Текст книги "Аристократ обмана"

Евгений Сухов
Аристократ обмана

Часть I
Великокняжеский вор

Глава 1
Занятная личность

Секретарь начальника Третьего отделения – шатен лет двадцати пяти, занимавший небольшой стол в самом углу приемной, – что-то быстро писал на листке бумаге.

– Как он сегодня? – не без робости спросил Кирилл Бобровин.

– Не в духе, – подавив вздох, ответил тот, – только что от государя.

– Что-то серьезное?

– Был еще германский посланник… Так и пришел в придворной одежде на службу, не переодевшись. Видать, крепко ему досталось, – добавил секретарь сочувствующим голосом.

Бобровин понимающе кивнул – там, где задействована Германия, вопросы всегда серьезные.

Пошел уже четвертый год, как он занимал должность начальника первой экспедиции Третьего отделения собственной Его императорского величества канцелярии. Работы было невпроворот! Экспедиция ведала всеми политическими разбирательствами, через нее проходили дела, имевшие «особо важное значение»: наблюдение за общественным и революционным движением, организация политического сыска и следствия, осуществление репрессивных мер, надзор за состоянием мест заключения, а также сбором сведений о злоупотреблениях высших и местных государственных чиновников.

– Теперь можно, Кирилл Федорович, проходите, – проговорил секретарь.

Мысленно перекрестившись, Бобровин коротко постучал в массивную дверь, обитую шпоном из черного дерева, и вошел в просторный светлый кабинет с высокими потолками, оклеенный темно-синими обоями.

У распахнутого окна он увидел высокого человека лет пятидесяти, в темно-зеленом полукафтане обер-гофмаршала со скошенным стоячим воротником. Этим человеком был начальник Третьего отделения, действительный тайный советник, граф Александр Петрович Уваров.

– Вы получили от нее послание? – спросил хозяин кабинета, неторопливо шагнув от окна.

На золотое шитье обер-гофмаршальского мундира упал тонкий лучик солнца, протиснувшийся между занавесками.

– Так точно, ваше сиятельство, – с готовностью произнес Кирилл Федорович, чуть подавшись вперед.

Бобровина всегда раздражала манера графа разговаривать с ним у открытого окна. При этом он зачастую не мог рассмотреть его сухопарого лица, спрятанного в густой тени. В такой момент оно представлялось ему необыкновенно хищным, каким может быть только у филина, затаившегося в густой кроне трехсотлетнего дуба.

– Давайте его сюда, – произнес граф, протянув руку.

Кирилл Федорович сделал несколько поспешных шагов в глубину кабинета и протянул большой конверт из плотной зеленой бумаги, с открыткой внутри. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, он мог увидеть, что за последние дни Уваров слегка осунулся, а в густых бакенбардах даже различил несколько седых волос, – надо полагать, для скверного настроения были основательные причины.

Прежде чем вытащить открытку, Уваров тщательно осмотрел конверт, как если бы хотел убедиться в его целостности, и, не отыскав никаких изъянов, одобрительно кивнул. Открытку следовало в ближайшее время отдать адресату, и потому начальник отделения действовал крайне аккуратно, словно опасался, что содержимое может рассыпаться в прах. Александр Петрович вытряхнул складень-открытку на ладонь и тщательно осмотрел ее со всех сторон. Весьма милая вещица, какие обычно отправляют любимым людям на день ангела. На оборотной стороне нарисована веселая стайка снегирей, сидящих на высокой рябине; внизу – у небольшого сугроба – стояли мальчик и девочка, взявшись за руки. Вполне целомудренное зрелище. Надо полагать, таким же невинным будет и содержание открытки.

Раскрыв ее, граф Уваров прочитал:

«Милый и дорогой мой Николя! Поздравляю тебя с днем Ангела, не могу дождаться нашей встречи. Целую тебя крепко, как только возможно. Твоя Элиз».

Правый уголок губ Александра Петровича снисходительно дрогнул: весьма содержательное послание.

Сунув открытку обратно в конверт, Уваров произнес:

– Я оставлю эту открытку на некоторое время у себя.

Бобровин посчитал своим долгом предупредить его:

– Только очень прошу вас, господин граф, не больше чем на два часа. Открытка была доставлена специальным курьером; важно, чтобы великий князь не заметил задержки.

– Не переживайте. Я не задержу. А вы со своей стороны сделайте все, что нужно.

На красном суконном воротнике графа Кирилл Федорович заприметил белую коротенькую нитку. Следовало бы указать ему на некоторую небрежность, но не хотелось ставить его сиятельство в неловкое положение.

Начищенные пуговицы сверкали золотом.

– Непременно, ваше сиятельство, – сказал Бобровин, забирая пустой конверт.

– Кстати, у великого князя с этой танцовщицей Элиз действительно все серьезно? Ведь у него и без этого было немало увлечений. Может, это одно из них?

Граф шагнул к своему большому столу, покрытому синим сукном, с высоким массивным креслом. Он не предложил ему стул, что подразумевало короткую беседу, однако они уже проговорили почти четверть часа, но так и не подступили к главному.

– Смею с вами не согласиться, ваше сиятельство, – живо ответил Кирилл Федорович. – Прежние его увлечения были весьма легковесными. О них Николай Константинович забывал уже на следующий день, здесь же нечто противоположное.

– Просветите, – попросил Уваров.

– Великий князь вел довольно свободный образ жизни, пропадая в сомнительных компаниях и с разного рода девицами. Только за последние три месяца он сменил восемь партнерш. Четыре из них были танцовщицами из балетного театра, еще три девицы – фрейлины императрицы. И одна разведенная дама.

– Где же он с ними встречался?

– В Бельведере близ Петергофа.

– Весьма милый уголок для тайных свиданий. Там немало укромных мест, где они могли бы провести ночь. Кто восьмая?

– По данным наших агентов, это Елена Лабунская, он встречался с ней в доме своей любовницы, Макаровой. Польская княгиня, католичка.

– Этого еще не хватало!.. – поморщился граф. – Хотя, думаю, она нам не опасна. А кто же такая эта Элиз?

– Элиз Руше – дочь танцовщика. Она американка. Мать русская, отец француз, но в Америке она проживала с двухлетнего возраста. Детство провела в изрядной бедности. В шестнадцать лет убежала с каким-то пьяницей, который совершенно непонятно кем ей приходился: не то мужем, не то сутенером. Некоторое время они вдвоем колесили по Америке, а потом неожиданно он пропал, и Элиз обрела нового покровителя, уже танцовщика, с которым уехала в Европу.

– Почему же пропал тот сутенер?

– По нашим агентурным данным, в его исчезновении замешана сама Элиз. Женщина она весьма неглупая, яркая, опасная. В какой-то момент их интересы стали расходиться, и она от него избавилась. Разумеется, руками других, щедро расплатившись.

– Значит, в какой-то степени великий князь Николай пребывает в большой опасности?

– Именно это я и хотел сказать, ваше сиятельство.

– Что ж, мы должны не только ограждать правящий дом от публичных скандалов, связанных с их ближайшими родственниками, но и оберегать непутевых родственников от опасности.

– Мы уже предприняли некоторые меры.

– Прекрасно. Как великий князь познакомился с этой Элиз?

– Великий князь познакомился с ней в Париже, в одном из театров. Роман был скоротечный, потом они много путешествовали по Франции и Италии. Катались на яхтах, обедали в лучших европейских ресторанах; ну, а со своей стороны Элиз делала все возможное, чтобы привязать князя к себе. Она одаривала его своими прелестями, безудержными вольными нежностями, делала ему комплименты…

– Боже, как мало нужно мужчине, чтобы попасть в рабство к женщине! – горько посетовал Александр Петрович. – Боюсь, при таком арсенале обольщения немногие из мужчин сумели бы сохранить твердый рассудок.

– Совершенно верно, ваше сиятельство. По существу, их путешествие было одним сплошным удовольствием. Мне приходилось наблюдать за ними сразу после того, как они приехали в Санкт-Петербург. Весь спектакль они просидели в царской ложе, потом вместе уехали в карете Николая Константиновича в Петергоф. Вернулись в Петербург только через четыре дня.

– Полагаю, эти четыре дня им было чем заняться.

– Вне всякого сомнения… Не хотелось бы вдаваться в подробности, ваше сиятельство, но мне известно, что танцовщица по всем комнатам расхаживала едва ли не нагишом, чем неимоверно распаляла страсть великого князя Николая. А после ужина всякий раз танцевала на столе.

– Думаю, это было весьма занятное зрелище, и смею надеяться, что великий князь не был разочарован. – Бобровин попытался скрыть усмешку, но по смеющимся глазам Уварова понял, что это ему не удалось. – Насколько серьезно он увлечен танцовщицей?

– Не исключаю, что он может на ней жениться; во всяком случае, все идет именно к этому!

Граф поморщился:

– Этого только не хватало! Еще один морганатический брак… Как она выглядит? Действительно так хороша, что от нее можно потерять рассудок?

– Внешне она весьма приятная особа. Высокая. Стройная. Грациозна. У нее очень правильные черты лица. Тонкая кость. Хрупка. Извините за подробности – высокая грудь. Обычно мужчины в таких женщин влюбляются сразу.

Едва улыбнувшись, граф сказал:

– Что ж, если дело обстоит именно таким образом, то я могу понять великого князя. Надо полагать, он тратит изрядные средства на ее содержание.

– Именно так, ваше сиятельство, – охотно отозвался Бобровин. – Николай Константинович на прошлой неделе продал акции железнодорожной компании.

– Ого! Ведь большая часть из них принадлежит императорской фамилии. Полагаю, что он получил немало.

– Двести пятьдесят тысяч рублей.

– Весьма недурно!

– Но, по нашим данным, в настоящее время великий князь опять испытывает значительные денежные затруднения.

– Николай Константинович привык жить на широкую ногу… Вот что я вам хотел сказать, связь великого князя с этой Элиз не красит августейший дом – если хотите, подрывает его репутацию. Есть ли возможность как-то убедить Николая отказаться от этой танцовщицы?

– Думаю, вряд ли получится, – после секундной паузы произнес Кирилл Бобровин. – Николай Константинович ничего похожего прежде не испытывал.

– Это скверно. Что вы предлагаете?

– На мой взгляд, нужно сделать так, чтобы танцовщица влюбилась в кого-нибудь другого. По нашим наблюдениям, она весьма увлекающаяся особа и склонна к разного рода приключениям.

– Вот как? Весьма интересно! Расскажите в двух словах.

– В Америке у Элиз Руше была любовная связь с одним молодым капиталистом. Эта связь продолжалась почти полтора года. Однако ни к чему не привела – тот был женат, имел двух сыновей и не желал разводиться. Чтобы как-то позабыть его и успокоиться, Элиз укатила в Париж. Поменяла массу любовников, среди которых были и принцы. Там она и познакомилась с великим князем Николаем.

– Каков ваш план?

– Нужно подобрать молодого человека, который напоминал бы ей оставленного в Америке возлюбленного.

– Хм, любопытно… В этом что-то есть, – произнес Уваров, подходя к огромному комоду, на котором стояли фотографии в золоченых рамах. Центральную из них занимала фотография, где он был запечатлен с императором, тогда еще великим князем, вместе с фрейлинами, – они играли в горелки. Помнится, было очень весело. Губы графа тронула мягкая теплая улыбка.

Внешне Александр Петрович выглядел суховатым, даже несколько строгим, а официальность, с которой он держался со своими подчиненными, делала его внешность еще более отталкивающей. И только когда он бывал самим собой, в окружении приятелей, с которыми весело проводил юность, лицо его размякало, становясь значительно добрее.

Повернувшись к начальнику первой экспедиции, граф спросил:

– И у вас есть подходящая кандидатура?

– Имеется, ваше сиятельство. Именно поэтому мне необходимо ваше содействие.

– Ах, вот оно как… И кто же этот человек?

– Поручик лейб-гвардии Гусарского полка Варнаховский Леонид Назарович.

– Кхм… Неожиданная кандидатура, – глубоко задумался Уваров. – Что-то я слышал о нем… и не самое приятное.

– Уверен, что слышали. Поручик Варнаховский большой кутила, развратник, пьяница, невероятный сквернослов, но вместе с тем он необыкновенно умен и обаятелен, знает в совершенстве несколько иностранных языков. Получил в Петербурге блестящее образование. Происходит из потомственных военных. Его отец воевал в Крымскую кампанию, за что получил Георгиевский крест, а дядя был кавалерийским генералом, прославился на Кавказской войне. Он дерзок, бесстрашен, весьма недурен собой; возможно, все это и привлекает к нему женщин – число его побед над ними не поддается никакому счету! Даже Казанова в сравнении с ним выглядел бы невинным мальчишкой.

– Вижу, он и в самом деле весьма занятная личность. Впрочем, в лейб-гвардии немало таких молодцов, готовых вместо службы пропадать где-нибудь в ресторациях с девицами. Кажется, у него была какая-то неприятность с великим князем Михаилом Николаевичем?

– Совершенно верно… С год назад он назвал его безвольным человеком, у которого ни на каплю нет ни русской, ни дворянской крови. В нашу экспедицию было доложено, и мы приняли соответствующие меры.

Брови графа возмущенно взмыли вверх:

– Право, это уж слишком! Разумеется, мне тоже не все нравится в царствующем семействе, но чтобы вот так… И что он получил?

– Три месяца крепости.

– Он еще легко отделался, за подобную дерзость его могли сослать в арестантские роты в Сибирь. И где сейчас этот Варнаховский?

– Полагаю, где-нибудь в «Эрмитаже». Или чудит со своими друзьями, а в свободное от развлечений время несет караул в Зимнем дворце.

– Надеюсь, со своими обязанностями он справляется подобающим образом?

– Именно так, ваше сиятельство, – поспешно ответил начальник первой экспедиции. – Но самое главное, он еще служит адъютантом у великого князя Николая Константиновича.

– Ах, вот оно как!

– Не хотите ли на него взглянуть, так сказать, вживую? Все-таки дело обещает быть непростым.

– Хорошая идея. Значит, вы говорите, сейчас он в «Эрмитаже»? – потянул граф за створки шкафа.

– Именно так!

– Что ж, самое время перекусить, только нужно одеться подобающим образом. А потом в «Эрмитаже» подают великолепные расстегаи, – и губы графа растянулись в предвкушении удовольствия.

Глава 2
Розыгрыш

Поручик лейб-гвардии Леонид Варнаховский пребывал в прекрасном расположении духа. Вчерашним вечером он поставил логическую точку в одном из своих скоротечных романов, которыми была заполнена вся его петербургская жизнь. Он давно добивался расположения опереточной дивы, выступавшей под псевдонимом Чеолини (в действительности ее звали проще – Дуняша Селянкина), весьма прехорошенькой женщины с точеной фигурой и упитанными ножками, но на пути разгорающейся страсти гранитным утесом возвышался ее муж, также артист, который сопровождал супругу во всех увеселительных мероприятиях.

Поначалу поручик Варнаховский хотел банально опоить мужа и уединиться с певицей в одном из кабинетов «Эрмитажа». Дело представлялось простым, да и продвигалось довольно активно: супруг певицы выпил разом шесть бутылок шампанского и готов был приступить к следующей полудюжине, но вдруг почувствовал подвох, принялся подозрительно посматривать на раскрасневшуюся жену, буквально сомлевшую от ласковых взглядов поручика, и тотчас отказался от спиртного. Предстояло придумать что-то похитрее. И тут в парадном мундире в ресторан неожиданно зашел чиновник по особым поручениям, разыскивавший поручика Варнаховского с тем, чтобы тот заменил нежданно приболевшего начальника караула Зимнего дворца. Сунув чиновнику триста рублей, Леонид предложил разыграть подвыпившего артиста, сообщить ему о том, что явился именно к нему с поручением от самого императора, дабы немедленно пригласить в Петергоф на предстоящий вечерний концерт. Хмель слетел с певца мгновенно. Прежде подобных предложений к нему не поступало. Отказываться от подобной удачи было бы несусветной глупостью. Заскочив за парадным фраком на съемную квартиру, он тотчас умчался в Петергоф, оставив молодую жену на попечение поручика лейб-гвардии. При самом благоприятном исходе обманутый супруг мог вернуться только к вечеру следующего дня. Для того чтобы посодержательнее познакомиться с привлекательной женой артиста, у Варнаховского было предостаточно времени. И как только обманутый муж отправился в карете в Петергоф, поручик заказал ящик шампанского и отвез актрису к себе в особняк.

Так что сладко проведенное время никак нельзя было назвать потерянным. На Фонтанку, где находилась их съемная квартира, он отвез актрису во второй половине следующего дня. У дамы оставалось еще немало времени, чтобы привести себя в порядок после бессонной ночи и выглядеть к приезду мужа невинной. Распрощавшись у самого порога, они договорились о том, что следующую встречу проведут в лесу. Варнаховский смел надеяться, что подобные свидания станут регулярными – уж больно хороша была актриса!

В общем-то, все дни были расписаны по часам, хотя и не отличались особым разнообразием: днем спал, а вечера проводил в ресторанах, где шумное веселье и кутежи зачастую затягивались до самого утра. Редкий день он возвращался домой без понравившейся девицы. Порой наведывался в театр, где буфет с его роскошным ассортиментом мало чем отличался от столичной ресторации. Но главное преимущество буфета заключалось в том, что всегда имелась возможность пригласить за свой столик понравившуюся актрису.

В этот раз поручик Варнаховский решил дать себе небольшое отдохновение, а потому, проспав до одиннадцати вечера, он направился в «Эрмитаж», где его ожидали приятели-гусары. Едва он перешагнул порог заведения, как к нему навстречу выкатился однополчанин корнет Борис Салтыков – невысокого росточка, краснощекий, с отвислыми мясистыми щеками, невероятно добродушного вида. Будучи юнкером и при этом имея состояние не меньше, чем персидский шейх, он прославился тем, что в одном из залов «Метрополя» устроил манеж для своих рысаков. А когда его принимали в полк, что было связано со старинной традицией выпить с каждым офицером на брудершафт по фужеру шампанского, он не только не упился, что обычно случается с каждым вновь прибывшим корнетом, но даже отправился «христосоваться» в Гродненский полк, стоявший по соседству, для чего заказал целую карету шампанского.

Салтыков был добрым малым и невольно вызывал улыбку у всякого, кто с ним общался.

– Леонид! – раскинул Салтыков руки. – Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть. – И тихим заговорщицким тоном продолжил: – Надеюсь, что Дуняша оказалась барышней аппетитной и ты в ней не разочаровался.

Варнаховский скупо улыбнулся, всем своим видом давая понять, что обсуждение прошедшей ночи – не самое достойное гусарское занятие. И вместе с тем веселая лукавинка в его глазах свидетельствовала о том, что ему есть что вспоминать.

– Тут такое дело, к нам подсел ее муж…

В действительности ресторан «Эрмитаж» являлся некоторым филиалом Гусарского Его Величества полка, где за офицерами были закреплены не только столы, но в случае необходимости – тихие кабинеты для приватных встреч. Леонид посмотрел в угол, где обычно организовывались «гусарские собрания». Так и есть! У окна, заняв едва ли не лучшее место за столом, сидел муж артистки и что-то оживленно рассказывал своим собеседникам, энергично размахивая руками.

– Вот как, – усмехнулся Варнаховский. – Это даже интересно. Он о чем-нибудь догадывается?

– Похоже, что нет.

– Или он хитрец, каких мало, или действительно великолепный артист. Впрочем, в последнем не сомневаюсь.

За столом, отгороженным от остальной части зала тяжелыми цветастыми портьерами, сидели три офицера из соседнего полка: два поручика, невероятно похожие внешне, отличаясь друг от друга разве что мастями, – первый был блондин, а второй брюнет, с черными, будто вороное крыло, волосами, – и один штабс-капитан с великолепными рыжими усами. Всю троицу Варнаховский знал по совместному времяпрепровождению. Поручики слыли большими театралами, но он полагал, что их больше интересует канкан в исполнении кокоток, нежели «Ромео и Джульетта» со стареющими балеринами. Штабс-капитан был вызывающе молод и дружелюбен. Впрочем, как и всякий человек на его месте, сумевший ухватить удачу за хвост. Три года назад он женился на шестнадцатилетней графине, сбежавшей к нему от строгих родителей ради большой любви. Но уже через шесть месяцев суровый папаша сменил гнев на милость, простил сумасбродную дочь и дал за нее большое приданое. Так что уже более двух лет штабс-капитан проживал в роскошном особняке на Васильевском острове и, судя по тому, как он располнел за последний год, стал понемногу забывать о тяготах военной службы.

– Расскажите, милейший, как вы выступили перед императором, – с живейшим интересом спросил Варнаховский, присаживаясь рядом.

– Господа, это был чей-то дурацкий розыгрыш! – взволнованно заговорил артист. – Я приехал в Петергоф, выложив за извозчика пятнадцать рублей, а меня там никто не ждал!

– Какая досада… И что же вы? – голосом, полным искреннего сочувствия, спросил Варнаховский. Почему-то в эту самую минуту ему припомнилось белое тело его прехорошенькой жены, возлежавшее поверх атласных одеял, отчего он невольно сглотнул. – Поехали назад?

– Мне ничего более не оставалось, как заночевать в придорожной гостинице. Вы даже представить себе не можете, какой это был кошмар! – прижал артист к груди холеные полные руки. – Мало того, что там было полным-полно клопов, так в гостиницу заявились еще какие-то базарные комедианты! Они так свистели в свои дудки, что у меня от этих звуков просто закладывало уши. Так что в город я заявился разбитым и усталым настолько, что не передать словами.

– Представляю, как вам обрадовалась ваша красавица жена. Вот она уж вдохнула в вас силы, – живо произнес Варнаховский.

На лице артиста промелькнуло блаженство: было видно, что ему есть что вспомнить, и прошедший день не был для него бесцельно потраченным. Не замечая плутоватых улыбок господ офицеров, он с жаром продолжал:

– О да! Дуняша у меня такая умница. Она просто утопила меня в своей нежности.

Дуняша принадлежала к той категории женщин, которые особенно рьяно замаливают перед мужем свои мелкие грешки, что дает им право вновь оказаться в крепких объятиях своего тайного воздыхателя.

Офицеры дружно рассмеялись.

– Мы нисколько не сомневаемся в этом, – хитроватым взглядом покосился штабс-капитан на Леонида Варнаховского. – Ведь она так чувствительно играет любовь на сцене! Можно только предполагать, какая она в жизни. Знаете что, Павел Иванович, вы необычайно счастливый человек. Заполучили в собственность такую женщину!

Круглое лицо артиста расползлось в довольной улыбке. Не замечая откровенной иронии, он сказал:

– В самом деле, господа! Вы даже представить себе не можете, насколько я счастлив. Дуняша у меня такая очаровательная, такая замечательная… У меня просто нет слов передать вам все то, что я чувствую к ней, – произнес артист дрогнувшим голосом.

Варнаховский высоко поднял фужер с шампанским.

– Господа, я предлагаю выпить за любовь!

– Замечательный тост, – дружно отозвались за столом.

Бокалы столкнулись, выплескивая шампанское на расставленные на столе салаты.

– А вы почему не пьете? – обратился Леонид к артисту, ловко подцепляя вилкой ломтик ветчины.

Артист чувствовал себя невероятно сконфуженным.

– Дело в том, господа, что у меня сегодня генеральная репетиция. Поверьте мне, я никак не могу, – прижал он полные руки к пухлой груди. – Меня просто не поймет ни директор театра, ни режиссер.

– Что же это получается, любезнейший, – энергично работал челюстями поручик. – Мы здесь пьем за любовь и дружбу, а вы сидите, как стеклышко, совершенно сухой и на нас эдак пренебрежительно посматриваете.

В дальнем конце зала, заглушая речь, заиграл оркестр. Стараясь перекричать громкие аккорды, артист подался вперед, и теперь Варнаховский мог рассмотреть его на расстоянии вытянутой руки. Казалось странным, что у такой красивой женщины, как Дуняша, мог быть столь невыразительный супруг. Одутловатое лицо делало его отталкивающим; кожа под скулами слегка обвисла, а толстую шею рассекали длинные глубокие морщины. Артист был склонен к полноте; через каких-то пяток лет он превратится в кусок сала, и тогда скакать по сцене ему станет значительно труднее – впрочем, как и присматривать за своей очаровательной женой.

– Помилуйте! – глаза артиста широко округлились. – Я очень горжусь вашей дружбой. Мне приятно находиться в замечательной офицерской компании, но я просто должен держаться. Сегодня у нас генеральная ре-пе-ти-ция! – произнес он по слогам. – Меня могут отстранить от спектакля, если я заявлюсь выпивши.

– Давайте, господа, выпьем за милых дам! – предложил Варнаховский.

– Великолепный тост, – похвалил блондинистый поручик, пододвинув фужер.

Штабс-капитан с рыжими пышными усами подхватил бутылку с шампанским, ловко выдернув пробку, и скомандовал:

– Подставляйте бокалы, господа офицеры! Наливаю по полной!

– Предлагаю выпить за женщин стоя.

Шумно двинулись от стола стулья. Бокалы встретились в одной точке с мелодичным звоном и плеснули шипящим напитком прямо на поданные блюда.

– Так что же вы здесь делаете, любезный, если совсем не пьете? – спросил Варнаховский, усаживаясь на прежнее место.

– Понимаете, тут такое дело, – смутился артист. – Я знаю, что вы большой друг моей супруги…

Леонид невольно насторожился: разговор начинал приобретать неприятный оборот. Интересно, до чего еще додумается этот лицедей?

– Ну-у… Вы преувеличиваете. Мы просто любезно раскланиваемся при встрече, иногда разговариваем. Вот и все. А в чем, собственно, дело? Вы меня хотите в чем-то обвинить?

Артист отпрянул назад, будто обжегся.

– Боже упаси! Не подумайте чего-то дурного… Я совсем не то имею в виду… Просто, когда я пришел на квартиру, то моей жены не было дома. Я очень переживал за нее, ведь она единственное, что у меня есть. Я люблю ее по-настоящему. Она пришла такая взволнованная и, как мне показалось, была немного не в себе. И вот я хотел бы узнать у вас: может быть, вы как близкий ее знакомый знаете, где она была в это время. Дуняша бывает со мной не до конца откровенна, и у меня есть основания предполагать, что она просто не ночевала дома.

– Вы что, шпионите за своей женой? – посуровел Варнаховский.

– Поймите меня правильно, господин поручик, – перепугался артист. – Я не имею в виду ничего такого, просто я очень за нее переживаю.

Разговор за столом умолк, офицеры внимательно прислушивались к беседе артиста с гусаром, гораздым на всякого рода розыгрыши и забавы. Штабс-капитан даже отложил в сторону вилку и откинулся на стул, приняв более удобное положение.

– Вы что, любезнейший, хотите сделать меня соглядатаем вашей ненаглядной супруги? – Брови Леонида сомкнулись у переносицы.

– Вовсе нет, как вы могли подумать о таком?! – не на шутку перепугался Павел Иванович. – Просто я бы попросил вас как друга нашей семьи повлиять на нее.

– Вы о многом меня просите, милейший, – малость смягчился Варнаховский. – К делам вашей жены я не имею никакого отношения… Господа, вы посмотрите на нашего уважаемого Павла Ивановича. Он не пьет!

– Это непорядок, – покачал головой брюнет.

– Совершенно не по-нашему, – поддержал Леонида штабс-капитан, поглаживая усы.

– Господа, Павел Иванович не любит дам!

– С чего вы это взяли?! – перепугался тот.

– А потому что вы за них не пьете!

– Вы же знаете, что мы делаем с такими людьми! Давайте искупаем его в бассейне!

– Господа, я не могу, мне предстоит генеральная репетиция! Я никак не могу! – запротестовал артист, пытаясь вырваться из крепких офицерских рук. – Что скажут мои коллеги, когда я заявлюсь в театр в подобном виде?

Офицеры дружно поднялись, подхватили сопротивлявшегося артиста под руки и за ноги и слаженно, под громкий смех собравшихся, потащили к бассейну. На какое-то время умолк даже оркестр, а дирижер, вытирая полотенцем испарину, выступившую на блестящей желтоватой макушке, с отеческой улыбкой посматривал на развеселившихся офицеров. Палочка взмоет вверх в тот самый момент, когда артиста подтащат к бассейну, а в воду он упадет под барабанный бой. Все присутствующие воспринимали происходящее как часть ресторанного развлечения, смотрели на офицеров с понимающими улыбками, кому здесь было не до смеха, так это раскрасневшемуся артисту. Он немилосердно ругал себя за то, что появился в ресторане в неурочный час. Будь он более дальновиден, так сидел бы сейчас на диване в объятиях своей ненаглядной супруги.

– Ваше сиятельство, граф! – вопил он, обращаясь к штабс-капитану с рыжими усами. – Хоть вы как-то повлияйте на офицеров! Ведь это же форменное безобразие.

– Ничем не могу помочь, голубчик, – ответил штабс-капитан, сгибаясь под тяжестью огромного холеного тела. – Пить за женщин – это святое! А вы, батенька, нарушили заповедь. Стало быть, должны поплатиться. Ну и тяжеловаты же вы, однако!..

Артиста, наконец, подтащили к бассейну, раскачали и на счет «три» под удары барабанов бросили в воду, окатив волной сидевших около бассейна группу молодых людей с певицами из оперетты. Девицы тонко взвизгнули, отряхивая с блестящих платьев воду, а молодые люди делано растянули губы, давая понять, что оценили шутку по достоинству.

Под барабанную дробь и громкие аплодисменты посетителей Павел Иванович выкарабкался из бассейна, оставив на красном ковре обильную дорожку воды, и, сложив руки по швам, делано поклонился на три стороны, как и подобает настоящему мастеру. После чего в большом поклоне согнулся перед офицерами:

– Покорнейше благодарю, господа офицеры.

– Право, не стоит благодарности, – разгладил усы штабс-капитан. – Это нам совершенно ничего не стоило.

– Вот вам, сударь, четвертной на извозчика, – сунул руку в карман Варнаховский. – Не идти же вам по городу в таком непотребном виде. И не забудьте передать мои самые наилучшие пожелания вашей дражайшей супруге.

– Непременно-с. – Взяв протянутый четвертной, артист добавил: – Смею надеяться, что я сполна заработал эти деньги за показанную антрепризу. А теперь позвольте откланяться.

Распрямив спину, артист вышел из ресторана под дружные хлопки собравшихся.

* * *

Вместе со всеми, проводив долгим взглядом удаляющегося артиста, сдержанно захлопал и Александр Петрович Уваров. Облаченного в простой неброский синий фрак, его трудно было признать за хозяина всесильного Третьего отделения. Кирилл Федорович, сидевший напротив, разглядывал офицеров, предававшихся веселью. По их разгоряченным лицам было понятно, что это не последняя их шутка в предстоящий вечер. День для них сложится весьма благоприятно, если им удастся избежать объяснений с полицией. Обычно такие профилактические беседы заканчиваются в кутузке, куда позже заявляются офицеры во главе с командиром полка в качестве поручителей за проштрафившегося сослуживца.