Текст книги "Третий фланг. Фронтовики из будущего"

Ленинград

– Вы знаете, товарищ… Бондаренко, – круглолицый, с небольшой щеточкой усов и гладко прилизанными волосами, человек в полувоенном костюме нервно побарабанил пальцами по столу, – к сожалению, я не могу пойти вам навстречу.

Он помолчал, задумавшись, слегка покивал в такт каким-то своим мыслям. Букварю в этот момент он показался чрезвычайно похожим на китайского болванчика. Хмыкнув, Саня привлек к себе неприязненный взгляд со стороны всесильного хозяина Ленинграда и области.

– Впрочем, я могу от себя выделить машину с хорошим шофером, чтобы вы сами, лично, смогли разобраться в данном вопросе. Встречи с ответственными товарищами помогут вам в этом. – Он широко улыбнулся, но вот его прищуренные глаза на мгновение сверкнули острой злобой и ненавистью.

«Больно ты прыток, мальчик», – думал Жданов, глядя из-за тяжелой портьеры на заснеженную площадь перед бывшим Институтом благородных девиц. Дергаясь и завывая насилуемым сцеплением и мотором, старая «эмка» пыталась преодолеть краткий путь до ворот. Уже готовая было к списанию, почти догола «раздетая», машина была в спешном порядке подшаманена местным умельцем Никодимычем. Из персонала водителей выдернули Оксану Лебеденко, ученицу одного из «старожилов», и, застращав до невозможности, усадили за руль.

«Думаешь, если у престола наградили и САМ обласкал – все будет в шоколаде? А вот тебе шиш! Товарищ Жданов и не таких пережил. Ничего, попрыгаешь немного в нашей песочнице. А там найдем способ избавиться от тебя. Благо настраивать особо никого и не придется – сам таких дров наломаешь, что ой-ой-ой. Ну и мы поможем, осторожненько так».

Многострадальная «эмка», наконец, выползла за ворота… Отпустив портьеру, Андрей Алексеевич вернулся за стол и протянул руку к трубке телефона…

Саня Букварь

В Смольном Жданов прикомандировал ко мне «эмку» с водителем-девушкой, чтобы ездить по городу. Возможно, это была месть всей нашей группе с его стороны, потому что такого неумелого водителя я не видел даже здесь. Да и машина готова развалиться на любой кочке. Не знаю, чем уж здешнее руководство так обозлили Змей с Соджетом, посетившие Ленинград ранее, но отдувался я.

Я очень пожалел, что поехал рядом с водителем. Она узнала о себе много нового из-за своего стиля вождения. За путь от Смольного до Кировского завода заглохли мы одиннадцать раз, масло доливали один раз, наезжали задними колесами на бордюры в поворотах более десяти раз, один раз чуть не промахнулись мимо моста. Думаю, при езде на заднем сиденье мне было бы гораздо спокойнее. Белобрысое существо, в шинели размеров на пять больше чем нужно, уже вовсю хлюпало носом, и не ревело только потому, что руки были заняты титанической борьбой с баранкой. Девочка часто забывала о существовании коробки передач, я даже боялся ей напоминать.

Наконец мы добрались до проходных. Сквозняки в машине гуляли жуткие. Моя водительница уже с трудом разговаривала – казалось, что ее бьет судорога. Я вышел из машины и направился к входу в здание проходных, когда заметил, что она планирует так и сидеть в машине.

– Ты чего не вылезаешь? Иди хоть на вахте погреешься, – вернувшись, спросил я.

– Нельзя мне, товарищ командир. Я машину сторожить буду.

– Да много ли пользы с такого сторожа? – Я хотел добавить еще что-нибудь, но тут она не выдержала и все-таки заревела.

– Вы… я… тут… – между всхлипами пыталась говорить она.

– Так, Оксана, как тебя по батюшке?

– Александровна я…

– Значит, так! Вам, Оксана Александровна, я приказываю немедленно выйти из машины и идти греться на проходные завода! Я ясно выражаюсь?

– Да… – снова между всхлипами ответила она.

– И еще, перестань реветь, как маленькая девочка, а не то поймаю и… больно сделаю! – Вот эту шутку она совсем не поняла, и теперь рев остановить было уже невозможно. Молча взяв за рукав, я затащил ее в здание проходных, показал документы и допуск и попросил посадить девчонку около батареи парового отопления. Меня заверили, что все исполнят, и дали провожатого до заводоуправления…

Кировский завод

Опустив трубку телефона на рычаги, директор Кировского завода товарищ Зальцман Исаак Моисеевич задумчиво потер пальцами подбородок. Звонок Жданова был как нельзя вовремя – на площадке готовой продукции машин пока не было, все танки находились в цехах на различных стадиях изготовления. Значит, «выскочке», по мнению Андрей Алексаныча и его собственному, можно было показать сам рабочий процесс, предъявить военпреда с его бумажками. Организовать обращение пары-тройки «работяг» с заковыристыми вопросами, просьбами… Словом – организуем «потемкинские деревни».

«Самое главное, чтобы он в цехах особо нос не совал – иначе, если действительно специалист – быстро поймет, что к чему», – думал Исаак Моисеевич…

Саня Букварь

Директор завода встречал на улице у крыльца. Тут же пригласил в кабинет. Предложил чай, печенье. От угощения я отказался, попросив сразу устроить экскурсию по заводу в сопровождении военпреда. Больше всего меня интересовало произ-водство танков и возможность перехода с КВ на нечто ИС-3-подобное. Ждать полковника пришлось минут десять. За это время я хорошо рассмотрел пространство перед проходными внутри завода. Меня озадачило количество бродящего без видимой причины туда-сюда народа и отсутствие готовых танков в поле зрения. Как же это было непохоже на СТЗ! Там народ если и ходил между цехов, то очень редко и очень быстро. Постоянно было видно движение готовой продукции, грузовиков и поездов. Все были заняты делом. Даже порой казалось, что в Сталинграде трудятся роботы, а не люди. Но это утверждение опровергалось тем, что все пытались сделать танк или тягач хоть чуть-чуть лучше. Разные рацпредложения сыпались в КБ одно за другим. Конечно, не все из них могли пойти на пользу, но КБ тщательно обрабатывало каждое. Примерно то же самое творилось и в Харькове. СТЗ и ХПЗ активно обменивались информацией и новинками, а здесь было какое-то сонное царство.

Военпредом оказался тучный неопределенного возраста полковник с инженерными эмблемами. Тут же с нами увязался парторг – двухметровый сорокалетний дядька в полувоенном одеянии.

Первым посещенным цехом оказался сборочный. Когда мы вошли, на ближнюю к нам площадку краном поставили КВ-1. Тут же шесть человек полезли внутрь. На участке закипела работа, но что-то резало глаз. Может, лужа, растекавшаяся под траками танка, а может, то, что на других сборочных участках редко было видно более трех человек.

– Собрать народ? Хотите поговорить с рабочими? – полез с вопросами парторг.

– Нет! Вы что, собираетесь это в рабочее время устраивать? – недоуменно спросил я.

– Что вы? – замялся партиец. – Скоро обеденный перерыв. Тогда и можно будет поговорить.

– Сколько длится перерыв? Где столовая?

– Сорок минут. Пять минут пешком, – выдал «военную тайну» военпред.

– Значит, у людей на обед останется полчаса, а я так подозреваю, там очередь. Хорошо, если поесть успеют… Непорядок. А вы хотите еще и время обеда отнять. Или продлить обед за счет работы? Перекуры существуют?

– Да, десять минут каждые два часа. Ну и у каждой бригады минут двадцать после окончания работы над машиной, перед следующей. – Парторг уже не понимал, чего именно я хочу.

– Когда следующий перекур?

– Через полчаса. Давайте пока на сварочный участок пройдем? – потянул меня за рукав парторг. – Это в соседнем цеху.

– Э… не-ет, – усмехнулся я. – Так дело совсем не пойдет. Я здесь подожду, ну и пока пройдусь, посмотрю, что к чему.

Предложение парторгу почему-то не понравилось, а вот военпред, наоборот, просветлел и как-то подтянулся. Я отошел на соседний сборочный пост, где двое рабочих закрепляли ограничительный диск, «забивающий» пальцы траков на ходу на их законное место. Стараясь не отвлекать народ, осмотрел танк снаружи, а когда рабочие освободились – спросил разрешения влезть внутрь, чем очень их удивил. Пожав плечами, разрешили. Залез, осмотрелся. Вроде все по-старому, за два месяца ничего не изменилось. Странно, в Харькове и Сталинграде машины улучшаются при первой возможности. Тут в люк протиснулся еще кто-то. Человек, явно привычный лазить по танкам, но в то же время для простого вояки слишком аккуратно выбирающий, на что наступить.

– Кто там? – спросил я с интонацией галчонка из Простоквашино, понимая, правда, что здесь это не оценят.

– Слесарь Печкин, Игорь Олегович.

От такого я даже привстал в кресле мехвода.

– Как вам наш танк?

– Недостатков пока очень много. А конкретно этот – еще не танк, – ответил я.

– Извините?

– Пока военпред не примет – это продукция, а не танк.

– Да он и не примет… – вдруг осекся слесарь.

– Не понял?

– Товарищ командир, возьмите меня на фронт! Меня не отпускают, а я немцев бить хочу!

– С этим потом разберемся. Почему не примет?

– Да вот… – И тут его прорвало. – Движок масло кидает, обороты не дает. Башня при повороте влево примерно на шестидесяти градусах закусывает через раз. Если военпреда обком не заставит – не примет, честный мужик. А этот, который третий с вами, будет опять орать и партсобрание до поздней ночи устраивать по поводу невыполнения плана. Он и так всех задрал своими собраниями.

– А мне говорить не боишься?

– А чего бояться? Даже если расскажете кому – может, бронь снимут да на фронт пошлют.

– А та машина – у ворот?

– Которую краном притащили?

– Да.

– У нее КПП при движении по складу развалилась… На улице стояла, ждала. А тут только что затащили в цех. Минут десять до вашего прихода на тросах крана висела.

– А еще такие есть?

– В цеху нет, а на территории еще где-то три штуки спрятали. И одну двойку с четырьмя сломанными торсионами.

Выбравшись из танка, я подошел к сопровождающим. Предложил им пройти в курилку, чтобы не мешать в цеху. Краем глаза успел заметить, что шестерка сборщиков от первого танка разошлась по другим участкам. Курилкой оказалась застекленная деревянная веранда, совмещавшая в себе еще и роль тамбура при выходе на другой стороне цеха.

Когда мы остались втроем, я сразу начал задавать вопросы.

– Сколько танков сегодня уже принято?

– Ни одного, – тихо ответил военпред.

– Мы вечером итоги подведем, – нашелся парторг.

– Я могу рассчитывать вечером на эти две машины?

– Да.

– Хрена там! Не пущу, пока я военпред!

– Всеволод Георгиевич! Что вы такое говорите! – взбеленился парторг. – Вы хотите сорвать план?

– Эти изделия и еще несколько – небоеспособны! И протолкнуть их в части я вам не дам!

– Вы специально тут комедию разыгрываете перед товарищем из Москвы? Из личных побуждений? На меня и на товарища Зальцмана клеветать хотите?

– Это не танки!

– А что же? Вы в своем уме?

– Пока это куча запчастей! Вернее, две кучи! И еще четыре где-то по территории разогнаны или скорее растянуты!

– Клевета! Товарищ майор, арестуйте его!

– Да пошел бы ты! Слышь, майор, эти машины надо переделывать.

– Вы давно на заводе, полковник? – вступил я в разговор.

– Неделю.

– Сколько забраковали?

– Семь! Из них три все-таки доделали. А тот, в который ты лазил, еще не предъявляли.

– Вы сговаривайтесь, а я – в особый отдел! Там на вас найдут управу! – выбегая, прокричал парторг.

– Сука! – прокомментировал военпред.

– Слушай, – посчитал в голове я, – один лишний на территории… получается.

– Двойка. Давно стоит, с мая. Торсионы лопнули. Четыре передних – точно. Подозреваю, один из третьей пары, но проверить не получается – ни людей, ни времени.

– А поменять?

– В конце смены все толковые уже уставшие страшно, а этот деятель каждый день всякие собрания устраивает. Хорошо цехов много – больше двух в день не успевает обработать. В среднем раз, иногда два, на цех за неделю приходится. Вместо лишних двух-трех часов отдыха.

– Не боишься рассказывать, Всеволод Георгиевич?

– Дальше фронта не пошлют, меньше танка не дадут. Одно плохо – найдется согласный на замену – брака в войска больше пойдет…

В курилку начали входить рабочие. Народ молча смотрел на нас.

– Хреново работаете, товарищи… Брака до морковкиной матери… – сплюнул я.

– Но мы стараемся! – неуверенно сказал кто-то.

– Я бы даже спросил: не на немцев ли работаете? Почему в Харькове и Сталинграде каждый день новый танк хоть чуть-чуть, но лучше вчерашнего? А на тягаче вон даже отопление кабины смастерили!

– Мы тут говорили о производстве, но если это не касается количества, никто даже слушать не пытается. Говорят «нарушение технологии». Зато, если есть возможность отчитаться о перевыполнении плана, – тут же внедряют, даже не проверив, – высказался Печкин. – Товарищ майор, возьмите меня добровольцем!

– Вот товарищ Печкин собирается на фронт, а с ним наверняка еще кто-то… А теперь давайте посмотрим. Как танкист или пехотинец, вы, товарищ Печкин, равноценны любому другому, ну пусть почти равноценны. А вот придет на ваше место тетя Глаша из беженцев и на место Васи со сборки КПП, и на место Коли с моторного производства, и что будет? Выпуск танков вообще ляжет? А вы на фронте с голым пузом и гранатой на двоих, в составе танкового батальона из трех Т-26 во встречный танковый бой пойдете? И толку? Вы сейчас здесь нужнее! И здесь вы больше немцев убиваете, чем если бы в окопе сидели или в прицел танка смотрели! Вы меня понимаете? Любой побег на фронт с вашего завода – это хуже дезертирства! Вы лучше думайте, как танк лучше сделать, хоть чуть-чуть. К вам будут прислушиваться, это я гарантирую!

– Хотелось бы, товарищ майор.

– Давайте так, – вступил в разговор военпред, – все предложения ко мне, я постараюсь их донести до КБ и технологов, а Александр Александрович сделает так, что нас будут слушать, и все наработки просчитают, и если они на пользу – будем внедрять!

Народ загомонил, соглашаясь, и стал расходиться. Всеволод Георгиевич пригласил меня в свой кабинет, где мы подробно составили доклад о положении на заводе. Напечатали его в трех экземплярах, один отправили в Смольный, другой на аэродром группы Преображенского, третий на имя наркома Малышева. С Преображенским договорились заранее, что он при первой возможности будет переправлять мою корреспонденцию в Москву, где ее встретит лично Старчук.

После составления доклада к директору я не пошел, а сразу направился на проходные. Оксана как раз прогревала двигатель «эмки». Дальше мы поехали на завод «Большевик», мне более известный как № 184. Настроение моего водителя улучшилось. За руль я не полез, предоставив ей полную свободу действий. Правда, предложил не торопиться. Видимо, волнение она все-таки поборола, и ошибок она делала гораздо меньше.

– Оксана, а ты как попала за руль этого лимузина?

– Вы уж скажете… Мама в Смольном работает. В гардеробе. Она и попросила принять в гараж. Я же только летом школу закончила, никуда поступить не успела, а тут и работа, и паек чуть больше.

– Понятно. Давно самостоятельно ездишь?

– Второй раз. До этого только с инструктором. А что, совсем плохо?

– Для второго раза даже хорошо… Тем более на этом чуде техники. Тебя ко мне на сколько прикомандировали?

– Не знаю, пока нужна буду… Вернее, пока машина нужна… – покраснела она.

– А вот с этого места поподробнее… Мне жилье определили, или как?

– Куда скажете, туда и поедем. Вообще у меня бумага есть, по ней комнату в любой гостинице предоставят. Только сразу скажу – холодно там. С отоплением совсем плохо.

– Я вообще холод не люблю. Что там за отопление?

– Где-то типа каминов, где-то полуживое паровое.

– А еще какие варианты есть? – поинтересовался я. – А то печку самому топить неинтересно.

– Ну, можно к нам… – вновь покраснела она.

– Не понял?

– Мама на работе почти безвылазно. Я вам в ее комнате постелю.

– А ты не боишься?

– Вас? Боюсь! До дрожи… только не знаю, почему это говорю.

– А отец где?

– Не знаю, он политрук. Прямо перед войной на Ханко поехал. С тех пор никаких вестей.

– Извини…

– Знаю, о чем вы могли сейчас подумать! Я не такая. Правда.

– Я ни о чем не подумал. Не приписывай мне лишнего. Ты одна у родителей?

– Нет, брат есть младший. Тринадцать лет. Мы приехали. Завод «Большевик».

– Мы продолжим. Охрану не стесняйся – заходи греться, не мерзни в машине, – сказал я и направился к проходным.

А вот руководство этого завода никто о моем визите не предупредил. До встречи с директором прошло почти сорок минут. Завод мучился с производством Т-50. В войсках этот танк мне не встречался, поэтому я с интересом облазил его. Впечатление он произвел двоякое: с одной стороны – не намного лучше «Саблезубых», пожалуй, принципиально лучше только мотором. А с другой – этакая «сушеная» тридцатьчетверка… Люк мехвода с лобовой брони убрали еще в ноябре, оставив щель с «ресничками», как на люке ранних Т-34, смотровые лючки в скулах корпуса заменили призмами с такими же «ресничками». В общем, танк совершенствовался и дешевел одновременно. Но объемы выпуска были очень невелики в первую очередь из-за малого количества двигателей. Правда, моторные цеха пополнялись оборудованием, но для монтажа не хватало рук и кранов. На мой вопрос почему – было отвечено, что Кировский завод имеет приоритет. Еще меня проводили на экспериментальный участок, где штучно собирали плод моего больного воображения – САУ-203 «Штурм».

После визита на танковые заводы я вернулся на аэродром в хозяйство Преображенского. Оксане на ночь отвели комнату в кубрике телефонисток, а мне Евгений предложил слетать с майором Пусэпом на сольное выступление в Пиллау. Основная группа должна была вылететь на Кенигсберг после нас. Не в последнюю очередь нашей задачей было отвлечение групп немецких перехватчиков. И внимание на нас сконцентрируется, и топливо дежурные группы пожгут – почти пустыми будут к подлету наших, и, может, в сторону уведем. Вылетели на ДБ-2. До места дошли спокойно. Даже зенитки обстреливали нас как-то лениво. В этот раз штурмана не было, я занимал кабину один.

Вскоре в прицеле неясно стали различаться какие-то суда. Я нажал кнопку сброса. Самолет привычно дернулся вверх. В наушниках раздался голос стрелка.

– Товарищи офицеры, у нас гости. Со стороны материка четыре двойных. От Кенига поднимаются одномоторные. Какие и сколько – точно не вижу.

– Принято, – ответил Пусэп. – От Риги еще шесть двойных. Кажется, нас зажали. Саныч, смотри на рижских. От других есть шанс оторваться.

– Принято. Командир, может, газу? И попробуем разойтись с рижскими на встречных? Может, нос не задерут точно? – подал идею я.

– Исполняю.

Самолет еще чуть-чуть набрал высоту, и на получившемся ракурсе, я заметил форму крыльев рижских, соответствующую «пешкам».

– Командир, с Риги идет наша группа разграждения! Это явно «петляковы»!

– Добро! Сейчас попробуем связаться. Значит, скоро будут наши основной группой.

– Двойные перестали набирать высоту, идут на наших.

– Принято, что могли, мы сделали. Кажется, получилось, как задумано. Идем домой.

Преследовать нас даже не пытались. После посадки мы с Энделем Карловичем доложили Преображенскому результаты вылета и отправились по блиндажам на отдых.

Журналистка

– Товарищ командир, вызывали? – спросил летчик, вошедший в большой штабной блиндаж.

– Да, капитан, к тебе тут из «Красной звезды» корреспондент приехал. – Комполка кивнул в сторону сидящей на стуле молодой девушки в военной форме. Она заметно замерзла, пока добралась до их аэродрома, и теперь пила чай из большой железной кружки, держа ее двумя руками. Хорошее освещение позволяло рассмотреть ее красивое лицо и тонкие пальцы, держащие горячую кружку. Одета она была в командирский полушубок, а ее белая шапка с красной звездой лежала на столе. Но необычным было не это, а светло-серые волосы. Такой цвет не мог быть естественным. «Наверное, покрасила, – подумал летчик, – но цвет выбрала какой-то странный, лучше бы – каштановый. Но это женщины, кто поймет, что у них на уме».

Девушка встала и протянула руку для рукопожатия.

– Военкор Немоляева Надежда.

– Командир эскадрильи капитан Покрышкин, – представился вошедший летчик и добавил: – Александр Иванович.

– Капитан, проводи товарища военкора в столовую и накорми с дороги, заодно и поговорите, – дал приказ комполка.

– Есть! – ответил Покрышкин. И уже обращаясь к военкору, добавил: – Давайте я ваш портфель понесу.

Столовая располагалась метрах в ста от штаба, так что дошли быстро, даже не успев озябнуть на холодном зимнем ветру. Придя в столовую, летчик помог девушке снять полушубок и, усадив ее за стол, взял на себя роль гостеприимного хозяина. Принес ей тарелку горячих щей, хлеба и чаю. От каши она отказалась. Но, несмотря на протесты, Покрышкин принес ей добавку первого со словами: «Кушайте, кушайте. Горячая пища всегда нужна, а особенно на войне, тем более зимой. Сначала поешьте, а потом все вопросы. И пока чай не допьете, отвечать не буду».

– Александр Иванович, мне поручили написать о вас статью для «Красной звезды», так что попрошу вас уделить мне час времени.

– Да хоть два часа, погода нелетная, так что спешить мне некуда, я весь ваш. – Молодому человеку, а ему нет еще и тридцати, было приятно находиться в компании такой красивой девушки. Особенно если эта девушка корреспондент такой газеты, да еще и статью про него писать будет.

– Вы один из лучших летчиков-истребителей в нашей авиации… – начала официальную часть военкор Немоляева, при этом она достала из портфеля карандаш и несколько листов бумаги, которые положила на стол, и приготовилась записывать вопросы и ответы.

– Ну, это вряд ли, есть много других летчиков, которые воюют гораздо лучше. – Лесть, конечно, приятная штука, но человеком Покрышкин был скромным и поэтому даже слегка оробел от такого начала.

– Летчиков хороших у нас много, это правда, – согласилась девушка, – но не все летчики предлагают и разрабатывают новую модель воздушного боя. Новые тактические приемы. А вы не испугались авторитета бывшего командира вашего полка.

– Да тут не только моя заслуга. Я сам до чего-то додумывался, с ребятами обсуждал, а в начале декабря вызвали в штаб фронта, все внимательно выслушали, а потом дали почитать материалы по тактическим приемам воздушного боя. Там и мои идеи прописаны, и многое из того, что я только предполагал, а что-то и такое, о чем я даже и не думал. Получается, кто-то наверху и без меня сообразил, что старые приемы уже не работают. Так что моей заслуги в этом нет.

– Вам предлагали перейти на другую должность, готовить летчиков, разрабатывать новые методики, а вы отказались? – В глазах Надежды читался не только профессиональный интерес журналиста к интересной теме, но и чисто человеческий интерес к этому необычному летчику. Прошедшему годовой курс подготовки за семнадцать дней и сдавшему все экзамены на «отлично».

– Как говорил Чкалов, настоящий летчик как птица, он без неба не может. Да и пользы от меня тут больше, чем от моего сидения в кабинете. – Говорил он так, как будто отними у него завтра небо, и послезавтра он умрет.

– Настоящий моряк не может без моря, а настоящий летчик не может без неба.

Девушка записала его слова и продолжила задавать вопросы:

– А какой истребитель, по-вашему, лучший?

Александр Иванович улыбнулся, услышав этот вопрос:

– Да как вам сказать, у каждого истребителя своя задача, под которую он создается и для решения которой используется. Например, МиГ хорош как высотный перехватчик, а в собачьей свалке от него проку мало. Это уже задача «яков» и «лаггов». Но у них вооружение слабовато, пулеметы калибра 7,62, они называются ШКАС, лучше менять на УБС. Но вам, наверно, это неинтересно?

– Нет, ну что вы, наоборот интересно, продолжайте, пожалуйста. Я ведь тоже хотела быть летчиком, но не прошла по здоровью. Я специально сюда напросилась, чтобы с летчиками пообщаться. Хотела даже уговорить вашего командира полка, чтобы он разрешил слетать на боевой вылет, но он категорически отказал. Правда обещал, если погода будет, прокатить на У-2, но У-2 – это же так… швейная машинка, а не самолет, – грустно поведала она о разговоре с местным начальством.

– Ну, тут он прав. Во-первых, истребитель машина одноместная, и второго человека туда не посадишь, во-вторых, рисковать вашей жизнью он не имеет права, и, в-третьих, даже в двухместном самолете в бою второй человек без дела не сидит. Это в АДД хорошо. Поднялись повыше, прошли над облаками, отбомбились, и домой. А у нас так в бою головой накрутишься, что к вечеру шея как деревянная. А про У-2 вы зря так думаете. Для ночных вылетов он очень хорошо подходит. Подкрадывается тихо, летит низко. Прилетели, гранатами всех закидали, и домой отсыпаться. На них женщины летают. Их даже немцы прозвали «Ночные ведьмы». Говорят, что даже за каждый сбитый ночью У-2 немцы получают награду и отпуск.

– А вам лично, Александр Иванович, какой самолет больше нравится? – не унималась Надежда.

– Раньше летал и на «миге», и на «яке», но недавно получил новый И-185. Отличная машина. Правда, чтобы на нем летать, нужен большой опыт, но в умелых руках он чудеса творит. Умеет Поликарпов машины делать, не зря Чкалов его хвалил.

Беседа плавно перетекла в разговор ни о чем двух молодых людей. Говорили о музыке, кино, литературе. Но почему-то разговор никогда не переходил на то, что было до войны. Едва Покрышкин попытался заговорить о довоенной жизни, Надя впадала в некий ступор, и разговор срочно приходилось переводить на другую тему.

– Ой, заболтали вы меня, Александр Иванович, а я и забыла про основную тему статьи, – встрепенулась девушка. – На вас рапорт написан на представление к званию Героя Советского Союза.

Летчик об этом слышал, но относился к этому спокойно. Звезда Героя – это замечательно, но думать о том, что будет когда-то, если каждый день можешь погибнуть, он уже отвык давно.

– Да не совершал я особых подвигов, чтобы меня награждали. Воюю, как и все, не хуже, не лучше. Я не герой, просто хороший летчик.

– Не скромничайте, – улыбнулась капитану Надежда, – у вас за последние семь дней боев – девять сбитых немецких самолетов. А вы говорите, не герой.

Лицо Покрышкина вдруг посерьезнело. Он закусил губу и сжал кулаки. Военкор поняла, что сказала что-то не то, но она хотела его поздравить, а получилось наоборот.

– Вы, Александр Иванович, меня извините, я не знала, что это тема вам неприятна, – оправдывалась она, искренне не понимая, что сказала или сделала не так, – вы, наверное, в этих боях друзей потеряли, а тут я со своей статьей влезла. Простите меня, дуру глупую. – Она говорила, и ее голос начал предательски дрожать.

Покрышкин резко выдохнул, словно снимая с себя оцепенение.

– Нет, Надя, вы не виноваты. Просто вспомнил кое-что.

Он расстегнул нагрудный карман гимнастерки и положил на стол фотографию. На фото, сделанном с низколетящего самолета, была изображена сгоревшая грузовая машина, стоявшая на зимней дороге в степи, а вокруг машины лежали какие-то странные не то свертки, не то тряпичные куклы. Чтобы лучше рассмотреть фотографию, девушка взяла ее в руки и поднесла к лицу.

– Это дети, убитые дети… – Голос капитана дрожал от нетерпения и ярости. – Представляешь, – он перешел на «ты», но даже этого не заметил, – он расстрелял машину с детьми, не с бойцами, а с детьми. Я на дежурном У-2 фотокорреспондента в город отвозил. Лечу вдоль дороги, смотрю, машина сгорела, а он мне, мол, опустись пониже, сфотографирую. А там вот что. Я самолет прямо на дороге посадил, как не разбил, сам не знаю. Подбежали, а они все мертвые, только шофер чуть живой, ему ноги очередью перебило. Они детей сирот везли из детдома на праздник на елку. Укутали потеплее, чтобы в кузове не продуло, а самых мелких в кабину посадили. Они там и сгорели. Короче, немец их увидел и начал охоту. – Голос одного из лучших советских асов душили слезы. – Видел же, сука, что дети едут. Вот скажи мне, как так можно. Я с первого дня на войне и до сих пор не пойму, каким же зверем надо быть, чтобы по детям из крупнокалиберных пулеметов стрелять. Знаешь, что бывает с человеком, если в него очередь попадет? В лучшем случае сразу мгновенная смерть, а так руки, ноги отрывает на хрен. А он по детям стрелял, которые от машины разбегались.

Его голос стал каким-то пустым и безжизненным.

– Шофер потом в госпитале рассказал, что как увидел самолет, сразу по тормозам. И крикнул сопровождающей: «Ты ребятишек подавай, а я их принимать буду». Человек десять снять успели, пока немец очередью женщину не срезал и детишек, что рядом с ней были. А тут еще бак загорелся, видно, трассер попал. Короче, очнулся мужик, ноги перебиты, машина догорает. Ребятне, что постарше сказал: «Идите вдоль дороги», и сознание потерял. Кто-то ушел, кто-то остался. До деревни дошел один шестилетний парнишка. Один спасся из двадцати шести человек. А на следующий день утром мы их нашли. Дети, которые спаслись из огня, ночью замерзли. Мне врач в госпитале сказал, что и шофер долго не протянет. Он или без сознания лежит, или бредит и кричит: «Там дети плачут, детей спасайте, они же сгорят все». Вот теперь как вижу немецкий самолет, все кажется, что это он в нем сидит. От тарана только и удерживает то, что надо этих гадов всех уничтожить. Вот, Надя, теперь ты понимаешь, почему я за семь дней девять самолетов сбил.

– Понимаю. Ты мне можешь данные того фотокора дать? Я напишу про этих детей, а фотографии у него возьму.

– Это лучше в штабе узнать, сейчас сходим, я нашего замполита спрошу. У него должны быть.

До штабного блиндажа они шли молча.

– Товарищ военкор, а я уже вас искать собрался! – окликнул их замполит полка. – Думаю, куда это Покрышкин такую красавицу увел. Очень хорошо, что я вас нашел. У нас минут через пятнадцать машина пойдет в город. На ней вы и поедете.

Замполит полка был мировой мужик. Общался со всеми просто и лишний раз не дергал людей по партийной части. В прошлом сам летчик, был списан на землю после ранения. Он понимал, что лишние полчаса сна полезнее для летчика, чем десять партсобраний.

– Товарищ майор, – обратился к нему капитан, – помнишь, к нам фотокор приезжал, ну тот самый.

– Помню. – С лица майора сразу исчезла улыбка. А он сам в один миг из доброго дядьки превратился в жесткого волевого человека.

– Товарищу военкору нужны его контакты, чтобы взять фотографии.

– Фотографии у меня есть, перед отъездом зайдите ко мне, подберем несколько штук, – и тут же вернулся в роль доброго замполита. – А ты, Покрышкин, не отвлекай девушку своей болтовней, ей скоро ехать.

Уже провожая военкора до машины, летчик спросил:

– Надя, а можно задать один вопрос?

– Можно, – спокойно ответила та.

– А зачем ты волосы в такой цвет красишь, тебе он совсем не идет.

Девушка будто налетела на невидимую стену. Остановилась, посмотрела ему в глаза и сказала: