Текст книги "Пионеры Вселенной"

Глава четвертая

1

Дружба возникла стихийно. Как два горных потока, попадая в одно русло, образуют стремительную реку, так и они, в одну ночь распахнув друг перед другом свои души, выплеснув самые сокровенные мысли, сошлись, скрестив в рукопожатии молодые руки, поклялись идти вместе по тернистой дороге. Цель была определена четко: посвятить свою жизнь воздухоплаванию и осуществлению дерзновенной мечты человечества о полете в иные миры.

Фридрих был счастлив, что нашел единомышленника и друга, доброго, мыслящего, смелого и скромного малого, в котором не было ни высокомерия, ни заносчивости, ни чванливости, присущих многим из его товарищей по Цюриху.

Стрешнев пришелся по душе и старому доктору, и братьям Фридриха. Он стал запросто бывать в доме Цандеров и частенько оставался ночевать.

Как-то ночью, когда в доме все улеглись спать, Фридрих извлек из-за книг запылившуюся тетрадь и, встряхнув ее, протянул Стрешневу:

– Вот, Андрюша, работа, которую я никак не могу кончить.

Стрешнев поднес к лампе серую тетрадь и прочел вслух:

– «Мировые корабли, которые должны сделать возможным сообщение между звездами».

Андрей взглянул на друга.

– О звездных кораблях? Интересно! Ну, давай же почитаем.

– Нет, Андрей, нет! Не сейчас… Я хочу, чтобы ты взял эту тетрадь с собой и прочитал один. Мне важно знать, что ты скажешь… Все это надо читать одному, с карандашом в руках, ведь там сплошные расчеты.

– Спасибо, Фридрих, ты меня удивил. Право, не предполагал… Оказывается, ты давно над этим думаешь.

– А ты? Где твой аэролет? Сколько раз обещал привезти?

– Я уже начал в нем разочаровываться…

– Мы же друзья. Чего стесняешься? И ты же обещал.

– Все как-то не решался… хотя привез.

– Что? Он здесь?

– Я его спрятал под лестницей… – потупясь сказал Андрей.

Фридрих схватил бронзовый подсвечник, зажег свечу и вышел из комнаты. Скоро он вернулся с аэролетом и бережно поставил его на стол.

– Почему, почему, Андрюша, ты спрятал его под лестницей?

– Профессора сказали, что это пустая затея.

– Они не авиаторы и не конструкторы. Их оценка может быть ошибочной. Я больше верю Циолковскому, хотя он и не профессор. А ну, давай, посмотрим вместе.

Фридрих отошел от стола, чтобы охватить взглядом всю модель. Она была похожа на маленького белого кита, которому приделали небольшие крылья, увенчали пропеллером и укрепили под животом колеса.

– Из чего должна быть сделана твоя машина? – спросил Фридрих.

– Из металла. И лучше всего – из алюминия… Тут я взял идею Циолковского о цельнометаллическом дирижабле. У меня тоже баллонеты с газом будут в металлическом корпусе, чтоб избежать взрыва от случайной искры из выхлопной трубы.

– Понимаю… Двигатель и кабина авиатора расположатся в носовой части?

– Да. А баллонеты будут и в корпусе аэролета, и в его крыльях.

Фридрих задумался. Потом подошел к столу и осмотрел модель со всех сторон.

– Знаешь, Андрюша, я вижу в твоем проекте одно замечательное достоинство. Аэролет, если его удастся изготовлять так же, как самолеты, может избавить авиаторов от бесчисленных катастроф.

– Да, конечно. Тут полет и спуск будут более безопасны.

– А какова же проектная скорость?

– Точно не знаю, но полагаю верст пятьдесят – шестьдесят в час.

– При посадке газ будет выпускаться?

– Да. Баллонеты должны быть снабжены системой клапанов.

– Почему же профессора считают модель неприемлемой?

– Говорят, много возни с подъемом: нужно закачивать газ и вообще – опасно…

– А ты делал вычисления? Пропорции модели соответствуют расчетным размерам?

– Нет, все это очень приблизительно… Я хотел лишь подать идею…

– Давай сделаем расчеты, Андрюша. Мне кажется, в аэролете много металла, а подъемная сила двигателя весьма ограничена… Возможно, что не совсем точно намечен объем баллонетов?

– Да, конечно, Фридрих, я делал на глаз.

– Сейчас – спать, Андрюша, а завтра воскресенье… завтра займемся расчетами…

Друзья проснулись в девятом часу и, позавтракав вместе со всеми, по совету отца пошли кататься на лыжах.

Вернулись и сразу сели за расчеты.

Андрей искренне дивился, с какой легкостью, как бы играючи, Фридрих управлялся со сложными формулами и уравнениями. К обеду основные расчеты были сделаны, но они оказались не очень утешительными. Объем фюзеляжа надо было увеличивать чуть ли не в три раза. Тогда крылья не могли обеспечить свободного парения. А увеличивать размах крыльев было невозможно – это бы утяжелило вес всей конструкции…

– Да, – вздохнул Стрешнев, – вроде идея и правильная, а осуществить ее невозможно.

– Не огорчайся, Андрюша, большие изобретения не приходят сразу. Главное – нельзя сдаваться и опускать руки.

– Нет, это за мной не водится. Я буду думать. Я буду искать. Искать настойчиво, неустанно, как Циолковский…

Когда Стрешнев ушел, Фридрих, ходивший его провожать, еще долго бродил в завьюженном саду.

«Конечно, идею Андрея можно осуществить, но из аэролета получится не что иное, как модернизированный: цельнометаллический дирижабль – очень громоздкое и малоподвижное сооружение. Едва ли оно может заинтересовать авиаторов или промышленников. Но в идее соединения двух разных типов летающих приборов есть что-то новое, заманчивое…»

Фридрих присел на скамеечку и, подобрав сухую ветку, стал чертить на снегу что-то вроде схемы.

«Да, пожалуй, аэролет Стрешнева натолкнул меня на отличную мысль. Надо снабдить крыльями не дирижабль, а ракету. Именно! Объединить самолет с ракетой. Прекрасно! Самолет, снабженный мощным двигателем, обеспечит прохождение плотных слоев атмосферы, а потом мы включаем ракету, и ей вполне хватит горючего, чтобы пройти разреженные слои атмосферы и преодолеть земное тяготение. Это отличная идея!

Фридрих бросил ветку и побежал домой, чтобы сделать наброски и предварительные расчеты.

2

Зимние короткие дни промелькнули незаметно. Наступила весна, экзамены и, наконец, долгожданные летние каникулы… Андрей Стрешнев уехал в Калугу, а Фридрих с отцом переселились на Рижское взморье.

Друзья переписывались и с нетерпением ждали дня встречи.

В июле погода на взморье испортилась: задули холодные ветры, и врачи заставили старого доктора вернуться в Ригу. Фридрих, не любивший бездельничать, нанялся репетитором в одну богатую семью.

Андрей Стрешнев все лето отдыхал дома: ходил с отцом по грибы, рыбачил, купался и приехал в Ригу только к началу занятий.

Друзья встретились в институте, расцеловались и поняли, что друг без друга не могут.

После занятий, обуреваемые желаньем поделиться всем, что случилось за лето, они допоздна бродили по городу и, изрядно устав, наняли извозчика и поехали к Цандерам.

Сидя в коляске, Фридрих нет-нет и поглядывал на небо. Оно то прояснялось, то затягивалось тучами. Это его сердило.

– Ты чем-то недоволен сегодня? – спросил Андрей.

– Нет, напротив! Как же я могу быть недоволен, ведь мы снова вместе.

Когда подъехали к дому, темнота сгустилась, небо усыпали звезды, вдали за деревьями показалась луна.

Фридрих повеселел и, увидев в гостиной большой свет, вспомнил, что сегодня именины отца и должны быть гости.

Раздевшись в передней, он провел Андрея в кухню к Матвеевне и, пока они говорили, сбегал к себе за подарком для отца.

Потом они вошли в гостиную, извинились за опоздание и, поздравив старого доктора, остались с гостями…

Когда ужин кончился, отец с доктором Артуром Артуровичем и еще с двумя стариками уединился в своем кабинете. Кто-то из братьев завел граммофон, и начались танцы. Воспользовавшись этим, Фридрих повел Андрея к себе в комнату.

– Пойдем быстрей, я приготовил для тебя сюрприз.

Андрей, войдя первым, остолбенел. Перед распахнутым окном на треноге красовалась, нацеленная в небо, астрономическая труба. Он на цыпочках подошел к трубе, ласково погладил ее и, восторженно улыбаясь, спросил:

– Твоя?

– Моя! Я заработал репетиторством и купил в комиссионном.

Андрей горячо пожал руку друга:

– Поздравляю, Фридрих, – это бесценное приобретение. Поздравляю!

– Спасибо!

– А что, можно в нее посмотреть?

– Конечно. Она отрегулирована.

Андрей приник к трубе и увидел, как в темном небе медленно плывет серебряный шар.

– Сатурн! Сатурн! – радостно закричал Андрей. – Фридрих, ты только посмотри – Сатурн!..

3

Скоро весь институт знал, что Цандер приобрел астрономическую трубу. К нему подходили студенты разных курсов и просили разрешения побывать у него в домашней «обсерватории». Фридрих никому не отказывал.

В звездные осенние вечера у него собиралось человек до пятнадцати студентов. Вели наблюдения за Луной и планетами, потом пили чай и горячо обсуждали последние достижения в авиации и дирижаблестроении.

На одной из таких встреч, за чаем, когда разгорелся спор о том, чьи самолеты лучше: американские или французские, – Стрешнев застучал ложечкой по стакану.

– Господа, господа, минуточку внимания! Я предлагаю от стихийных споров перейти к полезной деятельности, то есть создать студенческое общество, где бы мы могли обсуждать доклады и рефераты, создавать модели и даже строить новые летательные аппараты.

– Правильно! Давно пора!

– Мы с Фридрихом Цандером даже разработали устав такого общества. Хотите ознакомиться?

– Просим! Просим.

Фридрих достал из стола тонкую ученическую тетрадь и, встав, начал торжественно:

«Устав 1-го Рижского студенческого общества воздухоплаванья и техники полета при Рижском политехническом институте…»

В уставе излагались цели и задачи общества, состоящие в развитии знаний в области теории и практики аэронавтики. Намечалась практическая деятельность членов общества, где, помимо научных прений по докладам, предполагались работы по постройке планеров, моделей аэропланов и других летательных снарядов и аппаратов; проведение различных испытаний и экспериментов.

Общество должно было существовать на средства членов общества, на пожертвования меценатов и субсидии промышленников. Общество должно было иметь собственное или арендуемое помещение для собраний и диспутов, а также свою мастерскую с соответствующим оборудованием.

Далее шли пункты о создании руководящих органов и должностных лиц…

Когда Фридрих кончил читать, все горячо зааплодировали.

Было решено о создаваемом обществе оповестить всех студентов и незамедлительно провести организационное собрание в институте.

– Господа! – снова заговорил Стрешнев. – Прошу на первом рабочем собрании общества обсудить мой реферат. Тема такая: «Два часа двадцать минут в воздухе». О беспримерном полете Уильбера Райта на своем самолете.

– Отлично! Друзья, вносите еще предложения! – крикнул Фридрих.

С дивана приподнялся бородатый студент с четвертого курса – Хомяков.

– Я, если угодно, господа, могу прочесть доклад о дирижаблях графа Цеппелина.

– Отлично! Андрей, запиши.

На этом стихийное собрание закончилось, а примерно через месяц Учебный комитет института на своем заседании утвердил «Устав», и первое «Рижское студенческое общество воздухоплаванья» начало работать.

4

Родители одного из студентов были друзьями Калепа – директора завода «Мотор». Они рассказали Калепу о студенческом обществе и просили его поддержки. Калеп был умным и деятельным предпринимателем. Он нуждался в молодых, ищущих специалистах.

Пригласив студентов к себе, Калеп выделил им мастерскую, оборудование, необходимые материалы и обещал оказывать консультацию и техническую помощь. Обществу было поставлено одно условие: информировать администрацию завода о своих работах.

На первых порах некоторые члены общества хотели строить модели новых самолетов и дирижаблей, а Цандер даже настаивал на разработке модели опытной ракеты.

– Шо модели? Они вроде игрушек, – заговорил, заглушая других, Грицко – мешковатый детина, с обвислыми усиками, в прошлом году переведшийся из Киевского политехнического института. – Я предлагаю зробыть настоящий планер. Маю гарные чертежи.

– Что за чертежи? Откуда они у вас? – спросил Стрешнев.

– Це чертежи разработал профессор Киевского политехнического института Делоне. Ось, они напечатаны в брошюре. – Грицко вытащил из кармана изрядно потрепанную книжицу и развернул ее для обозрения.

После бурных дебатов было принято решение: строить планер. В комиссию по строительству вошло двенадцать человек. Руководителем избрали Стрешнева…

Фридрих жил по соседству с заводом «Мотор» и по вечерам частенько заглядывал в мастерскую. Он не имел навыка в практической работе и ведал «теоретической» частью – строго следил за выполнением чертежей.

Однажды, придя в мастерскую, он застал в ней лишь Стрешнева и Грицко. Оба, сняв тужурки и закатав рукава рубашек, стругали на верстаках планки для крыльев. Оба работали, как заправские столяры.

– Андрюша, ты где же постиг столярное искусство? – удивленно спросил Фридрих.

– Так… помогал Циолковскому.

– Он разве умеет?

– Как же! Циолковский и столяр, и слесарь, и жестянщик, и механик – он все модели и приборы делает сам. У него дома, на Коровинской, – целая мастерская.

– Это який такой Циолковский? – бросив строгать, спросил Грицко.

– Изобретатель цельнометаллического дирижабля, – сказал Стрешнев.

– Трошки слыхал… – вспомнил Грицко и опять взялся за рубанок.

– Ты писал, Андрюша, что он увлечен дирижаблями, а как же ракета?

– По-моему, с ракетой заглохло…

– Жаль. А я все время думаю об этом. Пробовал делать расчеты по истечению газов из сопла… продолжаю высчитывать траектории полета воздушных кораблей на Марс и Венеру.

– Это хорошо, Фридрих, но я сторонник реальных дел. Мне думается, надо усовершенствовать самолеты. Меня но оставляет идея об аэролете. Думаю, что надо идти от природы. Вот, возьми рыбу. Почему она так подвижна в воде? Потому что у нее – пузырь с газом. Да. Вот и в самолете должен быть такой непроницаемый пузырь с легчайшим газом. Это сделает самолет более легким, более подвижным и более безопасным в полете.

– Но ты помнишь наши расчеты, Андрей?

– Помню, помню… Они-то и не дают мне покоя… Впрочем – потом, Фридрих, потом, а то Грицко сердится, – и Стрешнев, откинув стружку, начал фуговать брусок…

Весной, перед экзаменами, бесхвостый планер был собран. Его вынесли во двор, положили на спинки стульев.

– Яка ж це птица? – ухмыльнулся Грицко. – Она як сорока бесхвостая… Не полетит! Надо зробыть хвост.

– Был бы хвост, можно бы на планере лететь, как на самолете.

– А кто бы осмелился?

– Та я ж первый бы махнул с кручи, – сказал Грицко.

– Фридрих, ты можешь спроектировать корпус и хвост? – спросил Стрешнев.

– Для равновесия придется делать и носовую часть.

– Нехай нос буде – это не повредит, – усмехнулся Грицко, – будэмо защита для собственного носа…

Было решено после экзаменов не разъезжаться по домам, а работать над планером.

И вот в июне, когда установилось тепло, новый планер с красными буквами «Пионер» на ломовых дрогах отвезли на Рижское взморье, на обрыв, где море было более глубоким.

На обрыве расчистили узкую, довольно крутую дорожку, по которой можно было бы разогнать планер, снабженный легкими колесами и рулями управления. Землю утрамбовали, а на самом обрыве сделали деревянный настил, в виде небольшого трамплина.

– Ну что, Грицко, ты не передумал лететь? – спросил Стрешнев.

Грицко подошел к обрыву, глянул вниз на песок и море, катящее волны.

– Место доброе! Тут можно быку шею свернуть.

– Может, пустим планер один?

– Не, я полечу, тилько треба швидче разогнать.

– Давайте, друзья, попрактикуемся в разгоне планера, – посоветовал Цандер.

Планер несколько раз разгоняли и сдерживали у самого обрыва.

– Це гарно! – одобрительно сказал Грицко и забрался в планер. Его откатили в конец дорожки, на горку.

– Разгон и пуск по команде, господа! – крикнул Стрешнев. – Приготовиться! Последний рывок будете делать, когда я крикну «пли!».

Самые сильные парни взялись за крылья, а двое, с длинными палками, приладились к хвосту.

Стрешнев отошел к краю обрыва, несколько человек и фельдшера с медицинской сумкой отправил вниз, чтобы в случае беды оказать немедленную помощь.

– Внимание! – раздалась команда.

Грицко взялся за руль и спокойно сказал:

– Я готов, хлопцы.

– Раз, два… Пош-ли!.. – крикнул Стрешнев.

Планер рванулся вниз по дорожке, разгоняемый дюжими парнями. Вот он уже у обрыва.

– Пли! – крикнул Стрешнев.

От сильного рывка планер взлетел немного вверх и плавно запарил над морем.

– Ура! Ура! – закричали все, кто был на берегу.

Вдруг резкий порыв ветра рванул планер в сторону, потом накренил на другой бок и круто швырнул в море.

– Ох! – ахнул кто-то на берегу.

Цандер, стоявший на обрыве, видел, что планер врезался в воду. Но тут сильная волна подхватила его, понесла, перевертывая и корежа, и хлестко бросила на песок.

С обрыва было видно, что Грицко барахтается в груде обломков.

Подбежали студенты, что были внизу, подняли его.

Грицко сбросил с плеч сломанные бруски с обрывками парусины и стал ощупывать себя.

– Ну что? Цел, Грицко? – спросил камнем скатившийся с обрыва Стрешнев.

– Як бачите, цел, – выжимая одежду, усмехнулся Грицко, – та нашего геройского «Пионера» больше нема, – разбився насмерть!

5

Девятьсот девятый – был годом сенсаций! 25 июля французский летчик Луи Блерио, на самолете собственной конструкции перелетел Ла-Манш!

Через месяц его соотечественник, Фарман, испытывая самолет своей конструкции, продержался в воздухе три часа пятнадцать минут!

Газеты не успевали сообщать о появлении все новых и новых типов самолетов во Франции, Америке, Англии, Италии.

С девятьсот девятого года авиация, тесня дирижабли, начала стремительное завоевывание планеты.

Ничто так не волновало умы, как бесстрашные полеты авиаторов на «Блерио», «Фарманах», «Фоккерах», «Хавеландах», «Савойях». Газеты всего мира на первых страницах сообщали о беспримерных перелетах, о новых рекордах высоты и дальности. Но портреты героев-авиаторов на страницах газет иногда чередовались с траурными рамками некрологов. Они выглядели зловеще!

Поклонники дирижаблей, выступая против самолетов, потрясали траурными газетами, призывали к благоразумию!

Но опасности и слава манили, влекли неудержимо! Молодые люди рвались в авиаторы. Умы молодых инженеров, изобретателей, студентов были охвачены неуемным стремлением создавать новые, более совершенные летательные машины. В крупнейших городах России стихийно возникали общества воздухоплаванья, частные и общественные школы авиаторов, создавались десятки проектов и моделей новых самолетов.

Военно-инженерное ведомство России всячески отклоняло проекты русских изобретателей, однако и оно вынуждено было закупить французские самолеты и открыть несколько воздухоплавательных школ.

«Авиационная лихорадка» захватила и Рижское студенческое общество. Доклады, рефераты, диспуты сочетались в нем с работами по постройке и испытаниями моделей самолетов и двигателей.

Душой и вдохновителем общества оставался Фридрих Цандер. Не претендуя на руководящую роль, стараясь оставаться незамеченным, он мимоходом подсказывал интересные мысли, указывал на главные проблемы авиационной техники. Одних он увлекал идеей усовершенствования двигателя внутреннего сгорания, другим советовал заняться проблемой сопротивления воздуха, третьих уговаривал обратить внимание на особенности управления самолетами.

Сам же он по-прежнему думал и работал над межпланетными перелетами. Восторженно был встречен его реферат «О фантастических скоростях ракеты», где доказывалось, что для достижения более быстрого истечения газов из сопла необходимо использовать твердое топливо, ненужные в полете части ракеты.

Фридрих выступал и с шутливой темой: «О весе каната, который висел бы в пространстве между Землей и Луной, притягиваясь к обеим». Под скромным названием скрывались расчеты о силе земного и лунного притяжения, о тяготении в пространстве между этими планетами…

Как-то в прениях по реферату о бензиновых моторах он обмолвился, что в следующем месяце непременно сделает доклад «о проблемах реактивного двигателя».

Студенты только дивились, когда он успевал делать сложнейшие расчеты и писать свои доклады и рефераты? И лишь в тринадцатом году, когда Фридрих был на предпоследнем курсе, открылась эта тайна. Как-то утром, перед лекциями, в аудиторию вбежал студент-третьекурсник и, подняв клеенчатую тетрадку, закричал:

– Господа! Позавчера в восьмой аудитории кто-то из вас оставил эту тетрадь. Я показывал многим – никто не признается. Понять ничего нельзя – сплошные каракули.

Фридрих поднялся смущенно:

– Это моя!

– На каком же языке вы пишете?

В коридоре раздался звонок.

– Потом, на перемене объясню, – сказал Фридрих и поспешно спрятал тетрадь в стол. Он думал, что о тетради тут же забудут. Однако на перемене его окружили студенты и попросили, что б он показал загадочную тетрадь.

Фридрих достал тетрадь.

– Что за арабские письмена? – загудел староста курса Куприянов, которого в глаза называли «профессором», а за глаза «вечным студентом».

– Это язык марсиан! – отшутился Фридрих.

Куприянов схватил его за лацканы, горячо задышал в лицо хмельным перегаром:

– Признавайся, Цандер, а то бить будем!

– Господа, Куприянов лишен чувства юмора. Право, лишен!

– А я тебя вообще лишу всякой чувствительности, если не признаешься сию минуту, – взревел бородач.

– Смилуйся! Я же два года изучал стенографию по системе Габельсбергера, – усмехнулся Фридрих. – Очень полезная наука. Советую и вам, господин Куприянов, изучить ее. Это поможет вам перестать быть «вечным студентом».

– Что? Как смеешь? Да я тебя…

Но студенты так дружно и громко захохотали, что Куприянов отошел.