Текст книги "Связной"

– Разрешите идти?

– Идите, – сказал штандартенфюрер.

Когда за Мельником закрылась дверь, фон Ризе вытащил из шкафа дело под «№ 34/DL» и открыл папку. На первой странице была наклеена фотография Антона Мельника, каковым он был в сборном концентрационном лагере: худой, с выпирающими скулами, в круглых, чуть навыкате, глазах читалась непроходимая тоска. Ровным счетом ничего общего с тем человеком, который только что прикрыл дверь. Нынешний Мельник – весьма уверенный в себе малый, с которого каждому агенту подобает брать пример, а с последнего задания он и вовсе вернулся другим человеком – от былой нерешительности не осталось и следа, даже с немцами теперь держался на равных, как если бы познал то, что неподвластно остальным. Впрочем, возможно, что так оно и было – не каждый, даже самый подготовленный, агент способен перейти линию фронта. А еще ведь нужно не только уцелеть, но и плодотворно работать.

Главная особенность Яблонской школы заключалась в том, что агенты готовились главным образом для центральных участков фронта, а также в Московскую область, к которой вышестоящее начальство имело определенную слабость.

В школе был сильный преподавательский состав, состоящий в основном из русских офицеров. Яблонская школа, считавшаяся одной из сильнейших, могла подготовить до ста пятидесяти человек, третья часть из которых – радисты. В ней была отлажена четкая конспирация, правила которой выполнялись неукоснительно. При зачислении в школу каждый агент получал кличку и ни под каким предлогом не должен был называть своего настоящего имени и расспрашивать о личной жизни других. За нарушение порядка грозил штрафной лагерь.

В действительности Рихтера фон Ризе звали Корземанн Петр Алексеевич. Родился он в Ревеле, учился в Москве. Принадлежал к этническим немцам, так что, помимо немецкого, считал родным языком и русский. Происходил Корземанн из потомственных офицеров, и ему, как и многим его ровесникам, удалось поучаствовать в Гражданской войне, отстаивая идеалы Белого движения. Женившись на немецкой аристократке, вместе с титулом барона он получил и звучную фамилию. Немногим позже Корземанн перебрался в Берлин, а оттуда переехал в Латинскую Америку, где служил в армиях Уругвая и Аргентины, а когда началась междоусобица в Испании, то вновь перебрался в Европу и провоевал в национальной армии Франко. После завершения боевых действий вернулся в Берлин, где нашел себя в военной контрразведке. Впоследствии он возглавил Яблонскую диверсионно-разведывательную школу, входящую в систему абвера.

Нажав на кнопку под столом, барон вызвал к себе обершарфюрера – незаметного молодого человека лет двадцати пяти, одного из лучших «топтунов» абвера. Вытянувшись, тот замер у самого порога, не осмелившись проходить в глубину кабинета.

– Вот что, Арнольд, проследишь за Мельником. – Прочитав в глазах обершарфюрера немой вопрос, беспристрастно продолжил: – Не то чтобы я ему не доверяю… Просто я должен быть до конца уверен, действительно ли он предан сейчас рейху так же, как в первые месяцы после вербовки.

– Я вас понял, господин штандартенфюрер, разрешите идти?

Фон Ризе лишь едва кивнул. Оставшись один, он захлопнул папку. Все-таки с этим Мельником что-то не так. Не может человеку столь крупно везти, он просто заговоренный! Кто-то его очень крепко опекает, если уж не небесные силы, тогда, может быть, военная контрразведка русских? Нужно уточнить.

О том, что настоящая фамилия штандартенфюрера Рихтера фон Ризе Корземанн, в разведшколе не знал никто, за исключением разве что его заместителя, назначенного абвером в Яблонскую разведывательно-диверсионную школу по приказу самого адмирала Канариса. Для всех остальных барон Рихтер фон Ризе был отпрыском древнейшей аристократической фамилии, известной со времен Крестовых походов, а потому у окружающих вызывало некоторое удивление, почему он предпочел армии контрразведку. Аристократы всем прочим соблазнам предпочитают исключительно военную карьеру, где в полной мере способны продемонстрировать природный ратный талант, а также доказать всему миру, что они достойные наследники воинственных баронов, не однажды заставлявших замереть от страха старую матушку Европу.

Петр Корземанн невольно хмыкнул. Если бы они знали всю правду! В этом было свое преимущество – курсанты школы в его присутствии порой разговаривали на русском, не догадываясь о том, что этот язык для него такой же родной, как и для них.

Глава 15
Неожиданное предложение

Старший лейтенант Романцев открыл дверь своим ключом и прошел в конспиративную квартиру. Геннадий Копылов, вооружившись иглой, подшивал гимнастерку, а его надсмотрщики сидели за столом и попивали чаек вприкуску. Вполне идиллическая картина. Почти мирная. Такое впечатление, что для парней фронта не существует.

Увидев вошедшего Романцева, троица дружно поднялась. В глазах так и читалось: чего же ты, старший лейтенант, такой неугомонный? Радиосвязи сегодня нет, так что имеем полное право чайку попить и байки потравить.

– Садитесь, – махнул рукой Тимофей.

Все трое дружно расселась по своим местам. Интерес к чайку как-то сразу пропал, иголка в руках Копылова выглядела лишней.

– Наша операция вступает в новую фазу, – сообщил Романцев. – Так что я буду ставить перед руководством вопрос о твоем освобождении из-под стражи, – посмотрел он на Копылова. – Как ты на это смотришь?

– Вы это серьезно, товарищ старший лейтенант? – невольно сглотнул Копылов.

– Я серьезен как никогда. И беру на себя ответственность… Если ты вдруг куда-то исчезнешь… то моя голова полетит первой!

– Спасибо. Не ожидал. Я вас не подведу, товарищ старший лейтенант, – проговорил заметно осипшим голосом Геннадий.

– Будем надеяться, что так оно и будет на самом деле, это все, что я хотел тебе сказать, – поднялся Романцев. – Охрана не снимается до положительного решения твоего вопроса.

– Я все понимаю.

– Может, вы хотите чайку, товарищ старший лейтенант? – предложил сержант Муртазин.

– Не сегодня. У меня имеются кое-какие дела, – отказался Тимофей и тут же спросил: – Когда у нас радиосвязь?

– Послезавтра, – ответил Копылов.

– Рассчитываю, что до послезавтра ситуация с твоим освобождением прояснится.

Вернувшись в отдел, Тимофей Романцев взял листок бумаги и крупными буквами написал:

«Прошение на имя начальника 3-го отдела ГУЛР “СМЕРШ” НКО СССР полковника Утехина Г. В. от старшего лейтенанта Романцева Т. С., начальника Люберецкой военной контрразведки “СМЕРШ”.

Прошу освободить из-под стражи заключенного Копылова Г.А. для успешного осуществления операции “Связной”.

Копылов Г. А. является ключевой фигурой в мероприятиях по приему курьеров, а также для других экстраординарных оперативных комбинаций. Именно от его имени осуществляется радиоигра с военной разведкой абвера. Контроль за поведением Копылова Г. А. показал, что за время проведенных мероприятий он всегда действовал в соответствии с полученными инструкциями, нередко проявлял инициативу для успешного осуществления задачи.

Кроме того, Копылов Г. А. круглосуточно находится на конспиративной квартире под наблюдением военных контрразведчиков. За время длительного и постоянного общения с Копыловым Г. А. мы имели основания проникнуться к нему определенным доверием.

В настоящее время возникают обстоятельства, когда он должен появляться в городе один, без сопровождения контрразведчиков. Также возникают непредвиденные обстоятельства, когда он единолично должен входить в контакт с германскими агентами. Любое, даже скрытое наблюдение за ним может подставить под удар спланированную операцию. Считаем, что его освобождение сыграет положительную роль в оперативных мероприятиях.

Я, Романцев Тимофей Степанович, старший лейтенант военной контрразведки “СМЕРШ”, всецело беру на себя ответственность за его освобождение на время операции “Связной”».

Перечитав написанное, Тимофей поставил число и широко расписался, после чего устало откинулся на спинку стула и закурил папиросу. Теперь осталось самое главное – сделать один важный звонок.

Подняв телефонную трубку, он быстро набрал знакомый номер.

– Слушаю, – прозвучал бодрый ответ.

– Здравия желаю, товарищ полковник! Это Романцев.

– Что у тебя, Тимофей?

– Я звоню по поводу операции «Связной».

– Та-ак, слушаю.

– Я убежден, что для пользы дела Копылова нужно освободить из-под стражи.

– Неожиданное начало разговора. Обоснуй!

– Операция «Связной» усложняется. Немцы считают Копылова особо важным агентом. Если они заметят за ним хотя бы какую-то слежку, то поймут, что с ними затеяна радиоигра. Ведь мы же не можем контролировать всех агентов, которые захотят его проверить. Возможно, что мы уже дали им какой-то повод усомниться в его искренности и они захотят попристальнее понаблюдать за ним.

– В твоих словах есть определенная логика, – согласился полковник после некоторого молчания. – Но ты в нем уверен?

– Уверен… Сам ход операции подсказывает ослабить опеку, потому что ему приходиться принимать курьеров. Он должен показываться близ железнодорожной станции, обязан разъезжать по другим узлам. Показывать, что он активно ведет разведывательную работу. Кроме того, он радист и должен самостоятельно добираться к месту, где припрятана рация. Возить его все время на служебной машине крайне нежелательно. Враг может заметить нашу опеку, если вдруг ведет за ним наблюдение. Кроме того, могут возникнуть неотложные оперативные мероприятия, которые потребуют его личного участия.

– Какие, например?

– По заданию своего руководства он должен будет предоставить прибывающему агенту свое жилье на первое время. Или сопровождать его в другой город. В нашей практике такие случаи происходили… И основания для этого имеются. Все-таки он здесь уже обжился, знает, как себя вести, как следует держаться, если вдруг его остановит патруль. Ситуации могут возникнуть самые различные, всего предусмотреть невозможно.

– А надо стараться, старший лейтенант, – хмуро заметил полковник. – С нас спрашивают строго.

– Стараемся, товарищ полковник.

– Что у тебя еще есть в подтверждение того, чтобы освободить Копылова из-под стражи?

– Он привлекался ко всем нашим мероприятиям и всегда действовал согласно поставленным задачам. Постоянно проявлял инициативу, чтобы улучшить качество работы. И это принесло свои плоды. Немцы серьезно относятся ко всем радиосообщениям.

– Меня интересуют твои личные ощущения.

– Я общаюсь с ним довольно длительное время, и у меня нет оснований ему не доверять. Если бы я заметил что-нибудь сомнительное, то не обратился бы к вам с подобной просьбой.

– Что ж, твое предложение выглядит разумным. Вижу, что ты болеешь за положительный исход операции. Копылову действительно нужно предоставить некоторую свободу. Но оставлять его совсем без надзора неразумно.

– Да, товарищ полковник, об этом не может быть и речи! Наружного наблюдения с него снимать не будем.

– Но вопрос по Копылову весьма серьезный. Об операции «Связной» знают в Главном штабе, и решать его единолично мне никто не позволит. Последнее слово останется за начальником Главка. Как он решит, так и будет. Я как раз с ним завтра встречаюсь и поговорю по этому делу, а ты подготовь мне свои соображения и передай с курьером. До завтрашнего дня успеешь?

– Они уже написаны, товарищ полковник! Сегодня же отправлю с курьером.

– Вот и отлично!

Полковник Утехин перешагнул просторный кабинет начальника Главного управления контрразведки «СМЕРШ» и произнес:

– Здравия желаю, товарищ заместитель комиссара обороны.

Комиссар ГБ 2-го ранга Виктор Семенович Абакумов поднялся с широкого кожаного кресла и, сделав навстречу гостю несколько неторопливых шагов, протянул руку. Ладонь у него была плотная, мускулистая, но пожатие получалось не крепкое. Придержав ладонь Утехина, спросил:

– Есть какие-нибудь новости, Георгий Валентинович?

– Так точно. Я принес результаты работы по операции «Связной».

– Садись. Докладывай соображения!

Полковник Утехин сел по правую сторону от Абакумова и развязал папку с белыми длинными тесемками.

– Здесь все подробно расписано…

– Я, конечно, ознакомлюсь с твоими материалами обстоятельно. Ты знаешь, какое значение придается операции «Связной», она уже принесла свои результаты… Но все-таки хотелось бы сначала услышать твои личные наблюдения.

Георгий Утехин был старше Абакумова на два года и уже с шестнадцати лет служил в отряде ЧОН ГПУ в Туркестане. В это время юный Абакумов подвизался добровольцем-санитаром. Немногим позже работал упаковщиком в Московской кооперации, и вряд ли тогда кто-нибудь из его коллег мог рассмотреть в нем будущего заместителя народного комиссара обороны. По всем служебным законам Абакумов должен был находиться в подчинении Утехина, однако произошло наоборот. И разделяющая сейчас их пропасть была просто непреодолима. Абакумов вообще выглядел баловнем судьбы: в то время как Утехин терпеливо шагал с одной служебной ступеньки на другую, не пропуская при этом ни одной, Виктор Семенович их просто перепрыгивал.

Подчас казалось, что судьба делает все возможное, чтобы остановить выдвижение Виктора Семеновича к вершинам власти, но каким-то непостижимым образом всегда предоставлялся счастливый случай, который позволял ему не только наверстать упущенное, но и подняться еще выше по карьерной лестнице.

Десять лет назад, уже работая в органах ОГПУ, он был переведен из членов партии в кандидаты за нежелание устранять политическую безграмотность. Обычно далее следовал если уж не арест, так испорченная биография, с которой невозможно устроиться даже в разнорабочие. Но Абакумов продолжал работать уполномоченным экономического отдела НКВД. Еще через год очередная неприятность: было выяснено, что на конспиративных квартирах молодой Виктор Семенович встречался с различными женщинами, за что был немедленно переведен в систему исправительно-трудовых лагерей, безо всякой перспективы роста. Но уже через пять лет был утвержден в должности начальника управления НКВД по Ростовской области. А незадолго до войны был назначен на должность заместителя народного комиссара внутренних дел.

Георгий Утехин невольно посмотрел на широкую ладонь начальника Главного управления контрразведки «СМЕРШ» – широкая, мускулистая, она невольно натолкнула на дурные размышления. В управлении поговаривали, что во время допросов он применял физическую силу. Наверняка не брезгует этим и сейчас.

– Все идет по строго утвержденному плану, но нам бы хотелось снять охрану с Копылова.

– Основания? – живо спросил Абакумов.

– За время работы он зарекомендовал себя с лучшей стороны. Некоторые его рекомендации и советы значительно продвинули операцию «Связной»… Кроме того, освобождение его из-под стражи продиктовано прямой необходимостью. В настоящее время, по нашим данным, около тысячи немецких агентов находятся в Москве и в Подмосковье, многих он знает лично и может нам очень здорово помочь по их выявлению. Здесь есть еще такой момент: немцы убедились, что Копылов сумел закрепиться в Люберцах и находится вне подозрений. Но если он не будет проявлять активность и перестанет появляться в городе, то у агентов, которые могут находиться в городе или рядом, возникнет серьезное подозрение, что он работает на советскую контрразведку… Далее, у нас есть основания полагать, что где-то в Люберцах находится немецкий резидент, который непременно захочет на него выйти. Мы предполагаем, что у резидента неисправная рация, он давно не выходил на связь. К сожалению, нам не удалось запеленговать его в свое время… И нам очень важно его вычислить. А через Копылова мы сумеем выйти и на других связанных с ним агентов.

– И вы собираетесь его просто так отпустить? Дескать, ступай себе на все четыре стороны!

– Совсем не так. Мы установим за ним наружное наблюдение и будем отслеживать все его возможные контакты.

Генерал-полковник Абакумов положил папку в стол и, распрямив сильную спину, заговорил:

– Это большой риск. Если он просто замаскировался и задумал сбежать, то мы ставим под удар всю операцию «Связной» и всю отправленную немцам дезинформацию. А ведь они в нее поверили… Ты понимаешь, что в случае неудачи мы будем спрашивать строго в первую очередь с тебя?

– Я осознаю это, товарищ заместитель комиссара обороны.

– И тем не менее настаиваешь?

– Для дела так будет лучше.

– Сейчас мы делаем все возможное, чтобы отвлечь немецкое командование от нашего основного удара на Курском и Орловском направлениях. Очень важно, чтобы Гитлер поверил, что основные силы мы сосредотачиваем на севере. По данным нашей агентуры, Гитлер готовит наступление на Курской дуге. Эту операцию он назвал «Цитадель». Наши данные подтверждает и британская разведка. Им удалось взломать код «Лоренц», применявшийся для кодировки сообщений высшего руководства Германии, и в них ясно указывается, что основные удары будут направлены на Курск и Белгород. Нам даже известен общий план операции «Цитадель». И вот представь себе, Копылов возвращается к немцам и рассказывает о радиоигре. Им уже несложно будет догадаться, для чего мы хотим их дезинформировать… Ты готов снять с себя погоны, если Копылов вдруг переметнется на сторону немцев?

– Так точно! – после некоторой заминки произнес полковник Утехин.

– Что ж… В таком случае я отдам распоряжение, чтобы с Копылова сняли охрану… под твою личную ответственность, – согласился комиссар ГБ 2-го ранга Абакумов. – Признаюсь честно, Георгий Валентинович, мне бы не хотелось… чтобы наш разговор продолжился в неприятном месте. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Как никто другой, товарищ заместитель комиссара обороны!

– Кстати, по поводу Бургомистрова… Он даже не подозревает, что его брат работает на немцев. Жена получила извещение, что он пропал без вести. Решено Бургомистрова не трогать, работает он хорошо и на своем месте незаменим. О том, что его брат служит немцам, – никому ни слова!

– Разумеется, Виктор Семенович. Разрешите идти? – поднялся полковник Утехин.

– Иди! И не забывай держать меня в курсе операции «Связной».

– Есть!

Развернувшись, Утехин зашагал из кабинета. В какой-то момент, когда, почувствовал на своих плечах тяжеловатый взгляд заместителя комиссара обороны, ему захотелось обернуться. Но уже в следующий миг он решительно распахнул дверь.

Глава 16
Случайное знакомство

В самый обед Тимофей Романцев пришел на конспиративную квартиру и не без парадности сообщил о том, что с сегодняшнего дня с Копылова снята охрана, а потому с этой минуты он будет проживать один. Торжественно, как если бы вручал советский паспорт, протянул ему документы, выданные немецкой разведкой, и добавил:

– Будешь жить под фамилией Неволин… «Легенда», отработанная в Центре, остается в силе. Свою настоящую фамилию Копылов – забудь! Хотя бы на время…

– Понял.

– Поздравлять не хочу, не тот случай. Но освобождение накладывает на тебя дополнительную ответственность… Если пойдет что-нибудь не так… Сам знаешь, что может произойти.

– Я все понимаю, товарищ старший лейтенант, – растроганно проговорил Копылов. – Не сомневайтесь во мне.

– А я и не сомневаюсь. Разумеется, мы должны знать о каждом твоем шаге, чтобы с твоей стороны не было никакой самодеятельности. Мы всегда должны знать, с кем ты встречаешься, когда и во сколько. Не потерпим никакой самодеятельности! Обо всем, даже о самых незначительных мелочах, ты немедленно будешь докладывать. Тебе все понятно… товарищ Неволин?

– Так точно, товарищ старший лейтенант!

Посмотрев на охрану, молчком сидевшую на диване и по-дружески улыбающуюся, Тимофей добавил:

– Сейчас мы уйдем втроем. Ты можешь выйти не раньше чем через час. Можешь побродить по городу. Познакомиться с девушкой… Привыкай понемногу к свободной жизни, это тоже важно. В какой-то степени это серьезный опыт. – Козырнув, добавил на прощание: – До встречи, товарищ сержант!

Геннадий Копылов вышел из подъезда ровно через час и, подставив лицо солнцу, осознал, что если и существует счастье, то оно должно выглядеть примерно так: можно идти куда вздумается и свободно распоряжаться своим временем. Настроение было преотличное, к своему немалому удивлению, он обнаружил, что в городе немало девушек, и весьма прехорошеньких!

Копылову казалось, что прохожие посматривают на него как-то по-особенному, по-доброму, что ли… И Геннадий, не скупившись на чувства, отвечал им добродушной улыбкой. В особенности девушкам. Возможно, что такое поведение сержанта насторожило бы патруль, который привык видеть солдат, пришедших с фронта, усталыми, заметно раздраженными, в выцветших гимнастерках и стоптанных сапогах. А сержант, излучающий улыбки направо и налево, явно не вписывался в привычную картину.

Идти, собственно, было некуда. Вот разве что в пивную, где мужички выстроились в небольшую очередь. Некоторые покалеченные: у двоих не было руки, третий приковылял на костылях, четвертый, без ног, сидел на сколоченных дощечках, где вместо колес были обычные подшипники, и в сильных тренированных руках сжимал две палки, которыми он управлялся весьма ловко, отталкиваясь от асфальта. Его пропустили без очереди, и он, благодарно приняв кружку, сказал:

– За вас, ребята!

Настроение как-то понемногу угасло: вправе ли Геннадий стоять среди этих людей? Доверие еще нужно заслужить. А он находится только в самом начале пути. Не испив пивка, Копылов поплелся к небольшому парку, отстоявшему метрах в трехстах от пивного ларька.

Закурил «Казбек» – единственная роскошь, которую он мог себе позволить. Жизнь не такая уж и скверная штука, если ты жив-здоров и вот так, как сейчас, под разросшейся липой можешь наслаждаться ядреным табачком. Есть надежда, что все еще уляжется и можно будет без внутреннего неудобства смотреть людям в глаза, не отводя взгляда.

Неплохо было бы организовать досуг и познакомиться с девушкой, а судя по тому, как разворачиваются события, времени у него будет предостаточно. И потом, есть возможность привести девушку в квартиру. От сладких мыслей губы Геннадия разлепились и широко разошлись в стороны. Все наладится, и у него будет все так же, как у людей.

Вот хотя бы эта девушка, посмотрел он на хорошенькую барышню, сидевшую на скамье, если бы они были вместе, то их сочли бы красивой парой. Набравшись смелости, Геннадий произнес:

– Девушка, вы не подскажете, где здесь кинотеатр? Я в вашем городе человек новый и как-то не могу сориентироваться.

– А пойдемте, я вам покажу, – живо отозвалась девушка, – мне как раз в ту сторону. Отсюда недалеко.

Отбросив в сторону папиросу, Копылов воодушевился:

– С удовольствием… А то, знаете, говорят, новые фильмы появились, а я еще их не видел.

– Вы с фронта? – проявила интерес спутница.

Весьма миленькое создание с веселыми русыми кудряшками на пригожей головке и задиристо курносая.

– Не совсем… С госпиталя… Провалялся полтора месяца. Пока сюда направили, а дальше не знаю, как сложится.

Девушка шла быстро, размашисто, и Копылов едва успевал за ней, искоса поглядывая на ее стройные аппетитные ножки. Вот повезло же какому-то мужичку! Почему так несправедливо устроен существующий мир – все лучшее обязательно достается кому-то другому! Ну где же здесь классовая справедливость?

– Мне фронтовой товарищ квартиру предоставил, – не моргнув глазом, продолжил Геннадий. – Живи, говорит, пока.

– Хороший у вас товарищ, – произнесла девушка, тепло посмотрев на него. – Сейчас с квартирами везде трудно.

– Да, хороший. А еще геройский парень!

– А сами вы откуда?

– Из Харькова.

– Там сейчас немцы, – посочувствовала девушка.

– Точно так, – согласился Копылов, – только мы их оттуда скоро выбьем… Мы с вами столько уже прошли, а еще не познакомились. Вас как зовут?

– Людмила. Можно Люся.

– Какое у вас красивое имя! Прямо как журчание ручейка.

– Скажете тоже! – весело рассеялась девушка. – Имя очень простое. А знаете, когда я была маленькой, оно мне не нравилось, – слегка поморщилась она. – Потом ничего… привыкла. А сейчас даже не представляю, что меня могли называть как-то по-другому.

– Это имя очень идет вам. Бывает, смотришь на человека и даже можешь угадать, как его зовут. Вот вы из этих счастливчиков.

– А вас как зовут?

– Геннадий. Можно Гена.

В ответ девушка мило улыбнулась, а потом, показав на двухэтажное здание из красного кирпича с афишами у входа, просто объявила:

– А вот это и есть кинотеатр «Родина».

– Какой же сейчас фильм? Ага! «Серенада солнечной долины». Хороший фильм, я о нем слышал. Мюзикл.

– Вот только сегодня нет сеансов. Кино обычно по вечерам показывают и по выходным.

– Знаете, за это время я как-то очень к вам привык, – признался Геннадий. – Скажу честно, мне даже не хочется с вами расставаться. Может, встретимся завтра и посмотрим фильм?

– Вы такой смешной. Меня давно так никто не веселил, – улыбнулась Людмила.

– Так что вы скажете? Честно говоря, я так волнуюсь, ожидая вашего ответа.

– Вам не стоит так сильно волноваться, я обязательно приду. Ближайший сеанс будет в семь часов вечера.

– Так я куплю билеты?

– Вам предстоит отстоять большую очередь.

– Я готов стоять в очереди уже сейчас, зная, что вы придете.

– Я приду… Обязательно.

– Можно вас проводить?

– Спасибо, я доберусь сама, – И, помахав на прощание длинными гибкими пальчиками, девушка ускорила и без того быстрые шаги.

Геннадию Копылову осталось только смотреть ей вслед и наблюдать за тем, как порывы хулиганистого ветра баловались краями ее платья. Озорник, одним словом! И ничего с ним не поделаешь, даже наряда вне очереди не дашь.

Когда Людмила свернула за угол, Геннадий пошел к дому, не в силах справиться с улыбкой.

К предстоящему вечеру Копылов готовился особенно тщательно. Первое, что он сделал, так это тщательно прибрался в комнате: выгреб ведро окурков, разбросанных по углам, соскреб с пола налипшую грязь, поменял простыни, а на стол вместо стеклянной пепельницы поставил букет незабудок. Так что после двух часов усиленного труда квартира напоминала берлогу молодого холостяка, в которой не хватает всего-то крохотного штриха – женского присутствия. Судя по тому, как энергично развивается его личная жизнь в последние три часа, можно уверенно предположить, что это дело поправимое.

В кинотеатр, к своей немалой досаде, он не попал: все сеансы были отменены. Как написали на двери кинотеатра: «По техническим причинам». Отличавшийся дотошностью, Геннадий решил узнать, в чем тут дело. Выяснилось, что киномеханика забрали на фронт, а подготовить смену он не успел, так что «технические причины» могут затянуться на продолжительное время. Купив в ближайшем киоске букет роз, Геннадий стал терпеливо дожидаться Люсю. Под взглядом прохожих чувствовал себя неловко, девушка опаздывала.

– А вот и я, – неожиданно произнесла Людмила из-за спины.

– А это вам, – протянул Геннадий цветы.

– Боже мой, какие они красивые! – всплеснула руками девушка. – Вы даже не представляете, как я люблю красные розы. Они такие свежие. – Посмотрев на пустующий кинотеатр, спросила: – Сеанс отменили?

– К сожалению, да. Сказали, что киномеханик ушел на фронт.

– Единственный киномеханик на весь город, и того забрали! – расстроилась Людмила.

– Вернется с победой, и тогда все фильмы сразу покажет, – приободрил Копылов.

– Вот только с фронта еще вернуться нужно, – сдержанно заметила она. – А куда мы сейчас пойдем?

– Может, вы что-нибудь предложите? Я совершенно не ориентируюсь в вашем городе, – признался Геннадий.

– Предлагаю сходить в парк. Он неподалеку. Там так тихо, как будто бы совсем нет войны.

– А вы сами из Люберец?

– Вовсе нет. Я из Киева, приехала сюда, чтобы навестить тетку, а тут началась война, и пришлось остаться.

Шли неторопливо. Обоим было хорошо. Влюбленные молодые люди, каковые даже в военную пору встречаются нередко. Поглощенные собой, они не замечали взглядов прохожих, заинтересованных и порой завистливых: не прошло же мимо счастье!

Вошли в тенистый парк с разросшимися старыми липами, закрывающимися от нависших облаков широкими кронами. Солнце тускло пробивалось через кучевую пелену. Природа, какой-то час назад плаксивая и сырая, сейчас радовалась их встрече, делая день еще более светлым.

Присели на лавку. Геннадий волновался, едва ли не физически ощущал жаркое тело Люси и, опасаясь выдать себя накатившим смятением, старался не смотреть на ее круглые коленки.

– А может, мы перейдем на «ты»? – предложила Людмила. – А то разговариваем как рассорившиеся граф с графиней.

– Я только «за», – охотно согласился Геннадий. – Люся, а ты где работаешь?

– А автобусном парке диспетчером, – ответила Людмила. – Может, кому-то моя работа покажется неинтересной и скучной, а мне нравится.

Геннадий поймал себя на том, что ему все время хочется смотреть на девушку. Ему было по душе, как она говорит, как держится, как мило улыбается. Ему нравилось в ней все! Она – необыкновенная! Даже странно, что ее не окружают толпы поклонников. Не встречают, не провожают, не стоят под ее окнами сутками напролет и не поют серенады в ее честь. Имей он голос позвонче и владей нотной грамотой, так непременно сочинил бы в ее честь какую-нибудь оперу. Или спел бы сонет при следующей встрече.

– Наверное, очень сложно такой красивой девушке находиться среди мужчин?

– Сначала как-то действительно неловко было, а потом ничего, привыкла! – ответила Людмила. – А кем ты был до войны?

– Ух! – невольно выдохнул Геннадий, украдкой посмотрев на девичьи колени. Платье было из тонкого ситца, почти невесомое, и выдавало на ногах каждый овал, невероятно волнуя. – Вроде бы это было совсем недавно, и в то же время очень давно. После этого столько событий произошло… А был я студентом исторического факультета, – припомнил он «легенду». – Хотел стать учителем. Но вот как-то не сложилось.

– Не переживай, закончится война, вернешься в свой университет и обязательно окончишь.

– Я тоже очень на это надеюсь.

– Кажется, стало немного зябко, – передернула плечами девушка.

– Да, действительно… Похоже, сильный дождь будет. Может, пойдем ко мне? – неожиданно для самого себя предложил Геннадий. – У меня есть хороший чай, а еще шоколадные конфеты. Ты любишь шоколадные конфеты?

– Ты меня лучше спроси, какая девушка не любит конфет? Тем более шоколадных! – мило улыбнулась Люся.

– Тоже верно. Так ты пойдешь?

– Только если ненадолго… У меня еще по хозяйству много дел.

– Конечно, – воодушевился Геннадий, припоминая, что последний раз приглашал к себе девушку еще до войны. Нельзя сказать, что последующие годы он прожил монахом, но встречи эти были скоротечными, незапоминающимися, незатейливыми, где ложем любви чаще всего служила скрытая от посторонних глаз лесная поляна, а порой землянка, где приятели, проявляя мужскую солидарность, оставляли молодых на часок.