Текст книги "Ричард Длинные Руки – фюрст"

Глава 2

Сердце стучит тревожно. Как же здорово было на корабле, когда врага видишь издали, а здесь улыбается и кланяется каждый. Но кто из них искренен, а кто приготовил нож?

За это время вечерний воздух незаметно перетек в ночной, стал чище, но такой же пряный, настоянный на запахах цветов сада, травы, пыли, женских притираний, издалека доносятся бодрые голоса ночных сторожей, то справа, то слева. Уверен, перекликаются чаще, чем в те дни, когда ужасный майордом отсутствует в столице.

Небо закрыто тучами, там еще темнее, чем на земле, здесь хоть изредка горят факелы, а в окнах лишь слабый свет за плотными шторами. На западе недобро вспыхивает широкой полосой малиновое пламя, где-то далеко за горизонтом гроза…

Я отпихнулся растопыренными лапами, крылья расправил только на миг и сразу же толчками погнал себя вертикально вверх, удаляясь от опасного ночного скопления домов, а там наверху, чуточку успокоившись, настороженно прощупывал жизнь внизу на предмет опасности.

Отсюда город красив даже в ночи, безопасен и выглядит спящим, хотя, конечно, не спят, кроме ночных сторожей, всякое ворье, ненасытные охотники до чужих жен да всякие заговорщики…

С высоты заметил крохотную фигурку, что вышла из городских ворот и медленно ковыляет к лесу, что совсем близко. Насторожившись, снизился, рассмотрел старуху, идет медленно, тяжело, при каждом шаге опираясь на клюку.

Чертова ведьма, мелькнуло в голове. Сейчас как раз полнолуние. Созревают самые ядовитые травы. Сварит что-то гадостное, во всей округе начнет болеть и дохнуть скот, а ей в радость, такие вот ненавидят все живое, самим уже все обрыдло, при виде счастливых и молодых их прям перекореживает…

Она вошла в лес, я опустился неслышно следом и неуклюже пошел следом, волоча крылья. В лесу совсем темно, старуха то и дело натыкалась на деревья, однажды охнула, провалившись в кротовую кучу, сказала раздраженно:

– Да чего я, дура, боюсь?.. Умирать же пришла, а каждого пня шарахаюсь… да вот тут прям и сяду. Не умру сама, так дикие звери разорвут…

Она в самом деле села под деревом, прижавшись к нему спиной, и опустила голову на грудь.

Я поколебался, не совсем вроде бы ведьма, хотя вид страшный, эти седые космы и крючковатый нос напугают кого угодно, а дети за такой каргой будут бегать и бросаться камнями и грязью.

Она сидела и не двигалась, я перевел дыхание и вышел из-за дерева. Шарик света выскользнул из моих крючковатых пальцев с перепонками, поплыл вперед и остановился перед нами.

– Ответствуй, – сказал я грозным голосом, – как ты посмела, дщерь, даже думать о таком страшном грехе, как самоубийство?

Женщина испуганно вскинула голову, но шарик света мешает рассмотреть того, кто разговаривает с нею, ее голос задрожал, когда она возопила:

– Кто ты, ангел небесный?

– Тебе того знать не надобно, – ответил я грозно. – А вот то, что самоубийцы идут в ад, ты и сама знаешь. И как ты посмела?

Она прошептала:

– Господин… Моя жизнь в тягость всем в семье. Дети уже выросли, я только чужой хлеб ем, им меня попрекают… зажилась я, господин…

– Только Господь, – сказал я страшным голосом, – определяет, кому сколько жить. Только Господь дает нам жизнь, только он и волен отбирать!.. А ты, существо, решила поставить себя выше Господа Нашего?

Она упала на колени, ткнулась лбом в землю.

– Прости, прости! Согрешила, дьявол попутал!

– Возвращайся, – велел я. – Живи, пока сам Господь не призовет к себе. Любой человек может быть полезен… и должон им быть.

Она торопливо поднялась, кряхтя и охая, ухватилась за дерево и стояла, жадно хватая ртом воздух. Ее суковатая палка лежит у ног, но, похоже, если она наклонится за нею, то подниматься будет до утра.

Я отступил за деревья, шарик света остался перед старухой, а я нарастил массу, увеличил крылья и вернулся, однако старуха увидела на этот раз и вскрикнула дурным голосом.

– Нечистый!.. Изыди, заклинаю тебя, сатана!

Я сказал скрипучим голосом:

– Я отнесу тебя обратно в город.

Она вскрикнула:

– Но ты же… демон!

– Демон, – согласился я.

– Ты потащишь меня в ад!

– Пока рано, – сообщил я. – Потом – да, если будешь жить неправильно и неправедно. А пока – в город! Все на свете выполняют волю Господа, даже демоны. Только по-своему.

Я ухватил ее за плечи, старуха весит чуть больше мешка с шерстью, высохшее тело бессильно вытянулось, я пронесся между деревьями, волоча ее ногами по земле, а на просторе пошел по дуге вверх в сторону города, перемахнул через крыши ближайших домов, пронесся до центра и опустил ее на булыжную мостовую.

– Жива?

Она пролепетала:

– Жива… господин демон…

– Утром сходи к отцу Дитриху, – велел я. – Расскажи, что с тобой случилось. Может быть, инквизитор даст тебе посильную работу.

– Господин…

Я взмахнул крыльями и нырнул головой вперед в черное, как раздавленная черника, небо, а уже там, осмотревшись, медленно начал снижаться, прощупывая внизу на случай опасности, за последнее время я стал то ли трусливее, то ли чувствительнее, но если мне грозит беда, то словно холодной водой окатывает…

В двух местах на площадях горят костры, там собрался народ, кто-то пляшет, играет музыка, чуть дальше на площади, где сходятся улицы, высится небольшой деревянный помост, на нем виселица с двумя столбами и перекладиной, где в качестве наглядной агитации, что воровать – нехорошо, покачиваются три трупа.

Сейчас вот кажется, что я все чаще сперва делаю, а потом думаю. Это хорошо для… ну, для разных, но не для крупного государственного деятеля. Вот так в ночи обозреть острова было очень кстати, но что делаю сейчас? Просто по инерции? Там что-то высматривал, но здесь разве не глупо?

Я испытал настолько огромное облегчение, когда неподстреленно сел на крышу одного особняка, что несколько минут только прислушивался, как отходит мое окаменевшее тело, ежесекундно ожидавшее то ли простых, но мощных стрел, что пронзят мое тело насквозь, то ли чего-то понеизвестнее, мало ли какая гадость может сохраниться у бдительных лордов…

Внизу сильно пахнет ванилью, смолой, рыбой, свежими овощами, в окнах горит свет: где простые свечи, где заправленные бараньим, а то и рыбьим жиром чаши с фитилями из мешковины.

Из одного дома с погашенными огнями выскользнул человек в плаще, прикрывая им лицо. Я бы его не заметил, но это случилось вблизи танцующих, где все собрались в круг и смотрят на полуголых женщин в танце, а этот быстро пошел прочь, в переулке перестал прятать лицо, выпрямился и пошел, напевая фривольную песенку. Фонарь у подъезда богатого дома на миг осветил его довольно глупое лицо, мне даже почудился запутавшийся в его одежде, а то и прилипший к телу запах женских духов.

Две темные фигуры отделились от забора и пошли за ним. Щеголь напевал все так же беспечно, но теперь мне почудилось в его голосе новая нотка.

Один из грабителей сказал резко:

– Господин, вам лучше остановиться и отдать нам кошелек!

Щеголь круто развернулся, в его руке тускло, но грозно блеснул клинок.

– Что? – спросил он надменно. – Это вам лучше отдать, что вы сегодня награбили. И пойти покаяться.

Первый грабитель скупо хохотнул:

– Смелые речи, узнаю благородных… Да только мы все равно возьмем кошелек. Но теперь уже и шляпу…

– И сапоги, – сказал второй.

– Да и камзол, – согласился первый. – Хотя с трупа снимать не так удобно…

Они придвигались все ближе, в руках длинные ножи, щеголь чуть пригнулся и настороженно следил за их движениями, а в это время из-за спины вышел из темноты еще один, в руке топор, начал подкрадываться.

Он уже занес его для удара, как я прыгнул с крыши. Лапы вцепились в плечи, а клювом я ударил точно в темя. Щеголь рискнул на короткий миг оглянуться, но те двое и не подумали броситься на него, потрясенные страшной гибелью напарника.

Я тут же взлетел, выпустив безвольно обвисшее тело, сел на крыше в темноте. Щеголь обернулся к обоим разбойникам.

– Ну, – рыкнул он грозно, – что я сказал? Кошельки на землю!

Оба трясущимися руками сорвали с поясов кошели и бросили ему под ноги. Щеголь посмотрел на них с сомнением, подумал, бросил резко:

– Теперь пояса!

Оба трясущиеся, как жабы перед удавом, отстегнули пояса и уронили на землю.

– Господин, – пролепетал один. – Прости… мы не знали, что у тебя такая охрана…

Щеголь изумился с благородной надменностью:

– Как?.. Весь город знает, что меня, сэра Донована Аккенбергера, охраняют могучие силы, что поклялись служить моему древнему роду и охранять его потомство!.. Поняли? А теперь убирайтесь, пока я пьяный и добрый.

Они умчались, щеголь некоторое время смотрел им вслед, но когда поднял голову и поискал взглядом в темноте неожиданного спасителя, я уже летел по направлению к своему дворцу.

Дурак, лопух, только на это и способен, никак не вырастешь из коротких штанишек! Подумаешь, старуху спас! По королевству сто тысяч таких старух, всех не спасешь. Если ты правитель, то разработай пенсионную реформу, чтоб обеспечила всем сытую старость… или вообще придумай что-то, достойное короля, а не эти блошиные прыжки…

И щеголя спас от грабителей, какой бла-а-агародный! Это вообще-то дело городской охраны. Всех не спасешь лично, но если сумеешь укрепить ряды стражников, то спасешь народу гораздо больше.

Или еще рано лезть на королевский трон?

Глава 3

Весь в невеселых думах, я медленно летел, сохраняя незримость, время от времени усаживался на крыши и, уцепившись когтями за козырек, свешивался вниз головой, как летучая мышь. Заглядывать в окна так удобно, хотя все вижу вверх тормашками, но такого крылана, как я, это не тревожит. Простые горожане пока не интересуют, зато приближенные ко двору вельможи весьма и весьма, если учитывать, что сэр Сильвестер наверняка не один с такими мыслями.

Попался по пути роскошный особняк Фридриха Рюккерта, владетельного лорда, замок его в землях Алых Маков, в Геннегау собственный дом, при Кейдане был его приближенным, но сейчас, как вижу, в его покоях течет обычная жизнь, а сам он нежится в огромном корыте, куда две женщины кружками неторопливо подливают горячую воду. Даже то, что обе немолодые и не красотки, говорит о том, что они здесь не для запретных утех.

В остальных комнатах либо спят, либо молятся, жена перед зеркалом старательно расчесывает волосы, длинные и все еще пышные.

В доме сэра Рудольфа Германа Лотце просто играют в карты, никаких заговоров, а кто на троне – начхать, хорошая демократическая позиция, устраивающая любого сатрапа типа меня.

Зато во дворце лорда Вильгельма Рошера, несмотря на плотно закрытые шторами окна, чувствуется оживление, людей слишком много. Мне видеть необязательно глазами, тепловое зрение указывает всех по ту сторону окон, а запаховое – даже тех, кто находится за толстыми стенами и этажами ниже.

Я сел на крышу, перевел дыхание и неуклюже сполз к краю, где, как огромная летучая мышь, уцепился когтями и свесился головой вниз. Поза не слишком удобная, зато видно, как в оббитой синим бархатом комнате расположились в креслах лорды Карл Людвиг Кнебель и Оскар Лаубе, я их видел во дворце, хотя и нечасто.

Сперва, как обычно между мужчинами, разговор шел о бабах, я уже хотел было лететь дальше, но вошел церемонный важный слуга и провозгласил:

– Ваша светлость, лорд Бенедикт Карберидж.

Кнебель и Лаубе переглянулись, Кнебель поднялся, как и Лаубе, хотя и чуть позже. В комнату вошел лорд Карберидж, собранный и не сводящий взгляда с хозяина.

– Ваша милость, – поприветствовал Рошер, хозяин дворца.

– Ваша светлость, – ответил лорд Карберидж.

Не пожимая друг другу руки, не обнимаясь и не демонстрируя никаких чувств, оба некоторое время стояли друг перед другом, глаза в глаза, наконец Рошер спросил учтиво:

– Чему обязан таким счастьем?

Лорд Кнебель поднялся, подошел неспешно.

– Дорогой лорд Карберидж, вы можете говорить откровенно. Лорд Рошер мой старый друг… иногда и противник, но никогда не враг. Мы уважаем друг друга и, как видите, иногда даже общаемся в такой обстановке.

Рошер повел бровью в сторону слуги, тот неслышно вышел и прикрыл за собой дверь.

Оба лорда еще стояли друг против друга, я чувствовал, как нарастает напряжение, но лорд Кнебель торопливо наполнил три кубка вином, два сунул им в руки, сам взял третий.

– Милорды, – сказал он с чувством, – вы не всегда, скажем мягко, бывали друзьями.

Лорд Карберидж вскинул бровь.

– А бывали?

Рошер мягко улыбнулся:

– Нет, никогда не бывали. Но достойными противниками – практически всегда. И ценили друг друга. Сейчас же у нас особый случай… Давайте выпьем хотя бы за то, чтобы у нас у всех были такие же достойные и знатные противники… а не всякая мелочь, что поднимается наверх на продаже овечьей шерсти!

Я смотрел с интересом, но, как и ожидал, все лишь подержали кубки, а затем неспешно поставили обратно. Первым вернулся на свое место лорд Кнебель и уселся, откинувшись на спинку кресла, Лаубе отошел к стене и, прислонившись, показал этим, что в разговор не вмешивается, а лорд Карберидж остался стоять.

– Лорд Вольфганг Менцель, – произнес он ровным голосом, – желает установить с вами сотрудничество.

– Вольфганг Менцель? – переспросил Рошер. – Его я даже противником не могу назвать. Он был врагом, им и остается. Зачем он пытается наладить с нами связь?

Карберидж слегка поклонился.

– Для меня он тоже враг, вы это знаете. Но сейчас уникальная ситуация. Умолчу, что на троне сейчас узурпатор, для вас это не новость. Но то, что при дворе резко усиливается влияние никчемного, но слишком быстро набирающего влияние рода Саммерсетов… вам не понравится так же, как и нам.

Рошер нахмурился:

– Извольте пояснить, я чего-то не улавливаю.

– Лилионна, – произнес Карберидж, – дочь Джона Карпентера из Саммерсетов. Об их древности и знатности можете судить по их фамилии! Она сейчас в постели у этого узурпатора. А это значит, этот род плебеев начнет получать должности при дворе, владения, земли, дома в столице…

Кнебель пробормотал:

– Насколько мы можем судить об этом майордоме… гм… он не из тех, кто позволяет собой руководить женщине.

– Не руководить, а влиять! – уточнил Рошер.

– Даже влиять, – ответил Карберидж. – Насколько мне память не изменяет, он именно поэтому мягко убрал леди Розамунду, которую так умело предложили мы, и заменил ее Хорнегильдой…

– А та не будет влиять?

– Он застраховался, отдав кресло рядом с собой королеве турниров. А раз выбирает не он, то и ее желания для него ничего не значат. Это хитрый ход, лорды!

– Но сейчас у него в постели Лилионна, – жестко напомнил Карберидж. – А она весьма послушная дочь. И, несмотря на ее весьма легкомысленный вид, она воспитана в строгих нравах подчинения воле родителей.

Ага, подумал я ехидно, в строгих. Очень уж тонкий слой этих строгих нравов у нас у всех…

Рошер ему так и не предложил сесть, и Карберидж, делая вид, что ему и не хочется, слегка прошелся по комнате, снова взял кубок, постоял у окна и посмотрел на улицу, а я с отвращением полюбовался на его розовую плешь, просвечивающую через редеющие на макушке седые волосы.

– Мы попытаемся свалить род Саммерсетов, – сказал Карберидж, – и сами. Но с вашей помощью это было бы легче. У нас есть сведения о злоупотреблениях рода Саммерсетов, о присвоении значительных сумм, выделенных узурпатором на строительство новых дорог к Тоннелю и расширение старых… даже есть намеки, что в их владениях все еще проводят тайные черные мессы.

Рошер осведомился:

– И почему сразу не идете к узурпатору?

– У нас нет к нему прямого доступа.

– Можно испросить аудиенцию.

– Увы, он прислушается только к тем, кому доверяет. Лорд Джон Карпентер из-за дочери в постели узурпатора слишком силен, чтобы его опрокинуть нам в одиночку. А вот вместе… И тогда сам захватчик потеряет опору… или ее большую часть в обществе. А мы разделим плоды.

– Какие?

Карберидж понизил голос, я едва расслышал:

– Нам кажется, что Его Величество Кейдан потерял доверие лордов в умении управлять королевством. А это значит, мы можем посадить на трон кого-то другого. Кого выберем мы с вами. И кого будем контролировать.

Рошер долго молчал, Карберидж сдержанно улыбнулся, поставил кубок на стол и с легким поклоном вышел за двери.

Лаубе, что все время наблюдал, как гвардеец во дворце, и не шелохнул даже пальцем, сделал крохотный глоток из кубка и проговорил вопросительно:

– И как вам наш гость?

В слово «наш», как я понял, вложил множество оттенков, Рошер наконец поднял на него взгляд, неспешно и со вкусом отпил из кубка, сказал с удовольствием:

– Прекрасный аромат! Просто обожаю вина с нежным запахом и терпким привкусом. И достаточно сладкое, чтобы пить с удовольствием… Так о чем мы говорили?

– О вашей прекрасной коллекции вин, – ответил Кнебель, – я не знаю ей равных.

Я прислушивался некоторое время, но уже и мне даже ясно, что дальше поговорят еще о каких-то пустяках и разойдутся, так как главное уже сказано. Хотя, конечно, это может быть только передышка…

Со стороны запада пахнуло холодом. Я настороженно всматривался в темноту, оттуда между домов, плавно взмахивая крыльями, летит огромная черная полуптица-полурептилия. Когда от освещенного дома на нее упал свет, все равно осталась в тени, а когда пролетела над головами троих гуляк, распевающих песни, ее даже не заметили…

Правда, один вскинул голову, я увидел непонимающие глаза, словно на него пахнуло ветром от крыльев и незнакомым запахом, но позыркал по сторонам и продолжил горланить с дружками песни.

Сердце мое похолодело, я собрался в ком, еще не зная, что делать, чудовище как раз пролетает подо мной, мои лапы оттолкнулись как будто сами по себе, я упал сверху и с силой вонзил зубы в шею, где соединяется с черепом и где самое уязвимое место. Летящая тварь захрипела, крылья взметнулись, но ударили по воздуху слабо. Я сдавил челюсти, хрустнули слабые позвонки. По крыльям пробежал недобрый синеватый цвет, они стали ярче, объемнее, стали видны каждое перышко и каждая шерстинка.

Я выпустил ее из лап и торопливо взлетел обратно на крышу. Тварь ударилась о землю, лапы остервенело скребли землю.

Гуляки оглянулись все разом, я видел их выпученные глаза. Один вскрикнул в ужасе:

– Что… это?

Все крестились, но не убежали, а вытащили ножи и медленно подходили ближе. Я ждал, что тварь, ставши видимой для всех, еще и превратится в человека или в то, кем она была раньше, однако все оставалось и тогда, когда ее, уже мертвую, ухватили за лапы и с криками потащили по улице.

Сердце уже успокоилось, но я продолжал сидеть, как сыч, и старался понять, что же это было. Некая тварь сама по себе или же кто-то из местных колдунов передвигался в своей оригинальной манере по своим делам? Ну, это еще хорошо, я же и для таких сюзерен, и пока он не требует каких-то особых прав, мне нет дела до его ориентации, но… если это засланный к нам чужак?

Глава 4

Рассвет сегодня наступает странно медленно, город тонет в непонятном серо-желтом тумане, деревья черные и такие мертвые, что и лучи солнца, кажется, не оживят, а запоздалая заря начинается медленно, вяло, нехотя, будто только и думает, как спрятаться снова за темный край земли, а там свернуться в клубок и, подогнув лапки, поспать еще всласть.

Я опустился на свой балкон, превратился в человека и сказал себе зло: нет, не рано. Я смогу быть королем. Я сделаю. Я справлюсь. Во всяком случае, лучше этого никчемного Кейдана. Нужно только помнить, что у меня в руках в самом деле огромная власть, и не бросаться все решать самому.

Успел даже вздремнуть, во всяком случае, когда открыл глаза, в черепе медленно затихает гул то ли от схватки с варварами, то ли это стук плотницких топоров на закладке флота, а вообще-то ночью я успел подраться с големом, стимфалийскими птицами и даже с шестигрудой танцовщицей, хотя то была не совсем драка…

Повторилась процедура моего одевания, я стоял, как дурак, растопырив руки, а на меня сперва напяливали костюмы, потом драгоценности, что здесь выполняют роль знаков различия.

Что-то мне кажется, будто ритуал становится все изощреннее и сложнее. Во всяком случае, после захвата Геннегау я сапоги снимал сам. Но тогда, правда, дворец был пуст, даже слуги прятались по норам.

Правда, с той поры я вырос до эрцгерцога… Гм, а чего ожидать, когда примерю королевскую корону?

– И еще, ваша светлость, – произнес лорд Рудольф Лотце. – Кое-что сделано специально для вас.

Меня подмывало спросить, кто вчера выиграл в карты, масть у него была плохая, но пересилил себя, только буркнул:

– Что еще?

Он поклонился и замедленно повел рукой в сторону выхода. Двое слуг так же замедленно, словно жабы на морозе, отворили дверь, из коридора вошли двое в одежде гильдии ювелиров. У одного в руках искусно инкрустированная слоновой костью шкатулка, сделанная со вкусом и без излишней пышности, которую не люблю, хотя и терплю, очень элегантную и всем своим видом выражающую достаток, власть и достоинство.

Лорд Лотце поклонился.

– Ваша светлость…

– Сэр Лотце, – сказал я нетерпеливо, – что еще?

– Ваша светлость, – повторил он, – как только наших ушей достигла радостнейшая весть, что вы, наш господин, милостью императора Германа удостоены титула эрцгерцога, мы сразу же повелели создать нашим придворным ювелирам соответствующую нагрудную цепь, дабы никто вас не спутал с простым герцогом…

Ювелиры синхронно поклонились, затем один вытянул шкатулку и держал с непроницаемым лицом на протянутых руках, а второй откинул крышку, я успел увидеть белоснежные внутренности, затем он поднял со дна толстую золотую цепь, медленно и торжественно передал сэру Лотце.

Тот поклонился и подошел ко мне.

– Ваша светлость…

Я тупо посмотрел на цепь, уже которую по счету, но здесь они не столько украшение, как знаки отличия. Я сперва не сразу научился ориентироваться в числе звеньев, толщинке колец, их форме, драгоценных камнях, вставленных через равные промежутки, тем более что один и тот же вельможа нередко вчера приходил в одной цепи, а сегодня в другой, но они являются, как выяснилось, одного, так сказать, ранга.

Сейчас же над каждым звеном поработали еще более искусные ювелиры, благородный блеск золота перемежается с крупными ограненными рубинами, вправленными так умело, что просто оправа сама по себе ценность совсем не потому, что из золота.

Я наклонил голову, Лотце осторожно одел мне на шею, тяжелый медальон, усеянный рубинами и топазом, лег на мою грудь так уверенно, словно так и лежал всегда. Хотя вообще-то цепь герцога, которую носил до этого, отличается разве что лишь меньшего размера рубинами, а так даже эта штука на груди примерно такой же формы.

– Ваша светлость, – произнес Лотце, – сегодня ваш день. И эту цепь сразу заметят!

– Если бы, – пробурчал я, – разве замечали еще что-то помимо драгоценностей?.. Но, наверное, я хочу слишком многое. В общем, благодарю весьма.

Сэр Лотце сказал нравоучительно:

– Это наш долг, ваша светлость.

Брови оставил укоризненно приподнятыми, как бы намекая, что благодарить нужно за перевыполнение долга, да и то не весьма, а так, небрежным наклоном головы.

Сэр Жерар в моем утреннем туалете не участвует, но встретил меня за дверью уже одетого, поклонился.

– Сэр Жерар, – сказал я.

– Ваша светлость, – произнес он.

– Пойдемте, – сказал я обреченно. – Надеюсь, сегодня будет хоть малость государственных дел, а не только бесконечные тяжбы лордов из-за земель и права наследования титулов…

– Ваша милость, – обронил он, – страны процветают только при незаметных королях.

– Как это?

Он сказал осторожно:

– Великие короли ведут великие войны и разоряют свои страны больше, чем чужие. В истории остаются даты грандиозных битв, захваченные и сожженные города, а не то, сколько король построил школ, сиротских и домов призрения, насколько снизил налоги… Когда король разбирает тяжбы лордов из-за титулов, он… гм… не ведет войны и не избивает народы.

– Но и разбирать тяжбы, – отрезал я, – не королячье дело! А извозчики… в смысле суды на что?.. Ах, у нас нет таких судов? Надо учредить! А еще касационный и апелляционный. Плюс – суд пристяжных. И тогда королю останется либо воевать, либо утонуть в плотских утехах. Даже не знаю, что интереснее.

Мои покои соединены прямым проходом с покоями королевы, где сейчас располагается леди Лилионна, в коридоре ждут ее выхода фрейлины-подхихишки, уже проснулись ранние пташки, как и положено, раньше королевы, надо же помогать в утреннем туалете, сама она только зевать умеет…

Я прошел мимо фрейлин со словами:

– Леди…

Все они почтительно присели, кто застенчиво опустил голову, кто смотрит прямо перед собой, а кто и зыркает хитрыми глазками снизу в мое лицо: туда ли смотрю, заметил ли, какие у нее там нежные белые округлости, выдавливаемые наверх жестоким корсетом.

Вдогонку мне слышались тихие голоса:

– Ваша светлость…

– Ваша светлость…

– …Ваша светлость…

Впереди громко и торжественно прозвучали трубы, донесся мощный голос:

– Майордом!

Я быстрыми шагами вышел из боковой двери, коротко бросив:

– Милорды…

Допущенные в малый зал члены Тайного Совета и наиболее влиятельные лорды, красиво выстроившись в три шеренги, степенно склонили головы, все путем, я опустился в кресло, возложил длани на широкие подлокотники, в самом деле удобные для этого величественного жеста, выпрямил спину и обвел всех царственным взглядом человека, от которого ничто не скроется.

Все распрямились и с почтительными выражениями лиц ждут, никто не смеет открыть рот, пока к нему не обратится король… черт, в самом деле пора, что-то я затянул это дело. Сам начинаю чувствовать себя узурпатором, потому что еще полевой вождь, а требую королевских почестей. Или не требую, но все равно получаю, а это выглядит как краденое.

– Что у нас на сегодня? – спросил я звучно. – Сэр Жерар?

Сэр Жерар поклонился и сделал шаг вперед.

– Ваше… ваша светлость, – сказал он, я посмотрел с подозрением, но сэр Жерар просто обмолвился, потому что дворец королевский, придворные тоже, ритуалы королевские, а сижу я на королевском троне. – Ваша светлость… прибыл гонец из Армландии.

Я оживился, потер ладони.

– Давай его сюда! Давно оттуда никаких вестей.

Сэр Кристоф Шлоссер, армландский лорд, сказал с обидой:

– Ваша светлость, почти ежедневно прибывают армландские рыцари и священники в помощь вашему благородному завоеванию!

– Да-да, – согласился я, – моя светлость не совсем точно выразилась. Я имею в виду, как там в целом…

В зал вошел из дальней двери высокий мужчина в доспехах, но без шлема, с плеч свисает, закрывая спину, длинный алый плащ, на груди герб рода Пурпурной Лилии, шаги уверенные, лицо жесткое и хмурое.

Все расступились, он остановился в двух шагах от помоста и кротко склонил голову.

Сэр Жерар сказал бесстрастно:

– Виконт Рутгер Хауэрден, гонец из Армландии.

– Милорд, – сказал я.

– Ваша светлость, – ответил он и, не дожидаясь моего кивка, сказал быстро: – Ваша светлость, тревожные вести.

Я насторожился.

– Из Армландии?

– Да, ваша светлость, – ответил он быстро и четко. – Король Гиллеберд усилил свои пограничные замки новыми башнями, построил дополнительные стены, а также усилил их войсками. В замке Пронзающий Тучи около тысячи солдат, а в Холлиграде – еще две тысячи.

Барон Альбрехт охнул, сэр Растер выругался. Понятно, никакой замок не прокормит и половины такого гарнизона, а это значит, войска скапливаются перед переходом границы. А мы тут увязли с войной в Гандерсгейме, раздразнили пиратское гнездо, бросили все ресурсы на строительство большого океанского флота…

Я сказал тяжелым голосом:

– Я вижу, вы спешили так, что дорожная пыль въелась в вашу кожу и пропитала одежду. Сэр Жерар, распорядитесь, чтобы сэра Рутгера Хауэрдена накормили, помыли и отвели ему хорошую постель.

Один из старших слуг сделал виконту знак, тот поклонился мне и отбыл, а барон Альбрехт проговорил мрачно:

– Расчетливый гад… Момент для давления выбрал самый удачный… Лучше и не выберешь.

Сэр Жерар спросил в недоумении:

– Но… зачем? Его купцы торгуют по Сен-Мари, как у себя дома, без пошлин! Он получает хорошую прибыль, облагая их налогами. Что еще?

Я сказал медленно:

– Это хорошо было бы для его соседа, Роджера Найтингейла, короля Шателлена. Тот воевать не любит и не хочет, а Гиллеберду все равно, каким путем получать преимущество: торговым, дипломатическим или военным.

Сэр Растер прорычал:

– Дайте мне рыцарскую конницу и пять тысяч пикейщиков, я отброшу его к стенам его же столицы!

– Вряд ли, – сказал я невесело, – он сам рвется в войну. Начинается, мои друзья, то, чего я так не люблю… Да-да, интриги, дипломатия, раскачивание лодки, шантаж, скрытые угрозы… а все-то он хочет, как предполагаю, увеличить свою долю в наших проектах.

– Это как?

– Например, – сказал я, – хочет иметь свои корабли в нашей гавани. У него же выхода к морю нет, вы не забыли? Но если другие короли это принимают как данность, то Гиллеберд постоянно готов изменить при удобном случае… В общем, сэр Растер, давайте пока не будем пороть горячку. Если бы Гиллеберд хотел напасть, он бы все приготовления сумел проделать тайно. А вот так демонстративно… Сэр Жерар, пошлите к его двору гонца, узнайте, что его встревожило, предложите помощь, если вдруг какой лорд вздумал взбунтоваться против его воли… Это он, конечно, отвергнет, однако наверняка сообщит как бы невзначай о своей заинтересованности…

– В чем? – спросил он, не дождавшись конца мучительной паузы.

– В чем-то, – ответил я. – Это ваша задача, узнать, в чем дело. И постараться дать как можно меньше. Не люблю торг, но что наша жизнь, как не постоянный торг?

Сэр Жерар сказал угрюмо:

– Ваша светлость, теперь по поводу вашего… флота, простите за грубое слово.