Текст книги "Супергрустная история настоящей любви"

– Очень красиво, – сказал я. – Просто Эгон Шиле[78]78
  Эгон Шиле (1890–1918) – австрийский художник, ученик Густава Климта, один из провозвестников экспрессионизма; написал множество автопортретов.


[Закрыть].

– Это называется «Клеточный распад», – сказал Джоши. – Я нарисовал штук двадцать вариантов, и все совершенно одинаковые.

– Она немножко напоминает вас, – сказала Юнис. – Мне нравятся тени под глазами.

– Ну в общем… – сказал Джоши и застенчиво скрипнул горлом. Мне всегда было неловко смотреть на портреты его матери, как будто я зашел в ванную и застал собственную мать, когда она поднимала свою усталую корму со стульчака. – А ты рисуешь?

Юнис закашлялась. Появилась Улыбка Великого Смущения, и стыд высветил ее веснушки четким рельефом.

– Я училась, – еле выдохнула она. – В Элдербёрде. Курс рисования. Ничего особенного. Я не умею.

– Я не знал, – сказал я. – Что ты училась рисовать.

– Это потому что ты никогда меня не слушаешь, обормотина, – прошептала она.

– Я бы посмотрел на твои рисунки, – сказал Джоши. – Я скучаю по живописи. Она меня очень успокаивала. Можем собраться как-нибудь и вместе поучиться.

– Или можешь пойти на курсы в Парсонс, – предложил я Юнис. Я представил, как они вдвоем, живая и бессмертный, вместе создают что-то, Изображение, «произведение искусства», как раньше выражались, – и мне тотчас стало жалко себя. Ах, если б у меня была склонность к карандашу и краскам. Почему я обречен страдать от этой древнееврейской словесной болезни?

– Пожалуй, мы оба можем пойти на курсы в Парсонс, – сказал ей Джоши. – Ну, типа, вместе.

– Но у кого есть время? – рискнул я.

Мы вернулись в гостиную, где Джоши и Юнис опустились на уютный изогнутый диван, а я примостился напротив на кожаной оттоманке.

– Будем здоровы, – сказал Джоши, кружкой чокаясь с длинноногим бокалом Юнис. Они улыбнулись друг другу, и она повернулась ко мне. Пришлось встать, подойти к ним и завершить ритуал. А затем снова садиться. В одиночестве.

– Будем здоровы, – сказал я, едва не разбив Джоши кружку. – За моих самых любимых людей.

– За свежесть и юность, – сказал Джоши.

Они заговорили. Джоши расспрашивал ее о жизни, а она отвечала по своему обыкновению невнятно: «Ага», «Наверное», «Ну как бы», «Может быть», «Я пыталась», «У меня не получается», «Я ничего не умею». Но она радовалась беседе, была внимательна – я редко видел ее такой, – и придерживала прядь, упавшую на плечо. Она толком не умела вести разговор с мужчиной, без злости, без флирта, но старалась, фильтровала, выдавала как можно меньше, и однако же хотела угодить. Она тревожно поглядывала на меня, щурилась – ей мучительно было думать, мучительно отвечать, – но тревога спадала по мере того, как Джоши подливал вина – мы все уже превысили максимальную дозу в два бокала ресвератрола, – и скармливал ей тарелку черники и моркови. Он предложил сварить шмали в чайнике зеленого чая – годами этого не делал, – но Юнис вежливо ответила, что марихуану не курит, что это, конечно, извращение, но от марихуаны ей грустно.

– Я бы не отказался, – встрял я, но предложение явно испарилось.

– Почему вы зовете Ленни Макакой-Резусом? – спросила Юнис.

– Похож, – ответил Джоши.

Юнис крутанула эппэрэт и, когда на экране появилось искомое животное, закинула голову и расхохоталась, как на моей памяти хохотала только с элдербёрдскими подружками, честно и весело.

– Абсолютно, – сказала она. – Руки длинные, а в середине, типа, скукоженный. На него так трудно покупать одежду. Вечно приходится учить его, как… – Описать она не смогла, только раскинула руки.

– Одеваться, – договорил я.

– Он быстро учится, – сказал Джоши, глядя на нее, рассеянно нащупывая вторую бутылку вина, послушно стоявшую у ног. Я протянул кружку за добавкой. Мы продолжали напиваться. Я поплотнее уселся на влажную кожаную оттоманку – поразительно, сколь равнодушен Джоши к обстановке. За все годы знакомства не купил ни единого предмета мебели. Столько лет один, без детей, без американского изобилия, посвятил себя единственной идее, чье воплощение сидело сейчас в футе от него, подогнув под себя ногу – знак того, что ей полегчало. Джоши умеет дать понять, что не сделает больно. Даже когда делает.

Они вели молодежный разговор: «ЖопоДоктор», девичьи порки, новая вьетнамская порнозвезда Фуонг «Хайди» Бля. Употребляли слово «жопутана» и подростковые аббревиатуры, типа «ТЖВ» и «ВСМ», от которых на ум приходили высокоскоростные европейские поезда. Гладколицый Джоши, чье тело играло новыми мускулами и послушными нервными окончаниями, раскраснелся от вина, склонился вперед, точно ракета в воздухе, и душа его, надо думать, переполнялась инстинктами юности, жаждой коннекта во что бы то ни стало. Будет ли он скучать по старости, еретически подумал я. Не затоскует ли его тело о своей истории?

– Я ужасно хочу рисовать, но я ничего не умею, – говорила Юнис.

– Наверняка умеешь, – ответил Джоши. – У тебя такое чувство… стиля. И экономность. Достаточно на тебя посмотреть!

– Одна училка в колледже говорила, что у меня получается, но она просто была лесба.

– ОБМ, давай ты прямо сейчас что-нибудь набросаешь?

– Да ни за что.

– Абсолютно. Давай. Сейчас бумагу принесу. – Он кулаками оттолкнулся от дивана, вскочил и помчался в кабинет.

– Стойте, – крикнула ему вслед Юнис. – Ужас какой. – Она обернулась ко мне. – Я боюсь рисовать, Лен. – Но она улыбалась. Они разыгрались. Напились. Она ринулась за Джоши, и я услышал резкий молодой вскрик – толком не разобрал, чей. Я перешел на диван и сел на место Джоши, впитывая тепло моего господина. Темнело. За окном маячили водонапорные башни и голые стены когда-то высоких зданий, что тянулись до стеклобетонного задника строительства по берегам Хадсона. Мой эппэрэт терпеливо отчитывался о ценах на недвижимость и сравнивал их с БКГШ-Лондоном и Шанхаем. Я прижал к губам бутылку вина, затопил организм ресвератролом и понадеялся, взмолился: пусть к обратному отсчету моей жизни прибавится еще несколько лет. В гостиную вернулся Джоши.

– Она не разрешила смотреть, – сказал он.

– Она правда рисует? – спросил я. – Руками? Не на эппэрэте?

– Еще как, корешок! Ты что, собственную подругу не знаешь?

– Она со мной ужасно застенчивая, – сказал я. – И КТС, Гризли, уже никто не говорит «корешок».

Джоши пожал плечами:

– Молодость есть молодость. Молодая речь, молодая жизнь. Кстати, как твой водородный показатель?

Она вышла, красная, но счастливая, прижимая альбом к груди.

– Не могу, – сказала она. – Это глупость. Я все порву!

Мы, как полагается, запротестовали, заглушая друг друга громом баритонов, а Джоши застучал кружкой по кофейному столику, точно охрипший студент на собрании братства. Застенчиво, однако не без кокетства, позаимствованного, надо полагать, из старых телесериалов про женщин на Манхэттене, Юнис Пак протянула Джоши альбом.

Она нарисовала обезьяну. Резуса, если я не ошибся. Выкаченная седая грудь, длинные уши как сердечки, совершенно черные лапки изо всех сил цепляются за ветку, на макушке седой завиток, на лице гримаса, выдающая игривый ум и удовольствие.

– Как точно, – сказал я. – Как подробно. Ты посмотри на эту листву. Юнис, ты замечательная. Я поражен.

– Да уж, Лен, она тебя один в один сняла, – сказал Джоши.

– Меня? – Я снова вгляделся в обезьянье лицо. Красные потрескавшиеся губы и буйная щетина. Утрированный нос, кончик и переносица блестят, к голым вискам тянутся ранние морщины; кустистые брови, которые сойдут за отдельных существ. Если посмотреть под другим углом, если передвинуть альбом в полутень, вместо удовольствия в полноватом обезьяньем лице читалось желание. Это был мой портрет. В виде макаки-резуса. Влюбленной макаки-резуса.

– Ух ты, – сказал Джоши. – Как это медийно.

– Это ужасно, – сказала Юнис, – двенадцатилетняя девочка нарисовала бы лучше, – но в голосе ее не хватало убежденности. Мы оба на прощание обняли Джоши. Некоторое время он целовал Юнис в щеки, затем наскоро похлопал меня по плечам. Предложил нам на дорожку по стаканчику и клубнику с севера штата. Вызвался проводить до первого этажа и переговорить с вооруженными людьми. Он стоял в дверях, цепляясь за косяк, и глядел, как мы уходим. В это последнее мгновение, в эту минуту расставания я увидел его в профиль, различил скопление лиловых вен, и он вновь будто внезапно постарел – будто страшный рентген высветил все то, что бурлило под этой роскошной новой кожей и в глубине сияющих молодых глаз. Мне мало было этого глупого мужского прощания. Хотелось обнять Джоши, утешить. Если он все-таки провалит дело своей жизни, кто из нас будет несчастнее – отец или сын?

– Вот видишь, все обошлось, – сказал я в лимузине, когда на плечо мне легла сладкая, пахнущая алкоголем голова Юнис. – Весело же было? Он хороший человек.

Я слышал, как она ровно дышит мне в шею.

– Я тебя люблю, Ленни, – сказала она. – Я так тебя люблю. Жалко, что я не могу описать точнее. Но я люблю тебя, как только могу. Давай поженимся. – Минуя семь КПП ДВА и весь ФДР-драйв, мы целовали друг друга в губы, рты, уши. Военный вертолет как будто провожал нас до дома, и его одинокий желтый луч гладил по спинам барашки на Ист-Ривер. Мы говорили о том, как пойдем в Ратушу. Гражданская церемония. Может, на следующей неделе. Почему не расписаться? Зачем нам разлука? – Я хочу только тебя, кокири, – сказала она. – Одного тебя.

Стариковские выкрутасы
Почтовый ящик Юнис Пак на «ГлобалТинах»

20 июля

Голдманн-Навсегда: Привет, Юнис. Это Джоши Голдманн. Как делаааа?

Юни-сон: Джоши?

Голдманн-Навсегда: Ну, босс Ленни.

Юни-сон: Ой. Здравствуйте, мистер Голдманн. Откуда у вас мои контакты?

Голдманн-Навсегда: Тинкнул и нашел. Какой еще мистер Голдманн? Это папа мой – мистер Голдманн. Зови меня Джоши. Или Медведь Гризли. Так меня зовет Ленни.

Юни-сон: Ха-ха.

Голдманн-Навсегда: В общем, хочу напомнить, что у нас с тобой свидание.

Юни-сон: У нас свидание?

Голдманн-Навсегда: Мы же хотели учиться рисовать. Ну?

Юни-сон: Да? Простите. Я была ужасно занята всю неделю. Надо работу в Рознице искать и все такое.

Голдманн-Навсегда: У нас полно клиентов из Розницы. Что за работа? Вот сейчас приходил дядька из какой-то «ПОПЫ». Вообще-то это секрет.

Юни-сон: Нет, ну я не могу вас так обеспокоить.

Голдманн-Навсегда: Перестань! Кто обеспокоил? Ха! Мы тебя мигом устроим в какую-нибудь чокнутую ПОПУ.

Юни-сон: Ладно. Спасибо вам.

Голдманн-Навсегда: Короче, я записал нас обоих на летний курс в Парсонс-Ихва.

Юни-сон: Это чудесно, но летний семестр уже начался.

Голдманн-Навсегда: Они сделали исключение. Нас будет только двое. Хотя, может, не стоит говорить Ленни. Ха-ха.

Юни-сон: Спасибо вам огромное, но я не могу себе это позволить.

Голдманн-Навсегда: ЧЗХ? Я уже все устроил.

Юни-сон: Вы очень добры, мистер Голдманн. Но мне, наверное, сейчас лучше работу поискать.

Голдманн-Навсегда: Как ты меня назвала?

Юни-сон: Прости!!! То есть Джоши.

Голдманн-Навсегда: То-то же. Короче, ты так прекрасно нарисовала резуса, я не хочу, чтоб ты прохлопала свой талант, Юнис. Ты суперодаренная. Может, это странно прозвучит, но ты как бы напоминаешь мне меня, когда я был моложе. Только ты симпотнее. Я был ужасно злой вьюнош, пока не понял, что необязательно умирать. Некоторые из нас особенные, Юнис, им не нужно поддаваться Заблуждениям Чистого Бытия. Может, ты тоже особенная, а? Короче, я могу тебе помочь найти работу, так что не беспокойся. И вместе поучимся. Будет круто!!! Нарисуешь Ленни в виде разных животных и подаришь ему осенью на день рождения.

Юни-сон: Я как раз думала, что бы ему подарить.

Голдманн-Навсегда: Идиольно! Ладно, улетаю, напиши мне поскорее про курсы. Для нас двоих учителя из Парижа заказали.

Юни-сон – Зубоскалке:

Милая Прекрасная Пони,

ЕБАНЫЙ НАХУЙ В РОТ!!! Ладно, спокойно, спасай меня, спермартышка. Ладно, ты там сидишь? Короче, мы с Ленни пошли в гости к его боссу, чудесная олдскульная квартира, прямо парижская. Так изысканно обставленная, и не слишком типично Медиасамцовая, как будто он по правде вникал, когда обставлял. Для него даже целую улицу закрыли. И его босс – он ТАКОЙ чудесный. Глава огромной компании, которая помогает людям выглядеть гораздо моложе. Ему за семьдесят, но он выглядит как младший брат Ленни, только красивее. Помнишь, мы в детском саду порно смотрели? Где старик пристает к подросткам на пляже. Как оно называлось? «Стариковские выкрутасы», да? Вот примерно такой, голова бритая, только симпатичнее и моложе.

Короче, босс Ленни говорит, в нем такие микророботы, они восстанавливают мертвые клетки, но это чушь какая-то. Наверняка он просто делал много пластических операций, и собой занимается, и качается трижды в день (В ОТЛИЧИЕ ОТ ЛЕННИ!). И, в общем, мы у него тусовались, я столько вина не пила с самого Рима, и меня слегка повело, а этот парень, мистер Голдманн, он на меня все время смотрел, и у него лицо было симпотное и похотливое, типа, он хочет меня отшлюшить, но нежно, как будто я одновременно его дочь и секс-игрушка. Он такой безбашенный охламон (у него раньше был живой моноспектакль на сцене, и он рисует чудаческие картинки со старухой, у которой на лобке волос целый лес – БР-Р!), и мне прямо хотелось на колени ему, что ли, прыгнуть. Я от этого как бы слегка повлажнела, до того он был обезоруживающий и умный и легкий и попросту веселый, Ленни таким больше не бывает. Я стала немножко потеть и УЖАСНО стесняться. У меня бедра жирные, они когда соприкасаются, как будто, блин, целуются. ЧМОК! ЧМОК! ЯДМОСОВ!!! Надо худеть НЕМЕДЛЕННО, в пожарном порядке. Больше никаких белков с углеводами, хотя вот мистер Голдманн много всего говорил про концентрированные белки. Короче, на этой неделе буду есть только это низкокалорийное корейское мороженое с фасолью, а вместо ужина выпивать пять стаканов воды.

А потом мы с Ленни поехали домой и всю дорогу обнимались, потом еще был Волшебный Час Пизды и все такое, но я постоянно думала про Джоши Голдманна. БЛИН! Что со мной такое? Можно подумать, Ленни недостаточно стар. У меня прямо комплекс харабоджи[79]79
  Дедушка (искаж. кор.).


[Закрыть]! Ха-ха! Надо спросить Сэлли, нельзя ли стажироваться в гериатрическом отделении этой больницы, где она волонтерствует. И мне, видимо, было так стыдно, что я все твердила Ленни, как хочу за него замуж! Короче, на следующий день написал Джоши (он хочет, чтоб я его так звала), и он говорит, МЫ БУДЕМ ВМЕСТЕ ЗАНИМАТЬСЯ ЖИВОПИСЬЮ в Парсонсе, только я, он и какой-то французский преподаватель. И, типа, не надо рассказывать Ленни, что нас там только двое. Это вот он заигрывает, как думаешь? Что мне делать? Он босс моего парня, Пони!

А, и он сказал, что может найти мне работу в Рознице, типа, в «ПОПЫшности» или что-нибудь такое. Он очень могущественный. Суть в том, что он, типа, лет на 40 старше Ленни, но в нем все равно живет ребенок, только очень развитый. Любит веселиться и всеми командовать и наверняка может оплатить все мои счета в «ОбъединенныхОтходах» – ХА-ХА-ХА! Шучу, шучу. Но с другой стороны, мне проще с ним коннектиться, чем с Ленни, хотя он почему-то не таскает с собой эппэрэт и я не могу найти его профиль. Господи боже, пизда-пиньята. Пожалуйста, скажи мне, что я плохо себя веду, и вправь мне мозги, пока я опять со старикашкой не спуталась.

В общем, еще одно важное: я виделась с отцом, и это было странно, но как-то слегка подлечило мне сердце. У него и правда больше нет пациентов, и он спросил Сэлли, не надо ли помочь в каком-нибудь лагере НИИ, и она послала его на Томпкинс-сквер, а потом как бы «подстроила», чтоб мы там встретились. Вечно играет хорошую дочь, которая мирит семью.

Такой вдруг случился дождь, что смыло всю еду со столов, а кто-то пожертвовал три окорока, поэтому люди плакали. На той неделе одна старушка умерла от инфаркта, а «скорые» туда больше не ездят плюс ни у кого нет ваучеров на Медобслуживание. И папа такой прилетел всех спасать. Полдня бесплатно проводил осмотр. И сначала Дэвид на него рявкал, пытался командовать, это важнее или то важнее, а папа на него смотрел, как вот на меня смотрит, только не говорил ничего. И Дэвид такой: ну лаааадно. Папа привез эти свои медицинские прибамбасы, и так странно было: он идет по лагерю, старый харабоджи с огромным коричневым портфелем, который мама ему на 60-летие подарила, весь из себя невинный и безобидный, а я думаю: и вот ЭТОТ человек разрушил мою жизнь?

Он сказал, что у всех серьезное недоедание, и мы поехали в новый «Х-март» на Второй авеню, купили гору продуктов, которые не портятся, типа, 1000 ттоков, морскую капусту (не очень вкусную) и эти крекеры нори, типа, вагон, мы все это привезли в парк на такси. Очень странно, я в детском саду ужасно стеснялась, что у меня в коробке для завтрака лежит вот такое, а теперь мы этим кормим бедных американцев. С папой вышел отличный шопинг, он на меня ни разу не накричал. И сама знаешь, какой он добрый с бедными пациентами. Он даже играл с детьми в палатке «Занятия», как он играет с Мён-хэ в Калифорнии, будто он самолет, который летит в Сеул, и она забирается на борт, а потом пристегивается, а потом подают еду (опять ттоки!), а потом при посадке он говорит: «Спасибо за то, что выбрали “Дядины авиалинии”. НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не оставляйте свои вещи в салоне, договорились?» Они с Дэвидом болтали о Писании, типа, часов десять, и я видела, что Дэвид под впечатлением, потому что папа хлещет всякими цитатами из Римлян, типа, помогать НИИ – это как «иду в Иерусалим, чтобы послужить святым»[80]80
  Рим 15:25.


[Закрыть], и мне понравилось, потому что Дэвид и другие бедные получаются как святые, гораздо лучше, чем эти надутые медийные уроды, с которыми тусуется Ленни. Им пришлось от дождя накрывать брезентом остатки бобов с Четвертого июля, и Дэвид хотел позвать других, чтоб помогли, но папа – он же как упертый бульдог, от помощи отказался, и они с Дэвидом все сделали вдвоем, такие двое надежных сильных мужчин, хоть я и переживала, что папа простудится.

И это странно, но я почти подумала, что, может, вот здесь и есть моя семья, без мамы и без Сэлли. Может, надо было мне родиться мальчиком, а? Я знаю, тебе не нравится Дэвид и вообще Армия Азиза, но потом, когда они закончили, папа мне сказал, что Дэвид очень умный, и какой стыд, ЧТО эта страна делает с такими людьми, посылает их в Венесуэлу, а потом ни бонусов, ни Медобслуживания.

Должна сказать, по-моему, у папы больше общего с Дэвидом, чем с Ленни. Это вот как наши отцы – выросли в Корее после войны и знают, каково это, когда ничего нет и надо выживать своим умом. Короче, я боялась, что папа заговорит про Ленни, и в какой-то момент он чуть было не заговорил, потому что мы остались одни, а он очень меняется, когда мы одни, маска спадает, и он давай твердить, как я подвела его и маму, но он только и спросил: «Ну, как у тебя дела, Юнис?»

И я, блин, чуть не разрыдалась, потому что он в жизни у меня об этом не спрашивал. Я такая типа: «Угу, нормально, угу», – и не могу дышать, и не понимаю, отчего – оттого что счастлива или мне страшно, потому что он так окончательно спросил, как будто больше никогда меня не увидит. И я такая про себя: интересно, что он сделает, если я ему сейчас на шею брошусь? Я каждый раз боюсь, когда уезжаю от родителей, потому что отец напоследок вечно меня ругает, всегда говорит какую-нибудь гадость в машине по дороге в аэропорт, но я вот думаю: может, втайне он просто хочет законнектиться со мной, пока я не улетела и не бросила его ради какого-нибудь Ленни. Такое вот было ощущение, когда мы шли из парка, и я ляпнула: «Пока, папа, я тебя люблю», – и убежала домой, и слава богу, что Ленни не было, потому что я рыдала три часа, пока он не вернулся к ужину, и я совсем не хотела быть с ним в ту ночь.

Короче, не хочу особо про это думать, в депру вгоняет. Что у тебя нового, моя лепешечка? Твой отец вернул себе свои вантузы? Как прошло ваг. омолож.? А козлина Суслик? С каждым днем я скучаю по тебе все больше. А, и моя мама ПО-ПРЕЖНЕМУ не отвечает на письма. Типа, наказывает за то, что я встречаюсь с Ленни. Может, стоит привести в церковь моего нового семидесятилетнего друга Джоши ГОЛДМАННА! Ха-ха.

22 июля

Зубоскалка – Юни-сон:

Милая Прекрасная Панда,

Я сейчас не могу говорить. Пропал отец. Уехал на фабрику, и это последний его ГлобалСлед на моем эппэрэте. Мы думаем, он пробрался туда тайком, хотя фабрику окружили Национальные гвардейцы, а внутри НИИ творят что хотят. Мы с мамой пытались прорваться через кордон, но нас не пустили, а когда мама накричала на одного солдата, он ее ударил. Мы дома, я меняю ей компрессы, потому что у нее распух глаз, а в больницу она не хочет. Мы уже не понимаем, что происходит. Один Медийщик, какой-то Первес Силверблатт, сливает на «Репортаже Леви», что на фабрике был пожар, но я об этом Силверблатте впервые слышу. Прости, что я плохая подруга и сейчас не могу тебе помочь с твоими проблемами. Будь сильной и делай все, что нужно для семьи.

Юни-сон: Сэлли, слыхала, что творится в Калифорнии? С Канами?

СэллиБарнарда: Своего парня спроси.

Юни-сон: Что?

СэллиБарнарда: Спроси его про «Вапачун-ЧС».

Юни-сон: Не поняла.

СэллиБарнарда: Ну и не морочься.

Юни-сон: Иди ты нахуй. Зачем ты так? Что Ленни вам с мамой сделал? И, КТС, он не работает на этот «Вапачун», он работает на «Постжизненные услуги». Я встречалась с его боссом, он ужасно милый. Это просто компания, которая помогает людям моложе выглядеть и жить дольше.

СэллиБарнарда: Не без самомнения ребятки.

Юни-сон: Ну конечно, только вы с папой можете послужить святым в Иерусалиме.

СэллиБарнарда: А?

Юни-сон: Сверь цитату, это из твоей Библии. У тебя наверняка она изрисована двадцатью цветами. И знаешь что? Я тоже помогаю. Я уже несколько недель хожу в парк. Я подружилась с Дэвидом, и он думает, что ты просто избалованная барнардская студентка.

СэллиБарнарда: Долго ты еще будешь кипеть? Однажды твоя внешность поблекнет, все эти дурацкие белые старики перестанут за тобой бегать, и тогда что?

Юни-сон: Как это мило. Ну, по крайней мере, впервые в жизни ты честна.

СэллиБарнарда: Прости, Юнис.

СэллиБарнарда: Юнис? Прости.

Юни-сон: Мне пора к Дэвиду в парк. Я им несу Мужские Поливитамины, им понадобятся силы, если на них нападут.

СэллиБарнарда: Ладно. Я тебя люблю.

Юни-сон: Ну еще бы.

СэллиБарнарда: Юнис!

Юни-сон: Я знаю, знаю.

24 июля

АрмияАзиза-Инфо – Юни-сон:

Привет, Юнис. Приятно было познакомиться и поговорить с твоим отцом. Вы с ним похожи – в том смысле, что оба круты. Я был рад, когда ты сказала, что здесь, на Томпкинс-сквер, к чему-то приблизилась. Я увидел твоего отца и вспомнил своего. Когда мы росли, они обходились с нами жестче, чем надо, и поэтому их дети выросли сильнее, чем надо. НАБЛЮДЕНИЕ: Ты много злишься и ноешь, Юнис, это твой МО, но ты все равно очень сильная женщина, иногда пугающе сильная. Используй эту силу во благо. Двигайся дальше.

Тут ХОЛОДРЫГА, да еще дождь. Все спят, только Анна, дочка Марисоль, поет какой-то старый Р-энд-Б у фонтана. Меня беспокоит оборона. Патрульные говорят, ДВА не отсвечивает по периметру парка – странно, сегодня же пятница. Пошлю взвод по малому радиусу, до прачечной на Сент-Марке. Может, двухпартийцы увидят написанное на извести стены[81]81
  Дан 5:5.


[Закрыть]. Может, на сей раз мы и впрямь получим наши венесуэльские бонусы.

НАБЛЮДЕНИЕ: Тебе в целом повезло, Юнис, ты это понимаешь? Жаль, что ты сейчас не здесь – мы бы поговорили в тишине палатки (я пытался тебе вербализовать, но ты, наверное, уже спишь), и это как будто я опять в колледже, только в Остине таких красавиц не было. КТС, Чонси в «Недоедании» говорит, нам нужно 20 банок средства от комаров, а если у нас будет еще по 100 авокадо и единиц крабового мяса из «Х-марта», это сильно улучшит нам фон питания.

Надеюсь, тебе тепло и сухо, а тело и душа у тебя на месте. На этой неделе постарайся не думать, как ПИИ. Занимайся полезными делами, которыми гордился бы твой отец. Но еще: расслабься хоть чуть-чуть. Что бы ни случилось, я за тебя.

Дэвид