Текст книги "Решающие войны в истории"

Структура

Сделав выводы из анализа истории, представляется разумным построить для стратегических размышлений новое здание на свежем фундаменте.

Давайте вначале уясним себе, что есть стратегия. Клаузевиц в своей монументальной книге «О войне» определил ее как «искусство использования сражений как средства достичь целей войны. Иными словами, стратегия формирует план войны, прокладывает на карте предполагаемый ход различных кампаний, которые составляют войну, и регулирует ведение сражений, каждое из которых надо выиграть».

Один дефект этого определения в том, что он вторгается в сферу политики или высшего ведения войны, которое в обязательном порядке должно быть ответственностью правительства, а не военных руководителей, которых оно использует как своих агентов в исполнительном контроле операций. Другой дефект – оно сужает значение «стратегии» до чистой техники ведения сражения, тем самым преподнося идею, что сражение – это единственное средство достижения стратегической цели. Его менее глубоко мыслящие ученики легко могут спутать средства с целью и прийти к выводу, что в войне все соображения должны быть подчинено цели вступления в решающее сражении.

Отношение к политике. Провести линию раздела между стратегией и политикой нетрудно, если эти две функции обычно сочетаются в одном лице, как в случае Фридриха II или Наполеона. Но так как такие автократические военные правители всегда были редкостью и стали вымирающими особями уже в XIX веке, результат неизбежно был вредным. Ибо он воодушевлял военных на абсурдные утверждения, что политика должна подчиняться проведению боевых операций, и, особенно в демократических странах, соблазнял и подталкивал государственного деятеля перейти неразличимую границу его собственной сферы деятельности и вмешиваться в дела своего наемного военного работника в процессе фактического применения рабочих инструментов последнего.

Мольтке достиг более ясного и более мудрого определения, называя стратегию «практическим приспособлением средств, предоставленных военачальнику, для достижения имеющейся в виду цели». Это определение фиксирует ответственность военного командира перед государством (правительством), которым он нанят. Ответственность военачальников заключается в расходовании самым выгодным образом в интересах высшей военной политики тех войск, что ему выделены в рамках театра военных действий, куда он назначен. Если он считает, что выделенных войск недостаточно для намеченной задачи, он имеет право указать на это, и, если его мнение отвергается, он может отказаться от командования или подать в отставку, но он выйдет за правовые рамки своей сферы деятельности, если попытается диктовать правительству, сколько войск должно быть дано в его распоряжение.

Однако правительство, которое формулирует военную политику и приспосабливает ее к условиям, которые часто меняются по мере течения войны, может справедливо вмешаться в стратегию военной кампании, не просто заменяя командира, в котором утратило уверенность, но и изменяя задачу в соответствии с потребностями своей военной политики. В то время как правительство не должно вмешиваться в процесс использования командиром его рабочих инструментов, оно обязано четко обозначать суть его задачи. Таким образом, стратегия – не обязательно простая задача поиска путей уничтожения военной мощи противника. Если правительство считает, что враг имеет военное превосходство либо в целом, либо на каком-то конкретном театре военных действий, оно может разумным образом предписать стратегию ограниченной цели. Оно может, по желанию, подождать до тех пор, пока можно будет изменить баланс сил вмешательством союзников либо переброской сил с другого театра военных действий. Оно может, по желанию, задержать или даже ограничить свои военные усилия на все время, пока экономическая или морская операция не решат проблему. Оно может вычислить, что уничтожение вражеской военной мощи – задача непосильная либо не стоит траты сил и что поставленная задача может быть решена захватом территории, которую оно может либо удержать, либо использовать в качестве козыря в ходе мирных переговоров. Такая политика имеет в истории больше поддержки, чем признанное на тот момент мнение военных, и по сути своей не является политикой слабости, как это изображают ее апологеты. Подобная политика действительно связана с историей Британской империи и неоднократно оказывалась спасательным кругом для британских союзников и оборачивалась постоянной выгодой для нее самой. Как бы подсознательно мы ни следовали ей, есть почва для исследования, заслуживает ли такая военная политика места в теории ведения войны.

Но более обычная причина для принятия стратегии ограниченной цели состоит в ожидании изменения в балансе сил, изменения, к которому часто стремятся и которого часто достигают путем изматывания войск противника, ослабления его уколами вместо рискованных ударов. Важное условие такой стратегии заключается в том, чтобы враг изматывался в большей степени, чем ты сам. Эту задачу можно решить с помощью налетов на его источники материально-технического снабжения, локальными атаками, которые причиняют и вызывают большие потери среди вражеских частей, провоцированием на невыгодные атаки, принуждением его излишне широко рассредоточить свои войска и, не в последнюю очередь, истощением его моральной и физической энергии.

Это более близкое определение проливает свет на ранее затронутую проблему общей независимости при осуществлении собственной стратегии внутри театра военных действий. Потому что, если правительство решило применить «фабианскую» (методами Фабия Кунктатора. – Ред.) тактику ведения войны, тот военачальник, который даже внутри своей сферы стратегии стремится разгромить вражескую военную мощь, может причинить государственной военной политике больше зла, чем пользы. Обычно военная политика ограниченной цели вводит стратегию ограниченной цели, а решающая цель должна быть принята только с одобрения правительства, которое одно может решать, стоит ли игра свеч.

Сейчас нашу мысль можно сформулировать в более короткое, более простое и, возможно, более точное определение стратегии – «распределение и применение военной мощи для достижения целей политики». Потому что стратегия касается не только передвижения армий – как часто определяют ее роль, но и связана с результатом этого передвижения. Когда применение военного инструмента выливается в настоящее сражение, размещение войск и управление таким прямым действием именуется тактикой. Однако эти две категории, хотя и удобные для дискуссий, никогда нельзя четко разложить по полочкам, потому что каждая не только влияет друг на друга, но все они находятся в неразрывной связи друг с другом.

Как тактика есть применение стратегии на более низком уровне, так и стратегия есть применение «большой стратегии» на более низком уровне. Будучи практически синонимом с политикой, которая руководит ведением войны, в то же время отличаясь от постоянной политики, которая формулирует свои задачи, термин «большая политика» служит для передачи смысла «политики в действии». Потому что роль большой стратегии состоит в координировании и управлении всеми ресурсами нации в деле достижения политической цели войны – цели, определяемой национальной политикой. Большая стратегия должна и рассчитывать, и развивать экономические ресурсы и людские ресурсы страны, чтобы обеспечивать и поддерживать сражающиеся войска. То же и в отношении духовных ресурсов, ибо воодушевлять и укреплять волю к победе и стойкость так же важно, как и обладать более конкретными формами власти. И она должна регулировать распределение полномочий между различными видами вооруженных сил, а также между войсками и производством (промышленностью и др.). Но и это еще не все, потому что боевая мощь – это только один из инструментов большой стратегии. Необходимо принимать во внимание и применять силу финансового давления, дипломатического давления, коммерческого давления и, что не менее важно, идеологического давления, для того чтобы ослабить волю противника к победе. Меч, как и щит, является веским доводом. Кроме того, в то время как горизонты стратегии ограничены войной, большая стратегия имеет в виду то, что произойдет после войны, при последующем заключении мира. Она не должна лишь комбинировать различные инструменты, ее долг – регулировать их применение, чтобы избежать причинения вреда будущему состоянию мира, безопасности и процветания. Неудивительно, что в отличие от стратегии царство большой стратегии для большинства – это некая terra incognita!

Чистая стратегия. Расчистив почву, мы теперь можем построить нашу концепцию стратегии на ее первоначальном и истинном базисе, то есть «искусстве полководца». Ее успех зависит прежде всего от трезвого расчета и координации цели и средств. Цель должна быть пропорциональна всем, вместе взятым, средствам, а средства, используемые для достижения каждой промежуточной цели, которые вносят вклад в достижение конечной цели, должны быть пропорциональны цене и необходимости этой промежуточной цели, то ли это решение какой-то задачи, то ли достижение какой-то вспомогательной цели. Излишек может быть столь же вреден, как и недостаток. Правильное целеуказание обеспечивает идеальную экономию сил, причем в более глубоком смысле этого часто искажаемого военного термина. Но ввиду природы и неопределенности войны, неопределенности, отягченной ненаучным анализом, правильное целеуказание лежит вне пределов возможностей даже военного гения, а успех находится в теснейшей близости к истине.

Эта относительность – характерная черта, потому что, однако, наше знание науки о войне в настоящее время – почти неисследованная территория; война – это наука, которая зависит от искусства ее применения. Военное искусство может не только делать цель ближе к средствам, но и, придавая более высокое значение средствам, позволяет расширить цель. Это осложняет расчеты, потому что никто не может в точности рассчитать ни силу человеческого гения, ни результат глупости и предательства, ни беспомощность воли.

Составляющие элементы и условия. Однако в стратегии расчет проще и дает большее приближение к истине, чем в тактике. Потому что в войне главный не поддающийся расчету элемент – это человеческая воля, которая проявляется в сопротивлении, которая, в свою очередь, лежит в области тактики. Стратегия не обязана преодолевать сопротивление, кроме как исходящее от природы. Ее цель – уменьшить возможность сопротивления, и она стремится достичь этой цели, используя элементы передвижения и внезапности. Передвижение находится в физической сфере и зависит от расчета условий времени, топографии и транспортных возможностей. Под транспортными возможностями подразумеваются и средства, и меры, которыми боевая сила может перемещаться и снабжаться.

Внезапность лежит в психологической сфере и зависит от расчета значительно более сложного, чем в физической сфере, многократных условий, меняющихся в каждом случае, которые, скорее всего, повлияют на волю противника.

Хотя стратегия может больше полагаться на мобильность, чем на внезапность, либо наоборот, все же эти два элемента зависят друг от друга. Перемещение порождает внезапность, а внезапность придает импульс движению. Потому что движение, которое ускоряется или изменяет свое направление, неизбежно несет с собой степень внезапности, даже хотя оно и не скрывается; в то же время внезапность снимает многие помехи передвижению, затрудняя принятие противником контрмер и контрперемещений.

Что касается отношения стратегии к тактике, в то время как при исполнении пограничная линия между ними часто расплывчата, и трудно решить точно, где кончается стратегическое передвижение и начинается тактическое перемещение, все же по концепции эти два понятия различаются. Тактика располагается в области сражения. Стратегия не только останавливается на границе, но и имеет своей целью уменьшение размаха боевых действий до наименее возможного.

Цель стратегии. Это утверждение может оспариваться теми, кто считает, что уничтожение вооруженных сил противника является единственной разумной целью в войне, кто придерживается мнения, что единственной целью стратегии является бой, и кто одержим идеей, высказанной Клаузевицем, что «кровь – это цена победы». И тем не менее, если уступить в этом пункте и встретиться с его защитниками на их собственной почве, это утверждение останется непоколебимым. Потому что если бы решающее сражение было единственной целью, все признают, что цель стратегии состоит в том, чтобы провести эту битву при самых благоприятных обстоятельствах. А чем более выгодны обстоятельства, тем меньшим будет размах боевых действий.

Поэтому совершенствование стратегии состоит в том, чтобы найти решение – уничтожение вражеских вооруженных сил через их разоружение при капитуляции – без какого-либо сражения. История, как мы видели, дает примеры, когда стратегия с помощью благоприятных условий практически производила такой результат.

Обычно правительству, отвечающему за большую стратегию войны, предстоит решать, то ли стратегия должна внести свой вклад с помощью военного решения, то ли необходимо избрать иной путь. И точно так же, как вооруженные силы являются всего лишь одним из средств достижения цели большой стратегии – как один из инструментов для хирурга, – так и сражение является лишь одним из средств достижения целей стратегии. Если условия пригодны, то сражение обычно становится самым быстрым способом по результату, но если условия неблагоприятны, использовать его будет безумием. Допустим, какому-то стратегу поручено найти военное решение. Его обязанность – найти его при наиболее благоприятных обстоятельствах, чтобы получить максимально выгодный результат. Отсюда его истинная цель не столько в том, чтобы искать сражения, сколько в поиске настолько выгодной стратегической ситуации, что если она сама не производит такого решения, то ее продолжение с помощью боевых действий гарантировано это сделает. Иными словами, нарушение равновесия положения противника – цель стратегии; ее последствием может быть либо рассеяние вражеских сил, либо их расчленение и уничтожение в ходе боя. Рассеяние может быть частично сопряжено с вооруженными столкновениями, но оно не имеет характера сражения.

Действие стратегии. Как производится стратегическое нарушение равновесия положения противника? В физической или «материально-технической» сфере это результат операции, которая (а) приводит в расстройство диспозицию противника и, вынудив неожиданное изменение фронта, нарушает дислокацию и организацию его войск; (b) расчленяет его войска; (с) создает угрозу его поставкам на фронт; (d) угрожает пути или путям, которыми тот может отойти в случае необходимости и прийти в себя на своей базе или на родной земле. Дислокация (нарушение устойчивости противника) может быть произведена одним из этих способов, но чаще она возникает как следствие действия нескольких из них. Дифференциация между ними вообще-то затруднительна, потому что операция, нацеленная в тыл противника, как правило, сочетает эти способы. Однако их соответствующее влияние меняется и менялось в истории согласно размерам армий и сложности их организации. В случае армий, живущих за счет сельской местности, снабжая себя на месте либо путем грабежей, либо реквизиций, линии коммуникаций имеют пренебрежимо малое значение. Даже на более высокой ступени развития небольшой отряд меньше зависит от линий снабжения и может в течение ограниченного периода везти свои запасы с собой. Чем больше армия и чем сложнее ее организация, тем более скорая и серьезная, по сути, угроза возникает ее линиям снабжения.

Там, где армии не были так зависимы от вышеперечисленных условий, стратегия, соответственно, отставала, а тактические вопросы боя играли более значительную роль. Тем не менее даже перед лицом таких помех мастера стратегии часто завоевывали решающий перевес до сражения, угрожая вражеским путям отхода, устойчивости его группировки или его местным линиям снабжения.

Для того чтобы быть эффективной, такая угроза, как правило, должна применяться к пункту, который ближе во времени и пространстве к вражеской армии и где создается угроза неприятельским коммуникациям, и, таким образом, на начальной стадии боевых действий часто бывает трудно найти отличие между стратегическим и тактическим маневром.

В психологической сфере нарушение устойчивости противника – это результат воздействия на мысли командира физических эффектов, которые мы перечислили. Впечатление это значительно усиливается, если осознание того, что он оказался в невыгодном положении, происходит для него неожиданно и если он понимает, что не в состоянии противодействовать вражескому маневру. Психологическая дислокация в самом деле фундаментально проистекает из этого чувства, что ты оказался в ловушке. Именно поэтому физическое воздействие на тылы противника чаще всего вызывает психологический эффект. Армия, как и человек, не может надежно защитить свой тыл от удара, не развернувшись, чтобы использовать свое оружие в новом направлении. «Поворот» временно выводит армию из равновесия, как это происходит и с человеком, и в первом случае период нестабильности неизбежно длится много дольше. Как следствие, мозг намного чувствительней к любой угрозе со спины. Напротив, прямое наступление увеличивает устойчивость противника как в физическом, так и в психологическом отношении, что приводит к увеличению силы его сопротивления. При фронтальном давлении противник отступает назад к резервам, базам снабжения и подкреплениям, тем самым восстанавливая свои силы. В лучшем случае таким фронтальным ударом достигается напряжение сил противника, а не его разгром.

Таким образом, обходная операция вражеского фронта и выход противнику в тыл имеет целью не только избежать сопротивления на своем пути, но и решить всю задачу. В самом глубоком смысле она выбирает линию наименьшего сопротивления. В психологической сфере этому есть эквивалент – линия наименьшего ожидания. Это две стороны одной и той же монеты, и, чтобы осознать это, надо расширить наше понимание стратегии. Потому что если мы изберем то, что явно похоже на линию наименьшего сопротивления, ее очевидность также будет заметна и оппоненту, и эта линия уже может перестать являться той, где сопротивление наименьшее. При изучении физического аспекта мы никогда не должны терять из виду аспект психологический, и только когда они оба сочетаются, тогда мы получим истинную стратегию непрямых действий, рассчитанную на то, чтобы лишить противника устойчивости.

Таким образом, мы видим, что простой факт марша войск непрямым курсом в направлении противника и в тыл его войск не представляет собой стратегии непрямых действий. Искусство стратегии – не столь простая вещь. Вначале движение может быть непрямым по отношению к фронту противника, но, разгадав замысел – выход в его тыл, – противник может перегруппировать свои войска, и тогда движение снова станет прямым по отношению к новой линии фронта.

Из-за риска, что враг может осуществить такое изменение фронта, обычно, а часто и обязательно, этой дислоцирующей операции предшествовала операция или операции, которые, возможно, лучше всего классифицировать как «отвлекающие», или в прямом смысле «разделяющие на части». Цель этого «отвлечения» состоит в том, чтобы лишить противника свободы действий; и это отвлечение должно производиться как в физической, так и в психологической области. В физической области действия по отвлечению внимания должны привести к рассредоточению сил противника или к использованию их на второстепенных направлениях с тем, чтобы эти силы не могли оказать эффективного противодействия нанесению удара на решающем направлении. В психологической области тот же самый эффект должен получаться с помощью эксплуатации страха и обмана противостоящего командования. «Каменная стена» Джексон понял это, когда сформулировал свой стратегический девиз – «мистифицируй, вводи в заблуждение и изумляй». Потому что мистифицировать и вводить в заблуждение и есть «отвлечение», а внезапность – важнейшая причина потери равновесия. И за «отвлечением» мыслей неприятельского командира следует отвлечение его войск. Потеря им свободы действий – это последствие потери им свободы концепции (образа мыслей).

Более глубокая оценка того, как психология пронизывает и доминирует над физической сферой, имеет косвенное значение. Потому что она предупреждает нас об ошибочности и поверхностности попыток анализировать и создавать теории о стратегии в математических терминах. Рассмотрение ее в количественном отношении столь же ошибочно как если бы вопрос состоял лишь в превосходящей концентрации сил в выбранном месте, так и в представлении ее геометрически в виде задачи с линиями и углами.