев проживают в Германии и ежемесячно добавляются 2 тысячи лиц, ходатайствующих о получении убежища).

Я пишу все это тебе как человек, который действительно пытается вдуматься в ситуацию в России и которому, как ты знаешь, очень близки отношения с Россией. Именно потому, что я очень озабочен, я думаю, что я, как друг, обязан так откровенно тебе все сказать…

Желаю твоей стране, чтобы она скоро выбралась из финансовых трудностей. Тебе желаю приятных дней в Сочи».

Совершенно очевидно, что Кинкель – с согласия партнеров по контактной группе или без этого – хотел в максимальной степени оказать на нас давление. Такой вывод можно было сделать не только из беспрецедентного по своей жесткости, чуть завуалированной товарищеской откровенностью, содержания письма, но и из способа его передачи. Прочел письмо при Ишингере. Его комментарии свелись к повторению написанного.

Выслушав все, я сказал:

– Передайте Кинкелю, что мы расходимся в понимании происходящего в Косове. Напряженность там не возрастает, положение несколько стабилизировалось. Следует продолжать поиск политического выхода – и нам, и американцам, и Европейскому союзу. Согласен, что необходимы срочные меры гуманитарного плана. Позиция России постоянна. Она, образно говоря, состоит из четырех «нет»: натовской вооруженной операции против Белграда; выходу Косова из Югославии; эскалации санкций против СРЮ; сохранению нынешнего статуса Косова, который не предоставляет автономии этому краю. Необходимо добиваться немедленного прекращения огня с двух сторон и начать переговоры.

Добавил, что наша позиция, естественно, не может измениться под грузом переживаемых Россией серьезных экономических трудностей. А вообще-то прошу передать большой привет моему другу Клаусу.

27 августа российская сторона подготовила рабочий план по предотвращению гуманитарной катастрофы в Косове. Аналогичные документы были предложены также Соединенными Штатами Америки и Европейским союзом.

После моего назначения председателем правительства России были продолжены успешные усилия по политическому урегулированию в Косове под руководством нового министра иностранных дел И.С. Иванова.

4 октября он совместно с министром обороны и первым заместителем директора СВР вылетели в Белград, где сразу же встретились с С. Милошевичем. Такой состав делегации подчеркивал экстраординарный характер российского демарша. Положение вокруг Белграда складывалось угрожающее. Милошевичу было вручено послание Ельцина, в котором говорилось о необходимости принятия Белградом срочных мер по выправлению ситуации в крае, в частности по прекращению вооруженных действий, отводу подразделений армии и сил безопасности в места постоянной дислокации, по преодолению гуманитарного кризиса и обеспечению условий для возвращения беженцев, продолжению переговорного процесса.

Белград дал согласие на прием миссии ОБСЕ (на сей раз – без увязки с возобновлением участия СРЮ в работе Организации), которая могла бы на месте оценивать обстановку и оказывать содействие в поисках выхода из кризисной ситуации.

Одновременно была возобновлена миссия спецпредставителя президента США Р. Холбрука, которой оказали поддержку министры стран контактной группы на встрече в Лондоне 8 октября. В результате 16 октября в Белграде действующим председателем ОБСЕ Б. Геремеком и министром иностранных дел Югославии Ж. Йовановичем было подписано соглашение об учреждении миссии ОБСЕ по проверке ситуации в Косове. Накануне, 15 октября, было подписано соглашение между СРЮ и НАТО о воздушном контроле за ситуацией на территории Косова. Президент Сербии М. Милутинович сделал одностороннее заявление о принципах политического урегулирования в Косове.

24 октября 1998 года Совет Безопасности ООН принял резолюцию № 1203 по Косову, которая запустила реализацию соглашений СРЮ с ОБСЕ (о миссии по проверке) и с НАТО (о воздушном наблюдении). В резолюции зафиксировано, что в случае чрезвычайных обстоятельств могут приниматься только такие меры обеспечения безопасности международного персонала данных миссий, которые одобрены Белградом в рамках упомянутых соглашений. Одновременно в резолюции ужесточались требования к косовским албанцам, включая немедленное прекращение террористической деятельности. Но так как в тексте в целом не отвергалась идея применения силы против Белграда, Россия и Китай воздержались.

27 октября 1998 года Совет НАТО принял решение оставить в силе на неопределенный срок свое политическое решение от 13 октября 1998 года о задействовании силы (Activation Order). Москва заявила, что отмена этого решения является условием российского участия в миссии по проверке с воздуха. Одновременно мы подчеркнули свою заинтересованность в скорейшем запуске миссии ОБСЕ по проверке (МПК), в которой готовы активно участвовать.

Югославские власти в соответствии с белградскими соглашениями и резолюциями СБ ООН возвратили в места постоянной дислокации, в том числе за пределы Косова, спецподразделения и части югославской армии, убрали блокпосты с путей сообщения. Число полицейских было сведено к уровню начала марта 1998 года. Заметно стабилизировалась гуманитарная ситуация в Косове. Практически был решен вопрос о размещении людей, находившихся под открытым небом.

На фоне выполнения С. Милошевичем требований международного сообщества еще контрастнее стала выглядеть провокационная, дестабилизирующая деятельность подразделений так называемой Освободительной армии Косово, пытающихся заполнить «вакуум», который возник после вывода югославских сил безопасности. Характерно, что на заседании экспертов контактной группы в Лондоне 11 ноября была выражена озабоченность стран-участниц позицией и действиями косовских албанцев, препятствующих началу переговоров.

Так на момент написания этой главы выглядели события вокруг Косова. Ситуация, конечно, была еще далека от нормализации. Но совместными усилиями, в которых далеко не последнее место занимала Россия, все же удавалось зажечь свет в конце тоннеля этого одного из самых опасных международных конфликтов конца XX века.

Свет этот был погашен натовским ударом по Югославии. Это было настоящим потрясением для России. Все российские политические силы без исключения выступили против развязанной НАТО войны. Как руководитель правительства, я летел в США на встречу совместной комиссии, возглавляемой с американской стороны А. Гором. Соединился с ним по телефону с борта самолета (это было за несколько дней до американского – я не ошибся: скорее американского, чем натовского – удара по Югославии). Вице-президент Гор на прямо поставленный мною вопрос не мог дать гарантии, что удар не будет осуществлен хотя бы во время моего пребывания в США.

Вызвав командира корабля, я сказал: возвращаемся.

– Как, не будем садиться в Вашингтоне, ведь до посадки три с половиной часа?

– Нет, в США садиться не будем. Если не хватит горючего до Москвы, совершим промежуточную посадку.

Самолет развернулся над Атлантическим океаном и промежуточно сел в Шеноне.

Очень понравился мне комментарий остроумного Н. Фоменко, который «пересыпает» своими шутками рекламные объявления «Русского радио» – люблю слушать его передачи, находясь в автомашине. Перефразируя Гоголя, Фоменко сказал: «Не всякий премьер долетит до середины Атлантики».

Другие отозвались на мое решение по-разному. Но в обществе в целом – я это почувствовал, – несомненно, преобладала поддержка.

Ближневосточное урегулирование: неиспользованные возможности

О ближневосточном конфликте мне писать и легко и трудно. Занимался я им годами, наблюдал ситуацию и с близкого и с дальнего расстояния, писал о нем и в репортажах, и в статьях, и в книгах. Вроде бы, кажется, знал немало. Но как трудно разобраться в хитросплетении ближневосточных событий, даже будучи, как тебе представляется, знакомым с историей, с характером людей, с истинными причинами многих коллизий.

И тем не менее ретроспективный анализ, да и сегодняшние наблюдения и оценки приводят к выводу об упущенных возможностях, неиспользованных ситуациях, непродуманных решениях. Это относится не только к тому периоду, когда ближневосточный конфликт рассматривался через призму конфронтации двух сверхдержав, но справедливо для времени, которое наступило после окончания холодной войны.

В немалой степени этому способствовали неверные предположения, «мифы», укоренившиеся в сознании политиков и широко распространившиеся в мире.

Первый из них – предположение, будто на Ближнем Востоке могло или может утвердиться состояние «ни войны, ни мира», которое в конечном итоге приведет к закреплению территориального статус-кво.

Я был в Москве главным редактором радиовещания на арабские страны во время тройственного англо-франко-израильского нападения на Египет в 1956 году, последовавшего за национализацией Гамаль Абдель Насером компании Суэцкого канала. Тогда все мы были на грани мирового столкновения. Такой уникальный и сверхэффективный демарш, как совпавшие во времени окрик со стороны Вашингтона в адрес Англии, Франции и Израиля и предупреждение СССР о возможной перспективе удара ракетами по напавшим на Египет, остановил войну, но не предотвратил развитие событий, которые уже при перегруппировке (США однозначно приняли сторону Израиля) вели к веренице новых вооруженных столкновений.

При этом происходило медленное изменение соотношения сил сторон. Или, точнее, при сохраняющемся военном превосходстве Израиля он платил все большую цену за военную победу или за контроль над ситуацией, возникшей после вооруженного столкновения.

В 1967 году я был в Каире корреспондентом «Правды» во время так называемой шестидневной войны, начатой Израилем после неудачной и неоправданной «игры мускулами» Каира. Может быть, Насером и была неправильно интерпретирована фраза маршала А.А. Гречко, в то время командующего войсками Варшавского договора, который, очевидно желая показать, насколько хорошо работают советские военные советники в Египте, сказал ему, что египетская армия «может успешно решить любую задачу на данном театре». Но СССР не подталкивал Египет к силовому нажиму на Израиль – нас зря обвиняли в этом.

Мы, находившиеся в Каире, хорошо знали от наших военных специалистов о положении дел и настроениях в египетской армии, о необходимости многолетней работы для достижения должного уровня ее боеспособности.

Между тем в 9 часов утра 6 июня срывающимся от волнения голосом я передавал по телефону в газету, что на моих глазах сбит самолет. Это было действительно так: ракета прочертила ярко-голубое небо, вспышка – и самолет рухнул на глазах у ликующих каирцев. Радио непрерывно передавало фантастические цифры об израильских потерях, но самолет оказался египетским, и ракета была египетская. У меня на квартире собрались каирские друзья, а я в это время уже знал от наших специалистов, приехавших с военно-воздушной базы «Каиро-Вест», о том, что египетская авиация, которую так и не подняли в воздух, была уничтожена на земле. Узнав об этом, многие египтяне плакали.

Полный и унизительный для Каира разгром армии, захват Израилем не только Синайского полуострова и сектора Газа, но и западного берега реки Иордан и Восточного Иерусалима, казалось, надолго отодвинули перспективу новой войны. Многие американцы, в том числе занимающиеся проблемами Ближнего Востока в администрации США (за исключением, может быть, Г. Киссинджера, но об этом потом), по-видимому, исходили из того, что установившийся после шестидневной войны территориальный раздел продлится десятилетия, а за это время политически все утрясется.

Мы думали иначе. В мае 1973 года В.В. Журкин и я выступали в Нью-Йорке в Национальном совете внешней политики. Аудитория была высокопрофессиональной, состояла из политологов-ученых, аналитиков из Государственного департамента, ЦРУ, других организаций, Государственных и частных, связанных по своей деятельности с Ближним Востоком. В штыки были встречены наши прогнозы о неизбежности арабо-израильской войны в ближайшее время, о том, что инициатором могут выступить арабы и впервые применить «нефтяное оружие», заблокировав поставки нефти на Запад. Одна из присутствовавших высмеяла такую «схему», сказав: «Израильтяне полностью контролируют ситуацию, арабы никогда не посмеют и не смогут начать вооруженные действия и тем более бросить вызов всему западному миру». Когда события через полгода стали развиваться по изложенному нами сценарию, – естественно, никто заранее не знал о намерениях арабов, – это было неожиданно даже для наших военных советников в Египте и Сирии и стало причиной серьезного недовольства советского руководства – нам с Журкиным не захотели в очередной приезд в США продлевать визу, и помогло лишь влияние нашего друга Маршала Шульмана, работавшего тогда в Госдепе.

Между тем в 1973 году во время октябрьской войны я прилетел в Бейрут, а затем автомашиной приехал в Дамаск, где на моих глазах залпом зенитной установки были сбиты теперь уже три израильских самолета. Но и та война закончилась не в пользу арабов.

Многие западные политики посчитали, что военные поражения заставят арабов согласиться на условия, продиктованные Израилем. Так, наряду с мифом о возможности установления на Ближнем Востоке на длительный период состояния «ни войны, ни мира» возник еще один миф, который тоже не выдержал столкновения с действительностью.

Каскад войн не предвещал изменения менталитета ни одной из сторон. В этом убеждали меня многочисленные разговоры и дискуссии со многими лидерами стран этого региона.

23 февраля 1966 года, когда к власти в Дамаске пришло левое крыло баасистской партии – это был, пожалуй, первый кровавый переворот в Сирии, – я сразу же получил указание из редакции «Правды» отправиться на место. Аэродром в Дамаске был закрыт. Я прилетел на борту чешского самолета, совершившего техническую посадку. Меня хотели тут же выслать, но помог телефонный звонок к одному из тех, кто пришел к власти, – Абдель Кериму Джунди, с которым был хорошо знаком[39]39
  Братья Джунди к тому времени играли заметную роль в баасистском движении. Абдель Керим после переворота 1996 года стал руководителем службы безопасности. Вскоре покончил жизнь самоубийством. Я в качестве корреспондента «Правды» встречался с братьями Джунди в 1965 году и с их слов написал о «многослойности» в партии Баас в статье «Многоэтажный Дамаск», которая вызвала много шума в Сирии.


[Закрыть]. В результате стал первым иностранцем, встретившимся на следующий день с новым премьер-министром. А 8 марта во время парада в честь баасистской партии меня познакомили с командующим ВВС Хафезом Асадом. Я продолжал с ним многократно встречаться и часами беседовать и в дальнейшем, в бытность его уже президентом Сирии.

С Ясиром Арафатом, Абу Айядом, Абу Мазеном, Ясиром Абдо Раббо и другими палестинцами знаком, много беседовал, спорил, дружил с конца 60-х – начала 70-х годов. Степень дружеских отношений подчеркивает хотя бы то, что, совершая первую поездку в Багдад в 1990 году в начале кризиса в зоне Персидского залива, остановился в Аммане не только чтобы встретиться с королем Хусейном, но и попросил прилететь туда из Туниса Ясира Арафата. Он прибыл в назначенное время со всем руководством Организации освобождения Палестины. Сначала Арафат безоговорочно одобрял насильственное присоединение Кувейта к Ираку, говорил, что в поддержку Саддама выступят народные массы и в арабских странах создастся принципиально иная – революционная ситуация. Чувствовалось, что не все в руководстве, например Абу Айяд[40]40
  Абу Айяд – второй по значению лидер в ООП, руководивший военными операциями. За время многих встреч сложилось впечатление о нем как о человеке непростом, эволюционирующем в сторону реализма. Был убит в Тунисе при неизвестных обстоятельствах в 1992 году.


[Закрыть], Абу Мазен и некоторые другие, придерживались аналогичных взглядов. Но по-видимому, окончательно охладили пыл Абу Аммара (так называли Я. Арафата его близкие) мои слова: «Помнишь, как мы сидели в маленькой комнате на твоей походной железной кровати в Дамаске накануне «черного сентября»[41]41
  «Черный сентябрь» – такое название получили события, начавшиеся с захвата заложников и насильственной посадки террористами четырех самолетов на амманский аэродром с угрозой взорвать их с пассажирами, а затем широкомасштабными вооруженными столкновениями иорданской армии с палестинскими боевиками. Стремление Сирии прийти на помощь палестинцам было пресечено угрозой вторжения в Иорданию израильской армии. В результате столкновений палестинские вооруженные отряды, равно как и штабы их политических организаций, были вынуждены покинуть территорию Иордании.


[Закрыть] 1970 года? Нарастала напряженность в Иордании, в воздухе витала угроза боевых действий, ты тогда мне тоже говорил, что совершенно не опасаешься, если события приведут к столкновению палестинцев в Иордании с королевской армией – офицеры в ней-де палестинцы, да и в арабских народных массах начнутся революционные процессы «как во Вьетнаме», а те арабские режимы, которые не поддержат ООП, будут под «народным огнем». Что из этого получилось, хорошо известно».

После этих слов Арафат приказал подготовить свой самолет к вылету в Багдад и обещал, что проведет «нужную по тону» беседу с Саддамом Хусейном до моего приезда.

Иракское руководство я знал с конца 60-х – об этом уже писал. С ливанскими руководителями – и мусульманскими, и христианскими, разведенными гражданской войной по разные стороны баррикады, – был знаком практически со всеми: с Шамуном, Пьером Жмайелем, их сыновьями, Джумблатом – отцом и сыном, Рашидом Караме и другими.

Вместе с покойным Г. Беляевым проговорили три часа с Анваром Садатом в декабре 1975 года в его загородной резиденции на Барраже. Получив международную премию имени Насера за книгу о выдающемся египетском руководителе, мы были приглашены для откровенного разговора и практически стали последними советскими людьми, с которыми Садат встречался. Не из-за характера нашей дискуссии, напротив – она была весьма дружеской по форме, но Садат уже принял к этому времени решение повернуться спиной к Москве.

Три ночные (он обычно принимал гостей ночью) продолжительные встречи состоялись с саудовским королем Фахдом, который подарил мне свои четки, сопроводив это словами: «Я – хранитель двух главных мусульманских святынь, и смотри не передаривай эти четки никому». Я так и поступил. Король Фахд в 1991 году мне говорил, что любит смотреть по телевизору московскую программу «Время», которая, по его словам, справедливо освещала события на Ближнем Востоке, и спросил: «Нельзя ли организовать ежедневный перевод этой программы на арабский язык?»

В музей короля Фейсала я привез уникальную документальную кинопленку, на которой был запечатлен приехавший в Москву в 1930 году тогда еще не король, а министр иностранных дел Саудовской Аравии, которого на железнодорожном вокзале встречал заместитель наркома иностранных дел Крестинский. За это меня благодарили сыновья покойного короля Фейсала, занимавшие в конце нашего столетия высшие посты в саудовском правительстве.

Многократно встречался и испытывал самые добрые чувства к иорданскому королю Хусейну. Можно считать, что обоюдная симпатия или – возьму на себя смелость сказать – дружеские отношения зародились, когда первый раз опоздал к нему на прием в 1970 году. Король встретил меня в цветастой рубашке с закатанными рукавами и засмеялся, когда я, объясняя причину опоздания, сказал: «Виноваты вы сами: Иордания – единственная арабская страна, где не проедешь на красный свет». О близости отношений свидетельствовал хотя бы такой факт: однажды был у иорданского премьера, и Хусейн, узнав, что я у него, приехал, сам управляя мотоциклом (прекрасно водил и самолеты различных марок), и за ним примчались взбешенные до ярости, безумно испуганные за своего по-настоящему любимого сюзерена черкесы из личной охраны.

С братом короля, Хасаном, переписывался годами. В добрых отношениях был и с другим прямым наследником пророка Мухаммеда – марокканским королем Хасаном II, сыгравшим, особенно на «палестинском направлении», выдающуюся роль в попытках сблизить позиции сторон. К сожалению, обоих – и короля Хусейна, и короля Хасана II – уже нет в живых.

Откровенные и доверительные отношения установились с президентом Египта Мубараком, начальником его канцелярии Усамой эль-Базом. Конфиденциально встречался с Голдой Меир, Моше Даяном, Шимоном Пересом, Ицхаком Рабином, Менахемом Бегином[42]42
  Он единственный из всех говорил по-русски, провел в ссылке у нас на Севере около двух лет, написав об этом позже книгу, и был освобожден, поступив на службу в польскую армию Андерса.


[Закрыть] и уже открыто – с Шамиром, Нетаньяху, Вейцманом, Леви, Щаранским, Шароном. Да разве всех перечислишь?

Окунувшись, как говорится, с головой в ближневосточный водоворот, я впитывал в себя информацию, получаемую от самых что ни на есть осведомленных людей, как говорится, из первых рук. И именно потому, что много крови было пролито, так много судеб людей сломлено, такое море ярости накопилось и ненависть застилала столь многим глаза, твердо усвоил для себя: без активного вмешательства извне ближневосточное урегулирование невозможно.

Конечно, холодная война была далеко не самым лучшим фоном для такого мирного вмешательства.

В условиях холодной войны при выработке ближневосточного курса и двусторонних отношений нам приходилось принимать во внимание существовавшую в тот период глобальную конфронтацию, а порой и исходить из нее. То же самое – смею это утверждать – делали и наши тогдашние противники. Это, несомненно, привносило определенную нюансировку в подходы и США с их союзниками, и СССР к процессу ближневосточного урегулирования. Но мне представляется, что, несмотря на это, обе стороны были заинтересованы в том, чтобы события окончательно не дестабилизировали обстановку в этом регионе. Помимо «местных» мотивов – неизбежная угроза для близких к одной или другой супердержаве государств Ближнего Востока, влияние на проблемы, связанные с нефтью (как это остро произошло, например, в результате войны 1973 года), опасения активизации терроризма, – СССР и США объективно объединяло стремление не допустить такого развития событий, которое могло бы выйти из-под контроля и перерасти в глобальное столкновение.