Текст книги "Ричард Длинные Руки – фюрст"

Глава 9

Солнечный день померк, отступил, угас, даже прогретые дневным теплом камни стали холодными. Мы спускались все ниже, ступени выщербленные, что значит движение весьма, барон Альбрехт кивнул стражу, тот взял факел и пошел впереди.

От стен тянет могильной сыростью, камни здесь настоящие глыбы, на них держится дворец, а дверь вся из металла и на таких толстых петлях, что выдержали бы крепостные ворота.

Страж с этой стороны всмотрелся в нас, отсалютовал, это же не дворец, поспешно ухватился за массивную ручку и с натугой потащил на себя.

Подвал с таким низким потолком, что и не повесишься толком, тем более нет смысла подвешивать заключенных, зато мы прошли мимо трех дыб для растягивания на столе, испанского сапога, горна с раскаленными прутьями и прочих прелестных изобретений человеческого гения. Возможно, здесь они называются иначе, чем у нас в срединном…

Барон забежал вперед, там дальше за массивными колоннами, подпирающими потолок, на стене распяты обнаженные тела, пахнет горелым мясом, блевотиной и мочой.

Сэр Ротвуд оглянулся, сам вспотевший, с крупными каплями на лице.

– Ваша светлость!

– Все в порядке, – успокоил я. – Небольшая инспекция, а так я вовсе не посягаю на ваши развлечения. Что-то удалось узнать?

– Только косвенные улики, – ответил он с неохотой. – Но пятерых уже можно арестовывать.

Я повернулся к барону Альбрехту:

– Распорядитесь.

Тот быстро ушел, а я подошел к распятому Френку Ховарду, он и здесь держится вожаком, лицо смелое, взгляд вызывающий.

– Я жив, – сказал я холодно. – Господь спас меня. Чего вы хотели добиться?

Он откинул голову назад, чтобы смотреть не исподлобья и не так уж снизу вверх, я увидел в глазах ярость, во взгляде еще нет осознания поражения.

– Непонятно? – ответил он разбитым в кровь ртом. – Убить врага!

– Чьего врага? – спросил я. – Вы что, родня Кейдана?

Он посмотрел на меня с презрением.

– Враг для нас любой, кто посягает на трон законного короля Орифламме!

– Значит, – сказал я, – просто борцы за справедливость. Понятно. Хотя, конечно, Кейдан наверняка пожаловал бы вас высокими должностями и титулами, не так ли?

Он надменно усмехнулся, остальные трое смотрели с тем же вызовом и отвагой в лицах.

– Мы шли на смерть, – ответил он гордо. – Мы собирались просто успеть убить узурпатора до того, как убьют нас. Других планов у нас не было.

– Какая самоотверженность, – пробормотал я, – и, главное, для чего и для кого…

– Для Его Величества короля Кейдана!

– Да-да, – сказал я, – вы за легитимность. За короля, который является законным по праву престолонаследования, хотя, как известно, на детях гениев природа отдыхает, на внуках вообще отрывается по полной… а Кейдан, насколько понимаю, так и вовсе пятый или десятый в линии этих законных королей?

Они не поняли, судя по их лицам, как это природа может отрываться, а Френк сказал с вызовом:

– Пятый! И что?

– А вы не знаете, – спросил я, – что по высшему закону, установленному самим Господом, народ имеет право свергать короля, который недостаточно полно заботится о нем, народе, утопает в похоти… и вообще ведет грешную жизнь?

Трое растерянно переглянулись, но Френк ответил непримиримо:

– Мы не знаем такого закона!

Я кивнул, сказал сочувствующе:

– Понятно, от вас его утаивали. Это естественно в данных обстоятельствах. Вы за Кейдана потому, что он – свой, а я – чужой. Вы еще не знаете, что свой может быть плохим человеком, а чужой – хорошим. Я сам, честно говоря, совсем недавно это понял, а большинство так и умирают с убеждением, что за своих нужно стоять всегда, даже если это подонки, убийцы и насильники… Ладно, я все понял. Сэр Ротвуд, они в вашем распоряжении!

Сэр Ротвуд кивнул застывшим у стенки палачам. Те оживились и начали вынимать из горла с пурпурными углями раскаленные металлические штыри.

Отвращение к бессмысленному пожиранию жареного мяса, пьяным крикам, глупым здравицам остановило на пороге зала, я повернулся к секретарю.

Он поклонился.

– Ваша светлость?

– Сэр Жерар, – сказал я. – Возвращайтесь к пирующим, успокойте народ еще раз. Пусть посмотрят в окно, если кто желает, я буду прогуливаться в саду. Что-то помыслить восхотелось с чего-то, сам не знаю… наверное, съел что-нибудь.

Тень беспокойства метнулась в его глазах, но смолчал, вторая попытка покушения будет не скоро, если и будет.

– Ваша светлость…

– Не бойся – люди барона Эйца мне пятки оттопчут.

Он поклонился и ушел, а я прошел мимо входа во дворец, дальше шум фонтанов, прямые широкие аллеи, везде пусто, гуляющих чудаков не отыскалось, все едят и пьют, общаются, завязывают полезные знакомства.

Я старался думать о флоте, но перед глазами то и дело всплывают гордые лица юных дураков, отечество спасают, видите ли, за справедливость, а справедливость только в том, что Кейдану повезло родиться сыном короля…

Дорогу впереди пересекла темная тень, я вздрогнул, но это всего лишь блистательная леди Розамунда, все так же прекрасная, сверкающая белозубой улыбкой и ясными глазами так ярко, что жемчужины на ее графской короне и платье тускнеют перед их блеском.

– Ох, – сказал я шутливо, – кто бы подумал, что от такой светлой и гибкостанной девушки такая огромная и темная тень!

Она засмеялась, показав и зубки, и ямочки на щеках, вот уж не замечал раньше, присела в низком поклоне.

– Ваша светлость…

– Леди Розамунда.

Она поднялась, взгляд гордый и вместе с тем лукавый.

– А если я такая и есть?

– Не поверю, – сказал я, но на всякий случай сделал то, до чего раньше не додумался, взглянул в тепловом диапазоне, потом в запаховом. – На самом деле вы вообще ангел!

– Я все та же, – ответила она, – а вот вас, как я слышала, нужно поздравить с новым высоким титулом?

Я отмахнулся.

– Что титулы? Были бы зубы.

Она посмотрела в удивлении, на милом личике проступило легкое замешательство.

– Как это… Титулы – это все! За них мужчины убивают друг друга. Иногда убивают и женщины.

– Леди Розамунда, – сказал я с печалью, – в подъеме по лестнице титулов много печали.

Она удивленно вскинула брови.

– Печали?

– Увы, да.

– Почему?

– Начинаешь называть искушением то, что прежде счел бы просто удачным случаем.

Она кивнула, взгляд стал серьезным.

– Мне жаль вас, сэр Ричард… Так всего опасаться! Это же почти… не жить!

– Жизнь бывает, – заверил я, – и помимо прыганья по постелям. Хотя, согласен, самые сильные радости – самые примитивные. В смысле простые, незатейливые.

Она прямо посмотрела мне в глаза, взгляд чистый, а голос прозвучал очень серьезно:

– Сэр Ричард, я больше не сижу рядом с вами, так что теперь вас ничто не обязывает. Вы можете поцеловать меня, я не стану кричать и отбиваться. Но и вам это ничего не будет стоить.

Я пробормотал:

– Стоить?

Она кивнула, в глазах проступило странное веселье.

– Уже все, – произнесла она тихо, – знают о вашем кредо. Странное, конечно, и очень обидное… вы обесцениваете нашу женскую честь! Вы ни во что ставите нашу девственность… Но у нас вообще больше ничего нет, вы это понимаете?

Она смотрела на меня широко открытыми глазами, я видел предельную искренность взгляда и внезапно ощутил себя последней свиньей на свете.

– Все будет, – пробормотал я. – Все будет, леди Розамунда. Вы, женщины, всего добьетесь, только многим эта победа будет не в радость. Я имею в виду снова женщин.

Она спросила горько:

– Когда?

Я развел руками.

– Увы… Леди Розамунда, вы мне в самом деле нравитесь. Красивые женщины при дворе попадаются, но чтоб еще и умная… Мы могли бы подружиться, хотя, если честно, я все-таки вас опасаюсь. В интригах я не силен, к ним прибегают те, у кого недостаточно открытой мощи, а мне в этом везло…

Она прямо смотрела мне в глаза.

– Сейчас никаких интриг. Правда. Да и раньше были не интриги, а… в общем, теперь все предельно чисто.

– Верю, – ответил я. – Но у вас могли остаться какие-то обиды. Ну, вы понимаете, все как-то рассчитывали, что вы останетесь сидеть в кресле королевы долго.

Она кивнула.

– Да. Я сама допустила ошибку, когда принялась усердно помогать, не сообщая вам о мелочах.

– Гм, – сказал я в затруднении, – как вы понимаете, если уж мы сейчас в самом деле начистоту, это было слишком опрометчиво. Ни один мужчина, если он еще мужчина, не позволит, чтобы решали за его спиной… даже в его пользу. У нас есть самолюбие, гордость… да и простая осторожность. Я предпочитаю все держать в своих руках.

– Все не удержите!

– Знаю. Но передаю только особо доверенным вассалам, которых знаю, как облупленных.

Она улыбнулась.

– Вы меня тоже можете узнать, как облупленную. Под шелухой, я имею в виду не только одежду, хотя ее… тоже.

На ее щеках проступил румянец стыда при таких словах, даже голову опустила, но тут же вскинула ее и снова посмотрела мне в глаза честно и открыто.

Я сказал смущенно:

– Леди Розамунда, я восхищен вами. Знаю, какое воспитание дают девушкам в благородных семьях. Просто не ожидал встретить сочетание острого ума и ясного понимания вещей… да еще в таком юном возрасте.

– Спасибо, ваша светлость…

– Мы еще увидимся, – пообещал я.

Она улыбнулась.

– Правда? Я слышала, леди Хорнегильда представила вам свою лучшую и самую верную подругу, что уж точно ее не вытолкнет. Но я советовала бы вам проверить на прочность нашу женскую дружбу и верность друг другу. Ваша светлость…

– Леди Розамунда, – ответил я.

Она присела в низком поклоне, я кивнул чуть-чуть и прошествовал мимо с гордо поднятой головой и государственным выражением на лице, но понимал, что просто убегаю, и, хуже того, она это понимает тоже.

Глава 10

Барон Эйц поспешил навстречу, я выставил перед собой ладони.

– Барон, никаких извинений и отставки не принимаю!

Он посмотрел на меня волком.

– Тогда хоть не разгуливайте вот так, голым.

– Но я вроде бы не совсем…

– Без охраны, – отрубил он, – это голым!

– Барон, – сказал я, – такое случается крайне редко. И, думаю, не повторится. У меня есть очень мощный амулет, предупреждающий… Но он пробудился очень поздно. Это значит, у них было при себе что-то помощнее, а это редкость, согласитесь. Такими амулетами не разбрасываются. Теперь, кстати, у них отобраны все эти штуки, мои алхимики с ними разбираются. Что-то еще?

Он кивнул.

– Да. Только что прибыл из Гандерсгейма второй отряд армландцев. Граф Ришар очень извиняется, что не может прислать больше. Остальные нужны еще некоторое время, пока не укрепит стены городов и не обучит там гарнизоны.

Я усмехнулся.

– Не понимаю, о чем он беспокоится?.. Здесь у нас тишь да гладь…

Он снова посмотрел волком.

– Да, ваша светлость, танцуйте, адюльтерничайте…

– Что? – потребовал я. – Что не так?

– Да так, – ответил он со злостью. – Слухи, слухи… Когда мы вломились сюда с «Кирийе элейсон» в блеске доспехов и обнаженных мечей, все притихли, как мыши, а теперь осмелели, плетут интриги, сколачивают какие-то группы, союзы… Армландцев пустить во дворец?

Я переспросил:

– А что с ними? Каких?

Он пожал плечами.

– Ну, не все из них лорды…

– Пусти командиров, – распорядился я. – Поблагодарю перед строем… придворных, вручу чё-нить, что подберет из ненужного сэр Жерар. Герои должны быть отмечены!.. Всем остальным тоже по прянику и августейшее похлопывание по плечу. Дистанционно.

– Хорошо, ваша светлость. Сейчас я велел им стряхнуть пыль и почистить сапоги, а то у вас тут везде чертовы ковры, плюнуть некуда. Еще покормиться в трактире, чтобы не толкались тут, а потом предстанут перед ваши светлы или гневны очи.

Ради постройки большого флота я намеревался пожертвовать только прекрасными лесами вокруг Тараскона, но, как мне докладывали ежедневно, предприимчивые торговцы деревья везут даже из соседних земель, где они ничего не стоят, а рабочую силу можно нанять за бесценок.

Не доверяя казначеям, я старательно подсчитывал всевозможные расходы сам. Каравеллы достаточно простые в конструкции, постройке, а потому и недорогие. Это не галеоны.

Но что-то меня занесло в мелочи, я же стратег, я не должен лезть в дела инженеров и моряков, у меня задача потруднее – выработать прямой и наименее затратный путь к цели, что я по мере сил и стараюсь делать…

Сэр Жерар вошел, произнес с непроницаемым лицом:

– Мастер Ноэль Лэнгли.

Я поднял голову от стола.

– Это хто?

– Корабельный мастер.

– А-а, – сказал я, – помню, зови.

В комнату быстро вошел этот самый Лэнгли, там я его видел только мельком, прошел через весь кабинет, не обращая внимания на всю его нелепую пышность, что мне понравилось, а за ним робко держится кудрявый юноша с орлиными глазами и черным пушком над верхней губой.

– Мастер Ноэль, – сказал я.

– Ваша светлость, – ответил он почтительно и замер, несмотря на то что из него так и рвется нечто, но заговорить первым должен старший по титулу, званию или должности.

– Что случилось? – спросил я. – От Тараскона до Геннегау путь не близкий, а мы каждой минутой дорожим…

Он торопливо поклонился.

– Ваша светлость! Позвольте…

– Смотря что, – буркнул я. – Вам только начни позволять. Что стряслось такое важное, что вы вот, а?

– Вы говорили, – сказал он с новым поклоном, – нам можно вносить некоторые улучшения?

Я сказал коротко:

– Да. Что именно?

Он торопливо развернул длинный рулон бумаги.

– Вот тут вариант… уж простите… корабля… несколько покрупнее… Еще крупнее, чем большая каравелла…

Я придержал угол, что стыдливо пытался спрятать чертеж, там довольно умело нарисован крупный корабль, в самом деле очень крупный.

– И что? – спросил я. – Это ваша идея?

Ноэль Лэнгли вздохнул.

– Нет. Моего помощника. Он сутками не спал, не ел, все вычерчивал это чудо.

Я потребовал:

– А ваше мнение?

Он вздохнул еще тяжелее.

– Не вижу причин ему отказывать, но… что-то говорит во мне, что это неправильно. Что-то здесь не так. Такой корабль просто не может существовать.

Я перевел строгий взгляд на орлиноглазого помощника.

– Что скажете?

Он воскликнул смело:

– Ваша светлость! Совсем недавно мы не могли представить и таких огромных кораблей, как эти великолепные каравеллы!.. Значит, можно построить и такой корабль!

Я снова посмотрел на Ноэля Лэнгли.

– И что? Каково твое окончательное решение?

– Ваша светлость, – произнес он с тяжким вздохом, – хоть убейте меня, но я не поставлю свою печать под разрешением строить этот корабль. Сам не знаю, что с ним, но… такие корабли просто быть не могут. Однако часть моих инженеров хотели бы поддержать этот проект…

Я кивнул.

– Ты прав. Этот гигант разломится на первой же волне. Сопромат не учили? Зря-зря… Правда, я тоже не, но знаю, что он есть, суровый и неподкупный. Сопротивление материалов, если по-научному. Дерево, знаете ли, ломается. Корабли у нас не литые, как подковы, а из досок и бревен, если вы вдруг подзабыли! Так что ты, Ноэль, молодец. Хотя чутье чутьем, а надо учить основы… Правда, сперва их хорошо бы сформулировать… ладно идите!

Лэнгли вскрикнул с восторгом:

– Милорд, как вы… правы! Такой корабль можно только в пруд на тихую, как в зеркале, воду!.. А если попадет носом и кормой на волны, а середина провиснет… там и треснет!

– Или серединой на волну, – согласился я. – Молодец, чутье твое выручает там, где нет знаний. Все, идите.

Мастер взыграл, помолодел, а его помощник, которому так грубо оборвали крылья, напротив – сник, сгорбился и стал похож на вороненка, попавшего под сильный холодный дождь.

Гонцы доносят, что прибывшие на «Богине Моря» Ордоньес и вся его команда тоже забывают поесть и поспать, все азартно учат тупых сухопутных крыс строить корабли. Я не забыл вскользь упомянуть, как о само собой разумеющейся вещи, что все они в новом флоте автоматически получат повышения, начиная с капитана Ордоньеса, который будет адмиралом. Ведь мы заложили двенадцать больших каравелл. Ныне простых матросов распределят по всем кораблям в качестве высших командиров или хотя бы первых лиц, после капитанов.

Работа не прекращается ни на миг, даже ночью при свете костров кипит едва ли не жарче, чем днем, когда жара и знойное солнце, а я не мог спать во дворце и ворочался короткими ночами, прикидывая разные варианты, как ускорить строительство и удешевить корабли, не снижая надежности.

Сегодня к вечеру пришлось принять еще одного мастера, сэра Роджера Рульфа, выходца из благородных, возможно, как раз поэтому больше думает не о парусах или обводах корпуса, а о воинском оснащении.

У меня как раз докладывал о прогрессе в раскрытии заговора барон Альбрехт, сэр Жерар слушал и запоминал, я велел им остаться и принять участие в обсуждении.

Мастер Рульф с готовностью развернул на моем столе красиво выполненный рисунок могучего корабля с мощным рогом в подводной части.

Я сразу же ткнул в это самое пальцем.

– А это что за?

Рульф ответил с гордостью:

– Таранный форштевень!.. Один мощный удар в бок вражеского корабля сразу же пустит его на дно.

Я вздохнул, первой мыслью было отправить этого умника пасти овец, вдруг да сумеет нанести меньше вреда, но посмотрел на лица Альбрехта и Жерара: одобряют, судя по их мордам, даже завидуют блестящему решению.

– Таран, – сказал я. – А корабль будет из цельного куска железа? Или камня?

Рульф растерялся, проговорил, запинаясь:

– Нет… таран предполагается устанавливать на корабли… которые строим…

– А они составлены из множества частей? – спросил я. – Деревянных? На те самые корабли, которые сейчас расшатывает качка и даже легкий ветер? Которые, если не ремонтировать постоянно, рассыплются на тысячи частей?.. И вы полагаете, что таран, расколовший корабль врага, не заставит развалиться и наш корабль-победитель?

Все молчали, только сэр Жерар проворчал с досадой:

– Вот чувствовал же… но только в слова облечь не сумел! Что я за тварь такая бессловесная? Вот так всю жизнь прохожу в исполнителях…

Рульф проговорил, запинаясь еще больше:

– Но почему… почему рассыплется? В старинных рукописях…

– На таран можно, – пояснил я раздраженно, – только в лодке-дубленке. Эта такая пирога, выдолбленная из цельного дуба. Или не дуба, неважно. А любое судно, составленное из множества частей, что и так готовы рассыпаться, если постоянно не подправлять, не сбивать и не склепывать, тут же разлетится на куски.

Рульф вскричал, забыв о своей робости:

– Но, ваша светлость! В старинных рукописях у всех кораблей тараны!

Я отмахнулся.

– Там не чертежи, а рисунки. Художников! У которых главное не точность, а впечатление. С тараном корабль выглядит более грозным, не так ли? Ну вот, главная цель достигнута. Я в таких рукописях видел весельные корабли с двумя рядами весел и даже с тремя! Представляете?

Он посмотрел на меня ошалело.

– Но, ваша светлость… что не так? Такие были, во многих документах упоминаются…

– Пропаганда, – ответил я уверенно. – Я знаю, как-то пытались построить… дескать, у древних же были, вот и мы запросто. Ни фига! Такими веслами даже шевельнуть не смогли, не то чтобы грести… Нет, дорогой мастер Рульф, ищите новое не в старинной мудрости якобы великих древних.

Он кое-как свернул свой великолепный рисунок, прямо Леонардо да Винчи, у которого все было гладко на бумаге, но ничто не работало, и ушел, ухитрившись дважды промахнуться мимо двери.

Барон Альбрехт покрутил головой.

– Гм… честно говоря, я тоже бы уверен, что таран – это мощь… Но почему не получится? Когда я с копьем наперевес иду на таранный удар, я же не рассыпаюсь?

– У вас все тело амортизирует, – сообщил я. – Каравеллы, как и все корабли этого типа, постоянно требуют ремонта! Их расшатывают не только штормы и бури, но любой переход по морю. Команда постоянно чинит, шпаклюет, затыкает дыры, откачивает проникающую в трюмы воду, даже обвязывают канатами корпус и стягивают узлами, чтобы не развалился на ходу. А первый же таранный удар… ну, представьте себе, ну!

Судя по их лицам, представляют, сэр Жерар побледнел даже, а барон поморщился.

– Хотя, – сказал я вдруг, – в чем-то вы правы…

Барон спросил в удивлении:

– Вернуть?

Я покачал головой.

– Нет, просто я поступил неправильно. Как честный и благородный рыцарь, а не политик. А правильнее было бы поддержать мастера Рульфа с его идеями насчет бирем и трирем, катапульт на палубах, суперогромных кораблей, таранов… а потом, в чем-то обвинив, заставить убежать к нашим противникам.

Оба раскрыли рты.

– Зачем? – спросил барон, как более близкий ко мне человек, хотя при мне в личных секретарях сэр Жерар.

– Такая акция, – пояснил я, – принесла бы больше выгоды, чем даже создание огромной армии! Побудить противника строить корабли, что не смогут двигаться, или те, что развалятся на первой же волне – разве это не победа?

На лице сэра Жерара отразилось отвращение, даже барон нахмурился.

– Вот-вот, – сказал я уныло, – даже вы, мои друзья и союзники, не понимаете блистательного хода замечательного политика! Это я о себе, если никак не поймете. Да, это нечестно, подло, гадко, недостойно христианского государя, ну и что? Эх, как еще далеко до просвещенного времени, когда удар в спину или простая подножка перестанут казаться верхом коварства и цинизма!