Текст книги "Глаза, чтобы плакать"

5

Я незаметно погрузился в сон. Мне снилась Мов, бегущая по бескрайнему пшеничному полю. Ее золотистые, под цвет колосьев, волосы развевались на ветру. Огромное солнце клонилось к горизонту, временами приобретая очертания кинопрожектора.

Меня разбудил скрип двери. Открыв глаза, я увидел около кровати Люсию в белоснежном платье. Несколько мгновений я не мог сообразить, откуда она взялась, затем память ко мне вернулась. Она выглядела радостной и возбужденной. Я вскочил.

– Неужели все хорошо, Люсия?

Женщина захохотала.

– Ну конечно. Как я и предполагала, мой дорогой!

– Не может быть!

Я запрыгал от радости, теряя голову. Новость об успехе моментально опьянила меня. Я почувствовал себя счастливым и могущественным.

– Дорогая Люсия, благодарю вас, благодарю...

Она спокойно выждала, пока схлынет первая волна моего восторга, и ровным голосом произнесла:

– Необходимо сделать небольшое уточнение, Морис. Я рассчитывала на провал, и мои расчеты полностью оправдались.

У меня перехватило дыхание. Кровь прилила к голове и застучала в висках. В мозгу беспорядочно заметались обрывки мыслей.

– Что вы сказали?

– Провал, муженек, сокрушительный провал!

Люсия вновь засмеялась.

– Ах, какое у тебя идиотское лицо! Такое лицо стоит восьми недель работы! Теперь мне не жалко потраченного на тебя времени.

– Люсия, я ничего не понимаю! – в ужасе закричал я. – Объясни, что все это значит?!

– Собственно, объяснять тут нечего. Тебе прекрасно известно, что мы постоянно спорили с Анри-Жоржем по поводу твоей роли. Мне удалось настоять на своем, и результат просто ошеломляющий! Бели бы ты видел, как зрительный зал покатывался от хохота в самых драматичных местах! Я сумела сделать из тебя полного придурка. Ты смешон до гротеска. Твои слезы похожи на хныканья уличной девки. Теперь тебе лучше не показываться на улице!

Люсия стояла подбоченясь, как рыночная торговка. Вечернее платье особенно подчеркивало ее вульгарную позу. Я видел перед собой торжествующую фурию, самку, охмелевшую от осуществленной мести.

– Ха-ха, жалкий кретин, несчастный идиот! Здорово я тебя поимела! Как я с тобой разделалась!

– Люсия, я не могу в это поверить! Ты не способна на такую низость!

– Завтра из газет ты узнаешь, на что я способна!

– Но это чудовищно!

– Неужели ты полагал, что твоя подлость по отношению ко мне останется безнаказанной, что я прощу тебе все твои гнусности?! И ради такого ничтожества эта дура Мов пожертвовала собой, а теперь льет слезы в туманном Лондоне по поводу своих разбитых надежд!

Я уже не улавливал смысла произносимых ею слов. Мне было больно и плохо от одного вида ее горящих ненавистью глаз, от звуков чудовищного смеха.

Люсия направилась к туалетному столику, вытащила из ящика револьвер и швырнула его передо мной на кровать.

– Ну же, идиот! Покажи, на что ты способен! Теперь твоя очередь мстить!

Я смотрел на оружие, лежавшее на покрывале, которое еще хранило форму моего тела, не решаясь взять его в руки.

– Боишься... как всегда, боишься! Эх ты, безвольная тряпка!

Мой взгляд внезапно упал на фотографию, о которой я уже говорил. Я тотчас же вспомнил, как легко было положить указательный палец на холодный выступ гашетки, какое потрясающее ощущение я испытал, когда направил револьвер в затылок Люсии и выстрелил.

Актриса больше не смеялась. Она молча повернулась ко мне спиной и оказалась прямо перед зеркалом, восстановив, таким образом, мизансцену фильма. Как загипнотизированный, я взял револьвер и сделал несколько шагов по направлению к ней. Внезапно пришло состояние полнейшего спокойствия.

Наши взгляды встретились в зеркале. На переднем плане было ее лицо с прекрасными живыми глазами, передернутое судорогой от осознания близящегося конца, чуть поодаль нарушающая гармонию физиономия страшилища, каким меня, вероятно, завтра преподнесут газеты. Я поднял револьвер... В этот момент зазвонил телефон, уничтожив все зловещее очарование этой сцены. Я чуть было не бросил оружие и не пустился наутек, но понял, что пути назад для меня уже нет. Я приставил ствол револьвера к затылку Люсии... закрыл глаза и нажал на курок.

В фильме пистолет был гораздо тяжелее. Я отчетливо помню, что после выстрела он едва не выпал из моей судорожно сжатой руки. На сей же раз оружие едва дернулось.

Люсия покачнулась и рухнула вперед, прямо на туалетный столик, словно получила не пулю, а удар кулаком, лишивший ее равновесия. Раздался звон разбитого стекла, после чего все стихло.

Телефон продолжал трезвонить. Этот звон был единственным признаком жизни вокруг меня. Я хотел было бежать прочь, но не удержался и снял трубку. Голос Мованна, обычно такой спокойный, дрожал от возбуждения.

– Да.

– Она вам сказала?

– Да.

Энергия, сквозившая из трубки, придала мне сил, и я осмелился взглянуть на Люсию. Актриса лежала в странной позе, распластанная среди осколков стекла, и казалась совсем крошечной в своем залитом кровью белом платье...

Мованн продолжал что-то говорить, но, видимо, почувствовав, что я его не слушаю, закричал:

– Алло! Алло! Морис! Вы у телефона?

– Да.

– Тогда жду вас у "Максима". Поторопитесь, мы будем обмывать ваш триумф!

– Что вы сказали?

– Что слышали: триумф! О, мой дорогой, я еще не видел ничего подобного!

Уже не слушая восторженных воплей продюсера, я медленно повесил трубку. Только теперь я взглянул на лицо Люсии. Ее глаза были наполовину прикрыты. Казалось, она продолжает смеяться своим беспощадным смехом торжествующего таланта, тем самым смехом, который она, видимо, желала сохранить для вечности.