Текст книги "Последние распоряжения"

Рочестер

Мы подъезжаем к началу магистрали М2, но Винс остается на шоссе А2, которое вдет через Струд на Рочестер. Пересекаем Медуэй по старому мосту, рядом с железнодорожным. Река открывается внезапна – дух захватывает, точно вдруг распахнулось широкое окно в мир, о котором ты и думать забыл. Забыл, что он есть. Лодки, баржи, причалы, топкие берега.

– Отлив, – говорит Винс и смотрит на часы. – В Маргейт к приливу поспеем.

– Оно и кстати будет, – говорит Ленни. – Для нашего-то дельца.

Впереди виднеются замок и шпиль собора – они торчат надо всем остальным, как игрушечные, будто их специально поставили.

– Кто-нибудь знает в Рочестере хорошую забегаловку? – говорит Винс.

– Там нет, но в Четеме когда-то были, – отвечает Вик. Старый морской волк.

– Где они, золотые денечки – а, Вик? – говорит Винс.

Погода меняется, набегают облака.

Мы проскакиваем по шоссе дальше чем надо, потом разворачиваемся и углубляемся в путаницу переулочков и дорог с односторонним движением. Находим стоянку у подножия крепостного холма. Ленни говорит: «А я и не знал, что у нас экскурсия по интересным местам». «Все на выход», – отвечает Винс. Он снимает свои темные очки и приглаживает волосы. Я поднимаю коробку, чтобы он взял пиджак, он тянется назад и достает его. Смотрит на Ленни – мог бы, мол, и подать, – но Ленни сидит не шелохнувшись, и я ставлю коробку обратно. Потом мы все выбираемся из машины, разминаем руки-ноги и надеваем у кого что есть. После машины зябковато. Замок на солнце кажется сухим, точно костлявым. Винс открывает багажник и вынимает оттуда пальто. Верблюжья шерсть.

Теперь пора двигаться, но мы все неуверенно топчемся на месте, поглядывая друг на друга.

– Нехорошо оставлять его тут на сиденье, как по-вашему? – говорю я.

– А куда его девать, в багажник, что ли? – говорит Ленни.

– Я имею в виду, вообще оставлять нехорошо – мы уйдем, а он тут один, – говорю я.

Ленни пожимает плечами.

Вик помалкивает, словно это уже не его забота, не ему командовать, словно он сбыл товар с рук и теперь его дело сторона. Надевая кепку, кидает на меня острый взгляд, потом косится на облака в небе.

– Ты прав, Рэй, – говорит Винс. – Надо ему с нами, я тоже так считаю.

Он лезет внутрь и достает коробку. Первый раз она оказывается у него в руках. Он сует ее под мышку, запирает автомобиль, потом выпрямляется, прижимая ее к груди. Теперь он держит ее – стоит перед нами с коробкой, в этом своем пальто, словно принял командование на себя, словно получил знак отличия. Раньше командиром был Вик – одновременно командир и сторонний наблюдатель, – но теперь им стал Винс.

– За мной шагом марш, – говорит он, точно отдает приказ морскому патрулю, и идет наискосок через автостоянку. Я вижу, как Ленни поворачивает голову, будто хочет сплюнуть.

Мы выходим на главную улицу. Она совсем не такая широкая и кипучая, какой полагается быть главной улице. Узкая, тихая, извилистая, вся дышит стариной, по бокам неуклюжие древние дома. Люди бродят по ней туда-сюда, бесцельно, как туристы. Она похожа на главную улицу из книжки с картинками: то ли это ты непонятно как сюда угодил, то ли ей самой не место тут, рядом с шоссе А2, по которому несутся машины. Хотя чему рядом с чем не место, это еще большой вопрос.

Напротив фасонистый бакалейный магазинчик, «Рочестерские деликатесы», из тех, где продаются разные необычные чаи и шикарные банки с печеньями, и Винс вдруг ныряет туда, оставив нас на мостовой. Потом выходит обратно с полиэтиленовым пакетом. Сует в него коробку, но там уже что-то есть, судя по виду. «Мэнди просила кофе купить», – поясняет он. Мы начинаем вертеть головами по сторонам, но Винс снова решительно устремляется вперед, точно ему надоели наши сомнения. Мы видим наверху вывеску "Гостиница «Телец», и он шагает прямо туда, точно уже бывал там. «Сюда, джентльмены, – говорит он. – Вот как раз то, что надо». Это большое старое здание, где есть все – и гриль, и ресторан, и обыкновенная закусочная с баром. Я вижу, что Винс нацеливается на ресторан, точно решил накормить нас царским обедом, чтобы мы почувствовали себя перед ним должниками. Но потом он дает по тротуару задний ход и выбирает закусочную. От дверей гостиницы виден мост над рекой. Главная улица уходит вниз, к мосту и большой дороге, и если зажмурить глаза, а потом открыть их снова, можно представить себе то, что бывало здесь когда-то: дилижанс, грохоча колесами, переезжает реку, катит вверх по склону и сворачивает во двор «Тельца», а надо всем этим высится замок, словно сошедший с рождественской открытки.

Это старая гостиница, где останавливались почтовые кареты, только подкрашенная и принаряженная. Как деревенская девка на выданье.

***

Внутри тепло, много шума и блеска. Не успеваем мы переступить порог, как Винс говорит:

– Я сейчас все устрою. А ты возьми это, – и дает мне свой пакет. – Занимайте вон тот столик. Нам по пинте, а Вику маленькую покрепче, так?

Он вынимает кошелек и направляется к стойке, как будто Винса Доддса и тут всякий знает. За стойкой барменша в белой блузке, с вишневой помадой на губах.

Мы идем к столику. Слышим, как Винс говорит: «Найдется чего порубать, детка? – Он никогда не умел говорить тихо, но сейчас, кажется, еще и хочет, чтобы нам было слышно. Он кивает головой в нашу сторону. – Со мной три старикана плюс четвертый, который не ест». Озадаченная, барменша глядит на нас, потом снова на Винса, точно соображает, улыбнуться ей или нет. Его лица мне не видно, но я знаю, что он смотрит на нее со своим особым выражением, как будто говорит: может, я и кажусь тебе чуточку смешным, но попробуй реши, что так оно и есть, – мигом сядешь в лужу.

Как тогда, когда он сказал мне: «Ну что насчет двора – ударим по рукам?»

Она тянется за карточками с меню, ее щеки слегка розовеют. Я прямо слышу, как Винс думает «А ничего буфера».

***

Мы начинаем с выпивки, потом заказываем харч. Потом Вик берет всем по второй порции. Потом появляется еда: сардельки с фасолью и жареной картошкой для нас с Ленни, бифштекс с картошкой для Винса, пирог с фирменной начинкой для Вика. Я думаю, сегодня нам положено есть мясо. Барменша приносит тарелки, расставляет их, и Винс говорит у нее из-под мышки: «Вот спасибо, куколка», а мы сидим молча. У нее на щеке лежит прядка светлых волос, как будто случайно выбилась и в то же время не случайно. Потом мы доедаем и допиваем, Ленни достает курево, я тоже, и Ленни еще раз идет за выпивкой, и мы чувствуем себя так, точно лет сто знаем рочестерский «Телец», а тут знают нас, и все думаем одно и то же: жаль, что нельзя просто сидеть здесь и понемножку накачиваться, тихо и мирно, жаль, что надо везти Джека дальше, в Маргейт. Ведь Джек, наверно, и возражать бы не стал, наоборот, был бы даже рад тому, что мы сидим и полегоньку косеем в его честь. Валяйте, ребята, за меня не волнуйтесь. Будь он здесь с нами, именно это он и сказал бы, и сам делал бы то же, что мы. Шут с ним, с прахом, мужики. Хотя, будь он здесь, не было бы никакой проблемы, никаких обязательств с нашей стороны. И никакого праха. Да и мы, коли на то пошло, не сидели бы тут, на полпути между Лондоном и Дувром.

– Эх, жалко, что его нет, – говорит Ленни, словно Джек собирался ехать с нами, но дела помешали.

– Ему бы тут понравилось, – говорит Винс.

– Да, поторопился он, это уж точно, – говорю я, проникаясь их настроением.

– Дурака свалял, – говорит Ленни.

Вик помалкивает.

– Эх, жалко, – говорит Ленни.

Можно подумать, что, если мы будем продолжать в том же духе, Джек и правда войдет в эту дверь – вот сейчас, с секунды на секунду, расстегивая плащ. «Ну как, парни, здорово я вас облапошил?»

Потом Вик говорит – тихонько, как будто мы сами этого не понимаем и нас надо подготовить постепенно:

– Если б он здесь был, то нас бы не было, правда? Потому мы и здесь, что его нет.

– Все равно, – говорит Ленни.

– Ему бы тут понравилось, – повторяет Винс.

Ленни смотрит на Винса.

– Кабы не он, нас бы тут не было, – говорит Винс. – Без него мы бы здесь не оказались, – как будто не может понять смысла собственных слов. Мы все выглядим слегка ошарашенными, точно все вокруг означает что-то одно и в то же время другое.

– Надо отлить, – говорю я.

Но дело не только в этом. Я нахожу мужской туалет, расстегиваю штаны и чувствую, как моим глазам становится жарко и мокро: теперь я теку с обоих концов. В туалете холодно и сыро, пованивает. Рядом два автомата с презервативами, на одном написано «Любовный пыл», на другом «Фруктовый коктейль». Сегодня особый день – позаботимся о наших маленьких братцах. Стекло в окне матовое, но фрамуга приоткрыта, и я вижу кусочек стены, кусочек крыши, кусочек дерева и кусочек неба, больше уже не синего, и отчего-то думаю обо всех писсуарах, куда я отливал, из фаянса, нержавейки, осмоленного цемента, в пабах, на рынках и автостоянках по всей стране, где только есть ипподромы. И везде были матовые окна, выходящие в дальний конец чего-нибудь, дворика или аллеи, и фрамуга чуть приоткрыта, так что можно было одним глазком поглядеть на жизнь снаружи. Эти городки с ипподромами. Пока не встанешь с места, не поймешь, насколько сильно ты накачался. Пинта-другая помогает делать ставки. После третьей соображаешь хуже, чем требуется для игры. Когда я не могу заснуть, я перебираю в голове все ипподромы, где побывал, в алфавитном порядке, и вижу карту Англии, покрытую сеткой дорог. АскотБрайтонВулвергемптонДонкастерЙорк.

Я стряхиваю последнее и застегиваюсь. Шмыгаю носом и провожу рукавом по лицу. Входит еще один посетитель, молодой парень, но он вряд ли что-нибудь заметил, а если заметил, то вряд ли понял. У стариков часто глаза слезятся. Он вынимает у себя из штанов, как и положено молодому парню, – точно это хороший инструмент в полном порядке.

И тут я беру себя в руки. Плакать – это как отливать. Тут надо, чтоб никто не мешал, особенно если в дороге.

Но когда я возвращаюсь обратно в зал и вижу их за столиком – барменша как раз собирает стаканы, круглая попка и все такое, а вокруг привычная обстановка среднего бара, латунные перильца, картинки на стене, хотя именно в этом баре я никогда раньше не был и никогда больше не побываю, – мне кажется, будто я смотрю на них откуда-то издалека. Словно это не Джек, а я наблюдаю за ними, уже после, и слышу, как они говорят обо мне. КемптонНьюбери. Словно меня уже здесь нет, но все прочее никуда не делось, все идет своим чередом без меня, и осталось только то, что ты видишь, только пункт прибытия и отправления, как гостиница для почтовой кареты. ПонтефрактРедкар.

***

– Ну что, повторим? – говорю я.

Вик глядит на меня. Вроде как размышляет.

– Я пас, Рэйси, – говорит Винс, решительно поднимая ладонь. – А то вас кто-нибудь другой повезет. Мне можно кофе. И пол-"короны".

Ленни смотрит на Винса так, будто собирается с издевочкой отдать ему честь.

– А мне «никербокер глори» [10]10
  Мороженое с фруктами и сиропом.


[Закрыть], – говорит он.

После третьей Ленни палец в рот не клади.

Я заказываю выпивку и приношу нам пиво, а Вику – виски.

– Оно и к лучшему, что Эми не поехала, – говорит Вик. – Ей бы такой загул вряд ли по душе пришелся.

– Можно подумать, ты сам чайком балуешься, – говорит Ленни. И отхлебывает пива. – Джек бы на нас не обиделся. – Потом добавляет: – И все-таки.

– Что «все-таки»? – говорит Винс.

– Он бы порадовался, если б его жена выполнила его просьбу.

– Насчет этого все улажено, – говорю я. – Мы делаем это за нее.

Они все смотрят на меня, словно ждут продолжения. Я отпиваю из стакана.

Барменша приносит Винсу кофе. Он поднимает глаза и говорит, улыбаясь:

– Старики народ тяжелый, правда, киска?

– Чего там «за», – говорит Ленни. – «За» тут не годится. Некоторые веши надо самим делать. Мы же ему не родня, верно? Во всяком случае, не близкие родственники. Даже Винси. – Он смотрит на Винса так, как не смотрел бы, если б не три пинты крепкого. Винс раскуривает сигару. – Даже Бугор и тот ему не близкий родственник, верно? У Винси не больше прав, чтоб быть здесь, чем у всех нас, так ведь, Бугор? Тем более что, если по-честному, вы все равно друг друга терпеть не могли, пока Джек не угодил на больничную койку. В натуре терпеть не могли, так ведь? – Лицо у Ленни все будто в шишках.

Винс попыхивает сигарой. На Ленни он не глядит. Он выливает в кофе молоко из пластиковой штуковинки, потом разрывает пакетик с сахаром и сыплет его туда медленно и аккуратно, сосредоточенно, все время помешивая в чашке ложечкой. Похоже, он не собирается продолжать разговор ни с кем из нас.

Ленни открывает рот – видно, не все еще выложил, – но у него вдруг что-то екает в горле, будто застревает там.

– Отлить надо, вот что, – говорит он. И быстро встает, озираясь, точно у него вдруг закружилась голова. Я показываю ему, куда идти.

– А я тут подумал... – говорит Вик.

Можно на него положиться – он их помирит.

Ленни неуклюже пробирается к туалету. Наверно, теперь его очередь пустить слезу.

Вик встряхивает пакетик, хотя он уже пустой, потом сминает его. И поднимает глаза.

– Что ты подумал, Вик? – и улыбается, прихлебывая кофе, ну прямо сама вежливость.

– Подумал, раз мы тут поблизости, может, заскочим в Четем, глянем на мемориал. А то я никогда...

Винс смотрит на Вика. Слегка поднимает брови, пыхает сигарой. Лицо у Вика серьезное, непроницаемое. Кто его знает, о чем он думает.

– Почему бы и нет, – говорит Винс. – Ты как, Рэйси? – Ни дать ни взять председатель собрания. Кидает быстрый взгляд на меня, потом снова переводит глаза на Вика. Про Ленни он будто забыл. – Хотя человеку твоей профессии кладбища уже оскомину должны были набить. – Он улыбается, но быстро сгоняет улыбку с лица: веселиться-то вроде не с чего. – А в общем, для того мы и поехали, верно? Поминать мертвых.

– Придется крюк сделать, – говорит Вик.

Винс пускает дым, размышляя.

– Ничего страшного.

***

Ленни возвращается из туалета. У него такой вид, точно он боролся там с самим собой и теперь толком не знает, как себя вести.

– Моя очередь? – говорит он. – Повторить, Вик? Рэй? Винс? Еще кофе? Что-нибудь пожевать?

Ясно, что он хочет загладить неловкость.

Винс кидает на Ленни быстрый взгляд, но молчит. Сузив глаза, он затягивается сигарой, потом вынимает изо рта окурок, которого хватило бы еще на несколько затяжек, и гасит его в пепельнице.

– Не знаю, как ты, Ленни, – говорит он, – но я здесь для того, чтобы отвезти кое-что в Маргейт, – кажется, для этого мы все и собрались. А Вик хочет, чтобы мы заехали кое-куда по дороге, и у меня нет возражений. Потому что сегодня мы поминаем тех, кто умер. – Он смотрит на часы. – Уже четверть третьего. Если кто желает остаться тут и кирять до вечера, – он обводит взглядом стол, как будто мы все сговорились против него и дело не только в Ленни, – пожалуйста, как угодно. Но я прямо сейчас сажусь в машину и еду в Маргейт. А кто не едет со мной, тому советую поискать вокзал.

Он допивает последний глоток кофе. Потом встает, без всякой спешки, надевает пальто, взяв его за лацканы и встряхнув, чтоб уселось на плечах как следует. И выходит не оглядываясь – дверь сама закрывается за ним, болтаясь на петлях туда-сюда. Когда Винс был пацаном, он обожал Гэри Купера.

Мы глядим друг на друга, но не двигаемся, хотя всем ясно, что выбора у нас нет.

Первым поднимается Вик, потом я.

– Мудила, – сквозь зубы говорит Ленни, не вставая с места.

– Не суди, – говорит Вик.

Вдруг мы замечаем полиэтиленовый пакет, «Рочестерские деликатесы», – он лежит на стуле, и тут лицо Ленни сразу оживляется, в его глазах вспыхивают искорки. Он хватает пакет и свой плащ. И первым спешит к выходу, но около двери на секунду задерживается, точно у него мелькнула мысль, что Винс может неожиданно вернуться обратно. Потом он толкает дверь, и мы следуем за ним.

Винс идет к машине той же дорогой, какой мы пришли. Главная улица словно картинка из буклета. Он не глядит назад, но решительности у него, похоже, поубавилось. Мы почти бежим за ним, Ленни торопится вперед с пакетом.

– Эй, Бугор!

Винс не оборачивается, а только ускоряет шаг, и его плечи слегка горбятся.

– Эй, Бугор! – Ленни скачет вдогонку с такой скоростью, какой от него трудно было ожидать. – Ты забыл кой-чего, слышь! Забыл кой-чего!

И тут плечи Винса опускаются так же быстро, как вздернулись вверх, и хотя он не замедляет шага, кажется, что он больше не продвигается вперед, как будто его держит привязанная к ноге веревка. Он не глядит назад, точно у него заело шею. Потом Ленни догоняет его, и он медленно поворачивает голову, словно кто-то силой делает это вместо него.

– На-ка, держи! Кофе забыл. Ты вроде решил без нас обойтись, но без этого ты в Маргейте дурак дураком будешь.

Рэй

«Кабы не мой приятель, этот вот самый Счастливчик», – говорит он.

Сегодня дежурит темноволосая сестричка, та, что посимпатичней, – сестра Келли. Пришла сменить капельницу. Она держит банку с глюкозой, точно собирается бросить ее, как мяч. На, лови. Глаза у нее блестят особым блеском – видно, что при случае за словом в карман не полезет.

Он снова натягивает пижаму на плечо: показывал ей старый шрам. И говорит: «Я ведь еще толком не познакомил тебя с моим приятелем, Счастливчиком?»

Она стреляет в меня улыбкой.

«Счастливчик – это мы его так зовем, но вообще-то его имя Рэй. Рэй Джонсон».

«Привет, Рэй, – говорит она. – Привет, Счастливчик. Я вас уже тут видела».

«Слыхал, Рэйси? А это Джой. Джой Келли».

Как будто мы пришли к нему домой, в гости.

«И по имени Джой, и по характеру тоже». [11]11
  «Джой» по-английски значит «радость».


[Закрыть]

Она улыбается, точно слышит это в первый раз, а не в сотый.

«Мы с Рэйси скорешились, когда твоя мамка еще под стол пешком ходила. Воевали в пустыне с Роммелем. Этот вот Счастливчик мне жизнь спасал, и не однажды».

«Врет он, – говорю я. – Наоборот».

«Я ему жизнью обязан», – говорит он.

Она тянется вверх, чтобы поменять банку на капельнице.

«Мы зовем его Счастливчиком, потому что он приносит удачу, а если захочешь побиться об заклад, спроси у него совета – не пожалеешь».

Она ставит новую банку.

«Вот мы, например, с Рэйси поспорили, что на тебе надето – чулки или колготки».

Она помалкивает, возится с капельницей. Потом отвечает: «Так я и сказала».

«А говорить и не обязательно».

«Как вам подушки? Поправить?»

Она снова наклоняется над ним, и он говорит: «К тебе, поди, пристают тут, в больнице», точно сам только что вовсе не тем занимался.

«Любая девушка знает, кого ей бояться, а кого нет», – говорит она.

«Уж мне-то, понятно, никого не напугать. – Он поднимает руку с прикрепленными к ней трубками, словно сдается. – Но Рэйси – это не мне чета. Рекомендую. Он везучий. И холостой, не то что я. – Он снова поднимает руку. – И имена ваши друг дружке подходят. Рэй и Джой».

Она выпрямляется.

«Ты не смотри, что он маленький...»

«Сделали что надо? – говорит она. – Я заберу».

Это стеклянная утка с его мочой. Темной, кровавой.

«Видишь, Рэй. Только мочу и забирает, а больше ничего».

«Счастливо», – говорит она, уходя. И улыбается мне напоследок, вместе с кивком.

«По-моему, дело выгорит, Рэйси, – говорит он. – Ты ей приглянулся. Слушай меня, и будешь с женушкой».

Четем

– Хоть предупредил бы, что в гору лезть, – пыхтя говорит Ленни.

И правда, Вику стоило предупредить нас хотя бы о том, что он не знает, где этот мемориал. Когда мы останавливались и спрашивали, нам отвечали: да вон, на холме, видите, вы его не пропустите, мемориал в честь погибших моряков, белый обелиск. Он торчит там, как маяк, с зеленым шаром вместо фонаря на верхушке – хороший ориентир. Только никто не говорил, как туда проехать, а указателей не было. Такой вот странный мемориал, куда никто не помнит дороги.

Так что мы колесили по всему городу и по докам в придачу – холм был посередине, – и Винс уже стал приближаться к точке кипения, тем более что он и раньше был на взводе, из-за Ленни. Однако с Виком он всегда старается быть повежливей, проявлять максимум терпения – вроде как компенсирует этим свою раздражительность с Ленни. Ленни говорит Вику: «Тебя что, во флоте навигации не учили?» А Вик сидит впереди – он снова туда сел, потому что это ведь была его идея, целиком его, – с таким видом, точно жалеет, что вообще открывал рот. Но я думаю, даже это льет воду на его мельницу: это могла быть обманная тактика, чтобы Винс и Ленни на нем разрядились. Хотя Винс уже здорово накалился – плюнь, и зашипит. Я думаю, Вик жертвует собой, это для него роль подходящая, ну а кроме того, среди имен, выбитых там наверху, могут оказаться имена его старых товарищей, которые тоже пожертвовали собой тогда, давным-давно, и про них забывать негоже. Нам бы только туда добраться.

Наконец мы находим автостоянку, на полпути к вершине холма, как раз по другую сторону городской ратуши. Но хотя до ратуши отсюда рукой подать, Четем тут словно кончается и начинается дикая природа. Как будто город – это всего лишь временный лагерь. А тут уже только сплошной низкорослый лес с грязной тропинкой, бегущей наверх, к мемориалу – его-то, правда, не видно за этими зарослями, и ни стрелок, ничего. И единственная польза от этого леса, куда порядочного человека вряд ли зачем-нибудь понесет, в том, что мы с Ленни можем справить нужду – а это, после всего выпитого пива и кружения по Четему в возбужденном виде, нам просто необходимо. Поэтому, едва отойдя от стоянки, мы покидаем тропу, чтобы воспользоваться случаем.

– Хоть предупредил бы, что в гору лезть, – говорит он, пыхтя и отливая одновременно. – Ну ладно, мы взялись прокатить Джека, но что сегодня еще и День памяти, это я не знал.

– Вику-то как раз удобно, – говорю я. – А вот нам с тобой помянуть наших небось посложней было бы.

– Это еще как сказать, – говорит он.

Он совсем запыхался, хотя мы не так уж много прошли. Лицо у него как клубничный джем. Вик опередил нас, он решительно шагает вперед сам по себе – видно, твердо собрался сделать все как положено. Оглянувшись, он видит нас с Ленни, делающих свое дело около тропы, и я не думаю, что эта картина его радует. У виски, конечно, есть свои плюсы. Он снова отворачивается и чешет вперед, хотя и ему приходится тяжеловато, а Винс убежал совсем далеко: похоже, обиделся на нас всех и даже назад не смотрит, словно он главный на марше и не собирается ждать толпу раненых, ему надо поскорей одолеть высоту и двигаться дальше.

Пакет «Рочестерские деликатесы» и сейчас у него, но кофе он оттуда вынул.

На деревьях уже бутоны. Солнце пробивается сквозь ветки.

– Плавали – знаем, – бормочет Ленни. – Моряк с печки бряк.

Мы идем по тропе, а склон становится все круче. Уже видно, где кончается лес и начинается просто высокая трава, бледная и жухлая, с редкими кустами, дрожащими на ветру. Никаким мемориалом и не пахнет. Мы видим, как Винс останавливается и озирается, руки в боки, точно турист на смотровой площадке. Его пальто хлопает на ветру. Вик догоняет Винса. Тот что-то говорит ему, хотя слов мы не слышим. Потом смотрит вниз, на нас, как будто ему приятно видеть наши мучения.

Ленни останавливается, кашляет и сплевывает. Он глядит вверх, на Винса.

– Теперь небось держится за пакет-то, – говорит он. Мы кое-как ползем дальше, потом Ленни снова останавливается, грудь его ходит, как мехи. Он упирается руками в колени. Похоже, он вот-вот скажет: «Рэйси, иди-ка ты дальше без меня». В уголке рта у него капелька пены. Не хватало еще, чтобы он загнулся в день прощания с Джеком, думаю я. И не только ему это грозит. Я сам тоже не в лучшей форме.

Но он медленно распрямляется. На секунду опирается о мое плечо. Винс глядит вниз. Потом Ленни слегка подталкивает меня кулаком в спину.

– Ну что, выдюжим, Рэйси?

Словно прочел мои мысли.

Мы снова трогаемся в путь, молча, чтобы совсем уж не сбить дыхания. Потом выходим на открытое место и вдруг видим мемориал, точно он ждал нас все это время, – его башня маячит на фоне неба, белая, высокая, хотя основание ее пока скрыто кромкой холма. А посмотреть есть на что. Склон убегает от наших ног вниз, к широкой панораме. Четем переходит в Рочестер, в излучине реки торчат строительные краны, собор похож на большую старую птицу, сидящую в гнезде. Город растянулся по долине реки, а ее изгибы повторяют форму холмистой гряды. Мы видим, как отблескивают окна домов и стекла машин. Солнечные лучи ложатся на бледную траву из-под края облака, и хотя мы еще поднимаемся, нам кажется, что мы вступили в какую-то другую область, где все чище, легче, светлее. Башня мемориала точно притягивает нас к себе. Вернее, не башня, а обелиск – вот правильное слово. Его освещает солнце. Он белый и высокий. Он будто парит в воздухе, потому что мы не видим, где его основание: кажется, что ты идешь к нему, а он отодвигается все дальше. Как и внизу, здесь нет никаких знаков – только жесткая трава, которую волнует ветер, да неровная тропа, и людей нету, одни мы. Словно его построили, а потом забыли. Винс идет первым, Вик за ним. Они приближаются к мемориалу. Кажется, что он вообще не очень-то настоящий, и мы тоже, но тем не менее мы тут, все вместе, на верхушке этого холма. Он похож на порыв к величию, вот на что: это высокий, гордый порыв к величию.