Текст книги "Хакон. Наследство"

НИДАРОС

Сквозь свинцовые стекла узких окон новый архиепископ Йон, разминая пухлый палец с перстнем – символом своего нового сана, глядел вниз на площадь перед Нидаросским собором, где скоро появится новый король, Хакон сын Сверрира.

Соборная площадь, как обычно, кишела народом, особенно паломниками. Одни были на костылях, другие – сплошь в мерзких коростах, с открытыми ранами, которые они старались очистить и промыть святою водой из колодезя Олава, третьих приходилось нести, и жить им оставалось совсем недолго. Но не только опустившиеся оборванные горемыки стояли там, зажав в кулаке тоненькие серебряные брактеаты[24]24
  Брактеат – средневековая монета с чеканкой на одной стороне


[Закрыть] и дожидаясь, когда можно будет войти в собор и купить благословение и святую воду для питья и промывания ран. Были на площади и разодетые вельможи, кое-кто верхом. Отовсюду слышалась чужая речь.

Каноники переводили, указывали дорогу, поддерживали порядок в очереди и помогали чем и как могли. Несколько монахов продавали паломникам особые значки из свинца. Кое-кому удавалось даже запечатлеть свое имя на глиняных блоках, из которых каменщики клали стены, – достаточно было уплатить ничтожную сумму, но мало кто располагал такими деньгами. Иные приезжие издалека, едва завидев собор, падали на колени и вот так, на карачках, совершали путь покаяния. Некоторые, видно, каялись в тяжких грехах: вон трое замызганных грешников, бичуя свои окровавленные спины, ползут на ободранных коленях к собору. Потный монах, согнувшись в три погибели под тяжестью денежного ларца, обходил паломников, собирая пожертвования. Как только ларцы наполнялись, их относили в епископские палаты.

Архиепископ Йон был не слишком растроган жалостным зрелищем, которое видел под окнами. Он размышлял о предстоящей встрече с молодым королем. По слухам, Хакон сын Сверрира был весьма хорош собою. Среднего роста, но повыше отца. Благовоспитан, держится с достоинством, милостив, как и отец, и владеет красноречием. Знает по-латыни и по-французски. Йону не верилось, что Хакон так безупречен, как о нем говорят. Он знал, что его предшественник архиепископ посылал своих людей побольше разведать об учтивом королевиче. На это потребовалось время, потому что Хакона окружали надежные друзья, ограждавшие его от любопытных. Лазутчики выяснили, что у Хакона есть одна слабость – или сила, смотря с какой стороны поглядеть. Втайне он, как и его нареченный дед по отцу, Сигурд Рот, был невероятно охоч до женщин.

Впрочем, такое едва ли можно поставить ему в упрек, ведь знатные мужчины частенько имели по нескольку женщин, да еще и кичились этим. Странно, что Хакон скрывал свои похождения. В особенности когда подошло время принять королевскую власть и ему требовалось все достоинство и авторитет, какие он только мог явить народу. Однако же молодой король нашел способ прятать следы. Он всегда был осмотрителен в выборе помощников и честен с женщинами, никогда не давая им невыполнимых обещаний, что позволяло ему сохранить их дружбу, благорасположение и во многом было залогом молчания.

Последние донесения, полученные архиепископом, сообщали, что загадочный сорвиголова Хакон с недавних пор «изрядно переменил свои обычаи, при том переменил к лучшему». «Возможно ли это?» – думал архиепископ.

И вдруг архиепископа пронзила ошеломляющая мысль. А что, если король Хакон назначил такое же расследование на его счет? Что, если он узнал о Черной Магдалине с Холмов, которая каждую среду навещала архиепископские палаты и продавала ему свои услуги? Ее вправду звали Магдалиной, как грешную соблазнительницу из Писания, и Йон долгие годы еженедельно поддавался соблазну, а после ее ухода каждый раз долго отмаливал грех, перебирая четки. Но другие могут и не зачесть ему этих молитв. А вдруг она расскажет всему свету о странноватых причудах архиепископа Йона, обо всем скотстве, в каком он украдкой заставлял ее участвовать, и о том, что платил он ей из прочных дубовых ларцов, деньгами паломников? Нет, это невозможно. Не дерзнет она сказать ничего такого. Он объявит ее клеветницей и лгуньей, посланной сатаною, и велит нещадно высечь кнутом, а народ скорее поверит своему архиепископу, чем какой-то шлюхе. Или нет?

Дверь за спиной Йона распахнулась, и в комнату ворвался Хакон Бешеный, родич нового короля.

– Я скакал во весь опор, чтобы предупредить тебя. Король будет с минуты на минуту. Он выехал следом за мной и очень поспешал сюда.

Хакон Бешеный без спросу сел, но архиепископ как будто бы и внимания на это не обратил, немного постоял в задумчивости и с тяжеловесной насмешкой произнес:

– Все в этом деле поспешали. Ты и твои люди поспешали, да припозднились. Дружинники из Бьёргвина поспешали, им даже мнение архиепископа недосуг было выслушать, прежде чем отправиться на Эйратинг[25]25
  Эйратинг – областной тинг (вече), собиравшийся в устье реки Нид.


[Закрыть] присягать на верность конунгу. Вот набрать побольше людей, чтобы все прошло, как им надо, – на это у них времени хватило. Мне только не очень понятно, почему бы это теперь, когда Хакон сын Сверрира стал королем, ему этак не терпится поговорить со мной.

Хакон Бешеный не усидел на месте, опять вскочил и бросился к окну глянуть, не видно ли короля.

– Откровенно говоря, все мы припозднились, – сказал он, – дело сделано, теперь власть у Хакона, но это не означает, что он получит власть и над церковью, и над Нидаросом. Здесь твоя власть, Йон. Нынче впервые встречаются новый король и новый архиепископ. Все теперь в ваших руках: как вы двое решите, так оно и сложится в будущем. Ты не должен ни в одном пункте идти на уступки. Бейся за свою веру. Вспомни святого Томаса Бекета[26]26
  Томас Бекет (1118-1170) —архиепископ Кентерберийский (1162– 1170); канцлер-короля Генриха II; выступал за церковные свободы и права папы и духовенства, отчего стал неугоден королю и был убит королевскими рыцарями прямо в соборе; в 1173 году причислен к лику святых.


[Закрыть] в Англии, он принял смерть у алтаря, но не пожертвовал ни единой привилегией церкви.

Сию минуту архиепископ Йон не больно-то горел желанием идти на смерть по примеру Томаса Бекета. Пусть даже у алтаря. Некоторое время он молчал. Затем повернулся к Хакону Бешеному и спросил:

– А еще что было на Эйратинге? Внял ли Хакон наказу короля Сверрира призвать клириков обратно в страну?

Хакон Бешеный налил себе вина, опять-таки без спросу, и осушил кубок.

– Призвал он клириков обратно? – повторил Йон.

Хакон Бешеный нехотя, с кислой миной кивнул:

– Да, призвал.

Архиепископ знал, что изгнанным на чужбину епископам и священникам жилось куда хуже, чем они изначально рассчитывали. Старый слепой архиепископ Эйрик Иварссон в конце концов даже умер из-за этого. Вот почему Йон разом оживился.

– Что ж, может быть, нас ждут лучшие времена, может быть, король Хакон не глух к добрым советам.

Тут Хакон Бешеный рассвирепел. Он стучал кулаком по столу и орал во все горло, выплескивая накопившуюся досаду:

– Глух не глух! Стыд-то какой! Нас трое сводных и родных братьев, и каждый из трех, уж во всяком случае, куда благороднее происхождением, чем сын короля Сверрира. Всему миру известно, что нашего деда по матери звали Сигурд Рот, а дядю по матери – Хакон Широкоплечий. А где доказательства, что кто-то в роду Сверрира или его сына может похвастать такой породой, как мы?

– Ну-ну, придержи-ка язык, Хакон Бешеный. Ты-то сам можешь доказать свои слова?

– Так или иначе Хакон сын Сверрира бесспорно рожден вне брака. Королева Маргрет – а она по праву носит этот титул – ему не мать. И столь же бесспорно, что пащенок на троне – глумление над указами Святейшего престола.

Под окнами, на площади, что-то происходило. Йон, пытаясь утихомирить ярла, поднял руку.

– Тихо. Это он. Ты выйдешь черным ходом, каноник проводит тебя. Наберись терпения, сын мой. Призови на помощь время. И не делай время своим владыкой, пусть оно служит тебе.

Архиепископ Йон протянул ярлу пухлую руку, тот с поклоном приложился к рубиновому перстню и поспешно вышел вон.

Между тем архиепископ наблюдал в окно за королем и его свитой. Лишь очень немногие на площади знали, что этот всадник – новый король. Хакону сыну Сверрира было двадцать пять лет, то бишь он был примерно вдвое моложе архиепископа. Король осадил коня, огляделся и взмахнул рукой, указывая на собор. Строительство еще не закончилось, высоко вверху, на лесах и в веревочных люльках, трудились каменщики и прочие строители, и огромный храм мало-помалу обретал целостный вид. Был он ста двенадцати локтей в длину и вдвое превосходил размером даже Церковь Христа на Хольме. Уже теперь говорили, что Нидаросский собор будет самым большим во всей Скандинавии. А иные говорили, что сравниться с этим храмом может разве только Шартрский собор во Франции.

А не послать ли, размышлял Йон, кого из челяди с сообщением, что он примет короля в большом зале? В минувшие годы он неоднократно был свидетель тому, как архиепископ Эйрик благосклонно принимал здесь, в Нидаросе, молодого королевича, сидя в высоком архиепископском кресле и нарочито подчеркивая свой сан и положение. Ныне Хакон сын Сверрира стал королем, и не мешало бы лишний раз выделить столь знаменательные тонкости, чтобы напомнить молодому человеку, чья тут власть. Йон улыбнулся. Оно конечно, в последних походах король Сверрир дал своему сыну возможность накопить военный опыт, а вот обучить его иным хитросплетениям игр вокруг власти не успел. Для наторевшего в интригах священнослужителя все будет легче легкого. Важно сразу заявить о своем превосходстве, установить обычай, начиная новую эпоху и устанавливая новую власть. Архиепископ Йон отдал необходимые распоряжения, прошел в зал и взгромоздился в кресло.

Что-то молодой человек не идет! Йон нехотя слез с парадного кресла и выглянул в окно. Хакон сын Сверрира спешиваться не торопился. Неужто заметил в окне Йона? Один из конюхов выскочил вперед, но король, спокойно сидя в седле, очень громко, так, чтобы Йон мог услышать, произнес:

– Ступай, скажи, что я здесь.

Архиепископ Йон мигом засуетился. Король Хакон знал свою новую роль и свои новые привилегии и не попался на его удочку. Старый церковный лис тотчас же изменил план и с удивительным для такой туши проворством устремился к двери. Спускаясь по каменным ступенькам, он изобразил на лице самую что ни на есть сияющую улыбку.

– Ах, какая огромная радость! Если б мы знали, что ты, государь, надумаешь приехать сюда, мы бы встретили тебя как подобает – процессией и благовонными курениями.

Король спешился и первым зашагал вверх по лестнице, на ходу снимая перчатки. Он хоть и не показывал виду, но отлично знал, что архиепископа давно успели известить о его приезде. Устроившись в кресле на порядочном расстоянии от епископского возвышения, он знаком пригласил Йона сесть поближе. В зале никого больше не было, они сидели вдвоем, лицом к лицу. Начал разговор король Хакон:

– Теперь, когда моего отца нет в живых, вполне естественно будет объявить недействительным все, что записано в булле об отлучении, уничтожить шестилетней давности папское бреве[27]27
  Бреве – послание Папы римского.


[Закрыть].

– Уничтожение самой буллы еще ничего не значит.

– Дурацкое послание, недаром писано на ослиной коже.

Архиепископ Йон лихорадочно соображал, стоит ли разыгрывать негодование, и предпочел с этим подождать.

– Я не могу решать за Его святейшество, но, коль скоро ты, как я понимаю, попросил изгнанное священство воротиться на родину, мне позволительно ходатайствовать о том, чтобы наша церковь восстановила все свои законные права. Однако ж снять анафему, которой был предан король Сверрир вкупе со всеми его потомками, Его святейшеству будет гораздо труднее.

От короля Хакона не укрылось злорадство, неуловимо сквозившее в кротком тоне Иона, и глаза его опасно сверкнули.

– Это отнюдь не означает, – поспешно добавил архиепископ, – что мы должны опустить руки. Нам необходимо лишь действовать заодно, поддерживать друг друга в наших общих усилиях вернуться к нормальным взаимоотношениям.

Король Хакон бросил взгляд на архиепископские дубовые сундуки с деньгами и перешел прямо к делу:

– Насколько «весомая» поддержка требуется тебе, Йон, чтобы анафема была снята и мы вернулись к той ситуации, которая желанна нам обоим?

Архиепископ и бровью не повел.

– Его святейшество был бы весьма рад узнать, что нам в Нидаросе даровано право чеканить собственную монету.

– Об этом не может быть и речи.

Решительный ответ короля несколько смутил архиепископа, и он, выдержав короткую паузу, со вздохом проговорил:

– Или хотя бы дозволено взыскивать церковную подать весовым серебром, а не числом серебряных монет. Нам необходимо доброе серебро для наших церквей и для многочисленных поездок духовенства за границу. А серебряные монеты ныне чеканят очень уж тоненькие, народ смеется: они-де насквозь просвечивают. Не гневайся, государь, но от королевской монеты что при взвешивании, что при переплавке толку чуть.

Король Хакон с минуту молча глядел на Иона. Насчет монеты архиепископ прав, но говорить об этом пока не время. Сейчас речь о другом, и он напрямик сказал:

– Помощь церкви мне нужна, чтобы положить конец вечным междоусобицам. Не успеют замириться, как сызнова начинают воевать. Баглеры на востоке опять вооружаются, а бонды из горного Упплёнда жалуются, что так называемый король Инги, что засел на острове Хельгё посреди Мьёрса[28]28
  Мьёрс (ныне Мьёса) – крупнейшее озеро в Норвегии, примерно в 80 км к северу от Осло.


[Закрыть], обложил их своими поборами. Инги, конечно, большой пройдоха, да еще бахвалится, будто он сын короля Эрлинга Магнуссона. Но мы-то знаем, что это ложь, что он датчанин и зовут его Торгильс Тувескит.

– Да, ужасно, когда на лжи строят будущее, – благочестиво посетовал архиепископ, но прозвучало это весьма двусмысленно. – Ведь всегда есть женщины, которые спят со всеми подряд, а потом бесстыдно лгут, требуя привилегий для своих пащенков!

Король Хакон словно и не заметил оскорбления.

– Мне не хочется, – сказал он, – чтобы нынешняя молодежь, мои сверстники, унаследовали войны наших предков. Поэтому я желаю, чтобы церковь перестала поддерживать баглеров. Я выступлю без промедления, пока мятежники не набрали силу. Когда в королевстве нет мира, у короля нет времени заниматься истинно королевскими делами.

В задумчивости архиепископ теребил на пальце рубиновый перстень. Вообще-то мир и ему тоже был выгоден. Собственные его военные силы иначе как весьма скромными не назовешь; по сути, дружина была ничтожная – всего-навсего сотня воинов, и каждый раз, когда биркебейнеры и баглеры шли друг на друга войной, Нидарос решался на поддержку скрепя сердце. К тому же король Сверрир куда как ясно показал, что королевская власть способна обойтись без папского престола и церкви. Другое дело, каких преимуществ добьется он сам, если объявит о нейтралитете. Йон заговорил медленно, с расстановкой, чтобы придать своим словам больший вес:

– Нашим братьям и сестрам не так-то легко прекратить поддержку, которая шла баглерам долгие годы. И все же мы должны думать о будущем. Многие клирики сейчас как раз и озабочены будущим, хотя в другом плане. Как ты смотришь на то, чтобы усилить авторитет церкви при выборах епископов и назначении священников в королевские храмы?

– Об этом речи быть не может.

Йон опять поразился столь твердому отказу и безнадежно развел руками.

– Но в таком случае, государь, чем ты готов отблагодарить церковь за то, что она замолвит в Риме словечко об отмене анафемы, и за то, что мы откажем баглерам в поддержке? Чем-то ведь надо отблагодарить.

– Церковь получит право взыскивать свои подати в весовом серебре.

– И это все?

– Да.

Архиепископ понял, что больше ничего не добьется.

– Ты неуступчив в переговорах, Хакон сын Сверрира.

– Да.

И стало так, как пожелал король Хакон.

Еще спускаясь по лестнице архиепископских палат, Хакон отдал приказ направить в Упплёнд крупный военный отряд. На месте к этому отряду примкнули вооруженные группы бондов, и объединенными силами они двинулись к Мьёрсу. Баглеры увели с собой на Хельгё все пригодные лодки и там вытащили их на берег, но упплёндские бонды не растерялись: они соорудили из жердей и сучьев плоты и под покровом ночи поплыли к острову. Там они без труда разгромили немногочисленный отряд баглеров, король Инги и большинство его людей были убиты.

Голову юноши отрубили и насадили на кол – так повелел дружинникам король Хакон.

ЧЕРНАЯ МЕССА

В апреле 1203 года король Хакон отплыл с флотом из Нидароса в Бьёргвин. Всюду навстречу выходил народ – люди мечтали хоть одним глазком увидеть короля, бросались перед ним на колени, падали ниц. В Бьёргвине тоже царило ликование. Здесь он задержался на некоторое время, провел несколько ночей, бодрствуя в одиночестве у могилы отца. Смерть короля Сверрира застала его совершенно врасплох. Жизненные повороты обделили сына возможностью как следует узнать бродягу отца, и, словно желая хоть немного наверстать упущенное, он засыпал вопросами тех, кто знал короля лучше, чем он. На этой почве король Хакон и свел близкую дружбу с биркебейнерским военачальником Дагфинном Бондом, который с тех пор стал его первейшим советником. Отношения с мачехой, вдовствующей королевой Маргрет, у молодого Хакона складывались неважно, но он всегда оказывал ей положенное уважение.

Затем флот поплыл дальше. В свите короля были и его родичи – Хакон Бешеный и Петер Стёйпер. Хакон Бешеный – он в особенности – никак не мог примириться с тем, что король явно отдавал предпочтение господину Дагфинну и облек его большей властью, чем самого норовистого ярла. Однако Хакон Бешеный держал обиду при себе, словно рассчитывал, что его время еще впереди.

Где бы корабли ни приставали к берегу – их встречали толпы ликующего народа, который присягал на верность своему новому королю. Король Хакон побывал в Викене, в маленьком епархиальном городке Осло, а оттуда направился к южной границе королевства, к Гаут-эльву, в сторону Шведской Державы. Там флот тоже задержался.

В Бьёргвине меж тем наступил Иванов день. Пока церковные колокола в городе призывали народ на всенощную, дабы вознести молитву в честь святого Иоанна Крестителя, странная маленькая процессия медленно карабкалась к вершине Людерхорна. Большинство ее составляли унылые, неказистые женщины, но были и какие-то таинственные мужчины. Последней шла королева Маргрет, спрятав лицо под покрывалом. Дружиннику, который всегда следовал за нею по пятам, велено было ждать внизу, с лошадьми, с собой она взяла только Педера Разгадчика Снов, который тихонько объяснял ей, что она увидит:

– Местер[29]29
  Местер – титул магистра, ученого.


[Закрыть] Франц приехал сюда из Любека навестить свою паству. Его слово – закон. Эти люди в нашего Господа не верят, они верят, что миром правят силы зла. Оттого и поклоняются князю тьмы, сатане, и хитростью да интригами помогают ему собирать души для геенны огненной.

Королева Маргрет перекрестилась, но, сгорая от любопытства, не могла повернуть назад. Подъем был крутой, и Педер Разгадчик Снов остановился передохнуть.

– У них все наоборот, они делают прямо противоположное тому, что говорят священники и велят десять заповедей. Глумятся, насмешничают, живут во грехе, совокупляются когда и с кем хотят и служат кощунственные черные мессы. Происходит это всегда в ночь на Святого Иоанна, без помех, здесь на вершине, когда мы служим в долине белые мессы во славу нашей истинной христианской веры.

– Ты точно знаешь, что местеру Францу известно о нашем приходе и что с нами ничего не случится? Эти люди, чего доброго, буйны и неистовы.

– Ему все известно, и он никогда не дерзнет подставить под удар первую даму королевства. Ведь, случись что, он же первый и сложит голову. Уверяю тебя, государыня, местер Франц чрезвычайно польщен твоим визитом, никогда ему не выпадала честь рассказывать о своей вере королевам. Он очень тебе доверяет, государыня, и скромно замечу, мне тоже. Он уверен, что мы не станем разглашать его тайны, просто посидим в отдалении и посмотрим, дабы побольше узнать о самом модном в южных краях увлечении. Его не волнует, что у нас обоих под плащами христианские крестики. Для него это суеверие. А когда все будет позади, и он, и я получим вознаграждение, как договаривались.

Они пошли дальше.

– Думаешь, сатана существует? – спросила королева.

– Конечно, существует. В Откровении Святого Иоанна говорится, что был некогда вышний ангел, которого обуяла гордыня, и он решил, будто равен Богу. И потому «низвержен был… древний змей, называемый диаволом и сатаною». А такому человеку, как Иоанн Богослов, можно доверять. Ясное дело, сатана тотчас принялся искушать создание, которое Бог поставил выше иных, – человека, уговаривая его отвернуться от Творца. Он сам хотел властвовать над человеческой душою. Является он в облике всевозможных тварей, прельщает своих пособников сверхъестественными способностями, которые дают им власть над другими. Так-то вот.

– Я тоже слыхала, что он дает им власть над другими, – задумчиво произнесла королева.

На ровной площадочке у вершины Людерхорна пылал под большим чугунным котлом яркий, трескучий костер. Окрестные пригорки и поросшие лесом высотки заслоняли огонь, и из долины не было видно желто-алого зарева. Перед костром белела выложенная из круглых, крашенных известкою камней шестиконечная звезда – гексагон, а рядом на каменистой почве были выведены диковинные белые знаки. Возле огня полукругом сидели безмолвные фигуры в темных плащах, большей частью старухи, но довольно много и молодых женщин. Позади них можно было различить нескольких мужчин. По другую сторону костра темнела маленькая хижина – шалаш из черных жердей и веток. Маргрет и Педер Разгадчик Снов устроились на пригорке, откуда все было видно как на ладони. Оба крепко сжимали под плащами свои нательные крестики.

Королева Маргрет обвела взглядом пустые лица. В зыбком отсвете костра угадывались знакомые морщинистые черты повитух и травниц, у которых ей и раньше доводилось искать тайного знания. Блики пламени играли в блестящих, полных ожидания глазах молодых женщин. Кой-кого из них она узнала – они прислуживали в королевских палатах. Удивительно, право слово, что все они исхитрились утаить от нее свои секреты. До Маргрет доходила молва о черных мессах на Людерхорне, но никогда она не видела такого вблизи.

– Объясни-ка мне еще раз насчет черной кошки, – шепотом попросила она.

– Кошка – символ супостата, искусителя, – отозвался Педер Разгадчик Снов. – Некогда христиане сражались в Египте с еретиками, а для этих язычников кошка была священным животным богини Бастет. Потому она и стала для христиан символом супостата. Ты, однако ж, не засматривайся на кошку и помни: когда местер Франц станет коверкать и переиначивать слова причастия, ты не повторяй это за ним, а читай христианский чин, не то кошка завладеет тобою.

Внезапно тишину разорвали пронзительные звуки флейты.

И тотчас на порога хижины явилось жуткого вида существо. На руках черная кошка, голова звериная, с большущими рогами, ноги ровно у козла, с копытами, на плечах шкура с длинным хвостом. Грудь и живот ничем не прикрыты, причинное место бесстыдно обнажено.

– Хокус Покус! – выкрикнул местер Франц.

– Хокус Покус! – откликнулись женщины.

– Hoc est corpus[30]30
  Сие есть Тело (Мое) – совершительная формула причастия (лат.).


[Закрыть], – сказали королева Маргрет и Педер Разгадчик Снов.

Местер Франц знал по-норвежски. Хриплым голосом он провозгласил:

– Услышь нас, Вельзевул, повелитель мух. Услышь нас, Люцифер, ты, что воистину низвергся к нам с небес, сияющая звезда, светоносец, сын утренней зари! Мы жаждем пройти сквозь девять кругов и встретиться с тобою в великом спокойствии царства твоего, где сам ты, трехликий, стоишь в заледенелой топи, и из глаз твоих капают слезы, и шесть кожистых крыл, трепеща, поднимают леденящий ветер…

– Да, да, леденящий ветер, – завыли женщины.

В этот миг откуда-то выпорхнула красная бабочка и исчезла в кустах.

– Смотрите… он среди нас! В образе мотылька!

– Он здесь! Он здесь! – подхватили все.

По знаку местера Франца вперед вышли старухи с корзинами и стали наделять собравшихся какими-то черными, похожими на облатки, комьями, а те с жадностью принялись их поедать.

– Что это они жуют? – спросила вдовствующая королева.

– Это глумление над Тайною вечерей, – прошептал Педер Разгадчик Снов. – Немного погодя им дадут питье – глумление над священным алтарным вином.

Педеру хватило ума промолчать о том, что, собственно, отправляли в рот эти люди. Местер Франц меж тем подзадоривал женщин:

– Нынешней ночью мы возродимся к новому существованию, к новому бытию. Сатана жив!

– Сатана жив! Сатана жив! – кричали снова и снова, кто-то бился в корчах на земле, кто-то рыдал в голос.

– Восстаньте же! Возродитесь!

Оргия, которая разбушевалась теперь у костра, походила на призрачный кошмар, непостижный и незабываемый. Женщины поднялись, сбросили плащи и остались нагишом – старые, седые, сплошь в морщинах и складках, с обвислыми грудями. Грянул барабан, завизжала флейта, женщины в экстазе вскинули руки, ликуя ночному небу, начали петь и плясать. К изумлению королевы, плясали они, пятясь задом наперед!

По знаку местера Франца хромоногая травница шустро подковыляла к кипящему котлу и стала мешать варево, другая старуха разливала поганое зелье по маленьким кубкам и кружкам, чтобы всем досталось. Тощие руки хватали кубки, ощупью тянулись за ними, канючили, просили:

– Дай мне! Дай!

Ведьмы выстроились вереницей и с воплями, визгом и истерическим хохотом одна за другой подскакивали к местеру Францу, поднимали ему хвост и целовали в зад.

Какая-то беззубая карга принялась читать визгливым голосом:

– Аминь, земли на и небеси на яко твоя воля будет да, твое царствие…

– Что это она лопочет? – испуганно прошептала королева.

Педер Разгадчик Снов, бледный как полотно, осенил себя крестным знамением и сказал:

– Читает «Отче наш», задом наперед.

Тут встала новая группа женщин и тоже сбросила плащи. Эти были молоды, руки у всех связаны за спиной, на глазах повязки. Местер Франц медленно и важно прошелся перед ними, внимательно разглядывая каждую. Наконец выбрал одну и повел за собой в хижину. Она шла за ним покорно, без звука, и оба исчезли внутри. Вход задернули дерюгой.

– Что там происходит? – спросила Маргрет.

– Благоприличие не позволяет мне говорить об этом, государыня.

– Коли здесь впрямь происходит то, что я думаю, так неужто все эти женщины должны покорно стерпеть этакую мерзость?

– Не все. Дурнушкам это не грозит, им возрождаться незачем, они и без того родились ведьмами.

Кругом ликовали-плясали старые ведьмы, а костер Ивановой ночи высвечивал голые, извивающиеся, мокрые от пота тела, кое-кто уже едва держался на ногах, иные кричали, всеми владело шальное неистовство.

Шабаш был в разгаре – не остановишь.

Королева Маргрет спешила вниз по склону, Педер Разгадчик Снов бежал следом.

– В жизни не видывала ничего более омерзительного.

Педер вконец запыхался и поспевал за нею с трудом.

– Ты, всемилостивая государыня, не можешь держать на меня обиду за то, что при сем присутствовала. И ты обещала, что местер Франц будет вознагражден, а не наказан.

– Наказан? Кто сказал, что его накажут? Этот человек поистине находка! Он не иначе как владеет огромными знаниями о травах и сокровенных силах. И нынешнее событие для меня не без пользы. В общем, можешь сказать местеру Францу, что я желаю поскорее увидеть его, сегодня же утром. Вы оба получите свою плату, но к тому же мне надо кой о чем поговорить с местером Францем, так что ты предупреди: с ним одним, наедине.