Книга: Фарисейка - Франсуа Мориак

Это время , когда всё приходит в суетливое движение , рушится старый мир , меняются нормы поведения , падает авторитет церкви  , назревает конфликт сословий . В воздухе витает нетерпение , сердца «требуют перемен». 

И , читая его произведения , чувствуешь настроения недовольных . 

«Тереза Дескейру» история одной неудачливой отравительницы собственного мужа . Он , догадавшись о её вине не отправляет преступницу в тюрьму . Заперев ее в замке , торжествуя свое право на жену- собственность , лишив общения и книг , заставляет соблюдать видимость приличий . Жена в клетке для него и месть и радость . 

«Фарисейка» как и следует из названия о такой вот даме . Прикрываясь своими якобы праведными побуждениями , вредит где и кому только можно , идёт на всё , чтобы контролировать жизнь близких . Но только истинная любовь  может оправдать  вмешательство в чужие судьбы . 

Роман «Мартышка» разбил мне сердце , дано я не ревела над книгой . История о мальчике из вырождающейся знатной фамилии , несчастном больном ребёнке . Эта история очень наглядно показала безжалостный настрой общества во времена смен эпох . 

После «Темных аллей» Бунина интересно было читать о Франции такого же временного отрезка . Но Бунин больше по душе , роднее . 

Что же мы имеем: муж Брижитт, проводящий все свои дни в тумане тоски по первой жене. Несуразная пара несостоявшегося монаха Пюибаро и некрасивой учительницы Октавии. И классические "девочка-пай, рядом жиган" - Мишель и Жан.

Ах, какие ужасные вещи сотворила с ними Пиан! Она НЕ рассказала мужу, что его сын, скорее всего, был плодом любви первой жены с другим мужчиной. Да, бумаги с доказательствами она не уничтожила, но кто обязал её хранить этот маленький секрет идеальной предшественницы?

Она отговаривала Пюибаро жениться, но тот оказался решительным малым. Жаль, но куда меньшую решительность он проявил в поисках работы, в результате чего Пиан содержала молодую семью до тех пор, пока не увидела, что они тратят деньги на предметы роскоши. Ох и стерва же Брижитт - изъявила недовольство такой мелочью. Это уже потом, век спустя, для таких случаев придумают термин "токсичная благотворительность". А Октавии в её случае лучше было бы остаться старой девой, но кто может предугадать...

Наконец, Жан и Мишель. Какую любовь пыталась загубить мачеха! Жан обожал в Мишель чистоту, он так ждал её верности и любви, даже имея опыт сексуальных отношений с другими, даже сбежав со взрослой женщиной... Он чётко разделяет - любовницы просто так и Большая Любовь. Это в 17-то лет. Завидный жених, ну кто не захочет девочке такого в мужья? Только стерва Пиан.

Единственный, кому всерьёз насолила Брижитт - аббат Калю - стал и единственным, кто простил её. И кто сказал, что несомненно у неё есть дар видеть в людях их низкие устремления. Не вредительница мадам Пиан, а Кассандра. Которая почти везде оказалась права, но и кругом виновата. Живая, запутавшаяся, чуткая к голосу совести, никем не любимая женщина.

И прав аббат, советуя не переоценивать своё влияние на промысел Бога о людях: вмешиваться не стоит, но уж если вмешалась - не думай, что всё плохое случилось из-за тебя.

А "перерождение" Пиан под конец жизни, как мне кажется, однозначно показывает, что она не была однозначно плохим человеком, потому что к старости люди становятся утрированными версиями себя. Был подлым склочником - стал старым подлым склочником. Был сентиментальным добряком - им же и остался, только с морщинами и без зубов.

Роман изумительно многоплановый, в нем столько - хочется сказать, триггеров, но скажу - крючочков, что хоть некоторые, да зацепят. Интересна тема перевоспитания трудного подростка любовью (и раскрыта она замечательно), тема матерей и детей в разных проекциях. Забавно и жизненно показано меняющееся мировоззрение взрослеющего Луи. Есть о чём думать, и есть о чём ругаться.

"Никто еще не сумел измерить всю глубину равнодушия ребенка в отношении взрослых, даже тех, с которыми он, по видимости, наиболее тесно связан"

- показалось мне надуманным. Неприятно осознать вдруг, что даже не важно, что я думаю или представляю собой - некоторым будет просто противно сидеть рядом, когда мне станет... лет. Или уже сегодня? Бригитта, мачеха героя, - не классический образец лицемерия и фарисейства. Не Иудушка Головлёв, хотя сходство несомненно. Госпожа Пиан хочет быть примером добродетелей христианских. Увы, удовольствие от страданий ближних слишком соблазнительно! Поразительное дело, у меня есть такая тётка: не христианка, а иудейка, живёт в Иерусалиме, чтит догму. Когда у меня были неприятности (долги, болезни, семейные проблемы), тётка, как добрая фея, влетала в дом. С криками о том, как Б-г карает грешников, а добрые люди их спасают. Точно по Мориаку:

"Таково испытание, ниспосылаемое великим душам, они вынуждены истощать все свои силы, идти ощупью в потемках, служа людям мелким, низким..."

Тётка покупала продукты, посредничала в спорах и звонила знакомым врачам. Но едва жизнь входила в русло, работа спорилась, дети приносили сотни (=пятёрки), как спасительница становилась всё немногословнее, переходила к лёгим оскорблениям, предрекала гнусные неудачи. Советовала отдать детей на воспитание ультраортодоксам. От моего смеха приходила в ярость. Точно по Мориаку:

"Словом, она начала даже обвинять его в том, что он бежит благодати, то есть ее указаний".

Пусть тётка меня несколько раз выручила, её мотивы казались мне не слишком чистыми:

«Пусть, я принимаю испытание, посланное мне свыше». В ее понимании это означало: «Учти, Господи, что я принимаю испытание, и не забудь внести это безропотное приятие в графу моих барышей».

Сомнение ей, кажется, было чуждо. А Бригитта за свою способность к раскаянью, к угрызениям совести, к самоанализу получила к финалу полное моё прощение и уважение. Представляю себе, как она всю ночь шагает по комнате и ведёт беседу с эриниями, терзающими её. "Давайте подумаем..." - умоляет она демонов сожалений. Ей не от кого получить отпущение грехов? Я ей отпускаю. Приключения других героев, любовная история Жана и Мишель, например, показались довольно примитивными, бесцветными, безличными. В общем, приятно было вспомнить мою смешную родственницу, вот и всё. Иногда гости передают мне тёткины проклятья и пожелания всяческих бед. Уверена: если настанет зомби-апокалипсис, она явится, объяснит, в чём я виновата, и спасёт.

Обычно у меня тяжело идут французские авторы, во многом благодаря странной фиксации на религиозной теме. Все эти кардиналы, кюре и монахи, проповедующие и кающиеся, упрекающие и смиряющиеся, никогда не могли вызвать мою симпатию и заставить сопереживать, а скорее казались слабовольными нытиками или истеричками, оправдывающие свои действия великим замыслом и волей разнообразных энергетических субстанций и сущностей.

Уже по названию этой книги можно сказать, что она тоже фокусируется на религии. Прямым текстом, в лоб, с притчевым размахом изменения личности главной женской героини и еще нескольких персонажей, Франсуа Мориак показывает свое видение христианства. И меня бы это жутко бесило, если бы не а) его видение христианства достаточно мирное и адекватное; б) автор как-то умудрился напылить на эти золотые занавески с крестовидным принтом историю взросления, историю любви и просто летнее приключение.

Именно эти сюжетные веточки, ненавязчиво, но плотно оплетая религиозный ствол, придали роману какое-то особое настроение: слегка игривое, слегка ребяческое, слегка ностальгическое. Мориак ведет повествование не от лица Кюре или, собственно, "фарисейки" — жесткой и проницательной Бригитты Пиан. Вместо этого он вкладывает руку читателя в ладошку ребенка, который по прошествии трехста страниц попрощается с тобой крепким, совсем взрослым рукопожатием. С ним мы пройдем через детские радости, юношеский максимализм, ревность, презрение и зависть. Мы прочувствуем первую безграничную влюбленность. Наконец, немного поостынем и разочаруемся, начнем мыслить более рассудительно и переоценивать собственные поступки и выводы. Луи как герой оказался мне очень близок, а как рассказчик - безусловно приятен. Его некая аморфность, его самоанализ, его юношеское пренебрежение к чувствам других не давало заскучать, а тонкий душевный склад, критическое отношение к себе из прошлого и конечно же и проницательный, почти как у мачехи, взгляд на вещи позволил наслаждаться потоком его сознания, ходом мысли.

Возможно, я вижу лишь то, что хочу видеть. Почему бы и нет? Я получила легкую и интересную история взросления и о взрослении. Его проходят здесь все персонажи, не только Луи. Бригитта Пиан взрослеет в своей вере, кюре — в своих привязанностях и определении жизненного пути. Наконец, Мишель и Жан взрослеют сами и их любовь тоже взрослеет, и это наверно, самая щемящая метаморфоза — нечто чистое, светящееся, по-настоящему волшебное оборачивается в плохо смазанный, искрящийся и даже приносящий некий дискомфорт заурядный механизм

И да, наверно эта книга все-таки о религии. Но для меня она еще и том, как грубо и неправильно вмешиваться в чужие судьбы. Не только если считаешь, что ты прав, но даже тогда, когда действительно прав. Насильно мил не будешь, а принудительное благо обернется лишь вредом. Да, не ахти какое открытие. Но вполне достойная романа мысль.

....но еще больше таких, как, скажем, Мирбель, которые не видят никакой связи между той любовью, что владеет их сердцем, и своими любовными похождениями.....

Зашибись, подумала я, а еще у нас нравы не те, говорят, поколение мы гиблое. Угу, конечно. А в начале 20 века - было вполне ок завести себе любовницу, ну если ты ее не любишь, конечно, и никто тебя не осудит. Мужчинам во все времена все можно. Что-то у меня пригорело) По факту - нудноватое и достаточно поверхностное произведение, автору которого не понятно за что и почему дали Нобелевскую премию - ожидала большего)

Брижит Пиан – типичный представитель этой категории людей. Она фарисейка до корней волос. Сняв с себя шелуху человеческих чувств, привязанностей и эмоций, оперируя словами «так следует поступать», «так нужно», «так угодно Богу», она словно автомат исполняет социальные роли (мать, жена, благотворительница, прихожанка церкви, госпожа). Делает это без «сердца». Это не выглядит лицемерно и притворно, как может показаться, просто холодно и бесчувственно.

Приемные дети Брижит – дочь Мишель и сын Луи, - вполне нормальные подростки. Брижит заботиться о них, печется и, естественно, наставляет. Но делает это холодно, без эмоций. Они не видят от нее ни любви, ни ненависти, подсознательно опасаясь. Признаться, такие люди пугаю больше всего. Правильные, безгрешные, блеклые и по-тихому благожелательные. Они постепенно проникают во все сферы чужой жизни, направляют ее течение, то, поддувая в паруса, то, бросая якорь в нежелательном месте. Они с легкостью могут потопить лодку, пожертвовать тобой во имя великой цели. Такие отношения Брижит выстроила с Пюибаро и Октавией Тронш. Запуская свою властную руку к рулю их семейной жизни, постепенно прикармливая их, бросая им подачки, вводя их в зависимость и потом резко сбрасывая с палубы. Оправданием для нее служит непреложная истина: «Грешники должны расплатиться за свои грехи». Но кто ты такая, Брижит Пиан, чтобы судить людей? Жертв фарисейки Брижит множество, есть такие, которые даже не подозревают об этом. Щупальца ее благочестия распространились далеко. Они разрушили карьеру аббата Калю, испортили первую любовь дочери, сподвигли Гортензию Вуайо жестоко мстить невиновному, умертвили Октавию и разрушили жизнь Пьюибаро. Вот так вот, прикрываясь безгрешностью и религией, пугая людей возмездием и Страшным Судом, можно устроить ад на земле.

Эта книга - дружеское предостережение Франсуа Мориака человечеству. Создавая такой сильный образ главной героини, автор подчеркивает значимость свободы человеческой личности, свободы управлять своей жизнью, распоряжаться своим временем, образом жизни и неоспоримым правом на свободу вероисповеданий. Каждый отвечает сам за свои грехи и достижения. Не надо их избегать или специально накапливать. Они сами появляться в процессе жизни. Просто живите.

Но припертый смертью, дышащей в затылок, к последней черте, сгорбившийся от тяжести собственных ядов, бурлящих в крови, старик, вдруг отчасти прозревает. Не поздно ли еще что-то изменить? Найти хоть одну родную душу, хоть кого-нибудь, кто подаст ему этот пресловутый стакан воды, о котором толкуют все, без отвращения и ненависти. Поверят ли дети в то, что он изменился? Поверит ли читатель? И действительно ли он изменился, человек, который всю жизнь обманывал сам себя, загонял в эту черную дыру одиночества?

«Клубок змей» это роман-исповедь, больше исповедь, чем роман! О том, как легко своими руками можно отвратить себе жизнь: «Неприятно смотреть на угрюмого малого, когда в нем совсем нет юной свежести. Одним уж своим хмурым видом я Замораживал людей. И чем лучше я это сознавал, тем больше мрачнел. Я никогда не умел одеваться, выбрать галстук, красиво завязать его. Никогда я не умел беззаботно отдаться минуте веселья, посмеяться, подурачиться. Невозможно даже было представить, чтоб меня кто-нибудь пригласил на веселую приятельскую пирушку; такие гости, как я, своим мрачным обликом испортят всем настроение. К тому же я был очень обидчив и не выносил ни малейшей насмешки. Зато уж если мне, бывало, вздумается пошутить, то я, совсем того и не желая, наносил удары дубиной, а такие насмешки не прощаются. Я грубо издевался над какой-нибудь смешной чертой в человеке, над его физическим недостатком, о котором следовало бы молчать. С женщинами же из робости и из гордости я говорил наставительным, снисходительным тоном, а они этого, как известно, терпеть не могут. Я не понимал толку в их туалетах. Чувствуя, что я не нравлюсь женщинам, я «назло им» старался подчеркнуть в себе все, что им внушает отвращение. Словом, моя молодость была длительным самоубийством. Я нарочно спешил не понравиться, боясь, что это выйдет и без моих старений, само собой». Себе и своим близким, самым близким: «Не знаю, прав я тут был или нет, но я во всем винил мать. Мне казалось, что я расплачиваюсь за то, что в детстве она, на мою беду, слишком меня нежила, лелеяла, опекала, от всего оберегала. И в юности я был с ней невероятно жесток и груб. Я упрекал ее за то, что она чересчур сильно любит меня. Я не прощал ей того великого чувства, которое лишь она одна в целом свете дарила мне, той самоотверженной любви, которую никто другой никогда не дал мне изведать». Только заболев, став немощным старцем Луи понял, как был неправ к матери: «когда мне пришлось изведать, как горько лежать больным, если никого решительно твоя болезнь не тревожит, я подумал: судьба справедливо наказывает меня за мою черствость, за то что я не ценил обожавшую меня мать». Буквально на днях, моим глазам предстала следующая картина: (мальчик лет 13-ти и его мама) - Зачем ты бьешь мне в живот? - Я же не больно! - А мне больно! А, если я тебя? - Нет, ты же моя мама! - И что? Поэтому ты можешь меня бить? - Я ребенок. Значит я важнее! - Мы с тобой дома поговорим… Как часто любовь и заботу самого близкого человека – мамы, мы воспринимаем, как должное?

Лелея обиды, подогревая ненависть, не видя дальше собственного носа: «У нас какое-то роковое стремление упрощать облик другого человека, отбрасывать все черты, которые смягчили бы уродливый его образ, создавшийся в нашем представлении, и сделали бы более человечным его карикатурный портрет, который мы рисуем нарочно, для оправдания своей ненависти…» Видя лишь то, что удобно, то, что обличает противника: «Я принадлежал к числу тех дураков, которые убедили себя, что на свете существуют только две категории женщин: бескорыстные, жаждущие любви, и пройдохи, которые хотят только денег. А между тем у большинства женщин жажда любви уживается с потребностью в поддержке, покровительстве, – им хочется, чтоб кто-нибудь заботился о них, защищал, баловал…»

Возможно, будь его молодая жена чуточку мудрее и не соверши проступок в ту роковую ночь: «Ты не раз говорила мне о каком-то Рудольфе, своем друге, и всегда это бывало ночью, в спальне, – как будто его призраку полагалось появляться меж нами в часы самой глубокой нашей близости; ты и в тот вечер опять произнесла его имя, – помнишь? Но этого тебе показалось мало. «Мне бы следовало, милый, кое о чем сказать тебе перед нашей помолвкой. Право, меня совесть мучит, что я тебе не призналась… О, ничего особенного, успокойся!»».

Возможно, они могли быть счастливыми – Возможно! Мне кажется, что и на счет своей любви Луи обманывался: «Самым важным была моя вера в твою любовь; я, как а зеркале, отражался в женской душе, и, как видно, образ мой ее нисколько не отталкивал. Какое дивное отдохновение! Все существо мое расцвело. Никогда мне не забыть, что твои глаза растопили лед, сковывавший мою душу, и в ней забили животворные родники чувств. Самые обыкновенные знаки нежного внимания, – пожатие руки, цветок, хранимый в книге, восхищали меня, все было для меня так ново». Любовь не вечна, а из того, что выше следует - Луи любил саму мысль о любви!..

Мощное произведение с глубоким самокопанием исповедуемого лица и с отличным финалом, т.к.: