Текст книги "Супергрустная история настоящей любви"

Меня до того увлекло мое негодование – негодование, которое проще всего было выразить краткой мольбой: «Доктор Пак, пожалуйста, больше не бейте жену и дочерей», – что я не заметил, как прихожане вскочили и затянули «Розу Шарона»[67]67
  «Иисус, роза Шарона» (Jesus, Rose of Sharon, 1922) – христианский гимн Чарлза Х. Гэбриэла на стихи Айды Э. Гуири.


[Закрыть]. Как выяснилось, это был заключительный акт Крестового похода грешников. Я подметил других евреев, которым не терпелось слинять куда подальше, прочь от подругиной родни, в объятия любимой. Сердито и нежно Иисус молился за самые души наши, но мы так устали, так проголодались, что не дослушали, – до того проголодались, что даже не заполнили короткий опросник по материалам проповеди («Просто так, оценки не ставятся!»), который молодые люди в лентах через плечо передавали по рядам.

Склонив головы, мы выбрались из Мэдисон-сквер-гарден и переместились в новый ресторанчик поблизости, на 35-й улице, – там подавали нагджи погум, блюдо из осьминога, полыхавшее перечной пастой и чили, а также прочими жароповышающими и неполезными для здоровья веществами.

– Может быть, для вас слишком остро? – спросила миссис Пак – белых всегда об этом спрашивают.

– Я его много раз ел, – ответил я. – Вкуснотища. – Она поглядела на меня с великим подозрением.

Нас отвели в пустую комнатушку, где полагалось снять обувь и в тесноте усесться вокруг стола, скрестив ноги. С ужасом, от которого отчаянно захотелось в туалет, я увидел, что на носке у меня гигантская дыра, из которой вылезает бледная молочная кожа. Я повернулся к Юнис – мол, почему ты не сказала? – но столкновение двух миров совсем перепугало ее, и моего буравящего взгляда она не заметила. Она скинула остроносые церковные туфли и в неудобстве села. Взрослые собрались за одним концом стола, Сэлли и Юнис робко взирали на нас с другого. Миссис Пак приступила было к заказу, но муж перебил ее и выпалил чередой взрыков в прыщавого молодого официанта с волосами, зачесанными гладкой параболой. Доктору Паку тотчас вручили бутылку соджу. Я попытался ему налить, ибо в этой культуре молодые прислуживают старшим (можно подумать, старики лучше нас, а не просто ближе подошли к умиранию), но он оттолкнул мою руку и налил себе сам. Потом взял мой стакан, поставил перед собой и заправил точно откалиброванным движением. Наконец, одним пальцем подвинул стакан мне.

– Ой, спасибо, – сказал я. Затем помахал бутылкой Юнис и Сэлли: – Кто-нибудь хочет вкусной водицы? – Обе отвели глаза. Доктор Пак молча проглотил свою дозу. – Ну и ладно. Должен сказать, в эту последнюю неделю соседство с Юнис было очень успешно, столько всего произошло…

– Хиюн! – рявкнул доктор Пак младшей дочери. – Как твоя учеба?

Сэлли вспыхнула. Кубик холодной белой редиски выскользнул из палочек.

– Я, – сказала она. – Я…

– Я, я, – передразнил доктор Пак. Он глянул на меня, как будто мы с ним в сговоре. Я улыбнулся, не в силах противиться любому жесту этого человека, даже если он требует принять его сторону против невинных женщин. Так, видимо, действуют все тираны. Заставляют тебя жаждать их внимания; путать внимание с милосердием. – Столько денег на Элдербёрд, на Барнард – и ради чего? – спросил доктор. – Им нечего сказать. Одна протестует, другая тратит мои деньги. – Он говорил со смутным британским акцентом – в свое время подцепил в Манчестере. Речь его пугала меня все больше. Этот абсолютный маленький человек возвышался над всеми нами.

– Вообще-то, – сказал я, – сейчас не время для бесед и письма. Теперь молодежь самовыражается иначе.

– Да-да, – кивнула мне миссис Пак. Крохотной ладошкой она закрывала крохотное лицо, краснея вместе с дочерьми, другая рука нервно застыла над плошкой с рисом. – Уж в такие времена мы жить, – сказала она. – Последние времена. – А потом обратилась к дочерям: – Папа хотеть как лучше. Слушаться его.

Страшную библейскую аллюзию я пропустил мимо ушей и продолжил хвалить любимую:

– Вероятно, вы удивитесь, узнав, что вообще-то Юнис замечательно строит фразы. Недавно мы обсуждали…

Доктор Пак тихо заговорил с девушками по-корейски. Говорил он двадцать минут, не снимая темных очков, прерываясь лишь на секунду, чтобы вновь наполнить и вылить в глотку стакан. Дочери же сидели и краснели, иногда переглядывались, проверяя, как другая переносит наказание. Никто не притрагивался к еде – ел я один. Я, по-моему, в жизни не бывал так голоден, – я слабел, будто со мной случился приступ гипогликемии. Появились официанты, приносящие бесконечные дары дымящейся обжигающей кухни. Ко мне подплыл горшок с осьминожкой, горячей и сладкой, в кольце ттока, круглого рисового пирожка, впитывающего приправы, как губка. От обилия специй во рту я нервничал, а из доктора Пака все сыпались слова. Я потянулся к тарелке с яичным кремом и пикулями, чтобы остыть; вкусы осьминога, чили, зеленого лука, репчатого лука в кунжутном масле становились все острее. Я никак не мог перестать есть. Потянулся было к бутылке соджу, но доктор Пак хлопнул меня по руке и сам мне налил, не ослабляя артобстрела миниатюрных дочерей через широкий залив деревянного стола.

Кажется, я расслышал слово «хананим» – это «Бог» по-корейски, – и глубоко оскорбительное «ми-чхин-нюн»[68]68
  Сука (искаж. кор.).


[Закрыть], от которого Юнис выдохнула так печально, так обиженно, долго и окончательно, что я забеспокоился, сможет ли она когда-нибудь восполнить этот выдох. Рука миссис Пак все парила над металлической плошкой с рисом, временами касаясь кромки. По моему опыту, для корейцев весьма необычно сидеть за столом и не есть. Я прикрыл глаза, и контуры губ вспыхнули чистым жаром. Я проплыл над столом и нырнул в густой воздух центра города. Я жалел, что недостаточно силен и не могу помочь Юнис или хотя бы загородить ее собой, впитать часть ее боли. Я хотел зарыться лицом в тепло ее волос, в их мускус и масло, ибо там мой дом. Ибо я знал, что она слишком маленькая, слишком слаба духом, слишком поклоняется семье и своему представлению о семье, а потому неспособна терпеть такую боль в одиночестве. Может, потому она и сбежала в Рим, выучила итальянский, своим спутником назначила мужчину уступчивого и доброго, хоть и некрасивого, попыталась стать другим человеком? Но в этом мире не убежишь от докторов Паков. Джоши просил нас вести дневник, потому что структура нашего мозга постоянно меняется и со временем мы превращаемся в совершенно других людей. Этого я и желал Юнис – чтобы синапсы, ответственные за ее реакцию на отца, увяли и переродились, обратились к тому, кто любит ее безоглядно.

Что-то тянуло меня назад, прохладное дуновение освежило лоб. Я открыл глаза и поймал взгляд Юнис – умоляющий, застенчивый, как в первый раз, когда мы познакомились в Риме и она разговаривала с этим нелепым скульптором. Как я любил ее тогда и как люблю сейчас. Редко случается привязанность столь мгновенная и глубокая. Мы встретились глазами на миллисекунду, но ее хватило, чтобы скачать миллионы битов сочувствия, чтобы я успел сказать: скоро ты будешь дома, в моих объятиях, и мир вокруг тебя выстроится заново, и сочувствие мое будет обильно – ты даже испугаешься, увидев, как я тебя люблю. Монолог ее отца тем временем заходил на посадку. Доктор Пак расслабился, уже отходя от битвы. Изрыгнул еще несколько слов и затих – так затих, как будто сдулся на моих глазах, оставив лишь отравленные сгустки тех, в чьей жизни осталась только боль и причинение боли. Кто и что с ним сделал, спрашивал я себя, – или просто нейромедиаторы с цепи сорвались? Доктор Пак влил в себя еще стакан соджу и налег на осьминога, заталкивая в рот большие куски. Девушки и миссис Пак тоже приступили к еде, и спустя пять напряженных минут тарелки были чисты.

– Итак, Ленни, – сказала миссис Пак, будто ничего и не произошло, – Юнис говорить, у вас хорошая работа науки.

Доктор Пак фыркнул.

Я хотел укрепить свой статус, но не хотел подчеркивать свою должность в «Постжизненных услугах»: я знал, что убежденные христиане не в восторге от идеи вечной жизни прямо на земле – она до нелепости обессмысливала их райские мечты.

– Я работаю в одном из подразделений «Штатлинг-Вапачун», – сказал я. – Вы, вероятно, видели, что по всему Нью-Йорку идет строительство. Это «Штатлинг-Недвижимость». Еще есть «Вапачун-ЧС», крупная фирма, занимается безопасностью. У нас три основных направления – недвижимость, безопасность и продление жизни. В период кризиса все три очень важны.

Я вещал в таком духе еще некоторое время, стараясь не влезать в политику, черпая вдохновение в родительском консерватизме, воспитанном на «ФоксЛиберти-Прайм». Иногда при упоминаниях «Вапачун-ЧС» Сэлли косилась на меня с плохо скрываемым раздражением, точно она не в восторге от моего работодателя, однако даже в неудовольствии она была изящна и мила, и мне хотелось избавиться от ее родителей и поговорить с ней прямо, поспорить легко и по-приятельски.

– Разумеется, – сказал я ее отцу, – я не врач, не научный работник, как вы, сэр. Я лишь пытаюсь совместить коммерцию и…

Доктор Пак указал пальцем на мою ступню, где постыдной карикатурой из дырки выглядывала белая кожа.

– Я вижу, – сказал он, – что у вас на плюснефаланговом суставе нарастает ткань или кость. Возможно, бурсит на ранней стадии. Вам следует купить другую обувь, ботинки, в которых не будет тесно пальцам. Это настоящая патология, и вам нужно ею заняться, потому что со временем вам останется только операция.

Он повернулся к Юнис, и она кивнула.

– Новая обувь, – сказала она.

– Заботиться друг о друге в трудное время, – сказала миссис Пак. – Хорошие соседи, ладно?

– Спасибо, – сказал я. Я хотел вернуться к своей карьере, поведать, как помогу Юнис вынести неизвестность будущего, но окошко билетной кассы уже захлопнулось. – Э.

Миссис Пак достала старый эппэрэт и положила на стол между только что прибывшими тарелками с молодым папоротником и солониной.

– Глядить, – сказала она Юнис и Сэлли. – Видео Мён-Хэ ее мать только что прислать. – А мне пояснила: – Племянница из Топанги.

Азиатская девчушка лет трех, не больше, бежала к камере, а за ее спиной блестел аквамарином бассейн и сгрудились дешевые калифорнийские одноквартирные дома. На девчушке был купальник с резиновыми ромашками, широкое личико очень искренне улыбалось.

– Привет, имо[69]69
  Тетя (искаж. кор.).


[Закрыть] Юнис. Привет, имо Сэлли, – прокричала она в кадр. – Я по тебе скучаю, имо Юнис, – завопила она, предъявив нам весь набор маленьких зубиков.

– Глядить, – сказала миссис Пак. – У нее над глазом рис.

Над бровью у девчушки и впрямь было какое-то зернышко. Все засмеялись, в том числе и доктор Пак – он сказал несколько слов по-корейски, первые слова одобрения за весь вечер, первый раз, когда он не стискивал зубы, песнь войны замолкла, батальоны авангарда вернулись в казармы. Юнис вытерла глаза, и я сообразил, что она не смеялась. Она выпрямила ноги, одним движением вскочила и босиком выбежала из комнаты. Я двинулся было за ней, но миссис Пак только и сказала:

– Она скучать по племяннице в Калифорнии. Не волнуться.

Но я понимал, что дело не только в симпатичной девчушке на экране. Дело в том, что ее отец смеялся и был добр, семья на миг стала цельной и любящей – то была жестокая экскурсия в невозможное, в альтернативную историю. Ужин завершился. Официанты покорно и безмолвно убирали со стола. Я знал, что, согласно традиции, должен позволить доктору Паку заплатить за трапезу, но достал эппэрэт и перевел ему триста юаней, всю стоимость ужина, с безымянного счета. Не надо мне его денег. Даже если мечты мои осуществятся и однажды я женюсь на Юнис, доктор Пак навсегда останется для меня чужаком. Прожив на земле тридцать девять лет, я простил своих родителей за то, что не умели любить ребенка, но тем глубины моего прощения и исчерпывались.

Я еще сильней его люблю
Почтовый ящик Юнис Пак на «ГлобалТинах»

10 июля

Юни-сон – Чхун. Вон. Пак:

Мам, ты мне который день не пишешь. Ты что, до сих пор сердишься из-за Ленни? Хватит уже беспокоиться о Тайне, ладно? Беспокойся лучше о Сэлли. Нужно следить за ее весом. Не позволяй ей заказывать пиццу. Готовь как можно больше овощей. Я куплю ей красивые летние туфли в «МногоНожках», чтоб она могла их и на собеседования надевать.

Я слишком занята поиском работы в Рознице, так что на подготовку к экзаменам сейчас времени нет, но следующим летом – обязательно. Разные расходы в «ОбъединенныхЭсВиСи» – это, наверное, «минимальная совокупная годовая процентная ставка», которую теперь берут. Это значит, что мы должны отдавать чуть меньше ежемесячно, но разово заплатить вот эту новую ставку, иначе ее прибавят к основной, основная станет максимальной, и в итоге в следующих двух биллинговых циклах выйдет, наверное, тысяч шесть, а то и больше. Я думаю, все равно пора отказываться от «ОбъединенныхОтходов», а у «ЗемлиОзер» в этом месяце льготные ставки, хотя для «перехода» нужно взять кредит на лишние десять тысяч. Надо, наверное, хотя бы «посчитать» и проверить.

Юни-сон – Зубоскалке:

Милая Прекрасная Пони,

Привет тебе из земли ТВ![70]70
  Цитата из американского мультипликационного сериала Дж. Троплонга (Джея) Уорда, Александра (Алекса) Эндерсона-мл. и Уильяма Джона (Билла) Скотта «Шоу Рокки и Буллвинкла» (The Rocky and Bullwinkle Show, 1959–1964).


[Закрыть] Ой. Кажется, я с Ленни слишком часто качаю старое кино. Странно. В общем, теперь на меня еще и мама сердится. Ужин с la famiglia[71]71
  Семья (ит.).


[Закрыть], как ты верно предсказывала, вышел катастрофический. С какой радости Ленни решил, будто может очаровать моих родителей? Знаешь, он иногда такой САМОДОВОЛЬНЫЙ. Эти штучки белых американцев – жизнь справедлива, хороших ребят уважают за то, какие они хорошие, и все просто за-ши-БИСЬ (понимаешь, да?). Он все болтал и болтал про то, как я умею строить фразы и как я все время говорю, что надо заботиться о Сэлли, а отец тем временем кулак под столом сжимал и разжимал. Поверь мне, пока старина Лен произносил свою маленькую диетрибу, мы с Сэлли только про этот кулак и думали.

Я знаю, что у Ленни сердце доброе. Оно всегда доброе. Но проходит время, и кому какое дело, правильно? Как он может меня не понимать? Как будто не удосуживается сложить два и два. Обещал, что будет меньше читать и больше времени уделять уборке в квартире, но у него вся голова забита этими текстами. Я проверила, эта «Война и мир» – про какого-то Пьера, который воюет во Франции, и с ним случаются всякие ужасы, но он такой очаровательный, что в конце женится на девушке, которую очень любит и которая очень любит его, хотя ему и изменяла. Вот, собственно, краткая версия взглядов Ленни на мир – хорошесть и умность в итоге всё победят.

Но хуже всего моя мать. Прямо НАБРОСИЛАСЬ на меня. Типа, ага, нух му хех та[72]72
  Зд.: ты совсем зарвалась (искаж. кор.).


[Закрыть]. Могла бы и кого получше найти. Он старый, он некрасивый, у него нездоровая кожа, у него больные ноги, ты говорила, он выше ростом, он зарабатывает 25 000 юаней в месяц. Если хочешь встречаться с человеком постарше, в «Палисадах» живет геммолог, зарабатывает под миллион в год, а папа говорит, что эти «Постжизненные», где Ленни работает, – пустышка и жульничество, скоро они развалятся. И мама твердит: «Не решать сейчас, не решать сейчас».

Я старалась не обижаться, но это невозможно. Ленни не видит меня, а они не видят ЕГО. Для них он просто некрасивый и небогатый человек с дыркой в носке (я думала, я его за это убью, честное слово).

Но потом мы пошли домой, я получила гадостное письмо от мамы, и мне показалось, что я еще сильнее люблю Ленни. Типа, чем больше она его ненавидит, тем сильней я его люблю. Он так устал от этого ужина и дурацкой службы, что просто завалился на диван и отключился, даже храпел, чего обычно не бывает. Он так выложился, мой милый, заботливый рыбоголовль, он так старался любезничать с моими родителями, защитить меня от этой подтирки, которая мне вместо отца, что совсем вымотался. И я подумала: если вы не видите, какой Ленни хороший, нафига вы мне вообще сдались? Видимо, я хочу сказать, что меня теперь особо не обламывают его слабости, и спасибо моей чхо-кнутой мамочке за это откровение. С Ленни всегда так – если узнать его поближе, видишь, что он очень ямджанэ[73]73
  Нежный, добрый (искаж. кор.).


[Закрыть]. По-моему, это очень корейское свойство – чувствовать, как человек добр и нежен, и ценить его за то, какой он.

Прости, что я столько тра-ля-ля. В целом все неплохо. Мы тусуемся, болтаем, развлекаемся как можем. Видели Изображения в галерее, ели приличные бургеры в Бушвике (почему в Нью-Йорке не откроют «Вход-и-Выход»?). Один раз не стали предохраняться, и он мне сказал, что воображает, как у нас родится ребенок. Я такая: ЧЕГО??? Но вообще-то в этом есть смысл. Я ХОЧУ родить от него ребенка, даже если вокруг совсем плохо. По-моему, я буду счастливейшей феечкой в лесу, если мы однажды станем настоящей семьей. А потом мы пошли ужинать в шриланкийский ресторан, и неподалеку сидела Лейси Вюльв. Помнишь, когда мы были маленькие, она делала всякое порно, хуи сосала, анусы лизала, в таком духе? На ней был пиджак «Поппу-гай» второго размера, жемчуг и прозрачная «Лукожа», которая даже в таком возрасте ей в самый раз. Очень стильная, утонченная жопутана. И с ней был такой немецкий господин, очень красивый.

И кстати, я опять ходила на Томпкинс-сквер, носила припасы, немножко помогала в «Стирке одежды и санитарии» и просто тусовалась с Дэвидом. Он такой смешной. Один раз схватил меня, перекинул через плечо и так таскал по всему парку, а я всем махала. Приятно, когда сильный парень за тебя отвечает, а Дэвид ОЧЕНЬ сильный, и не только потому, что служил в Венесуэле. И у него так ЧИСТО в хижине (в отличие от сама знаешь кого, ха-ха), он говорит – в армии научился. Он готовится к тому дню, когда Гвардия придет их выгонять, а я нервничаю. Если у тебя есть старые эппэрэты или даже ноутбуки, пожалуйста, вышли мне, потому что у этих людей вообще ничего нет. Я пыталась заманить его со мной пообедать, но он не выходит из парка. Предан своим людям, как мой отец пациентам, и я, пожалуй, этим восхищаюсь. Я смотрела ему в рот, и есть что-то харизматичное в том, что он беззубый. Побитый жизнью человек, который знает, когда в рожу давать, а когда умничать. Короче, если б у него была медстраховка, он наверняка был бы еще красивее. Иногда он говорит о том, какой будет жизнь, когда сбросят двухпартийцев, и я такая: хм-м, а вроде неплохо. Он против Кредиторов, но считает, что Розница в нашей жизни будет всегда, а девушки в Рознице бывают Креативными. Идеи у него, конечно, завиральные, но он хотя бы во что-то верит, правильно?

Эх. Ладно, Принцесса П., я пошла мыть балкон, он 24/7 покрыт птичьим гэ. Я в Нью-Йорке, а тут на тебя вечно срет кто попало. Ха-ха.

12 июля

Зубоскалка – Юни-сон:

Панда, прости, что сразу не ответила. Тут УЖАС. НИИ заняли отцовскую фабрику, когда она была закрыта, и теперь там сидят, полицию Лос-Анджелеса месяц назад распустили, Национальная гвардия вмешиваться не хочет, и вот как теперь, мы потеряем бизнес, что ли? Я слышала, как мать с отцом ОЧЕНЬ ТИХО ВЕРБАЛИЗУЮТ в спальне, и я испугалась, не понимаю, что происходит, и не знаю, чем помочь. Обычно они мне всё рассказывают, но у отца было такое лицо, типа, э-э-э-э, и они даже заговаривают о том, чтобы на время вернуться в Корею. Я пошла в «Падму», а на 405-м блокпост, люди стоят руки за голову, и я свернула на станцию техобслуживания, мотор не выключила, сижу, а потом как давай КОЛОТИТЬ по рулю, все КОЛОТИЛА И КОЛОТИЛА. ЧЕ ЗА ХУЙНЯ??????????? Как это так – не защитить наш бизнес? Почему эта Армия Азиза творит, что заблагорассудится? Как будто они больше не хотят, чтоб нам было безопасно. По-моему, тебе не надо тусоваться с этим Дэвидом, Юнис. Он, похоже, из тех гондонов, которые уничтожают мою семью. И быть с Сусликом я тоже не хочу, он не наш, он НИЧЕГО не понимает, у его родителей олдскульные деньги, для него это все просто ШУТКА. Я ему рассказала про фабрику, а он такой: «И хорошо, пусть управляют бедные». Я думаю, нам пора забыть, кто мы такие, и поддерживать родных, а все остальное – это такой шум, как будто просто люди на улице друг другу вербализуют. Это правда, вокруг меня одни призраки – ты одна настоящая, когда я с тобой на эппэрэте. Что за придурочная страна. Только избалованные белые могут допустить, чтобы такое хорошее так испортилось. Жалко, что у тебя вышел гадостный ужин с семьей, и я рада, что ты так сильно любишь Ленни, но надо прислушаться к тому, что говорят родители, потому что они давно живут на свете. Я не говорю: не встречайся с Ленни, просто уравновесь в голове свои чувства к нему и то, что тебе в итоге придется сделать. Я тебя люблю, сладкая моя картошечка.

Юни-сон: Сэлли, привет. НИИ забрали у Канов вантузный бизнес, слышала?

СэллиБарнарда: Не слышала. Кошмар.

Юни-сон: И больше ты ничего не скажешь?

СэллиБарнарда: А что тут сказать?

Юни-сон: Хочешь бургеров? Поешь красного мяса, если пообещаешь неделю есть овощи и йогурт.

Юни-сон: Алло? Земля вызывает Сэлли Пак, прием.

Юни-сон: Ты, наверное, занята. Ты так и не сказала, как тебе Ленни.

СэллиБарнарда: Все за тебя тревожатся.

Юни-сон: ТРЕВОЖАТСЯ? Как это мило.

СэллиБарнарда: Мама и папа не хотят, чтоб ты теряла голову.

Юни-сон: А ты у нас теперь медиасекретарь?

СэллиБарнарда: Мы не идеальная семья, но мы же семья все-таки?

Юни-сон: Не знаю. Ты мне скажи.

СэллиБарнарда: Нам нужен новый ковролин в гостиную и дорожка на лестницу. Хочешь, приезжай в Н-Дж, поможешь выбрать?

Юни-сон: А можно приехать с Ленни?

СэллиБарнарда: Делай что хочешь, Юнис.

Юни-сон: Шучу.

СэллиБарнарда: Так ты приедешь?

Юни-сон: Приеду. Но я не сяду рядом с папой и ни слова ему не скажу. Ленни употребляет такое слово – изувер. Папа – как малолетний изувер, лучше не обращать на него внимания.

СэллиБарнарда: Делай скидку. Он старается. У него на сердце нехорошо, мы должны его простить.

Юни-сон: Неважно.

СэллиБарнарда: Я серьезно. Юнис, тебе самой полегчает, если ты его простишь. Пора уже сосредоточиться на том, что в остальном мире происходит. Например, поможешь мне организовать комитет по снабжению палаточных городков, мы работаем в Коламбии и Нью-йоркском универе. На Томпкинс-сквер дела совсем плохи.

Юни-сон: А с чего ты взяла, что я им не помогаю?

СэллиБарнарда: А?

Юни-сон: Да ничего. Я прощу папу, когда ему будет 70 лет, дядя Чун проиграет все его деньги, он станет бездомным психом и обратится к нам с Ленни за помощью. И я тогда такая: ты меня, маму и Сэлли с говном мешал, но вот тебе денег, чтоб ты с голоду не помер.

СэллиБарнарда: Это чудовищно. Не может быть, чтоб ты даже думала такое.

Юни-сон: Эй, я шучу. Чувство юмора?

Юни-сон: Сэлли, ты тут? Я не знаю, что со мной сегодня. Я ужасно скучаю по Мён-хэ. В последний раз в ЛА я пыталась ей косу заплести, а она визжала: «Нет, имо Юнис!», типа, оставь меня в покое, ты моим волосам не командир!!! Она такая хорошенькая хрюшка. Наверное, когда опять увидимся, она будет дюйма на четыре выше. Не хочу, чтоб она вырастала.

Юни-сон: Сэлли? Ну Сэлли! Это из-за того, что я сказала про папу?

Юни-сон: Ну и пожалуйста. Скоро придет мой ПАРЕНЬ, будем вместе судака готовить.

Юни-сон: Сэлли, ты меня любишь?

СэллиБарнарда: Что?

Юни-сон: Я серьезно. Ты правда меня любишь? Ну, как человека. Не просто как старшую сестру, с которой положено брать пример.

СэллиБарнарда: Не хочу об этом. Конечно люблю.

Юни-сон: Наверное, я мало стараюсь.

СэллиБарнарда: Что ты несешь? Давай ты НАКОНЕЦ ЗАТКНЕШЬСЯ. Тошнит уже от тебя. ПРОШЛОЕ, ПРОШЛОЕ, ПРОШЛОЕ!!!

СэллиБарнарда: Ау? Юнис.

СэллиБарнарда: Юнис?

СэллиБарнарда: Ау.