Текст книги "Заповедник потерянных душ"

Глава 16

– Доложите о ситуации, капитан.

Полковник Сидоров, обращаясь к нему, даже не поднял головы. Продолжил перебирать стопку бумаг, которую ему за пять минут до совещания занесла секретарь. Не поднимал головы, не повышал голоса. Бодряков мог по пальцам одной руки перечислить, когда такое бывало прежде.

Первый раз, помнится, это было, когда случилось массовое отравление на одной из баз отдыха. Впоследствии оказалось, что сделано это было умышленно. Уволенный повар захотел отомстить, тайком проник на территорию и отравил ужин. А поначалу они метались. Ох, они метались! Всех отдыхающих проверили, все точки, с которых отпускались продукты. Весь персонал столовой, включая уволенного повара. Никого не нашли причастных! А руководство сверху рвало Сидорова на части. СМИ голосили, пострадавшие катали жалобы. А когда в больнице, не приходя в сознание, умерли сразу три человека, такое началось…

Нашли, нашли, конечно, и повара, и мотив, и следы отравляющего вещества у него в квартире. Сидит уже года четыре.

Потом было исчезновение влиятельного бизнесмена, которого похитители принялись присылать его жене маленькими частями с требованием выкупа. Тоже никто не спал и почти не уходил со службы. Короткие доклады с утра на совещаниях, и все, и в путь. Деньги собрали по знакомым бизнесмена, влезли в стратегические запасы банка, которым бизнесмен владел на паях с друзьями. Отвезли на место, указанное похитителями. И все. И тишина. Бодряков тогда, несколько раз не дозвонившись до супруги похищенного бизнесмена, первым выдвинул версию, что похитители действовали по ее наводке. Куда она пропала сразу после того, как заплатила похитителям? Сбежала с ними?

Но все оказалось еще веселее. Сбежала она, как оказалось, вместе с похищенным мужем, погрязшим в долгах.

В результате, все оказались живы, но многие обмануты. В их числе Бодряков со своей командой. Ну и Сидоров, разумеется. А тоже, когда велись следственные действия, переживал и взглядом Бодрякова не удостаивал. Сверху, видите ли, наседали, СМИ покоя не давали.

Сейчас-то что?!

Ну да, да, скверный случай: пропали две пожилые женщины, заблудились в лесу. В результате одна погибла, вторая числится пропавшей. Команда волонтеров, выдвинувшаяся на поиски Голубевой, никого не нашла. Поиски свернули. В пропавших без вести числился и Супрунов Иван Митрофанович – лицо без определенного места жительства. Что совершенно неудивительно, принимая во внимание образ жизни последнего.

Все взрослые люди. Даже очень взрослые. Да, печально. Горе для близких. Но судя по тому, что об этой истории не писали на первых полосах газет и не звонили без конца сверху, дело это не на контроле.

Чего тогда Сидоров глаз на него не поднимает?

– Итак, капитан, слушаю вас, – короткий взгляд исподлобья, направленный на Бодрякова, был очень злым. – Есть что доложить по существу вопроса?

– Так точно, товарищ полковник. – Бодряков поднялся с места, хотя обычно докладывал сидя. – На настоящий момент известно, что…

И он принялся подробно докладывать о том, о чем уже докладывал пару дней назад. Только с точным указанием времени, дат и заключений экспертов.

Он начал с того, как в отдел поступили заявления от пострадавших, разыскивающих своих пожилых матерей, которые отправились в заказник разыскивать Супрунова. Как и зачем он туда попал, пока не выяснено. Женщины заблудились и забрели на болото. Одну из них удалось спасти. И тот, кто ее спас, предположительно Супрунов, которого они, видимо, все же разыскали, тащил ее несколько километров до машины. Тащил, не понимая, что женщина уже умерла. Когда он обнаружил это, то решил уехать из леса на машине, на которой женщины в заказник приехали.

– Поняв, что не сможет самостоятельно управлять транспортным средством, Супрунов отправился в дом лесника и обратился за помощью.

– К кому? – ядовито поинтересовался Сидоров, хотя прекрасно знал, это уже озвучивалось.

– На тот момент в доме находился племянник лесника некто Хаустов. Данила Иванович, двадцати лет. Он помог Супрунову добраться до машины и отвез его на ней в город. Потом он доставил транспортное средство в один из автосервисов, где заказал мойку и дорогую полировку автомобиля.

– Зачем? – безо всякого интереса спросил Сидоров.

– Со слов менеджера, принимавшего автомобиль, покрытие кузова было сильно поцарапано в нескольких местах.

– Дальше! – приказным тоном потребовал полковник, укладывая себе на макушку растопыренную ладонь, будто оберегал себя от удара.

– В заказник Хаустов вернулся на такси. Нам удалось разыскать таксиста, он подтвердил. Он также подтвердил, что парень был совершенно спокоен, не нервничал и зарезервировал его на ту ночь, когда надо было забирать машину из сервиса. Таксист его из лесничества забрал, довез до автосервиса. А потом забрал его неподалеку от гаражного кооператива. Это подтверждает, что именно Хаустов оставил там машину пропавшей без вести Голубевой.

– Хорошо, он оставил там машину. Вернулся снова в заказник, в дом своего двоюродного дяди лесника. А дальше-то что? Куда он оттуда подевался?

Сидоров откинулся на спинку кресла, все так же удерживая ладонь на макушке.

«Может, мигрень? – с сочувствием подумал Бодряков. – Оттого и злой такой».

Вслух же доложил:

– На настоящий момент нам неизвестно местонахождение гражданина Хаустова, товарищ полковник.

– А почему вам неизвестно, капитан? – произнес тот с издевкой и поморщился, словно от боли.

– По месту его последнего пребывания Хаустов не был обнаружен, товарищ полковник. Думаю, он в бегах.

– С чего такие мысли, капитан? Вот ну с чего такие мысли?! – повысил Сидоров голос, роняя растопыренную ладонь на стопку бумаг. – А если он так же пропал без вести, как и Голубева, как и Супрунов?

– Супрунов не пропал, товарищ капитан, – возразил Бодряков. – Супрунова совершенно точно Хаустов доставил до города. Об этом заявил в беседе отец Хаустова. Мол, сын в телефонном разговоре обмолвился о том, что спас человека.

– И куда он его дел, раз спас, – проворчал Сидоров, чуть прикрывая глаза.

– Думаю, он его отвез в какое-то место, о котором никому не известно. Отвез, потом машину отогнал в автосервис. После автосервиса бросил в тупике гаражного кооператива и сбежал.

– Куда же он сбежал, раз его таксист до заказника довозил, забрав из гаражного кооператива? И отец за ним приехал, а его нет. Куда он мог сбежать, Бодряков? Не сходится! Ты сам, что ли, не видишь, что не сходится! Парень вернулся в заказник и пропал. Сразу после разговора с отцом пропал. Какие вот у тебя мысли на этот счет? Какие?!

– Думаю, что Данила Хаустов никуда не пропадал, товарищ полковник. Мы подъехали почти следом за его отцом, как он утверждает. Данила испугался и спрятался. Вот и все. Он просто боится ответственности. Скрыл от нас информацию. А ведь мы с Малаховой его опрашивали о событиях той ночи, когда Супрунов, предположительно, обратился к нему за помощью. Он ничего нам не рассказал. То есть утаил от следствия важные сведения. Он просто боится. Вот и сбежал. А отец подыгрывает ему.

– И что говорит в пользу твоей версии, капитан?

– То, что родители до сих пор не написали заявления о его исчезновении. Все просто. Я ждал Хаустова-старшего наутро в отделе. Он не явился. На звонки не отвечает. И Хаустов-старший, товарищ полковник, уж точно никуда не пропадал. Я звонил на фирму. Он благополучно управляет. Жив, здоров, весел, со слов подчиненных. Стал бы он резвиться, исчезни его сын.

– Логично, – кивнул Сидоров, кивком указал на стул. – Сядь.

Бодряков с облегчением опустился на стул. И неожиданно почувствовал, что вспотел, невзирая на прохладный воздух, выдуваемый кондиционером.

На нем была вчерашняя клетчатая рубашка, пропотевшая еще вчера. Порция сегодняшнего пота точно была лишней. От него будет дурно пахнуть, когда он вернется в кабинет, где его ждет Малахова. В серой юбке, белой блузке и серых туфлях на низких каблуках ждет. И эта ее серая юбка была до неприличия узкой. Малахова в ней странно мелко шагала, сразу из своего в доску коллеги превратившись в удивительно грациозную женщину. Женщину, которая его волновала.

А так нельзя! Совсем нельзя! Это вовсе не кстати!

– Итак, что у нас есть на настоящий момент, подведем итоги, – отвлек Бодрякова от суматошных мыслей голос Сидорова. – У нас было два заявителя: дочь Голубевой и сын Никулиной. Заявление сын Никулиной забрал, так как его мать нашлась. Печально, что мертвой. Поиски второй женщины ни к чему не привели. Так ведь, капитан?

– Так точно, товарищ полковник. Организованные дочерью и зятем Голубевой поиски не дали результатов. Все следы обрываются на болоте.

– Так. Стало быть, мы можем почти со стопроцентной уверенностью утверждать, что Голубева утонула в болоте. Далее… – Полковник поворошил бумаги на столе. – Заявления об исчезновении гражданина Супрунова у нас нет. Равно как нет и заявления от родителей Данилы Хаустова. Нет заявлений, нет причины искать состав преступления там, где его нет. Все, ступай, капитан.

Бодряков поднялся. Неуверенно потоптался.

– То есть дело закрыто?

– Какое дело? Какое? Нет никакого дела, капитан. Одна пропавшая найдена. Вторая наверняка утонула. И сами дети это понимают. Машину им передадут после соблюдения всех формальностей. Нам некому и нечего предъявить, Бодряков. Ни Хаустову, ни Супрунову. Только то, что не сообщили своевременно в полицию? Так нет в этом состава преступления. Они же не соврали. Они просто промолчали. Нет никакого дела, – свел брови Сидоров и снова ткнул пальцем в стопку бумаг. – Вот тут у меня дело! Такое дело, что… Жалоба одного из родственников, сам знаешь кого. Вандалов надо теперь искать, которые его машину изуродовали ночью два дня назад. Уже трижды, капитан… Трижды звонили! Но не делай таких страшных глаз, тебе не поручу. Уже работают люди. Тебе есть чем заняться. Два висят нераскрытых по прошлому месяцу. Ступай.

– Так точно.

Бодряков неуверенно двинулся к выходу. Он был рад или нет?

Никакого дела… Никакого дела нет…

Так он рад? Испытывает облегчение оттого, что не придется снова ехать в заказник и лазать там по кустам возле болота, пытаясь отыскать следы? Ему приятна мысль, что он больше не увидит Данилу Хаустова – наглого, самонадеянного, по непонятной прихоти вдруг решившего совершить доброе дело? А совершив его, он испугался и спрятался. Он раздосадован тем, что Супрунов, не сумев спасти свою знакомую, снова вернулся к прежнему образу жизни, то есть на помойку?

Как-то он не может пока в себе разобраться. Вроде и радоваться должен, а почему то раздражен.

Странно.

– Странно не то, Малахова, что велено делом этим больше не заниматься, потому что заниматься там, по сути, нечем. И не наша это плоскость, по сути. Странно то, что вся эта история не кажется мне одним целым. Как-то рассыпается она вся на фрагменты. Чертова мозаика, а собрать не могу. Будто все картинки из разных историй. Кстати, ты проверила клуб любителей пейнтбола, о котором тебе рассказывала соседка Никулиных?

– Так точно.

– Все чисто?

– Все кристально просто! И территория огорожена от заказника. Охраняется. Никто ничего не слышал. Не видел.

– Кто бы сомневался!

– С Хаустовым бы поговорить, – подала голос из своего угла Малахова.

– Зачем он нам? – Бодряков равнодушно подергал плечами. – Залег на дно, и шут с ним.

– Но он же боится, товарищ капитан, – вдруг занастырничала она.

– Конечно боится, – фыркнул он и покосился на нее.

Блузка, кстати, тоже могла бы быть посвободнее, облегает сильно. Будоражит неприличные мысли. То есть неправильные мысли, мешающие работе.

– Вопрос: кого он боится, товарищ капитан? – молвила Малахова и неподражаемым жестом заправила волосок за ухо.

– Нас, кого же еще?

– А если нет? А если он боится кого-то еще?

Она покусала нижнюю губу. А он тут же вспомнил о глупых советах в женских журналах, попался как-то ему на глаза. Там советовали покусывать губы, чтобы они оставались яркими и пухлыми.

С ума сойти! Зачем он на это смотрит? Зачем об этом думает?

– А кого он может бояться, Малахова? – насупился Бодряков.

– А давай мы его об этом и спросим. – И она полезла из-за стола, успев схватить с тумбочки маленькую сумочку. – Вот сейчас поедем. Спросим и тогда уж успокоимся наверняка.

– Я и так спокоен, – проворчал он, уставившись на ее пятую точку, туго обтянутую юбкой. И добавил едва слышно: – Почти.

Она, конечно же, его не поняла. Обернулась с улыбкой.

– И вот чтобы не было этого почти, мы поедем и спросим.

Глава 17

– И когда вы собирались нам рассказать, что ваш сын никуда не пропадал, что он дома?

Ноздри Бодрякова гневно раздувались. Он был взбешен. Причин было сразу несколько.

Первая, разумеется, самая основная причина его состояния, это та, что Данилу Хаустова они обнаружили сладко дремлющим в плетеном шезлонге в саду по месту жительства. Они едва не наступили на него, как потом восклицал Бодряков возмущенно. Это, конечно, было большим преувеличением. До Данилы им было метров десять, не меньше. Наступил, на самом деле, он в лужу, сокрытую густой травой газона. Полив, как оказалось, только что закончился. Наступил, промочил легкие летние туфли, носки. И это было второй причиной его бешенства.

Их заметили из дома. И в сад к ним тут же поспешил Хаустов-старший. Гладко выбритый, в белоснежной майке, прекрасно оттеняющей его загар, коротких трикотажных шортах и сланцах. Выглядел как с рекламной картинки, слогана только не хватало. Бодрякову приходили на ум, но все неприличные.

– Доброе утро, – поздоровался папаша и бросил взгляд на калитку в запертых воротах. Удивленно поднял брови. – Вы звонили? Я не слышал.

– Мы не звонили. Калитка была открыта. Мы вошли. И увидели. – Бодряков указал ладонями на Данилу, сладко посапывающего в тени яблонь.

– Допустим, – криво ухмыльнулся Хаустов-старший. – Но вы не имели права проникать на частную территорию без звонка и…

– Простите, а что у вас за одеколон?

Малахова так неожиданно вынырнула из-за спины Бодрякова, что он, пытаясь посторониться, оступился и снова попал промокшими ботинками в лужу. Встав к капитану спиной, Аня «уточняла» марку, фирму производителя, магазины, которые торгуют этим парфюмом. Все это бормотала, не стесняясь, восхищенно. Даже мечтательно промычала, добавив слово «бесподобно».

Это его и добило. Он же не забыл о своей несвежей рубашке. Тут еще ботинки промокли с носками. И он взревел, мало заботясь, что находится на частной территории и что может разбудить спавшее сладким сном чадо дяди, «бесподобно» пахнувшего «бесподобным» парфюмом.

– И когда вы собирались нам рассказать, что ваш сын никуда не пропадал, что он дома?

– А, собственно, почему я вам должен был об этом рассказывать? – Хаустов-старший подоткнул ладони себе под мышки таким образом, что его бицепсы сделались в два раза больше. – Назовите мне хотя бы одну причину, капитан.

Красуется, сволочь! Бодряков покосился на его загорелые крепкие предплечья. Перед Малаховой красуется. И топориком тогда на заимке лесника размахивал, тоже перед ней красовался. Пижон! Старый пижон! Сколько ему? Сорок, сорок пять? Он же старше его – Бодрякова. Лет на семь-девять старше. К тому же женат. И сынок у него взрослый. И сынок этот не подарок. Так что шансов у него против Бодрякова никаких.

И он неожиданно остыл. И успокоился. И даже чуть-чуть соврал, произнеся с упреком:

– Хотя бы потому, что мы его искали.

– А разве я вас об этом просил? – выгнул брови Хаустов-старший.

– Вы не просили. И не писали заявления, – сопроводил кивком свои слова Бодряков. – Что и заставило нас приехать к вам.

– Вы поняли, что Данила дома. – Хаустов мягко улыбнулся Малаховой, обходя вниманием капитана. – И что с того? Дома, да. И что дальше?

– Нам хотелось бы задать ему несколько вопросов, – ответила Малахова Хаустову точь-в-точь такой же мягкой улыбкой.

– Каких вопросов?

– Простите, но в интересах следствия…

Этот пижон не дал ей договорить. Фыркнул, как конь, даже не постеснялся слюной брызнуть.

– Насколько мне известно, нет никакого следствия, – произнес Хаустов-старший, поглядывая на дурочку Малахову с вызывающей надменностью.

Вот от кого сыночек научился! А то народ привык удивляться: хорошая семья, родители замечательные, а дети непонятно в кого. Да в них дети, в них – в родителей, научившихся фальшивить и вести себя на людях правильно.

– Потому что расследовать совершенно нечего. И мой сын не совершил ничего предосудительного. И вопросов у вас к нему нет и быть не может. Мой сын не замешан ни в чем.

– А его никто и не пытается ни в чем обвинить. – Бодряков окинул ухоженного бизнесмена колючим взглядом. – Он мог стать невольным свидетелем.

– Не мог! – перебил его Хаустов и указал на ворота. – Я попрошу вас покинуть нашу территорию.

– Хорошо. – Бодряков взял Малахову за локоток и шагнул к воротам, на ходу пообещав: – Тогда вызовем вашего сына повесткой.

– У вас нет для этого никаких оснований! – взвился Хаустов-старший, следуя за ними по пятам.

– Да ну! – Бодряков резко остановился, холодно уставился на разгневанного папашу. – Основанием может служить тот факт, что он угнал машину пропавшей без вести женщины с места… Предположительно, с места преступления. Он отогнал машину в автосервис, уничтожив тем самым все возможные следы. И, предположительно, он последним видел Супрунова Ивана Митрофановича. Он последним видел его живым.

– Нет, не я! – прорезал повисшую тишину звонкий обиженный голос Данилы. – Не я последним видел его живым.

Парень вылез из шезлонга и, загребая мокрую после полива газонную траву босыми ногами, медленно пошел в их сторону.

Как-то он не так выглядит, подумал Бодряков, обменявшись удивленными взглядами с Малаховой. Что-то в нем определенно изменилось. Нет ленивой вальяжности в походке. Высокомерие исчезло из взгляда. Будто соскребли сверкающий налет с золотого ребенка. Растерян, подавлен, испуган.

– Не я последним видел его живым, – повторил он, подойдя ближе и протягивая Бодрякову руку для приветствия.

Тот с удивлением пожал. Папаша вот не снизошел до рукопожатия.

– А кто? – спросил капитан, выпуская из пальцев потную ладонь парня.

– Данила, ты не обязан ничего им говорить! – закричал Хаустов-старший, тесня сына от Бодрякова. – Лучше молчи! Пусть катятся. Ты не обязан!

Он загородил Данилу широкой загорелой спиной, обтянутой белоснежной майкой. И что-то еще сказал ему вполголоса. Что-то недоброе, видимо, раз Данила сразу фыркнул и выпалил:

– Да пошел ты!

– Ты как разговариваешь с отцом, щенок?!

Крепкая загорелая рука взметнулась для пощечины. И он бы ударил, не появись в саду женщина.

Жена, догадался Бодряков. Жена и мать. Высокая, красивая, стройная, она будто не шла, а плыла по мокрой газонной траве. Бодряков мог поклясться, что ног она не намочила.

– Что здесь происходит? – Темные глаза смотрели тревожно. – Иван, кто эти люди?

– Это полиция, дорогая, – скрипнул тот зубами, уронил руку вдоль тела, повернулся ко всем с ядовитой ухмылкой. – Пришли задать вопросы твоему… Нашему сыну.

– Какие вопросы, Ваня? – спросила она, внимательно рассматривая гостей. – Разве остались еще вопросы? Руководство полиции гарантировало нам, что вопросов не осталось. И нашего сына никто не потревожит. И нашему сыну…

– Вашему сыну уже двадцать, госпожа Хаустова, – жестким голосом заметила Малахова. – Он давно совершеннолетний гражданин. И способен отвечать за себя и свои поступки.

– Но он не сделал ничего дурного! – Ее четко очерченные пухлые губы задрожали.

– Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, дорогая, – проскрипел, стоя слева от нее, Иван.

Он потирал ладонь руки, которой замахнулся на сына. На симпатичном холеном лице застыла маска сожаления.

Интересно, о чем он жалеет? О том, что не ударил? Или о том, что замахнулся? Что же такого совершил парень, что отец готов был устроить ему публичную порку?

Интересно, интересно…

– Куда ты отвез Супрунова? – спросил Бодряков, уставившись на Данилу с подозрением.

А у него не было оснований ему доверять. И никому в этой семье. Сплошная ложь и притворство.

– Старый завод керамики. Заброшенный. Там будка охранника сохранилась целой. Он попросил отвезти его туда, – скороговоркой ответил Данила, боясь, что ему снова помешают. – Купил ему продуктов, немного денег дал. Налички почти не было. Все на карте.

– Кто еще был с тобой той ночью?

– Никто, – мотнул он головой. – Я был один. И он.

– Он что-то рассказывал? Про женщин?

– Да. Он сказал, что случайно наткнулся на них на болоте. Они заблудились, видимо. Он бросился на помощь. Вытащил ту… ну, которая в кустах мертвая была. Вытащил, положил на траву. Начал кидать что-то типа лески второй. Она барахталась в болотной жиже. Она вроде ухватилась. Он потянул. А тут эта женщина, первая, начала хрипеть. И он пошел к ней.

– Бросив вторую?

– Выходит, так. Потом он тащил женщину, подругой его она, что ли, была. Он тащил ее долго, много. Дотащил почти до машины, а потом понял, что она умерла. Перепугался. Ослаб сразу. И потащился ко мне за помощью.

– Как же он в темноте нашел дом лесника?

– А как он нашел болото? – фыркнул Данила. – Этот дед не из простых бомжей, если что. Он каким-то ученым, что ли, был в прежней хорошей жизни. Ученым биологом. Он вроде этот заказник знал как свои пять пальцев. Он не очень сильно распространялся, но я понял.

– Как вы завели машину? – задал Бодряков вопрос, не дававший ему покоя. – Если хозяйка утонула, откуда у вас взялись ключи?

– Ключи были в сумке той женщины, которую он тащил. Сумка поясная такая, маленькая. Непромокающая. В ней ключи и документы на тачку. Оказались… – Данила опустил голову, уставившись на свою ногу, ерзающую по мокрой траве. – Как-то так все было.

– Ты сказал, что не ты последним видел его в живых. Как это понять?

Бодряков тяжело вздохнул. Он уже пожалел, что приехал сюда. Он задыхался от теплой влаги, испаряющейся с газона. Он задыхался в обществе этих красивых людей, пропитанных фальшью.

Странная история странно завершилась. Пора поставить точку и успокоиться. И пора заставить Малахову забыть.

– Перед тем как за мной приехал отец, туда приехал еще кое-кто. – Данила задрал вверх голову, кадык нервно дернулся под гладкой кожей. – Он потребовал, чтобы я проводил его туда, куда я отвез этого человека.

– И ты проводил?

– Да, – нехотя признался парень.

– Кто это был? На чем он приехал? Зачем ему понадобился Супрунов?

– Приехал на старом черном внедорожнике. Назвался Геннадием Ивановичем. Сказал, что он сын погибшей женщины. Хочет увидеть того, кто убил его мать, типа. – Губы Данилы нервно дернулись. Он часто задышал. – Типа хочет задать ему вопросы.

– Ага… – Бодряков вдруг заходил по траве, почти не замечая, как чавкает подошва его промокших ботинок. – Как он выглядел?

– Обычно. В возрасте. С залысинами. Обычный дядька.

– Никулин, – едва шевельнув губами, произнесла Малахова, глядя на капитана.

Он согласно кивнул:

– Понятно.

Бодряков как раз подошел к тому месту, где запоздало откровенничал Данила. Встал настолько близко, что чувствовал на своем лице его частое дыхание.

– Скажи, – протянул он, выразительно глянув на крепкую мускулатуру парня. – Как мог пожилой дядька тебя убедить поехать с ним, а? Ты знал, что сейчас за тобой приедет отец, и все равно уехал. Супрунов тебя наверняка просил не выдавать его, а ты выдал. Как сумел убедить тебя неожиданный гость, назвавшийся Геннадием Ивановичем? Какие нашел аргументы?

– У него был один очень веский аргумент. – Губы Данилы заплясали, выделяясь ярким пятном на побледневшем лице. – Пистолет…