Текст книги "Ричард Длинные Руки – фюрст"

Глава 13

До полудня я принимал местных лордов, их разбавили разве что главы купеческих гильдий, этим пришлось пообещать государственные гарантии на рискованную торговлю в королевствах Честер и Марешаль, а также в Гиксии, молодцы, далеко забрались…

Снизил, а кое-где вообще убрал пошлины на добычу железной руды и выплавку железа, увеличил жалованье городской охране, а также повелел горожанам освещать дорогу перед своими домами.

Последним явился отец Дитрих, я не дал ему раскрыть рот, выскочил из-за стола, усадил в кресло и сказал ликующе:

– Отец Дитрих, как приятно убедиться моей христианской душе, что вы моложе меня и покрепче…

Он нахмурился.

– Это вы к чему? Скажу сразу, я забыл уже, когда нормально спал, даже во сне еретиков жгу, монастыри закладываю, уставы разрабатываю…

Я сказал быстро:

– А как насчет канцлера? Самые лучшие канцлеры были кардиналами, Ришелье, Мазарини, Филби… При них королевства расцвели и укрепились, а вы в роли первого человека у власти так и вовсе заставите всех цвести и пахнуть!

Он буркнул:

– Я не могу быть канцлером, так как вы еще не король, сын мой.

– Буду, – сказал я твердо. – Как и вы кардиналом, а потом – тьфу-тьфу! – папой. Чего принижать свои возможности? Как король, я принесу больше пользы, чем вот таким эрцгерцогом.

Он вздохнул.

– Ох, сэр Ричард… Не слишком быстро мчитесь? Можете сломать шею на крутых поворотах.

– Для того вы и нужны, – возразил я. – У королей есть власть, но нет морали. Церковь – наша мораль, наша совесть, наш судья.

Он смотрел на меня пристально.

– Это вы к чему, сын мой?

– Церковь должна вести по пути добродетели, – заявил я, – иногда даже и против нашей воли!.. Иначе я вас в такое заведу! Обхохочетесь, да поздно будет. Вы же знаете, как нам важны примеры из жизни великих, как мы должны постоянно оглядываться на жизнь Иисуса Христа…

Он нахмурился.

– А вот это, сын мой, и не надо.

Я посмотрел в великом удивлении.

– Что не надо?

– Примеры, – сказал он.

– Из жизни Христа?

– Именно.

– Но почему, святой отец?

Он поморщился, даже по сторонам посмотрел, не слышит ли кто, сказал негромко:

– От детей же скрывают некоторые подробности жизни взрослых?

– Так то от детей! – возразил я.

Он кивнул.

– Большинство взрослых во многом остаются детьми, да еще, идиоты, и гордятся этим. Вот им-то и нельзя знать…

Я насторожился, спросил тоже тихонько:

– Что… о Христе?

– Да, сын мой.

Голос его был мудрый и грустный, я спросил шепотом:

– А что… с ним… не так?

Он снова посмотрел по сторонам, сказал негромко:

– Сын мой, ты, как и все люди, занятый своими делами и заботами, конечно же, не обратил внимание на такую странность жизни Христа, как то, что дату его рождения знали заранее, запротоколировали, три волхва принесли дары, потом бегство из Мекки в Медину… но потом долгое молчание на целых тридцать лет! Всем доступна только последняя глава этой великой драмы: появление уже в тридцатитрехлетнем возрасте, недолгий период проповедничества и страшная казнь.

Он умолк и смотрел на меня изучающее, в запавших глазах я увидел вопрос, пойму ли, все-таки молодой, а молодые все дураки, но я же тот молодой дурак, что старые книги читал, и я сказал осторожно:

– Судя по Святому Писанию, он был груб с родителями, относился к ним… неласково, мягко говоря, но дальше… гм… все покрыто мраком. Однако, возможно, не для всех?

Он кивнул.

– Ты угадал. Не для Ватикана.

Я ахнул:

– Ватикан знает больше?

Он ответил совсем тихо, в голосе прозвучали боль и неловкость:

– Ватикан знает, где он был все тридцать лет и как себя вел.

– Как? Откуда?

– Сохранились документы, – объяснил он. – И немало. Разных источников.

Я подпрыгнул, снова сел.

– Выходит… власть Ватикана так велика, что гасит всякие попытки задать вопрос: а где же Иисус был все это время, чем занимался, что делал?

По его бледным губам скользнула слабая улыбка.

– Да никто и не задает такие вопросы. Человеку вообще несвойственно думать. Ему достаточно верить, так ему комфортнее. А Ватикан всего лишь первым собрал все старые рукописи и хранит их в своей сокровищнице, никого к ним не подпускает… Но ты понял, зачем я тебе это рассказал?

Я с неохотой кивнул.

– Да. Иисус показан уже тем, кем он стал. И его слова о раскаявшейся блуднице потому так действуют на всех нас, что сказаны с великой болью и раскаянием. Они искренни до последнего вздоха!.. Вы правы, святой отец. Никто не должен знать, кем и каким Иисус был во время своих скитаний и поисков смысла жизни. И через что прошел.

Он вздохнул тяжело, в груди у него захрипело, он закрыл глаза и с минуту отдыхал, восстанавливая сердцебиение.

– Это одна из причин, – сказал он тихо, – хоть и не единственная, почему принят вердикт о непогрешимости папы. Только он один может толковать Священное Писание.

Я кивнул было, но что-то толкнуло в груди, я сказал осторожно:

– Не слишком ли? Папа все-таки человек… хоть и наместник Бога на земле.

Он покачал головой.

– Сын мой, папа не принимает решения единолично даже насчет, какие тапочки одеть в спальне! Коллегия кардиналов, богословов и профессоров права тщательнейшим образом изучают любой, даже самый мелкий вопрос и лишь потом подают папе рекомендации, что сказать и как поступить.

– Прекрасно, – сказал я, – так что я могу спать спокойно. Потому что…

Я умолк, он переспросил настороженно:

– Что?

– Отец Дитрих, – сказал я, – могу я говорить откровенно? Если вдруг возникнет, чего я почти не допускаю, различное истолкование Святого Писания…

– Различного с чем?

– С моим пониманием, – ответил я со смирением, что паче гордыни, – то я считаю, что я все-таки больше обязан слушаться Господа Бога, чем папу.

Он отшатнулся.

– Сын мой! Это дорога к ереси!

– Или к реформации, – ответил я мягко, – мы ведь хотим видеть Церковь постоянно действующей? И не только такой, как во времена первых апостолов, но и сегодня действующей… и даже в будущем А для этого она должна не отставать, а идти по возможности впереди.

Он качал головой.

– Это дорога к ереси, – повторил он строже. – Будьте осторожнее с такими заявлениями.

Он благословил меня, я принял со всем смирением, подписал бумагу на освобождение монастырей от всех повинностей, он кивнул и отправился к выходу, оставив за собой последнее слово.

Я сцепил челюсти и помотал головой, словно вдруг сильно разболелись зубы. Неужели меня настолько заносит, что могу потерять и отца Дитриха? Или слишком забегаю вперед? Но когда Лютер прибил на дверь своей церкви знаменитые тезисы, было уже поздно. И вскоре ругательное слово «лютеране» перестало быть ругательным, как и «гугеноты» или «протестанты».

Но все равно, как ни хочется рулить всем, я не повторю ошибки Генриха VIII, который объявил себя главой Церкви, а тем более базилевсов и всяких царей, при которых Церкви фактически вообще не было, а только пышные декорации и разодетые в золото статисты.

Вера необходима человеку, и он должен верить свято и непоколебимо. Но если хочет стать папой или хотя бы кардиналом, он должен уметь сомневаться. Король сомневаться просто обязан, чтобы не потерять перспективы заметить возможность изменений раньше, чем увидят другие короли или, хуже всего, его оппоненты.

Я остановился, в груди уже не тяжесть, напротив – пустота. И скверное ощущение, что на этот раз неправ уже по-крупному.

Пообедал я в обществе ближайших друзей, сэр Растер выглядит настолько грустным, что я клятвенно пообещал буквально в ближайшие дни великие подвиги, битвы, сражения и ржание коней.

На обратном пути, проходя один из залов, заметил в просторной нише нашего лорда Уильяма Мейкписа, великого знатока придворного этикета, он помовал дланью перед лицом Жерара де Брюса, а тот повторял, как молодой попугай:

– Благодарю вас… благодарю вас… весьма благодарю…

Уильям Мейкпис поморщился, сказал нравоучительно:

– Нет-нет, это сухо и недостойно галантного рыцаря. Вы должны сказал «Тысяча благодарностей!» или «Отныне я ваш покорный слуга» с надлежащим выражением лица. Теперь поклонитесь… нет-нет, вы не мясник, подражающий благородному человеку! Это нужно сделать грациозно, а шляпу, когда распрямляетесь, на несколько секунд прижать к сердцу и при этом смотреть в глаза тому, с кем раскланиваетесь, и лишь затем надеть на голову, иначе будете выглядеть провинциалом…

Я остановился, понаблюдал, сказал строго:

– Сэр Уильям, вы отважного героя, прославленного в битвах при Долине Красных Мечей и Зеленых Шкилетов, превращаете в придворного шаркуна?

Он воскликнул шокировано:

– Ваша светлость!

– Разве не так?

– Ваша светлость, но человек с достойными манерами всегда выглядит лучше, чем человек грубый и невежественный!

– Бесспорно, – согласился я, – но герои выше этикета. Барон Жерар де Брюс – один из таких людей.

Сэр Мейкпис смолчал и поклонился, как и Жерар де Брюс, но я понял по взгляду барона, что теперь у меня не будет более преданного человека, чем этот некогда верный барону Пусе служака и мой злобный противник.

На любую магию, продолжала разматываться мысль, находится контрмагия, и если в простом мире любой в первую очередь старается приобрести меч или кинжал, вообще оружие, то кто касается магии, предпочитает сперва обезопаситься с головы до ног, так как неизвестно, от кого ждать и чего.

Потому вот так взять и выявить шпионов, засланных откуда-то или же просто перекупленных, практически невозможно, разве что случайно подслушаешь их разговор или же заподозренного подвергнешь долгим жесточайшим пыткам, когда даже силы магии слабеют и перестают гасить боль.

Значит, нужно к охране привлекать и всяких-разных чернокнижников, что-то я о них совсем забыл с этими государственными заботами.

Сэр Жерар вошел тихо, посмотрел, как я вымеряю циркулем нечто на карте, кашлянул, не дождавшись моей реакции.

– Сэр Жерар, – сказал я.

– Ваша светлость, – произнес он чопорно, – прибыл человек от Его Величества короля Кейдана.

Я удивился:

– Что, посол?..

– Послов посылают к легитимным правителям, – произнес он без выражения, но мне показалось, что с укором, – к вам же прибыл высокопоставленный гонец со всеми полномочиями доверенного посла, но… не посол.

Я поморщился.

– Ладно, это неважно. Я думал, что барон Фортескью сам привезет ответ.

– Возможно, – произнес он осторожно, – барон Фортескью еще не успел к тому времени добраться до резиденции Его Величества.

Я нетерпеливо отмахнулся.

– Зови!

Он сказал замедленно и строго:

– Ваша светлость, я бы рекомендовал вам сесть вот в это кресло и накинуть мантию… Позвольте, помогу. Все-таки правила никто не отменял, а вам же один овощ, как вы любите выражаться загадочно и куртуазно…

Он теснил меня к массивному креслу с высокой спинкой, одновременно самолично вытащил откуда-то пурпурную мантию, что-то совал в руки, а когда закончил, отошел на два шага и, склонив голову набок, полюбовался, хотя и весьма критически.

Кресло с красной спинкой и красным сиденьем, я весь в красном бархате, даже на голове красная шапочка, окаймленная высоким заборчиком из золота, обычная корона герцога, такие же и у королей, только зубчиков побольше.

На груди толстая золотая цепь, ее оттягивает некое массивное произведение тоже из золота и с бриллиантами, до сих пор не рассмотрел, что на меня вешают.

– Вот теперь можно, – решил он.

В комнату вошел немолодой вельможа с щеками на плечах, розовый и ухоженный, но с поджарым телом, явно затянут в корсет, вон глаза лезут на лоб, и дышит тяжело, неловко поклонился.

– Лорд Иоганн Фридрих Гербарт, – объявил сэр Жерар, – доверенное лицо Его Величества короля Кейдана.

Сэр Гербарт коротко улыбнулся, услышав, что короля Кейдана и здесь именуют Его Величеством, но промолчал, смотрит внимательно и выжидающе.

– Сэр Гербарт, – приветствовал его я.

– Ваша светлость, – произнес он.

– Что привело вас в наши края? – поинтересовался я.

– Его Величество король Сен-Мари Кейдан, – ответил он, – прислал меня к вам с письмом, ваша светлость. Велено отдать лично в ваши руки.

– Хорошо, – ответил я.

Он вытащил из-за пазухи свернутый пакет и протянул мне, от больших сургучных потеков с оттисками королевской печати почти не видно бумаги, а ленточками перевязано вдоль и поперек.

– Благодарю, – сказал я. – Вы наверняка знаете, что в нем? Скажите своими словами, так быстрее получите ответ.

Он поколебался, ответил, опустив глаза в пол:

– Его Величество предлагает вам покинуть пределы Сен-Мари. За это он обещает не преследовать вас, как и ваших людей. Кстати, если кто останется и принесет ему клятву верности, к ним не будут применяться репрессии… хотя, конечно, захваченные земли придется вернуть прежним владельцам.

Глава 14

В моей груди появилось злое жжение, будто туда насыпали перца, я перевел дыхание, но воздуха недостает, жадно хватил его раскрытым ртом. В черепе начали стучать молоточки.

– Значит, – проговорил я хриплым от ярости голосом, – Кейдан готов меня пощадить…

– Совершенно верно, ваша светлость. Он готов проявить неслыханную доброту и милосердие…

– Что он задумал? – потребовал я. – Или он сумасшедший?

– Его величество в полном уме и здравии, – заверил гонец с предельным достоинством. – И полностью отвечает за свои слова.

– Но тогда… что?

Он поклонился.

– Если вы соблаговолите дать письменный ответ, я тотчас же отвезу его в Ундерленды.

Я прошипел:

– Ответ?.. Будет ему ответ! Сокрушительный. Завтра утром получите пакет, а пока набирайтесь сил для долгой дороги.

Он наклонил голову.

– Спасибо, ваша светлость.

Сэр Жерар, который все наверняка слышит, появился в тот же момент и услужливо открыл дверь. Сэр Гербарт с достоинством переступил порог, двигаясь медленно и величаво, бесстрашный гад, а когда дверь за ним захлопнулась, я в ярости ударил кулаком по столу.

– Почему?.. Что у него за спиной? Какие тузы в рукаве?

Сэр Жерар смотрел на меня молча и с печалью в глазах.

– Ваша светлость…

– Что еще?

– Вполне возможно, – произнес он очень осторожно, – пока вы были в Гандерсгейме, Его Величество постарался укрепить свои позиции в Геннегау.

Я фыркнул:

– Но не настолько же!.. Ладно, буду думать.

Он исчез, я продолжил морщить лоб над картами, перебегая взглядом с побережья Гандерсгейма до островов, что-то тревожит, мы своим вторжением на двух огромных кораблях могли нарушить нечто важное. Архипелаг слишком близко, вдруг островные государства на время забудут о распрях и обратят свои алчные взоры на континент? А тут еще этот дурак из Ундерлендов с нелепым… даже нелепейшим требованием!

Сэр Жерар вошел по обыкновению неслышно, к счастью, дверь у меня не за спиной, иначе бы всякий раз вздрагивал, издали поклонился.

– Его светлость Отто фон Шёнхаузен, посол короля Гиллеберда.

– Зови, – велел я. – Он что, герцог?

– Да, ваша светлость.

Лорд Шёнхаузен вошел уверенно, твердо по-солдатски ставя сапоги на роскошный ковер, спина прямая и взгляд немигающий, только в трех шагах от меня остановился и самую малость склонил голову.

– Сэр Отто, – радушно обратился к нему я. – Рад вас видеть. Пожалуйста, берите любое кресло и садитесь, как и где вам удобнее. Мы с королем Гиллебердом давние знакомые, виделись не раз, я одно время даже числился в женихах его дочери, но, увы, другому повезло больше… так что разговор у нас пойдет без формальностей.

Он улыбнулся, твердой рукой взял кресло за спинку и придвинул его ближе к столу.

– Я рад, – ответил он голосом воина, – что без формальностей.

На столе среди карт уже высится кувшин с коньяком, а бумаги свернулись в трубки, освобождая место для кубков, я сам налил в два и один подал послу.

– Отведайте, в северных королевствах такого чуда не встретите.

Он сделал глоток, я видел, как глаза полезли на лоб, лицо побагровело, но сумел заставить себя проглотить и не закашляться, а через минуту просипел сдавленным голосом:

– В самом деле прекрасное вино… Как вы его готовите?

– Это наше южное солнце, – сказал я небрежно, – оно дает силу здешнему винограду… Сэр Отто, меня несколько беспокоит возросшая активность воинских приготовлений Его Величества возле границ моей Армландии. Я очень хотел бы, чтобы вы развеяли мое беспокойство.

Он уже пришел в себя, через силу улыбнулся:

– Я получил последние инструкции от моего короля.

– И в чем они заключаются?

– Он хотел бы заключить с вашей светлостью новый прочный союз.

Я вскинул брови.

– Но разве у нас не прочный союз? Мне Его Величество Гиллеберд даже даровал земли непосредственно рядом с границей Армландии.

Он наклонил голову.

– Да-да, я знаю. Насколько мне известно, в тех землях все спокойно, на них никто не посягает. Король следит, чтобы вашим правам не было никаких обид и утеснений от соседних лордов.

Я сказал бодрым голосом:

– Прекрасно! А зачем новый договор?

Он прямо взглянул мне в глаза:

– Ваша светлость, вы продолжаете расширять свои владения здесь, за Хребтом. У вас такое сказочное побережье океана, это просто недостижимая мечта для нас, северян. Его Величество Гиллеберд уверен, что вам незачем возвращаться на север…

От его слов повеяло угрозой.

– Но Армландия, – произнес я, – это моя земля. Я – гроссграф!

Он покачал головой, все так же неотрывно глядя мне в лицо.

– Да, но вы фактически оставили ее. Там уже разгораются волнения, смута. Лорды начинают борьбу за власть…

– Начинают?

– Готовятся, – поправил себя он. – Но уже были отдельные стычки. Кроме того, усиленно закупается оружие, гарнизоны увеличены втрое, некоторые лорды уже мобилизуют простых крестьян и спешно обучают их держать в руках копья.

Я сказал сдавленным голосом:

– Это нехорошо. Но какое отношение это имеет к нашему договору?

– Прямое, – произнес он. – Его Величество король Гиллеберд берется утихомирить мятежников, а за этот благородный поступок вы уступите ему часть земель на севере. Совсем немного, ваша светлость, для короля больше нужен жест, чем сами земли. Зато мятежники притихнут по всей Армландии, ибо король изъявит готовность оккупировать ее всю, если бунтовщики продолжат бросать вызов вашей власти, сэр Ричард.

Сердце мое начало колотиться чаще и тревожнее, я криво усмехнулся.

– Его Величество намерен таким образом упрочить в Армландии именно мою власть?

– Конечно, – воскликнул он. – Мятеж против власти отвратителен! Мой король бросит на его подавление свои войска, ресурсы, повысит налоги, но бунты затихнут. А за эту услугу вы уступите всего лишь пятую часть Армландии…

Я ахнул:

– Пятую?

– Да, там очень неудобные для вас земли… неудобные для обороны. Болота, реки, совершенно нет дорог. Король избавит вас от головной боли, сэр Ричард.

– И будет возиться с нею сам?

Он примирительно улыбнулся.

– Те земли труднодоступны лишь со стороны остальной части Армландии. Но не со стороны королевства Турнедо. Более того, добавлю уже от себя… когда те земли войдут в состав Турнедо, то между нами и Армландией установится естественная граница в виде широкой реки и заболоченной земли. Весьма труднопроходимая граница. Что очень удобно для обеих сторон.

Череп мой раскалывался от вихря противоречивых мыслей, наконец я проговорил с трудом:

– Вы застали меня врасплох, ваша светлость… Я не могу ответить вот так сразу, хотя и понимаю справедливость доводов Его Величества Гиллеберда, который всегда отличался острым и прагматичным умом. Я хотел бы побывать в Армландии и лично поговорить с лордами приграничных земель… прежде чем… вы понимаете…

Он кивнул.

– Вы будете неприятно удивлены, ваша светлость, но практически все лорды северной части Армландии готовы принять покровительство моего короля. Как вы знаете, у нас твердая власть, народ богатеет, ремесла процветают, к лордам относятся уважительно, и никаких бунтов и мятежей!

– Завидую вашему королю, – сказал я искренне, и он эту искренность ощутил. – У меня здесь то и дело заговоры. Но я прибуду в самое ближайшее время, сэр Шёнхаузен. Уверяю вас, мы сможем с Его Величеством найти общий язык и договориться на некой общей основе.

Едва за ним закрылась дверь, я ударил в ярости кулаком с такой силой, что расшиб пальцы. Боль не отрезвила, в глазах красная пелена, из горла звериное рычание, я сипел, стонал, выл и хрипел, как осатаневший пес на крепкой цепи.

Вот что имел в виду Кейдан! А теперь я сказал, что срочно поеду улаживать приграничный спор с королем Гиллебердом, а для этого нужно покинуть Сен-Мари, проехать всю Армландию и встретиться на границе для переговоров…

И получится, что я покинул Сен-Мари, как и потребовал Кейдан!

Но если Гиллеберд не явится? Все козыри на его стороне, может потребовать, чтобы я прибыл в его столицу, а там буду в его власти, с пленником вести переговоры ах как удобно!

– Какие же сволочи, – проревел я в ярости, – сговорились, легитимные сволочи?.. Король королю против узурпатора?..

Сэр Жерар заглянул обеспокоенно.

– Ваша светлость?

Я крикнул:

– Созвать Совет! Живо!

Пришли сэр Растер, барон Альбрехт, сэр Жерар, барон Эйц, граф Готар, еще несколько видных лордов, с чьим мнением принято считаться, временно заменяют графа Ришара и других деятелей, сейчас усмиряющих Гандерсгейм.

Барон Альбрехт сказал раздраженным тоном:

– Что тут решать? Все короли хотели бы восстановить Кейдана на престоле, так как это задевает их интересы. Дескать, никто и никогда не смеет посягать на власть легитимного короля! Надо думать, как не позволить им это сделать.

– Я не первый свергатель на свете, – возразил я. – Как-то другим это удается?

Сэр Растер громыхнул так, что все невольно пригнулись:

– Пока Кейдан жив, заговоры неизбежны.

Барон Альбрехт сказал зло:

– У них получится не больше, чем уже получилось!

– Дай-то Господь, – буркнул сэр Растер. – Ваша светлость, нужно с этим как-то кончать.

Я поинтересовался яростно:

– Как?

Растер выкатил глаза, что за глупый вопрос, за него ответил негромко и терпеливо барон Альбрехт:

– Ваша светлость, кровавая борьба за трон – привычное дело. Но вам удалось сместить короля Кейдана без длительной гражданской войны, когда гибнут сотни тысяч людей, села и города горят, страна пустеет, и только вороны жиреют на трупах…

– Разве я его сместил?

– Сместили, – сказал он настойчиво. – Пусть это еще и не признано вслух, но все понимают, что Кейдан фактически уже не король. К тому же вы не просто захватили власть… у вас есть право не только меча, но и справедливости. Народ снова повернут в сторону Церкви, вы объединили королевство, торговцы ходят как в Брабант, так и в Ундерленды… а тут еще и Гандерсгейм практически наш!

– И что?

Он запнулся, но на него смотрят все, и он выпрямился с достоинством.

– Полагаю, – произнес он ясным, как чистый прозрачный лед, голосом, – король Кейдан должен умереть. Бывший король.

– За что?

Он посмотрел на меня в удивлении.

– Вы сами сказали, ваша светлость… Как не справившийся с управлением такой большой страной, позволивший отколоться богатейшим провинциям Брабанту и Ундерлендам, отступивший под натиском варваров…

Я вздохнул, покачал головой.

– К сожалению, об этом законе Господа, о котором я сказал, никто еще не знает… Хотя, конечно, можно инспирировать его принятие, сформулировать, снабдить доводами и отослать в Рим папе. Там соберется конклав кардиналов, долго будут обсуждать, передадут коллегиям богословов, что немедленно сцепятся в драке за уточнение каждой буковки… Да, такой закон будет принят. Лет через сто-двести. Рим никогда не спешит, но нам какое-то решение необходимо уже сейчас.

Сэр Растер рубанул:

– А какое еще решение? Напасть и убить в бою! Пусть падет как мужчина – с мечом в руке. Все-таки король, таких казнить негоже…

Я смолчал, всяких людовиков и генрихов еще как казнили, но тогда, правда, буянила чернь, даже женщин совали под гильотину только за то, что аристократки, но мы должны быть в белом, даже если и в коричневом. Растер прав, негоже вести себя, как пьяная толпа разбушевавшейся дряни.

– Благородно, – признал я. – Мы постараемся, сэр Растер, поступить благородно. Хотя постараемся не забывать и о государственных интересах.

Растер довольно кивнул, только барон Альбрехт глянул остро, понимает, что благородство и государственные интересы почти никогда и нигде не пересекаются.

– Ваша светлость, – сказал он негромко, но с таким натиском, что все умолкли и начали прислушиваться. – Схватили еще четверых сторонников Кейдана, что намеревались тайно проникнуть в ваши покои и убить узурпатора.

– Новые? – переспросил я.

Он кивнул:

– Боюсь, даже не связанные с теми молодыми и горячими справедливцами.

– Черт, – сказал я в раздражении, перекрестился, даже сам не заметив автоматичности несвойственного мне жеста, – что это их как прорвало?

– Надеялись, – предположил барон Эйц, – что наладится само… а теперь не дождались и взялись творить справедливость.

– Я велел отвести сразу в пыточную, – сообщил Альбрехт, – вдруг да не одни, надо выявить всех, но есть нечто общее с теми, кто попался раньше.

– Что? – спросил я настороженно.

– Эти дураки тоже, – ответил он, – готовы пожертвовать своими жизнями. О пути отступления даже не подумали. Ну не могут такие вот хорошие да честные держать в уме сразу две задачи: выполнить и уйти живыми. Они уверены, что, убив тирана, сразу спасут мир и восстановят справедливость.