Текст книги "Пионеры Вселенной"

Подошла осень – тихая, золотая. Циолковский любил перед сумерками походить по пустынным аллеям городского сада, полюбоваться чистоструйными водами Оки и необозримыми просторами низинного берега.

Устроившись где-нибудь на одинокой скамье под столетними липами, он переносился мыслями на далекие, холодные планеты. В эти предвечерние часы в старом саду хорошо думалось и мечталось…

Сегодня Циолковский захватил с собой тетрадь и, присев на скамеечку в глухой аллее, пристроился было писать, как вдруг его мысли прервал басовитый голос:

– Вон вы где, оказывается, скрываетесь. Здравствуйте, здравствуйте, Константин Эдуардович. Извините, что помешал. Дома сказали, что вы ушли в городской сад.

Циолковский обрадовался, поднялся навстречу:

– Рад видеть вас, Василий Иванович. Здравствуйте! Что за дела заставили вас меня разыскивать?

– Да вот довелось быть в Москве. Там мне случайно попала вот эта книжица. – Он достал и протянул Циолковскому крохотную брошюрку в розоватой обложке. – Представьте, прочел и разволновался. Мне кажется, это должно вас заинтересовать.

Циолковский взглянул на книжечку, и глаза его заблестели:

– «Новый способ полета, исключающий атмосферу, как опорную среду». Удивительно. Где вы взяли?

– Купил в книжной лавке.

– Ал. Федоров. Кто таков? Вы знаете?

– Судя по прочитанному – ученый, во всяком случае – инженер, но с его трудами я не знаком. Издано в Петербурге в этом году.

– Да… – Циолковский полистал, – тут и чертежи… Очень интересно. Вы позволите взять мне эту книжечку домой?

– Конечно. Мне любопытно, что вы скажете…

– Догадываюсь, что речь идет о применении реактивной силы.

– Вот именно.

– Я еще в юности думал об этом. А в Боровске даже писал. Задача весьма сложная…

– Вот, прочтите. Федоров высказывает весьма интересные мысли, даже предлагает построить аппарат.

– Спасибо, Василий Иванович. Вы меня так заинтриговали, что я готов сейчас же идти домой.

– Ну, что же… не смею мешать, Константин Эдуардович.

– А вы завтра, завтра же заходите, а может, я сам прибегу.

Циолковский попрощался и быстро пошел домой.

Сказав жене, что ужинать не будет, он закрылся в своей комнате, зажег лампу и склонился у стола:

«…ввиду массы проектов воздухоплаванья, всякую новую попытку в этой области встречают с улыбкой недоверия…» «Хорошо пишет! Хорошо и очень верно. Уж я-то это по себе знаю, – вздохнул Циолковский. – Ну, что же у него за мысли?»

«… Мой проект идет вразрез с установившимся основным положением… А ведь всякое новшество встречает на своем пути громадное препятствие – трудно преодолеть умственную инертность…»

«Как верно пишет. Неужели он пережил то же, что я?..»

«…больно и обидно думать, что нет людей беспристрастных, с широким взглядом, не затуманенных никакими тенденциями и предвзятыми заключениями. К этим-то людям я сейчас и обращаюсь…

… Целью настоящей брошюры и является желание ознакомить с сущностью моего изобретения всех интересующихся делом воздухоплаванья и найти среди этих последних поддержку в осуществлении моего проекта. Лишь худое дело боится света, а для хорошего – чем больше его, тем лучше, и потому я с благодарностью приму всякие указания на ошибки и темные стороны в моем проекте… Я буду глубоко признателен каждому, кто выразит желание поддержать мое дело своим авторитетом, влиянием, познаниями, опытностью, материальными средствами и даже простым выражением сочувствия, так как и оно дает уверенность, что результат, достигнутый многолетним упорным трудом, не пропадет бесплодно и что я «не один в поле воин»…»

«Нет, этому человеку я должен ответить. Он выразил мои чувства. Он заглянул мне в душу. Но все-таки в чем же суть проекта?»

Циолковский стал читать дальше:

«… Все, что до настоящего времени ни было предложено в воздухоплавании, имеет одну основу – атмосфера принимается за опорную среду для полета».

«Пожалуй, верно. Я не знаю, правда, принципа работы снаряда Кибальчича, но все остальное – да. И воздушные шары, и дирижабли, и самолеты – все опирается на атмосферу. Не будет воздуха – даже птица не полетит!»

«… Наша же система будет обладать всеми данными для свободного полета»..;

«Следовательно, снаряд Федорова сможет лететь и в безвоздушном пространстве?..»

Циолковский дочитал брошюру до конца и долго ходил, размышляя: «Любопытно! Очень любопытно… Три группы труб. Одна группа установлена вертикально – она обеспечит подъем. Вторая – горизонтально. Она даст поступательное движение. И третья группа – спиралью обовьет трубы, поставленные вертикально. Эта группа труб заменит руль. Принцип движения – реактивная сила. Все равно что сила отдачи при выстреле из орудия – вызывающая откат. Отлично! Просто и надежно: движение будет осуществляться путем выброса газов из труб… Но где взять столько газа? Федоров предлагает генератор, или воздуходувную машину, или преобразователь… Но ведь это же огромная тяжесть! К тому же, помимо машин, нужно брать в полет воду… Тут что-то не додумано…

Принцип отличнейший, но вода?.. Нет, не то, не то!.. Решительно не то… Газ должен вырываться из труб с большой скоростью. Тут нужна огромная энергия. Нет, не то… Надо думать, надо искать… Федоров высказал замечательную идею, но не довел ее до конца…»

Циолковский, зажав в руке брошюрку, продолжал ходить из угла в угол.

«Смелую идею выдвигает Федоров, но не указывает реальных путей к ее практическому осуществлению… Надо думать… Надо искать… Мысль замечательная…»

Глава одиннадцатая

Наступило лето 1897 года.

Лодка Циолковского, изготовленная по профилю дельфина, с днищем, склеенным мешковиной и хорошо просмоленным, развивала большую скорость. Когда Игнатик с Колей Стрешневым сидели за веслами – их никто не мог догнать. Игнатик очень гордился лодкой отца; сам окрасил ее в голубой цвет и на бортах написал: «Наутилус». На ночь он привязывал ее цепью и зажимал «хитрым» замком.

Игнатик боялся, что лодку могут отобрать у него взрослые парни, и всегда приглашал кататься Колю Стрешнева. Коля был старше всего на год, но выглядел рослым, широкоплечим, сильным…

Игнатик был замкнут и трудно сходился с ребятами, но с Колей, как стали вместе учиться в гимназии, сделались неразлучными друзьями. Игнатик часто ходил к Стрешневым, рылся в книгах, сражался в шахматы и даже учился играть на рояле.

Дружба детей поддерживала общение между семьями Стрешневых и Циолковских.

Как-то вечером Игнатик вернулся от Стрешневых с пакетом для отца. Сергей Андреевич и Елизавета Павловна только приехали из Петербурга, куда ездили по приглашению Громовых. Подполковник по-прежнему служил в Военно-инженерном ведомстве и принимал участие в постройке дирижабля Шварца. Он рассказал друзьям не только о дирижабле Шварца, но и о том, как был отвергнут проект Циолковского. «Если увидите учителя – передайте ему вот эту книжку, – попросил Громов, – она ему пригодится…»

И вот сейчас Стрешнев, посылая с Игнатиком эту книжку, коротко сообщал в записке о своей поездке, звал на чашку чая, но ни словом не обмолвился о дирижабле Шварца, опасаясь, что это известие может снова свалить Циолковского…

– Ну, что за пакет ты принес, Игнаша? – спросил Константин Эдуардович. – Давай-ка посмотрим.

Он достал записку, быстро пробежал и вынул из пакета книжку:

– Вот так штука: «Привязной, свободный и управляемый аэростат» – сочинение профессора Поморцева… Забавно! Ярый противник аэростатов, один из тех, кто загубил мой проект, пишет об аэростатах… Ты, Игнаша, молодчина, что принес эту книжку. Спасибо! Иди ужинать, а я почитаю. Иди!

– Я уже ужинал у Стрешневых.

– Хорошо. Тогда пойди погуляй. Надо встретить Любашу – она ушла с подружками в городской сад. Ну, беги!

Игнатик ушел, а Циолковский принялся за чтение. Минут через десять он вскочил и стал ходить: «Так и есть: Поморцев не изменился, он по-прежнему не верит в будущность аэростатов. Он для того и написал эту книжку, чтоб доказать «несостоятельность» постройки управляемых аэростатов».

Циолковский снова сел к столу и, прибавив огня, стал читать. «Какой-то абсурд… невероятно… Для управляемого аэростата, чтоб он свободно преодолевал сопротивление воздуха, по формуле Поморцева получается объем в два миллиона кубических метров! Это в пятьсот раз больше моего аэростата… Чепуха какая-то…»

Циолковский взял карандаш и стал скрупулезно проверять расчеты профессора.

«А, вот где зарыта собака!.. Нашел… Конечпо, грубейшая ошибка! Профессор, по рассеянности, при решении уравнения, которым он определял наибольший диаметр поперечного сечения аэростата, радиус окружности аэростата спутал с диаметром».

Циолковский прошелся и снова сел:

«А что же получится, если правильно решить его формулу? Попробуем…»

Циолковский пересчитал и, бросив карандаш в бокальчик, поднялся. «Превосходно! Получается объем в четыре тысячи кубических метров. Это вполне приемлемо. Профессор посрамил не изобретателей аэростатов, а себя…

Но что же делать мне?»

Циолковский пробежался по комнате.

«Я должен бороться за свой аэростат. Бороться оружием врагов, которое они сами дают мне в руки».

Он сел за стол и написал обстоятельное письмо об ошибке Поморцева.

Была глубокая ночь. В доме все спали. Циолковский вложил письмо в конверт, заклеил и четко вывел адрес: «Санкт-Петербург, Почтовая улица, 7. Господину главному редактору журнала «Технический сборник».

«Поморцев и многие другие члены VII отдела Русского Технического общества глубоко убеждены, что аэростаты не могут преодолеть сопротивление воздуха, и только поэтому отвергают мой проект. Все же я надеюсь, что не все члены Отдела разделяют это мнение. Век самолетостроения еще не наступил. Ведь до сих пор в мире не построено ни одного самолета, который бы взлетел в воздух.

Если я сумею доказать, что сопротивление воздуха аэростатам невелико – большинство членов VII отдела станут на мою сторону, – рассуждал Циолковский. – Но доказать это можно только опытами… Те опыты по сопротивлению воздушной среды, что я производил, вынося спаренные трубы с моделями на крышу, под порывы ветра, могли убедить лишь меня одного. Они так примитивны, что не могут служить серьезным доказательством моих взглядов в ученом мире. Убедительных результатов можно достичь лишь в том случае, если удастся создать постоянный воздушный поток, которым можно управлять. Но как это сделать? И возможно ли это вообще?..»

Наступили теплые, прозрачные дни «бабьего лета». Циолковский любил после занятий в училище побродить по окрестным полям, поразмышлять.

Как-то, возвращаясь домой, он услышал доносившийся издалека дробный, приглушенный стук и оживленный разговор.

«Молотят», – подумал Циолковский и зашагал к деревне.

На гумнах, где стояли скирды с хлебом и высились копны соломы, шла молотьба. В стороне от молотилки стояла веялка, и девки, проворно крутя железную ручку, провеивали зерно.

Циолковский подошел, поздоровался, сказал: «Бог на помощь!» – и стал наблюдать. Его заинтересовало, как из веялки выдувало полову и измельченную солому. Он подошел ближе, подставил руку – ее обдало резким теплым ветром, в лицо дохнуло пряной соломенной пылью.

– Что, барин, не хочешь ли покрутить ручку? – усмехнулась разбитная молодайка. – Нам помощники нужны.

– Пожалуй! – нерешительно согласился Циолковский. Он снял сюртук, шляпу и стал крутить ручку веялки.

Чувствовалось, как мотовило веялки упруго гонит воздушную струю.

Он крутил ручку все сильней и сильней, наблюдая, как воздушный поток вырывался золотистым вихрем.

– Да ты, барин, оказывается, не из «барчуков», – добродушно улыбнулся бородач, – работать шибко горазд! Однако хватит! Гляди – вся спина взмокла.

Циолковский поставил руку навстречу колючему ветру, Улыбнулся.

– Хорошо. Очень хорошо.

– Что хорошо, барин?

– Хорошо, умно придумано!..

Циолковский стряхнул пыль, оделся и, попрощавшись с крестьянами, пошел домой, весело насвистывая. Теперь он знал, как создать устойчивый воздушный поток.

Военный министр Ванновский, узнав о бегстве Шварца, приказал его найти и взыскать присвоенные им десять тысяч. Однако поиски в Вене ни к чему не привели. Полковник Зуев доносил, что сбежавшего следует искать в Германии…

На шифрованный запрос из Петербурга русский военный агент в Берлине ответил депешей: «Шварц Давид, австрийский подданный, изобретатель управляемого аэростата, проживает в Берлине под собственной фамилией. Он продал свой проект со всеми чертежами известному фабриканту, владельцу металлических заводов Карлу Боргу, который, в свою очередь, вошел в сделку с военным ведомством Германии. Металлический, управляемый аэростат, по чертежам Шварца, строится сейчас на испытательном полигоне воздухоплавательной части вблизи Берлина. Шварц приглашен в качестве технического консультанта».

Депеша была показана Ванновскому.

– Выходит, Шварц оказался мошенником. Следовало бы его проучить… Однако ссориться сейчас из-за десяти тысяч с дружественной Германией, по крайней мере, неразумно…

После такого высказывания министра в русском военном ведомстве на Шварца махнули рукой…

А Шварцу было совершенно безразлично, какой державе служить. Его интересовали деньги, и только деньги! Немцы платили больше, и он предпочел их…

Дирижабль строился успешно. У Шварца теперь был опыт, накопленный в Петербурге. На немецком эллинге было лучшее оборудование и больше порядка… Но в начале 1897 года, когда работы на постройке дирижабля вступили в стадию завершения, Шварц скоропостижно скончался.

В военном ведомстве Германии заколебались… Но влиятельный Берг настоял на том, чтоб завершить постройку. К осени дирижабль был готов.

В ноябре, когда в Центральной Германии стояла безветренная, сухая погода, решили провести пробный полет…

Как раз в то время, когда Циолковский мастерил свою «воздуходувку», дирижабль Шварца поднялся в воздух с военного поля под Берлином. Он набрал высоту в триста метров и взял курс на Шенеберг. Потом, описав полудугу, направился к Темпельгафу…

За его полетом внимательно следили военные и фабрикант Берг – тучный усатый господин в цилиндре.

Когда дирижабль благополучно пришел к цели, к Бергу подошел высокий генерал с седыми усами.

– Прошу извинить, господин Берг, но я давно следил за постройкой дирижабля и теперь рад вас поздравить с победой!

– Если не ошибаюсь, граф Цеппелин? – с почтительной улыбкой спросил Берг.

– Да, Фердинанд Цеппелин – генерал в отставке, который не чужд изобретательских идей и давно тоскует по интересному делу.

– У вас есть ко мне какие-то предложения, генерал?

– Да, я не против того, чтоб вступить с вами в деловое содружество. Целых пять лет я посвятил раздумьям о полетах. У меня есть идеи по совершенствованию дирижабля Шварца, и я был бы рад потолковать с вами о создании на паритетных началах компании по строительству дирижаблей.

– В чем вы видите, генерал, мое участие в этом предприятии? – спросил Берг, всматриваясь в энергичное и властное лицо генерала.

– Вы бы создали техническую основу, я же обеспечил бы фирму выгодными заказами со стороны армии и правительства и даже готов вложить свои деньги.

Берг, взглянув в холодные стальные глаза генерала, понял, что тот не шутит. Он с минуту подумал и сказал дружелюбно и весело:

– Не угодно ли, граф, вам сегодня поужинать у меня? Я был бы рад обсудить с вами это предложение.

– Охотно, господин Берг. Охотно! Мое ландо к вашим услугам…

Воздуходувка получалась. Циолковский строил ее в виде веялки. В раструбе наметил установить несколько горизонтальных пластин, которые должны были выравнивать воздушный поток, делать его равномерным.

Испытываемую модель он решил поместить в центре воздушного потока, у самого жерла воздуходувки. На прочной деревянной подставке у воздуходувки предполагалось установить продолговатый жестяный ящик с водой. В него должна была погружаться плоская продолговатая ванночка с тонкими металлическими стойками, поддерживаемыми модель. Модель, сделанная из папье-маше, тонкой проволочкой присоединялась к стальному рычажку у шкалы с миллиметровыми делениями.

Под напором воздушного потока модель должна была плыть в ящике с водой и натягивать проволочку и рычажок. По шкале с делениями легко было высчитать коэффициент сопротивления. Модели намечались различной конфигурации.

Изготовление воздуходувки продвигалось медленно.

Жилось трудно. Жалованья едва хватало на пропитание. Те деньги, что заплатили в журнале «Вокруг света» за повесть «На Луне», быстро растаяли… Циолковский строил свою машину сам: был и столяром, и слесарем, и жестянщиком… В брезентовом фартуке с прихваченными ремешком волосами, в железных очках он походил на простого русского мастерового. Именно таким его и увидел Ассонов, зайдя как-то вечером. Циолковский встретил его радушно, без всякого смущения.

– Присаживайтесь, Василий Иванович, и посмотрите на мою воздуходувку. Дело, кажется, близится к концу! В ней можно будет испытывать не только модели дирижаблей, но если потребуется – и самолетов.

– Но вы же настроены против самолетов! – возразил Ассонов.

– Нет, я не против. Я даже года три назад опубликовал статью «Аэроплан, или птицеподобная летательная машина», где писал о наиболее рациональной обтекаемой форме аэроплана. Однако сейчас, пока нет сильных моторов, я отдаю предпочтение аэростатам… Да и в будущем им будет принадлежать главенствующая роль, ибо они способны поднять не одного-двух, а десятки, сотни людей.

– Я не хочу оспаривать ваше мнение, Константин Эдуардович, напротив, я принес свидетельство об успешном полете дирижабля.

– Что? Что? – не расслышав его, тревожно переспросил Циолковский.

– Вот у меня «Московский листок», где перепечатано сообщение из немецкой газеты.

– Дайте, дайте, я хочу посмотреть, – встрепенулся Циолковский… – А, вот, вижу: «2 ноября 1897 года в Берлине состоялся пробный полет металлического дирижабля Шварца. Дирижабль поднялся на высоту в 300 метров и, пролетев расстояние в несколько десятков километров, благополучно пришел к намеченной цели и опустился на поле, где его ждали».

– Опять немцы обскакали нас, – вздохнул Циолковский. – Когда же Россия научится уважать и ценить своих собственных изобретателей? Ведь я представил на рассмотрение проект металлического управляемого дирижабля еще десять лет назад! Слышите, Василий Иванович, десять лет назад! Мы бы за эти годы могли построить по один, а сотни дирижаблей! Сотни!

– Да, дорогой друг. Да! Стыдно и горько признаться, но это так… Несчастье наше не в том, что мы отсталая страна, – у нас не меньше, чем на Западе, умных, талантливых людей, – несчастье наше в том, что сидящие у власти, тупые, черствые, безучастные к прогрессу люди не поддерживают эти таланты, а, расшаркиваясь перед заграницей, приглашают иноземцев.

– Согласен. Вполне согласен с вами, Василий Иванович. Но что же делать?

– Я думаю – бороться! Бороться всеми силами и средствами! То, что немцы построили металлический аэростат, или, как они говорят, дирижабль, – укрепляет вашу позицию. Да, укрепляет! Ведь они осуществили в сущности идею, высказанную и обнародованную вами. Немцы построили дирижабль Шварца, мы построим дирижабль Циолковского! Но чтоб наш был лучше, надежней – нужны исследования, опыты, поиски… Вот тут-то и пригодится воздуходувка. Ну-ка, объясните мне, как будет действовать ваша машина?

Циолковский достал из ящика склеенную из папье-маше продолговатую конусообразную модель, закрепил ее на подставке, плавающей в ящике с водой, и стал крутить ручку воздуходувки. Подуло ветром, и модель начала медленно плыть, отклоняя рычажок-показатель.

– Очень остроумно! – одобрил Ассонов.

– Еще многое нужно доделать, Василий Иванович. И прежде всего нужно добиться, чтоб вал вращался равномерно. Необходимо создавать разные скорости воздушного потока. Я надеюсь установить систему шестеренок по типу часового механизма. Но беда – нету средств…

– А что, если обратиться за помощью?

– Куда? С Петербургом я в ссоре… В Москву? Профессор Столетов умер, и поддержать решительно некому…

– Напишите в Академию наук. Чего бояться? Откажут – не выпорют. А вдруг там найдутся умные, чуткие люди? Опишите свою машину и пошлите результаты пробных опытов. Должны оценить.

– В Академию наук? Куда хватили!.. А что, пожалуй, напишу! Бороться так бороться! Все-таки я иду в бой не с голыми руками. У меня в арсенале есть кое-какое оружие…

Наступил 1900-й – первый год двадцатого века! Циолковский острее других чувствовал, что новый век станет веком невиданных достижений и открытий в науке и технике.

Уже сейчас завоевывало право на существование электричество. В больших городах появились телефоны.

В газетах промелькнули скупые сведения об изобретении инженером Поповым нового прибора, передающего сигналы на большие расстояния по воздуху… Все настойчивей шумели об автомобилях. Во Франции, Германии, Англии и по ту сторону океана организовывались автомобильные гонки. На смену паровым и электрическим автомобилям пришли автомобили с двигателями, работающими на парах керосина и бензина.

По сообщениям газет, изобретатели Старого и Нового света упорно трудились над созданием летательных машин тяжелее воздуха. В Америке было объявлено, что создатель летающего аэроплана получит премию в двести тысяч долларов…

В воскресенье за завтраком Циолковский, просматривая газеты, вдруг крикнул Варваре Евграфовне, ушедшей на кухню:

– Варя, Варенька! Ты послушай, что пишут в газете: Америка посулила двести тысяч за изобретение самолета.

– Батюшки! Я и не слыхивала о таких суммах! – всплеснула руками, входя в столовую, Варвара Евграфовна. – А за аэростат ничего не обещают?

– Про аэростаты не пишут… – нахмурился Циолковский. – А что, где же другие газеты?

– Эту Игнатик читал, а те, должно, в ящике.

Циолковский вышел во двор, заросший густой травой, распахнул калитку и вынул из ящика газеты и письмо. На конверте был штамп: «Императорская Академия наук». Он поспешил к жене.

– Варюша, пришло письмо из академии. Боюсь вскрывать, вдруг опять отказ… Попробуй ты, у тебя рука легкая.

– Давай, чего тут… небось двести тысяч не отвалят.

Она разорвала конверт, бегло взглянула на письмо.

– Ну, что? Что ты молчишь?

– Ой, Костя, кажись, действительно отвалили какие-то деньги, но у меня слезы в глазах… не могу…

Циолковский стал читать вслух.

«Милостивый государь Константин Эдуардович!

Уведомляем Вас, что по представлению академика Рыкачева, Императорская Академия наук выделила Вам субсидию для постановки опытов по сопротивлению воздуха 470 рублей…»

– Варя, ты слышишь? Четыреста семьдесят рублей! – радостно закричал Циолковский. – Первый раз в жизни мне дают деньги под мои научные труды. Это же для меня больше, чем двести тысяч! Ты слышишь, Варя? Это же для нас – целый мил-ли-он!..

Он поцеловал жену и закружился, притопывая:

– Теперь я развернусь! Теперь я буду работать, как одержимый. Я заставлю господ консерваторов из седьмого отдела признать мою правоту. И русский управляемый аэростат, который, несомненно, превзойдет шварцовские, будет наконец построен!..