Текст книги "Сборник редакторских анонсов литературного портала Изба-читальня. Том второй. Проза"

Артем Квакушкин По Газону не ходить! – Фантастика. 25.05.2015

Последнее время газону жилось как-то никак. Ничего не происходило в жизни, ничего не мешало его размеренному существованию. Ничего не мешало. И только мысли жужжали пчелами, передавая через многотравье цветов свои колебания разветвленной многоуровневой корневой системе, затухая где-то там, в глубине, на кончиках корней. Затухали, порождая яркие цветные и цветастые воспоминания о былом.

Он помнил, как родившись в парке, впервые осознал себя газоном, после того как заботливая рука цветовода вдавила в него острый штырь с табличкой: «По газону не ходить!» Эта табличка сначала весьма удивила его: как это можно ходить по живому? Как это можно топтать самое красивое и дорогое из того, что бывает в мире: красоту и жизнь? Он помнил людские восторги и влюбленно смотрящие глаза. И впервые осознал, что он – красив.

То, что жизнь далеко не подарок, он понял, когда зацвели первые цветы. Первые жадные руки без сожаленья рвали по живому тюльпаны и маргаритки. И газон впервые узнал, что такое боль. Боль потери.

Со временем он свыкся. И развивал свою корневую структуру. Принимал и культивировал в себе залетающие семена чертополоха, выращивая рядом с самыми красивыми цветами колючки. И даже немного радовался, когда очередной Коля, рвущий для очередной Маши букет, со слезами на глазах пытался выдернуть глубоко впившиеся в руку колючки.

Через какое-то время на нем появилась не зарастающая годами тропа, позволяющая сократить людям путь к аттракционам. Тогда он понял, что многие люди неграмотны и не умеют читать. Ведь они совершенно не замечали табличку: «По газону не ходить!»

А брошенные и не замечаемые дворниками в густой листве окурки и мусор отравляли и без того нелегкое существование.

Единственно, что радовало его – это дождь. Мало того, что он нес жизнь и заставлял подниматься и колоситься, так и пока он шел, не было вокруг этих навязчивых и малокультурных хищников – людей. В такие дни он предавался неге и возвышенно мечтал о том, чтобы в мире были только цветы. Ну, еще и бабочки, и пчелы. Ведь куда без них.

Последнее время газону жилось как-то никак. Ничего не происходило в жизни, ничего не мешало его размеренному существованию. Ничего не мешало. Ничего, кроме мыслей. Мысли тревожно жужжали пчелами, внезапно лишенными улья, передавая через многотравье цветов свои недоуменные колебания разветвленной многоуровневой корневой системе, затухая где-то там, в глубине, на кончиках корней. Затухали, порождая яркие цветные и цветастые воспоминания о былом. И из всего этого выкристаллизовывалась вдруг внезапно некая нелогичность, выраженная вопросом: «Почему вдруг люди перестали ходить по газону?»

* * *

Разведывательный космический зонд облетал планету уже в двухсотый раз. Оператор, отложив в сторону другие дела, приготовился к съемке. Он знал, что через две минуты появится единственный на этой, полностью покрытой океаном планете, крошечный островок, с маленьким, покрытым травой и цветами, пятачком-газоном. И странной, неизвестно к кому обращенной табличкой: «По газонам не ходить!»

Полина Орынянская (Аполло)

Свист (Куприяна) – Рассказ. 03.05.2015

«…Можете себе представить мой ужас, когда прошлой ночью, лежа без сна и размышляя о ее трагической смерти, я внезапно услышала в тишине тот самый тихий свист, который был предвестником гибели сестры…»

А. Конан Дойл «Пестрая лента»

Глава 1

Я девочка. И мне лет десять…

Детство мое проходило в компании пацанов. Ничего странного в этом не было, так как с самого рождения меня «опекали» два брата. Родной – Валёк – старше меня на четыре года, и, так сказать, «кузен» Андрейка – мой ровесник. Наличие таких «воспитателей» наложило неизгладимый отпечаток как на мое, не всегда прилежное, поведение, так и на мой внешний облик.

Девчонки – одноклассницы уже «женихались». У этого было две стороны. Хорошая – это то, что мальчишки носили им портфели, и плохая – что этими же школьными сумками им зачастую перепадало то по головам, то по спинам, да стоит заметить, что и за косы их нередко дергали (крайнее проявление симпатии).

Я же была пацан пацаном. Только наличие на моей голове тоненьких, туго заплетенных мамой, косичек и обязательная в те годы школьная форма (коричневое платье с ажурными вязанными воротничком, манжетами и кружевной передник) напоминали окружающим о моей девчачьей сущности. Моя тогдашняя мечта иметь короткую стрижку «под мальчика» была неосуществима, так как родители были категорически против этого, и мне приходилось терпеть банты на своей голове. Во время, свободное от занятий в школе (стоит заметить, что училась я на «отлично») и музыкалке, как правило, на каникулах, я старалась всем своим видом походить на друзей. Шорты, футболки и, в дополнение к ним, почти всегда разбитые в кровь худые коленки.

Игры у нас с мальчишками были разные, зачастую не безобидные. Одной из любимых забав нашей ватаги была игра в «партизан». Мама, работая секретарем, справила на печатной машинке из листов ватмана всем «документы», с указанием званий и должностей. Среди нас были и начальник отряда, и подрывник, и медсестра, и много других. Валёк, как самый старший (разумеется, он и стал начальником отряда), сделал из ластика печать с пятиконечной звездой, и, обмакивая ее в фиолетовые чернила, которые были в каждом доме, так как писали мы тогда перьевыми ручками, заверил всем удостоверения. Я была медсестрой, со всеми необходимыми атрибутами – сумкой с красным крестом, нарукавной повязкой и каким-то колпаком на голове, который считался медицинской шапочкой. Вроде бы все достаточно подробно описала. Но как вы увидите позже, мои обязанности в отряде никак не повлияли на произошедшее далее…

В пяти минутах ходьбы от наших «хрущоб» хвойный лес. Как только сошел снег и немного подсохла земля, на общем совете отряда было принято решение копать землянку – штаб. Вооружившись, кто плоскими палками (обломками досок), кто совками для мусора, а кому повезло – и лопатами, не покладая рук копали яму, а затем делали подкоп в стену, считая, что именно так должно выглядеть помещение штаба.

Моей задачей было ближе к обеду обежать дома мальчишек и принести всем еду. Вернулась я тогда с сумкой, полной провизии. В ней было все, что дали мне родители, которым подолгу приходилось объяснять, почему их чада не могут прийти домой обедать. Это и картошка в «мундирах», и бутерброды с маслом, щедро посыпанные сахаром, и даже нарезанная колесиками колбаса (от мамы Витька, папа которого работал большим начальником и их семья могла позволить себе такие деликатесы).

– Братва, налетай! – зычно крикнула я, разложив на припасенных листах газеты «Известия» наш незамысловатый обед.

До «налетай» прошло еще немало времени, так как пока пацаны вылезли из ямы, которую к этому времени уже укрепляли досками, пока кое-как вымыли руки из канистры с водой, которую кто-то принес из дома. А тут еще Ванька побежал домой и сказал: «Я на пять секунд. Подождите меня. Не пожалеете».

Мальчишки расселись кто на пеньки, а кто прямо на землю и стали ждать, немало заинтригованные, возвращения Вани. Я почему-то подумала, что он отправился за едой, так как родителей дома у него не было, и, соответственно, мне никто не открыл дверей и провианта не собрал. Спустя минут десять на горизонте замаячил знакомый силуэт.

Когда Ванька приблизился, стало видно, что в руке он держит авоську, на дне которой покоится какой-то цилиндрический предмет, тщательно завернутый в газетную бумагу.

«Наверное, ручная граната», – подумала я.

Глава 2

Иван извлек из сумки содержимое. Пока он разворачивал газету, выражение его лица стало таким, что ему очень подошло бы определение «хитрющая морда». И вот Ваня, как фокусник, демонстрирует предметы в своих руках. То, что в одной был газетный ком, это понятно. А во второй… Во второй была бутылка с неизвестной мутноватой жидкостью.

– Ну, как вам? – вопросил гордый Иван.

– Офигеть!.. – послышались восторженные отзывы «просвещенных».

Я же недоумевала. Но мне очень скоро и близко предстояло познакомиться с содержимым сосуда.

В те времена очень многие «гнали». Самогон. За самогоноварение даже было предусмотрено какое-то наказание. Но это не влияло на самогонщиков, они просто стали делать это за крепко закрытыми дверьми. Но ни замкнутые двери, ни окна не могли встать на пути распространения жуткого запаха, позже узнала его название – «сивушного».

Так как в нашей семье этим никто не промышлял, то, разумеется, я никогда не видела этого напитка, по виду немного напомнившего мне молочную сыворотку. Не знала я и насколько он противный и крепкий. Да и немудрено – лет-то мне было…

– Андрюх, тащи посуду! – скомандовал мой брат Валёк.

Андрейка, выполняя команду старшего и по возрасту, и по «званию», поплелся к ближайшему кусту, под которым уже давно существовал тайник нашего отряда. Там можно было найти алюминиевые и эмалированные с отколотыми боками кружки, газеты, свечи, спички, да и еще много чего интересного и нужного в нашей «партизанской» жизни.

Кружки расставили на краю импровизированного стола, а Ванька по-хозяйски стал разливать по ним принесенный напиток, и в мою белую с клубничкой на боку кружку тоже. Валёк не проявлял никакого беспокойства по этому поводу, да и все остальные молчали. Так что, когда прозвучал призыв «ну, давайте по сто фронтовых», я ни секунды не раздумывая, опрокинула содержимое в рот.

Наверное, не нужно говорить вам, что в тот момент я просто потеряла дар речи. Я не могла дышать. У меня «горело» все. И язык, и горло, и всё в животе. Валёк, чувствуя, что «дело пахнет керосином», бросился к канистре с водой, налил полную кружку и дал мне. Пила я жадно, огромными глотками, но жжение во рту не проходило, а вонь в носу стояла такая, что я задыхалась от собственного запаха. Огнедышащий дракон. Не меньше.

Мальчишки, выпив и крякнув, типа от удовольствия или собственной значимости и взрослости, приступили к еде. Ели с аппетитом, нагулянным работой на свежем воздухе. Я же не могла даже смотреть на еду и лишь тихонько сидела на пеньке и прислушивалась к тому, что происходило в моем организме. Ничего хорошего там не было. Я боролась с тошнотой, стараясь вдыхать как можно глубже, но воздуха мне по-прежнему не хватало.

– Валюш, ты как? – поинтересовался у меня Валёк, заметив мою бледность. Цвет лица у меня был, как мне спустя много лет, рассказала мама, бледно-желтый с зеленоватыми пятнами.

– Плохо… – едва выдавив слово, я опять согнулась от боли и нового приступа удушья.

К нам подошел Андрей, и они решили проводить меня домой и передать на попечение мамы. А так как от обоих мальчишек исходил «аромат» совсем не французского одеколона, то боясь скорой расправы, они не стали заходить в квартиру, а приставив меня, чуть живую, к двери и нажав кнопку звонка, быстренько ретировались. Инстинкт самосохранения, так сказать.

Мама была в шоке. Родители были, конечно, закалены нашими с братом бесконечными выходками, но здесь мать не выдержала и заплакала в голос.

– Все, хватит! Допрыгалась красавица! Неделя домашнего ареста. Никаких игр, прогулок и телевизоров.

– Мам! Пппочччему? – пыталась я что-либо понять в сказанном, но не могла. Во-первых, в голове моей были «опилки», а, во-вторых, меня никогда не наказывали. Наказания – это прерогатива старшего брата. Например, когда я лет в семь, накурилась папирос в его компании, то попало ему, потому как я – маленькая, а он – «балбес» и плохо смотрит за сестрой.

– Потому… Потому что ты уже большая и должна отвечать за свои поступки, – глотая слезы, произнесла мама с кухни, где она уже разводила марганцовку для промывания моего желудка.

Мне стало немного легче. Умывшись, я легла в постель и забылась тяжелым сном. В голове, как эхо маминых слов, звучало «домашний арест…арест…».

Проспала я до самого утра. Когда вышла из комнаты, то поняла, что дома никого нет. И Валька тоже. Где же они?

На кухонном столе лежала записка «Мы уехали на базар. Завтрак на плите. Вытри пыль и протри пол. Никаких развлечений». Я читала и как будто слышала железный тон маминого голоса, выносящего мне приговор.

Во дворе раздавались голоса ребят. Но я даже не стала подходить к окну, чтобы лишний раз не расстраиваться.

Переделав все дела, я с надеждой стала ждать родителей, рассчитывая, что они сменят гнев на милость, и я смогу вернуться к привычному времяпровождению, только без хулиганства, конечно.

Но при виде мамы поняла, что скорого прощения ждать не приходится. Во всяком случае, сегодня. Значит, нужно искать себе занятие. Раз телевизор нельзя смотреть, значит остаются книги. Можно было бы повязать немного, но любовью к этому занятию я не пылала, хотя вязала неплохо.

Я подошла к книжному шкафу и стала перебирать книги, выбирая, что бы мне почитать. Макаренко. Гайдар. А. Толстой. Вот моя любимая «Республика ШКИД».

– Почитай Конан Дойла. Про Шерлока Холмса. Интересные рассказы, – посоветовал мне Валёк. При этом он опустил глаза и тихонько добавил, – Прости, Валюш! Я пытался объяснить маме, что это я виноват, но она как будто не слышит. И знаешь, так странно, что меня вообще не ругали за вчерашнее.

Взяв с полки рекомендованную книгу, я поплелась к себе в комнату.

Глава 3

Открыла книжку. Начала читать первый попавшийся рассказ. Внимание было рассеянным, и я практически ничего не понимала. Сделав вывод, что он, должно быть, не из лучших, я перелистнула страницы и приступила к изучению оглавления. Принцип выбора следующего произведения был неоригинален. Мне очень понравились два названия: «Голубой карбункул» и «Пестрая лента». На этих рассказах я и остановила свой выбор. Начала с «карбункула», потому как меня немало заинтересовало само слово, значения которого я не знала, но было оно очень забавным, ну, мне так казалось. Что уж я поняла в этом рассказе, а что не очень, а что и совсем не поняла, но очень понравился мне этот метод дедукции от Шерлока Холмса.

В перерывах между чтением я пыталась всячески себя развлекать и старалась не думать о несправедливости произошедшего. Моя уверенность в том, что была виновата не я, а брат, была непоколебима.

После ужина родители ушли в гости к родителям Андрея (маминой сестре и ее мужу). Недалеко. В соседний дом. О том, чтобы ослушаться маму, не могло быть и речи, поэтому я пребывала дома в гордом одиночестве.

Дочитав рассказ и отложив на время книгу в сторонку, я решила проверить метод Холмса на практике. Взяла куртку Валька, в которой он утром был на базаре, и, обнюхивая и разглядывая ее, вывернув наизнанку карманы, пыталась «определить», кому она может принадлежать. И какие у меня были версии? Одна. И вывод однозначен. Это куртка моего брата, который «подставил» меня, а сам преспокойненько играет с друзьями, а, может быть, даже и хулиганит, а, может, даже и курит или… И никто, никто его не ругает.

От жалости к себе на глазах выступили слезы. Как я ни гнала эти мысли от себя, они все одно меня настигли. Я бросила Валькину куртку в кладовку и продолжила самоистязание, встав за занавеской (так, чтобы меня не было видно ребятам с улицы) и наблюдая за ними. Мои друзья были во дворе, как обычно по вечерам.

Немного всплакнув, я решила еще почитать и начала новый рассказ, который назывался «Пестрая лента». Он мне определенно нравился больше предыдущего. Возможно, мне была симпатична Элен, хотя в силу своего возраста я еще не могла чувствовать всю глубину ее переживаний от потери сестры.

«…В последнее время, часа в три ночи, мне ясно слышится тихий, отчетливый свист. Я сплю очень чутко, и свист будит меня. Не могу понять, откуда он доносится, – быть может, из соседней комнаты, быть может, с лужайки. Я давно уже хотела спросить у тебя, слыхала ли ты его…»* – читала я и негодовала по поводу противного отчима и мерзких цыган.

На улице уже темнело. Валёк вернулся с прогулки, а родители из гостей. Мама позвала меня пить чай, но я так была увлечена чтением, что отказалась. Очень хотелось дочитать рассказ, а так как до сна времени оставалось не так много (в десять родители выключали в комнате свет – это не обсуждалось), поэтому нужно успеть.

«…Ночь была жуткая: выл ветер, дождь барабанил в окна. И вдруг среди грохота бури раздался дикий вопль…»[1]1
  Выдержки из текста. «Пестрая лента» А. Конан Дойл.


[Закрыть] – я чувствовала, как нарастало напряжение и уже начала испытывать легкий ужас, но тем не менее продолжала читать.

Когда я поняла, что сестра Элен умерла, мне стало так ее жаль, что из глаз потекли слезы. Но я ждала, что Шерлок Холмс разберется в причине ее смерти, я была в этом уверена, и связывала ее, разумеется, только с цыганами.

«…Можете себе представить мой ужас, когда прошлой ночью, лежа без сна и размышляя о ее трагической смерти, я внезапно услышала в тишине тот самый тихий свист, который был предвестником гибели сестры…»* – здесь я уже перестала читать рассуждения и описания, а глотала слова и предложения, торопясь добраться до финала.

Дочитав до конца, я испытала необыкновенную радость от благополучного завершения истории.

Я лежала и думала: «Какой же этот Холмс молодец, спас такую милую девушку и наказал ее ужасного отчима. Добро победило зло. Все замечательно».

– Доченька, пора спать, – в комнату зашла мама. – Сегодня ты была умницей, так что утром посмотрим, может, и отменим твое наказание.

Мама чмокнула меня в лоб, потушила свет и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Я продолжала думать о прочитанном, сон не шел. И вдруг…

Глава 4

Раздался свист. Тихий, чуть слышный. Я забралась с головой под одеяло. Но в мозгу моем звучали эти «страшные» звуки. Пролежала я так, наверное, несколько секунд, но мне они показались вечностью.

Выглянула из-под одеяла, а когда глаза привыкли к темноте, села на кровати и осмотрелась по сторонам. Ничего подозрительного. А свист казался уже более громким и зловещим. Что же такое происходит? Я набралась смелости, выскочила из постели и, в один прыжок оказавшись у выключателя, включила свет.

Свист стих. Я прислушалась. Так и есть, вернее нет. Свиста – нет.

Я, как сыщик, приступила к осмотру комнаты. Не обнаружив никаких дыр в стенах и потолке и успокоившись на этот счет, выключила свет и залезла в постель.

Не успела я лечь и укрыться, как опять послышался свист. Громкость нарастала с каждой секундой. У меня не было сил это терпеть, и я вновь включила свет. Все встало на свои места. Приятная уху тишина.

– Валюш, что ты там щелкаешь светом? – раздался из-за двери голос мамы. По всей видимости, ей через щель под дверью была видна полоска света.

– Я? Да, просто так. Нужно. – Это были самые «понятные» объяснения, которые я могла озвучить. Не говорить же маме, что где-то по соседству происходит что-то страшное и пугающее.

Я опять легла. Как по мановению волшебной палочки – свист. Тихий, чуть громче, еще громче… Неужели никто, кроме меня, его не слышит? В очередной раз встав, при свете лампы я осмотрела свою кровать. Даже проверила – не прикручена ли она к полу. Подергала ее за ножки, приподняла каждый край за спинку (благо для этих занятий, что тогдашние кровати с панцирной сеткой были нетяжелыми).

Не в силах больше это терпеть, я под предлогом того, что мне нужно в туалет, выскочила из своей комнаты, а на обратном пути «зарулила» к брату. Родители, тем временем, сидели на кухне и тихонько о чем-то говорили, возможно, обсуждая вопрос о моем «помиловании».

– Валёк, ты спишь?

– С тобой поспишь. Что ты там скрипишь кроватью? Прыгаешь, что ли? Да гремишь чем попало.

Я все, как на духу, ему рассказала. А мой вид при этом, наверное, был такой испуганный, что брат решил меня успокоить: «Не бери в голову. Тебе показалось. Просто ты у нас такая дурочка впечатлительная. Начиталась вот. Наверное, рано тебе еще такое читать».

Не унимаясь, все с большей настойчивостью я продолжала убеждать Валька, что это не выдумки, что это на самом деле происходит. И брат пошел проводить меня до комнаты.

Было тихо. Ни свиста, ни какого-нибудь другого шума. Тишина.

– Ложись и спи! И не выдумывай ничего. Доброй ночи! – бросил через плечо Валек и ушел в свою спальню.

Наверное, было бы странно, если бы, как только я легла в постель, не раздался свист. Уже не на шутку встревоженная, я тряслась, как осиновый лист. Слезы бессилия потихоньку потекли из глаз, и я лежала, зарывшись в одеяло и всхлипывала. Казалось, что одеяло стало моим щитом.

– Доченька, ты плачешь? Что случилось, милая? – мамин голос любимой песней прозвучал надо мной.

Я открыла глаза, откинула одеяло и прижалась к маме.

– Мамочка, представляешь… – и я сбивчиво начала рассказывать ей смысл своих переживаний. – И, главное, что этого никто, кроме меня, не слышит.

– Так я слышала свист. И зашла посмотреть, чем ты тут занимаешься. А, оказывается, свистишь-то вовсе не ты. Странно…

И мы решились на следственный эксперимент. В компании мамы я чувствовала себя в безопасности. Я спокойно сидела на кровати, а мама, потушив свет, присела рядом и приобняла меня.

Послышался свист. Я схватила маму за руку. Она же, освободившись, встала и включила свет.

Свист утих. Выключила свет – свист. Включила – тишина.

И тут маму осенило…

Она выглянула за окно и рассмеялась. А затем, сама серьезность, открыла большую его створку, и через мгновенье на подоконнике сидел Иван. Красный, как рак, от волнения или стыда, а, может, усталости, он достал из-за пазухи кулек с семечками и протянул мне. Он то и поведал нам историю напугавшего меня свиста.

Оказывается, что, узнав о моем наказании, Ванька расстроился и почувствовал себя виноватым (в отличие от некоторых). Потому как домашний арест, кроме отсутствия прогулок, еще и не предполагал посещений наказанных, Иван посчитал единственно возможным вариантом увидеть меня и попросить прощения, только под покровом темноты пробравшись к моему окну. Благо дело, жили мы на втором этаже, квартира была угловой, с угла дома была водосточная труба, а прямо под окнами проходила газовая. Так вот, Иван, дождавшись, когда стемнеет, поднялся по водосточной трубе, а уже дальше – проще, по газовой он благополучно дошел до окна, и стоял под ним, держась за карниз. Так как кричать меня по имени он не решился, то решил привлечь мое внимание свистом.

Ну не знал же он, что я находилась под сильнейшим впечатлением от только что прочитанной книги. И что свист в ней был предвестником смерти.

Так вот, стоя на трубе, Ванька засвистел. Раз, другой погромче, потом, осмелев, еще громче. А тут встаю я, включаю свет. И свист прекращается, так как Иван-то думает, что я поняла, что это меня кто-то из друзей вызывает, и разу смолкает. Затем опять то же самое. Затем еще раз. У меня шок от ужаса. У Ваньки абсолютное непонимание от происходящего. Сколько бы еще свистел этот соловей, если бы ни мама?

Когда Иван заканчивал свой рассказ, в комнате уже были и папа, и Валёк. Все слушали рассказчика и улыбались.

Я чувствовала себя абсолютно счастливой и в абсолютной безопасности. Семечки я взяла, мое прощение Ванька получил, родители меня освободили от наказания.

Со спокойной душой и светлой радостью я легла в постель. Стоило моей голове коснуться подушки, как я сразу сладко засопела.

Папа с Вальком пошли проводить позднего гостя.

Послесловие.

Наутро я узнала, что Ивана наказали. Тоже «арест». Но более строгий. Кроме позднего возвращения домой, еще одной и, пожалуй, главной причиной наказания была пропажа из кладовки «поллитры» самогона. Посещать Ваньку я не рискнула, да и жил он, в отличие от меня, на пятом этаже.