Книга: Минерва - Генрих Манн

Если подбирать слова, наиболее точно характеризующие этот роман, то я бы сказала: тяжеловесность, невнятность, бессмысленность.

Тяжеловесность. Именно она присуща слогу автора. Это бросилось мне в глаза еще при прочтении "Дианы", но здесь автор превзошел сам себя. Большая часть печатного текста занимают длинные описания интерьеров венецианских палаццо, описания нарядов и причесок их владелиц, описания бессмертных произведений искусства, которые находятся в этих палаццо и которыми любуются их владелицы. Безумно скучно. Действия на грош, а описаний на все сто евро. Ближе к середине я стала просто пропускать эти описания, даже не потому, что они меня изрядно утомляли, не неся при этом никакой смысловой нагрузки, а просто потому, что я боялась забыть, о чем говорили персонажи до очередного описания древнегреческой статуи или портьер.

За работой и наслаждением, среди виноградных лоз, в пронизанной солнцем тени, сверкали нагие, пышные тела людей, не знавших ни стыда, ни горя. Полные женщины с сочным телом и раскрасневшимися лицами удовлетворенно прижимались к своим мужьям; эти последние были сильны, желты, как охра, наги и увенчаны виноградными листьями. Девушки, гибкие и мясистые, загорелые, с вином в крови, раздавливали кончиками грудой виноградные кисти в чане. На них со смехом напирал дюжий парень, которому они позволяли брать себя. Вакх, жирный, красный, заикаясь и пошатываясь, с торжеством пробирался сквозь толпу сраженных хмелем тел. Растянувшись на шкурах баранов, с которых еще не были сняты головы, и прикрывшись мехом диких зверей, переполненные виноградным соком и обуреваемые любовным пылом, они, похотливо ощупывая друг друга и тесно слившись телами, мокрыми губами посылали своему победителю последнее Эвоэ.

Неистовствовали вакханки, омерзительно скалили зубы сатиры. Юноши, с тигровыми шкурами на плече, соблазнительно играли на флейте, а девушки предлагали им кедровые шишки. Какой-то мужчина дрался с кентавром из-за женщины, ехавшей на нем. Смуглый фавн наигрывал детям плясовой мотив. Они похотливо прыгали в такт звукам, в их черных кудрях горели венки из мака, на полу пылали лопнувшие гранаты. Голуби истекали кровью рядом с розами. Перед полными ожидания девственницами снимались покровы с Герм. Красный воздух волновался от пламенных тайн, — но среди тех, кто вкушал, его, ни один не задавал вопросов. Они не гнались за снами, как поклонники свободы и величия в зале Дианы, не чествовали красоту, как в зале Минервы жрецы искусства. Они были во власти своей плоти и наслаждались телом. Задыхаясь в изнурительном желании, не глядя ни на что и не зная ничего, кроме биения своей крови, служили они богине, которой были отданы навсегда, отсутствующей богине, изображения которой не было видно нигде: ни на потолке, ни на стенах, ни в середине пола. Но герцогиня видела, как она спускалась, неумолимая, ненасытная и победоносная. Это была Венера. Ей принадлежал тот зал.

Это описание одного зала во дворце герцогини, вернее фресок и картин на его стенах. Так написана практически вся книга, когда она не прерывается на диалоги и монологи.

Невнятность. Герои много и пышно говорят. По большей части они напоминали мне заводных кукол. Повернешь ключик - они болтают, кончится завод - замолкают. Начало и конец их речи не связаны ни с сюжетом, ни со словами предыдущей куклы, они зависят лишь от поворота ключа. В основном это длинные пространные речи об искусстве, его влиянии на людей и влиянии людей на искусство. Ну и о любви, конечно. Любовь здесь под стать портьерам и статуям: роковая, на всю жизнь, пронзающая сердце влюбленного острыми стрелами и исчезающая на рассвете, сменяющем страстную ночь. Герои охотно распространяются о своих чувствах любому, кто оказывается в досягаемости. Неважно, что это человека они видят в первый и последний раз, или этот человек - законный супруг предмета их вожделения, главное - присесть ему на уши. Ну а если жертв риторики поблизости не окажется, то герои ради обратить свои ламентации и сентенции к дереву, цветку или своему отражению в зеркале.

Там лужайка из зеленого влажного камня, деревья, пирамидальные или круглые, вырезаны из разрисованного дерева. В стеклянной темно-зеленой листве сверкают маленькие плоды из кроваво-красной яшмы. Там почки из слоновой кости, а цветы из порфира. Я беру в руки розу — она вся состоит из крошечных осколков камня. Так обманчиво каждое любовное движение, за которое я хватаюсь в вашем сердце, Морис. Все в нашей любви слишком гладко, холодно, обдумано, запутано, многосложно: точь-в-точь, как в этом искусственном саду. Неужели нам не суждено найти друг друга там, где пахнет землей, неужели мы не бросимся, хоть раз в жизни, на траву, где нас обожжет настоящая крапива, а к нашим губам прильнет теплая земляника?

Морис, к которому были обращены эти слова, влюбленную даму отверг, что не удивительно.

Бессмысленность. Творческий замысел автора трилогии понятен. В каждом из романов он показывает тот отрезок жизненного пути героини, Виоланты Асси, когда она наиболее соответствует тому или иному божественному архетипу. В "Диане" она была юной мятежницей, жаждущей устроить революцию в отдельно взятом балканском государстве. В "Минерве" она превратилась в мудрую покровительницу искусств, музу художников и поэтов. Надо полагать, что в "Венере" она пустится во все тяжкие. Но что мы можем сказать определенного об этой даме? А ничего. За всеми этими образами и аллюзиями не скрывается ровным счетом ничего. В нее все влюбляются, ее все вожделеют и все ею восхищаются, но кроме выгодных для натурщицы поз предложить она ничего не может. Ничем не отличаясь от других героинь, она толкает пафосные речи об искусстве и любви. Ничего не меняется на протяжение всей книги. Спросите меня, чем она кончилась, и я уже с трудом вспомню, хотя только вчера перевернула последнюю страницу.

Не знаю, хватит ли меня на "Венеру".