Текст книги "Возвращение Грифона"

Глава 4

Дышать было трудно. Меня что-то сжимало со всех сторон, как будто я был придавлен тяжелой стеной. Темно и жутко. Меня начала охватывать паника, но я заставил себя успокоиться – надо определиться, что со мной. Во-первых, кто я и где. Итак – я Сидоров Иван Петрович. И я попал в милицию. И они меня били и решили, что убили. Скорее всего – закопали. Я в могиле. Что делать?

Прежде всего – никакой паники. Когда лежал возле могилы, слышал, что они копали ее неглубоко, а значит, есть шанс. Значит, нужно сосредоточиться и попробовать откопаться. На голове мешок, но руки свободны, зажаты подо мной. Тихонько стараюсь передвинуть их вперед-назад – получается! Осыпаю, утрамбовываю грунт, а он песчаный, где-то под соснами закопали, в лесу.

Добрался руками до лица, осыпал с него песок, вдохнул воздух. Он где-то проходил, где-то есть нора, иначе я бы давно задохнулся. Впрочем, задохнулся ли? При моей регенерации можно ожидать и гораздо более странных событий…

Уперся руками в пол могилы, напрягся изо всей силы, стараясь поднять лежащую на мне толщу лесной супеси. Слава богу, они меня не утопили и не расчленили – тогда бы шансов никаких. А так – у меня полопались сосуды на лице, затрещали сухожилия, но я, как огромный червь, приподнял землю и вырвался наверх, жадно хватая ртом прохладный лесной воздух, напоенный запахом хвои и лесных трав. Остро пахло раздавленной клубникой, видимо, когда убийцы топтались на поляне, они подавили ягоды.

Последним усилием вытолкал себя наверх и застрял в яме – ноги присыпаны землей, а верхняя половина туловища на краю ямы. Сил не хватило выбраться полностью… упал. Спасибо этим уродам – поленились закопать меня как следует. Впрочем, поленились ли? Они были уверены, что наверняка убили. Найти меня все равно найдут, вернее мой труп – так свалят на кого-нибудь, может, на того же отчима погибшей девочки. Я же ему морду разбил. Вот, мол, он и отомстил, и за себя, и за девочку. А может, еще найдут подходящий объект, на который можно навесить дело. Лихо они тут работают, очень лихо. Таких тварей нужно не то что сажать – просто расстреливать! Такие «правоохранители» хуже бандитов.

Полежал на краю ямы, освежился, в голове прояснилось. И тут же почувствовал, что мне трудно дышать. Как будто что-то мешало, стискивало сердце, не давало расправиться груди.

Напрягся, окончательно выдернул себя из ямы и встал на колени, ощупывая тело. На груди руки наткнулись на что-то холодное и острое – наклонил голову, сфокусировал глаза, продираясь взглядом через опухшие, разбитые брови, и в предутреннем сумраке увидел торчащий из груди металлический стержень. Конец стержня был цилиндрическим, со следами ударов молотка. Пощупал спину – с трудом изогнувшись и закашлявшись – стержень елозил по ребрам при каждом вздохе и причинял боль. Сзади стержень был расплющен в форме лопаточки. Определил – фомка или маленький ломик.

Встал на ноги и, пошатываясь, подошел к ближайшей сосне. Потом снова опустился на колени, на подушку из сосновых иголок, примерился, взяв ломик ближе к груди, и рванул изо всей силы, выдергивая его из тела. С первого раза не получилось – упал на бок, меня затошнило от боли, но я сдержался. В груди сразу захлюпало, заклокотало, видать, кровь хлынула в порванные легкие. Стал кашлять, и на губах появилась кровь.

Утерся, собрался с силами и еще раз рванул железку. Она с противным скрежетом по кости выскользнула из меня и упала на землю – как и я, мертвым железом. Я потерял сознание.

Сколько был без сознания – неизвестно. Только, скорее всего, недолго – солнце еще не встало, вероятно, было около четырех утра. Предутренний сумрак, запах свежей земли и крови.

Постепенно дыхание пришло в норму, в груди уже не клокотало, грудь свободно поднималась и опускалась – хорошо быть колдуном. Тебя убивают, втыкают в грудь железки, а ты как огурчик!

«Огурчик» ухмыльнулся распухшими губами и ощупал пеньки на месте передних зубов. Несколько задних тоже были сколоты и при прикосновении языком причиняли невероятную боль, просто до воя, видимо, были обнажены нервы.

Поднялся на ноги и побрел куда глаза глядят. А глядели они у меня на огни города, находившиеся где-то далеко впереди. Остро захотелось увидеть Марию, и я представил ее лицо – таким, каким запомнил его в последнюю нашу с ней ночь, – припухшие от поцелуев губы, влажный розовый язычок, неумело ласкавший меня тогда, когда я уставал, зеленые глаза, смотрящие в мои, как будто хотели рассмотреть там то, что не видно никому, даже мне.

Внезапно как будто что-то щелкнуло, зазвенело, как струна, и я увидел в пространстве багровую нить. Откуда-то я знал, что она вела меня к Марии. Просто был уверен в этом.

Нить была довольно толстой и исчезала где-то в огнях, там, куда я и собирался идти – только чуть левее. Присмотревшись, я увидел вдалеке массив леса и, создав в голове картинку, понял – вдоль этого массива течет небольшая речка, почти ручей, и подходит с тыльной стороны к участку, где стоит дом Марии. То есть, чтобы добраться до ее дома и при этом максимально избежать попадания на глаза кому-нибудь из аборигенов, нужно добраться до речки, спуститься в овражек и зайти с тыла. Все просто, все легко! На словах.

А на деле – идти было трудно. Сломанные ноги, видимо, плохо срослись, криво, я ковылял, будто какой-то инвалид, в сущности – я таким и являлся. Левая рука искривлена, в челюсти справа вмятина – сюда бил участковый этим самым ломиком. А удар, пробивший мне грудь, был, так сказать, контрольным выстрелом. Ни один человек с ломиком в груди никогда бы не выжил. Или я не человек?

Дорога к лесу заняла около часа, я наращивал скорость и в конце уже довольно шустро передвигался – как полураздавленный автомобилем краб, волочащий сломанные ноги к морскому прибою.

Ноги тряслись от слабости, суставы, перебитые негодяями и каким-то чудом восстановившиеся, скрипели, трещали и грозили лопнуть – видимо, времени, чтобы восстановиться, было все-таки недостаточно. Но мне нужно двигаться, и, сжав обломки зубов, я упорно, как человек из рассказа Джека Лондона «Любовь к жизни», тащился и тащился вперед, теряя сознание и снова пробуждаясь. Тело работало практически без моего участия, и я даже удивился, когда в конце концов оказался у забора позади дома Марии. Дошел.

В заборе маленькая калитка. Я скинул со столбика веревочное кольцо и медленно, хромая, двинулся к дому. Окна были темны, дверь закрыта, вокруг ни души. Только следы ног – вчерашние блюстители порядка натоптали на грядке с цветами, раздавив кустик ночной фиалки. Она одуряющее пахла и напоминала мне что-то из моей прежней жизни… дедушка. Дедушка! Мелькнуло смеющееся лицо, обрамленное седыми волосами – борода. Мой дед. Потом картинка ушла…

Я постучал в окно – осторожно, костяшками пальцев. Потом еще, еще… Долго никто не отвечал, потом испуганный голос из-за занавески спросил:

– Кто там?! Кто это?!

– Маша, это я, Иван.

– Ты?! – за дверью закопошились, она распахнулась, и в прихожей вспыхнул свет тусклой лампочки, показавшейся мне целым прожектором.

– Аааах! – вскрикнула Мария. – Ваня, ты?! Откуда? Что с тобой?

Я покачнулся и упал бы, если бы женщина не подхватила меня под руку. Она практически втащила мое изломанное тело в коридор и опустила на пол. Затем захлопнула входную дверь и снова посмотрела на меня, ахнув и зажав рот рукой:

– Что они с тобой сделали?! Боже мой, боже мой, боже мой! Надо «Скорую»! Ты же весь изуродован!

– Не надо «Скорую», – с трудом выговорил я, шепелявя и откашливаясь, – мне нужно помыться, промыть раны, переодеться и отдохнуть. Отлежаться. Я потом тебе все расскажу. Вкратце – они меня пытали, требовали, чтобы я сознался в преступлении, которое я не совершал. А потом решили убить. Но я выжил. Мне надо отсидеться несколько дней, никуда не показываясь. Тогда все затихнет. Они сейчас распустят слухи, что в преступлении виноват не я, что я ушел от них своими ногами, типа меня отпустили. А кто меня прибил – они не в курсе. Могут и к тебе прийти. Так что держись. Ты как после вчерашнего? Не тронули тебя?

– Камнями кидали. Окно высадили, я подушками закрыла, а то комары летят. Ерунда, вставлю. Самое интересное, что я ведь всех их знаю, многим помогала – и от армии их детей спасала, и справки делала, – и даже денег не брала, если была такая возможность. И тут вдруг я превратилась в «сучку маньяка». Неблагодарные твари! Больше палец о палец для них не ударю!

– А чего отчим девчонки так на тебя выступал? С чего вдруг он на меня показал? Ты же знаешь, я и девчонки-то никакой не знаю и никогда не видел.

– Он подкатывал ко мне. Еще при муже. Я пожаловалась, что этот тип мне проходу не дает, так муж его встретил и морду набил. С тех пор он нас ненавидит. Как он был рад, что у нас случилась беда. Вот и сейчас – не удержался, чтобы не нагадить. И ведь знает, что невинного осудят и что преступник останется на свободе! И поди ж ты…

У меня в голове вертелись кое-какие мысли по этому поводу, но пока что обдумывать их я не мог. Тело зудело, болело, раны и ссадины чесались – надо было скорее вымыться, все остальное потом.

Мария поставила на газовую плиту ведра с водой, притащила здоровенное цинковое корыто. Налила туда холодной воды и, дожидаясь, когда нагреется вода в ведрах, стала меня раздевать.

– Что это за дырка в рубахе у тебя спереди? И шрам на груди? Раньше его не было…

– Они мне ломик воткнули в грудь, когда добивали. Насквозь пробили.

– Ничего себе… и ты выжил с таким ранением? Да этому шраму, кажется, месяца два!

– Всего часа два. Ты же знаешь, у меня все быстро заживает.

– Ляг на спину, я штаны с тебя стяну… ой, черт! У тебя тут все синее, они тебе все тут отбили! Может, все-таки «Скорую»?

– Не надо «Скорой». Я знаю, что все заживет. А синее – я участковому врезал по яйцам, вот он и оторвался за свою поруганную честь. Ничего, все заработает, еще покувыркаемся с тобой.

– Кувыркальщик, – жалостливо вздохнула Мария, – тебя сейчас только в могилу кувыркать, тьфу-тьфу-тьфу, какой из тебя…

– В могилу? Был я там. Ничего хорошего там нет. Выбрался. И еще выберусь. Хрен возьмут!

Женщина сняла с огня ведра, налила из них в корыто и помогла мне перебраться в емкость.

Горячая вода покрыла мое больное тело, и я расслабился, тут же провалившись в забытье. Сквозь сон я ощущал, как Маша меня мыла губкой, терла, намыливала и снова обмывала. Потом она властно потянула меня вверх, и я подчинился, встав на ноги, шатаясь, как пьяный. Накрыла полотенцем, вытерла и повела на мой диван, где уложила и укрыла одеялом. Я уснул.

Кто-то тихонько трогал мой лоб, потом коснулся губ, я ощутил теплое дыхание и почувствовал запах мяты, подумалось, наверное, недавно зубы почистила. Я улыбнулся и спросонок, не открывая глаза, протянул руки и прижал к себе горячее, упругое тело.

– Тише, тише ты! – пискнула Мария, и я, ослабив хватку, открыл глаза. Женщина лежала рядом со мной и с тревогой смотрела в мое лицо:

– Ты как себя чувствуешь? С тобой все в порядке? Не лихорадит? Не болит? Что ощущаешь?

– Ощущаю, что сейчас я лопну… пусти скорее, мне надо в заведение на огороде!

– Может, тебе… ведро поставить? Ты можешь сам-то идти?

– Могу. Только вот штаны надену, а то твои соседи воспримут все не так, как надо.

– Не выходил бы ты. Сам говорил, надо на время скрыться. Вдруг кто увидит?

– А сколько я спал?

– Больше суток. Если быть точной – около сорока часов.

– То-то меня так расперло! Штаны, давай скорее штаны! И опорки какие-нибудь, сходить в ваш сортир – целое приключение!

Я быстренько сбегал во двор, потом вернулся, тихий и благостный. Ничего не болело, ничего не ломило – здоров как бык. И так же голоден. Меня аж затрясло при мысли о еде.

Мария заранее наварила щей, и мы долго сидели, ели, вернее, ела она, а я заглатывал так, как будто не ел целый год. Подруга даже с какой-то тревогой смотрела за мной, но видя, что со мной ничего не случается, успокоилась и спокойно дохлебала свою чашку. Потом разлила по бокалам чай, и я рассказал ей, что со мной происходило после того, как меня забрали в милицию. Мария слушала, ахала, ужасалась, ее чай остывал, и когда рассказ закончился, уселась, подперев голову рукой и глядя на меня тоскующими глазами, спросила:

– Слушай, может, я проклята?

– С чего вдруг? – не понял я.

– Раньше не верила, смеялась, а теперь, когда встретила тебя, начинаю верить. Ну как же – какой мужик со мной ни свяжет жизнь – получает неприятности. Жил бы ты, да жил в клинике. Сытый, здоровый… а я притащила тебя сюда, и вот чем кончилось. Разве не проклятие?

– Чушь. В конце концов все кончилось хорошо. Так что ты зря нагнетаешь на себя тоску.

– А ты себя видел в зеркало? Нет? Иди, посмотри. Посмотри, посмотри – тогда и скажешь, проклятие или нет.

Пожав плечами, встал и пошел в спальню к Марии, где стояло трюмо с большим зеркалом. Взглянул в него и замер – я привык, что из зеркала на меня смотрит высокий русоволосый парень, с немного грубоватым, но красивым лицом, правильными чертами и голубыми глазами. Теперь же передо мной был мужчина лет тридцати пяти, под сорок, с наполовину седой головой, асимметричным лицом, с приплюснутым, как у борцов или боксеров носом и сломанными ушами. Передних зубов не было (они только начали расти, и немного показались из десен, от чего те зудели и слегка кровили), а все лицо покрыто шрамами, как будто я попал под сенокосилку. Снял рубаху – тело тоже в шрамах, а посреди груди красовался звездчатый шрам, такой же, думаю, был и на спине.

Меня посетила одна нехорошая мысль, и я быстренько сдернул штаны вместе с трусами – ффууххх… все на месте. Остался-таки я мужчиной. Впрочем – это еще нужно будет проверить…

– Любуешься? – позади меня усмехнулась Мария. – Тебя словно в мясорубке провернули. И такое впечатление, что произошло это лет двадцать назад. Поразительно! Тебя надо бы в академию наук, для экспериментов.

– Ага, наколоть на булавочку и рассматривать под микроскопом. Нет уж, не дамся. А то, что меня изувечили… ну что же… жизнь долгая. А есть такая китайская пословица: «Если достаточно долго сидеть не берегу реки, то в конце концов ты увидишь, как по ней проплывает труп твоего врага». Будет еще и на нашей улице праздник. Ты вот что… как-то бы нужно узнать обстановку – чего эти уроды говорят про меня. Сняли обвинение или нет. Соседи тебе точно скажут.

– Не буду общаться с соседями. Пошли они к черту, твари. Кстати, а откуда ты знаешь китайскую пословицу? Может, что-то еще вспомнил из своей прошлой жизни?

– Нет. Откуда-то выплыла эта фраза. Кстати, насчет соседей: «Сосед – это вредное животное, которое живет рядом с человеком».

Мария тихо захихикала, отсмеялась и сообщила:

– А что-то в этом есть. Если вспомнить того гада, что указал на тебя. Всеволода. Ну так что будем делать?

– Пока что – узнать, что с поимкой настоящего преступника. А уж затем… Я тебе расскажу и покажу много способов провести время мужчине и женщине.

– Ох уж, и много! И вообще, не рано ли? Поберечься тебе надо.

– Мне нужны положительные эмоции, ты врач или не врач? Ты должна заботиться о пациенте! Иначе нарушишь клятву Гиппократа.

– А где там сказано, что я должна спать с пациентами? – снова хихикнула Мария.

– Нууу… это подразумевается. Не со всеми, но с некоторыми – точно.

– Как раз обратное там сказано, если не знаешь – врачу не вступать в связь с женщинами, мужчинами и рабами.

– Да плевал я на эту клятву! Дурацкая она. Сходи, разведай, а? А я пока поваляюсь. И приходи скорее. Кстати, что там с твоим отпуском? Когда выйдешь на работу?

– В среду. А сегодня пятница. Но я еще продлю, не могу же я тебя оставить без помощи… надо же нарушить клятву Гиппократа. Всласть. Один раз живем. – Мария подмигнула и встала, собираясь идти переодеваться.

– Маш, скажи, а известно, где убили девочку? – спросил я, напряженно обдумывая пришедшую в голову мысль.

– Да. Ее у леса нашли. Возле старого колодца. Ты хочешь вызвать ее дух? – понятливо кивнула подруга и побледнела. – Жуть какая. Страшно это.

– Ты можешь сходить к матери девочки и поговорить с ней? Но только после того, как узнаешь, что негодяи, пытавшие меня, точно объявили о моей невиновности.

– Ой, как не хочется… а что ей сказать? Ты хочешь сознаться, что вызываешь духов? Да меня вместе с тобой отправят в психушку, туда, где я и работаю! Только меня к бабам, а тебя к мужикам.

– Ну ты же умная женщина – придумай, как говорить. Ты же вообще-то врач-психиатр, знаток душ. Попробуй что-то придумать!

– Попробую. Есть одна мысль, – Мария задумчиво почесала нос и усмехнулась, – мне кажется, получится. Все, иду одеваться. Отдыхай.

Я улегся на диван и снова впал в состояние нирваны… мне было хорошо, ничего не болело, мысли плавали где-то далеко-далеко. Думать не хотелось, и я пребывал в неком пространстве между небом и землей.

Не знаю почему, но меня не очень волновало то, как меня изувечили эти негодяи. Ну да, я теперь не был красавцем, но с другой стороны – все-таки выжил, все-таки не умер. И как выяснилось – убить меня очень непросто. И еще – почему-то была уверенность, что все те нехорошие превращения, что не по своей воле получило мое тело, поправимы. Главное – цел мозг. А пока цел мозг, я думаю, существую, надеюсь.

Мой легкий транс, возможно, был еще и защитой мозга от перегрузок – мне казалось, я чувствую, как в организме идет работа. Какая? Не мог понять. Может, организм неким образом переходил к следующей фазе залечивания ран? Ну, к примеру, удар по телу – и некий центр в мозгу решает – организм надо спасать! Срочно закрыть порванные сосуды! Срочно залечить тяжелые повреждения! И мгновенно побежали миллионы клеток-лекарей, закрывая тяжелые раны, угрожающие жизни хозяина. Сломанные кости срослись, порванные сосуды закрылись – в том положении, в которое их привели внешние воздействия. Если нога была сломана и кости соединились криво, под неким углом – так и срослись, под углом. А вот когда все раны залечены, наступает черед «косметической хирургии». Образовавшиеся костяные наросты рассасываются, кости начинают выправляться, вытягиваться.

По крайней мере, так мне думалось. Так мне надеялось. Ну не ходить же всю жизнь горбуном с перебитыми ногами? Моей физиономией сейчас можно детей пугать.

Часа два я лежал в трансе, потом сквозь полусон услышал, как хлопнула дверь, пропуская горячий уличный воздух. В доме было прохладно – ставни закрыты, а толстые бревенчатые стены хорошо держали температуру и укрывали от летнего зноя.

Мария села рядом, и я ощутил, как от нее пышет жаром. Протянув руку, положил ее ей на бедро – печка, настоящая печка!

– Ой, не трогай, я мокрая вся. Надо в душ сходить. Там такое пекло – марево стоит. Асфальт плавится. Еле дошла по жаре. Ффуххх. – Мария стала обмахиваться газеткой, переводя дыхание. – Пойду в душ.

– Погоди. Успеешь. Что узнала? Где была? Расскажи скорее.

– Ну что – пошла в первую очередь в пикет – к участковому. Их там три участковых – Федорчук старший участковый, их начальник. Он чуть не описался, увидев меня, ты бы видел его рожу! – женщина хихикнула и замолчала, потом продолжила: – Спрашиваю, вы забрали моего сожителя, где он? Куда я могу пойти, чтобы узнать его судьбу? Говорит, никуда не надо ходить. Он уже не наша проблема – отпустили его вчера. Не виновен он, так что его допросили и отпустили. Разве он еще не пришел домой? Спрашиваю, а во сколько вы его отпустили? Когда вы его видели в последний раз? Вы же последний, кто его видел?

– Не надо было, – я укоризненно покачал головой, – похоже на намек, как бы не просек это дело…

– Ничего он не просек. Тупой пенек! И кто его старшим участковым, этого болвана, поставил! В общем, он покраснел, побледнел, глазками забегал и сказал, что не его дело, где шляются граждане с вверенного ему участка. И что, может быть, ты нашел себе женщину помоложе и где-нибудь зависаешь с ней. Так что я должна отстать от него и идти по своим делам, не отвлекать милицию от работы! Ну я и ушла, чтобы не отвлекать. Кстати, ты как себя чувствуешь? Мне кажется, тебе стало получше за те два с половиной часа, что я ходила, у тебя полностью сошли опухоли на лице, брови зажили, уши выправились и как будто рассосались шрамы на лице. Слушай, это феноменально! Давай, я напишу диссертацию по твоей теме? Давно уже собираю материалы по таинственным явлениям в человеческой психике, и вот – феномен налицо! Вернее сказать, на лице… Грех не воспользоваться случаем, а?

– Ближе к делу, а? Еще где-то была?

– Оххх… была. От пикета пошла к соседям. К Ольге. Это мать убитой Светы. В общем, слушай: Ольге тридцать четыре года, Светку она родила от парня по любви, беременная была, когда они с ним поженились. А потом он погиб на стройке – крановщиком был, и вдруг авария. Его и прибило во время аварии. Кран упал. Скандал был большой, прораба посадили – не уследил, но мужика-то не вернешь. Вот что толку, что за моих дали пьяному уроду семь лет – это что, оживит их? Отсидит половину срока и выйдет, как новенький. Сволочь! Убила бы его… Ну да не о том речь. В общем, помыкалась она, помыкалась и вышла замуж за Всеволода – от того раньше жена сбежала. Вроде как сбежала – исчезла и записку оставила, что полюбила другого. Весь поселок об этом судачил. Ольга баба интересная, в соку, Всеволод непьющий, работает, положительный – они и сошлись. У Всеволода от жены два сына – одному шестнадцать лет, другому семнадцать. Светка девка была не сказать чтобы оторва, но… любила парней подразнить – юбчонки такие носила, что трусы видать, майки без лифчика, но так-то не было такой славы, что она шлюха. Может, рано еще – четырнадцать лет всего, потом бы свое взяла, но что есть, то есть. С мужиками она кокетничать любила. Теперь о парнях, о ее сводных братьях – так-то вполне приличные, хотя… ну вот проскакивали у них черты отца, и все тут – подленькие какие-то. Не любят их тут, хотя они и учатся прилично, и все такое прочее. Как бы это сказать… то камнем в собаку запустят, то кошку мучают. Впрочем, дети сами по себе жестоки, не понимают, что делают. Хотя я всегда считала, что это зависит от родителей. Теперь о смерти Светы. Она вечером пошла с подружками в кинотеатр – у нас тут есть один, «Маяк» называется. «Золото Маккены» смотреть. Народ просто давится на этот фильм. Я сходила как-то раз – ну ничего, поглядеть можно. Баба там голая плавает, сиськами сверкает – народу нравится. Вот и ломятся. Вечером, в девять часов, они расстались, и Светка пошла домой через пустырь, это возле пруда, на краю города. С тех пор ее и не видели живой. Нашли уже утром – на электричку шли люди и обнаружили. Платье на ней было разорвано, ее изнасиловали, но самое странное и страшное – на шее следы зубов. Будто кто-то рвал ее, перекусил артерию и пил кровь. Тут все говорят о вурдалаках, вампирах всяких. После того как изнасиловали, выпили кровь, ее долго мучили – ломали, рвали, кусали, – все дело в покусах, я даже говорить не могу, что с ней сделали… – у Марии перехватило дыхание, и она замолчала. – Происходило все на том месте, где ее нашли. Трава там стоптана, пятна крови. Чтобы не кричала, ей в рот засунули ее же трусы… Твари, я не могу, Вань! Не могу рассказывать. Дай я успокоюсь… честно – таких тварей надо казнить, сразу, просто на месте!

– Угу. Как меня, да? Показали пальцем – это он сделал! И все кинулись убивать. Не надо больше про убийство – ты скажи, к матери ее заходила?

– Заходила. Она знает, что тебя отпустили, что это не ты, сказали, что группа крови твоей не совпадает с той, что была найдена – определили группу по сперме из тела девочки. А еще – она царапалась, и под ногтями обнаружилась кровь и кожа убийцы. Так что если найдут, кто это был – он не отвертится. Мне кажется, она так до конца и не поверила, что убийца не ты. Смотрела на меня так подозрительно, будто мы как-то договорились с милиционерами и тебя отпустили за взятку.

– Ты сказала ей, что я колдун и могу найти убийцу, поговорить с ее дочерью? – перебил я поток информации.

– Сказала… – Мария помолчала, вздохнула, – она так глянула на меня, будто я заявила, что являюсь богоматерью. Хорошо, что у виска не покрутила. После того как я сделала это заявление, она как-то быстро от меня отделалась, типа – мне сейчас уходить, ля-ля-ля… и я ушла. Вот и весь результат.

– Наплевать. Немного отлежусь – ты мне покажешь это место. Я поговорю с девочкой. Вернее, с ее духом. Ее уже похоронили?

– Насколько знаю, нет. В морге. Экспертизу делают. А когда ты хотел пойти к пруду?

– Далеко отсюда?

– Метров пятьсот, к лесу.

– Хоть сейчас могу сходить. Покажешь место?

– Уууу… только хотела душ принять…

– А что за пруд? Там купаются?

– Ну… да, купаются. Ты хочешь искупаться?

– Вместе искупаемся. Возьми купальник, там переоденешься, освежишься.

– Хммм… а что… искупаюсь. Сейчас я. Ты пока одевайся. Только плавок нет. Ну вам, мужикам, и в обычных трусах можно. А вот мы, женщины… – Мария побежала в свою комнату, стала выдвигать ящики, что-то бормотать под нос, потом зашуршала тканью:

– Я тут переоденусь в купальник! Где я там-то буду?

Немного подождав, я пошел к ней, прихрамывая на левую ногу, правда, уже не так сильно, как раньше. Мария стояла перед зеркалом, не замечая меня, и прикладывала к груди лифчик от цветастого купальника. Она была совсем обнажена, и я с усмешкой заметил, что растительности на ее теле сильно поубавилась, видимо, мои пожелания нашли отклик.

Заметив меня, она ойкнула и сделала попытку прикрыться:

– Ой! Врываешься, напугал! Иди к себе, сейчас я! Ну чего ты меня рассматриваешь, как порнографическую картинку?!

– А тебе идет с этакой прической… а еще – тебе бы загореть, а то бледная вся. И лучше на нудистском пляже.

– Это что за нудистский? Это где все голые, что ли? Не представляю себе, чтобы я лежала на таком пляже, и все меня разглядывали!

– А чего такого-то? Что, у тебя что-то такое, чего нет у других? Или у других что-то, чего нет у тебя? Это все условности.

Я шагнул вперед и обхватил женщину сзади, скрестив ладони на ее лобке. Она попыталась вырваться, впрочем, не особенно стараясь, потом запищала что-то вроде: «Я потная! Отстань!» – но меня уже понес поток похоти, и я ничего не мог с собой поделать.

Подняв Марию на руки, я отнес ее на постель, сорвал с себя одежду и навалился всем весом, целуя глаза, грудь, полные губы… она тихо постанывала, а потом облегченно вскрикнула, принимая меня в свое лоно…

На пруд мы отправились только через час, когда устали от любовных ласк и вымочили в поту всю простыню. Уходя, Мария сорвала и бросила в угол это свидетельство наших постельных безумств и заявила, что так, как со мной, она не отрывалась с самой юности. С мужем, конечно. И то – он не был таким яростным и неутомимым, как я. Конечно, ей было с ним хорошо, но… он был нежным, неуклюжим и… банальным. В отличие от меня, каждый раз поражавшего ее своей необузданной силой, а еще – изощренным умением. Видимо, с таинственной Василисой я многому научился.

Идти было и вправду недалеко – кривым переулком, мимо старого дома, видавшего еще проходящие мимо белогвардейские полки, вдоль речушки, булькающей на дне овражка. Эта речка вниз по течению была запружена, и запруда разлилась на несколько сот метров. Вокруг пруда, там, где было удобно подойти, виднелись натоптанные места – тут сидели рыбаки с удочками, а ближе к самой плотине с мостков ныряли ребятишки. Кое-где стояли машины – люди выехали на отдых, на природе скакали в воде, плавали на надувных матрасах и кругах, в основном надутых камерах автомобилей.

– Где-то тут все случилось. Вон там – старый колодец, он давно осыпался. Здесь вроде как была когда-то церквушка, ее снесли, а фундамент растащили местные жители. У колодца ее и нашли. Тут будешь колдовать? – слово «колдовать» Мария произнесла с запинкой, как будто выговаривать его было очень трудно. Да оно и понятно, если ты всю жизнь прожил в материалистическом восприятии реальности, то принять существование магии было очень непросто. Тем более когда маг – твой любовник, молодой парень, только что, полчаса назад, наполнявший твое лоно горячими любовными соками. Маг – кто должен быть – старичок, в синем халате, расписанном лунами и солнцами, с бородой и волшебной палочкой. Он говорит: «Крибле, крабле, бумс!» – и что-то случается. Но маг, покрытый шрамами, ростом под метр девяносто – это нонсенс.

Я осмотрелся и поковылял к старому колодцу.

Вытоптанная земля, сруб колодца, с обрушившимися сверху бревнами – осталась только воронка, в которую граждане, как обычно, накидали бутылок, банок, каких-то гнилых тряпок. Видны темные пятна – кровь? Наверное – кровь.

Выбрал место, где присесть, стоять хромоногому все-таки неудобно. Пара больших камней, возле них костровище – видать, отдыхающие жгли костер.

– Тебе помочь? – услышал я сзади голос Марии. Голос дрожал, и моя подруга, несмотря на жаркий день, слегка тряслась.

– Ты чего трясешься?

– Не знаю… от волнения, наверное.

– А чем ты мне поможешь?

– Ну… поддержу хоть, а то свалишься – вон как хромаешь.

– Нет уж. Сам. Что я, не мужчина, что ли?

– Мужчина. И ты сегодня доказал это мне… два раза. Но свалишься в эти консервные банки, порежешься, я расстроюсь. Давай я тебе помогу, поддержу, пока ты руками машешь и стишки читаешь.

– Стишки? Уморила! – рассмеялся я. – Нет. Стой, если хочешь, рядом и смотри, только ни во что не вмешивайся. Я начинаю. Тихо!

И я начал читать заклинание.

Оно было довольно длинным, сложным и многотональным, и я все время опасался, что после ударов по голове у меня что-то нарушится в системе магии и перестанут действовать заклинания. Но нет – через несколько минут передо мной проявился силуэт девочки в легком сарафане.

Я запомнил лицо Светы и весь ее облик, когда меня пытали в отделении, опера тыкали в нос фотографией с криками: «Ты видишь, видишь, кого ты убил, тварь!» Волей-неволей запомнишь лицо. И я запомнил. Вполне приятная девчонка, со вздернутым носом, короткой стрижкой и длинными ногами. Еще не девушка, не женщина, но вполне симпатичный зародыш красотки, которая обещала в будущем сводить мужиков с ума. Впрочем, судя по рассказу Маши, Света и в этом возрасте уже умела делать то же самое.

Я смотрел в серое лицо девочки, она смотрела на меня и молчала. Я все никак не мог привыкнуть, что духи не обращаются ко мне первые – почти не обращаются. Правда, опыта в вызове духов у меня не было – только муж Марии и ее сын. Но вот уже второй случай вызова, и поведение духов то же самое.

– Кто тебя убил? – главный вопрос.

– Федька и Семен. Мои братья. Сводные.