Электронная библиотека » Иария Шенбрунн-Амор » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Дар шаха"


  • Текст добавлен: 16 февраля 2018, 11:21


Автор книги: Иария Шенбрунн-Амор


Жанр: Современные детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

В Ла Сейбе нам было прекрасно. Я водил ее гулять по променаду, и это само по себе было захватывающим приключением, потому что для гринго ходить по этому городу с красивой женщиной оказалось рискованно. Все оставшиеся вечера мы провели в барах – сначала в том, где собирались американские экспаты, а потом, когда мне надоели американцы, нашли декадентскую дискотеку. По вечерам в этом вертепе играли какие-то длинноволосые полураздетые типы. Один раз на танцплощадке нас застиг дождь, в другой вечер мне пришлось защищать Мэгги от назойливых приглашений местных парней. Не знаю, чем я упивался больше – атмосферой опасности или собственной ролью защитника.

Мэгги была счастливой, какими бывают все девушки в начале нового романа. Она говорила по-испански, остальные мужчины в миссии и в барах мне слегка завидовали, так что я не сомневался, что мне крупно повезло.

За трудовую неделю мы наградили себя уик-эндом с нырянием. Вся группа погрузилась в самолетик с раздолбанными сиденьями и вылетела на остров Руатан. Такси промчало мимо роскошных многоэтажных гостиниц и высадило нас в крохотном поселке Вест Энд с одной-единственной немощеной улицей и разноцветными фанерными домиками в широколистных зарослях. Я поселился на отшибе, в райски прекрасной оконечности лагуны. Таким, наверное, был Ки Вест во времена Хемингуэя: узкий песчаный спуск к океану по тропке в банановых зарослях, тишина, которую нарушают только крики птиц, одиночество, лопасти вентилятора над кроватью с сетчатым пологом, ночные ныряния.

Но со мной в моем раю оказалась моя Ева. Мэгги поселилась в моем бунгало, это выглядело как само собой разумеющееся. У меня не хватило духу воспротивиться.

С каждым днем она становилась все утомительнее. Мэгги любила болтать, смеяться, слушать громкий рок. Я же предпочитал плавать, нырять, читать и наслаждаться одиночеством, ставшим таким притягательным с тех пор, как оно оказалось недоступным. Нет, я понимал, что бедняжка ни в чем не виновата, и не мог не считаться с ней. Чем меньше удовольствия я получал от ее общества, тем сильнее становилось чувство вины. Поэтому вместо ночных ныряний я безропотно таскался с ней на дискотеку, которую устраивали на огромном помосте в конце длинного пирса, вместе с прочими туристами смотрел в спортбаре трансляции европейского футбола и ужинал в ресторанах с остальной компанией. На ночь я по ее требованию закупоривал все окна и включал кондиционер, хотя предпочел бы слышать во сне звуки тропической ночи.

Посреди залива на двух якорях дрейфовала заброшенная яхта. Мы залезали на палубу по веревочной лестнице и загорали там. К мачте был привязан канат, если как следует раскачаться, можно было, как на тарзанке, спрыгнуть с верхотуры в море. Как-то к яхте подплыли две девушки-англичанки. Я помог им взобраться и с удовольствием болтал с ними, пока не заметил, что Мэгги скисла. Так я догадался, что я «при Мэгги» и другие девушки для меня недоступны. Тогда я окончательно понял, что этот расклад – доступ к одной в обмен на воздержание от всех других – меня не устраивает. Не потому что я такой ненасытный, а потому что хочу быть свободным.

Я честно выполнил все, чего требовала Мэгги, в качестве расплаты за романтическое приключение. Поездка была испорчена, но для меня все заканчивалось в Гондурасе. По прилете в Лос-Анджелес я твердо намеревался вернуться к обычной жизни.

У Мэгги были иные планы. Она сочла, что я поступил с ней непорядочно – использовал и бросил. Она хотела знать почему. Попытка охладить ее пыл рациональными объяснениями оказалась такой же успешной, как попытка охладить кока-колу в морозильнике: Мэгги взорвалась. Для меня она была славной, милой девушкой, одной из многих, и так я это и хотел оставить. Ей же я совершенно ошибочно показался то ли единственным, то ли лучшим из того, что на тот момент имелось, и она хотела, чтобы я стал последним. Меня грызли ощущение вины и злость на самого себя. Ни на том, ни на другом нельзя строить счастливый брак.

С тех пор у меня на работе появилась недоброжелательница, в больнице за мной закрепилась репутация бабника, а сам я поклялся никогда больше не смотреть на женщин-коллег глазами голодного самца. Правда, с тех пор как в операционной появилась хорошенькая врач-интерн из России, Екатерина Соболева, мне все чаще приходилось напоминать себе об этом обещании.

Тегеран, 1920 год

Савелий и Мустафа обегали всю улицу, добежали даже до площади, но нигде уже не было ни души. Убийца успел скрыться. Александр попросил Савелия принести другой фонарь, а повара Мустафу послал в отделение назмие, за полицией. Сам же вернулся к телу, сел рядом, оперся локтями о колени, запустил руки в волосы и попытался взять себя в руки. Столько трупов он повидал, от Брусиловского прорыва и до больничных коридоров Решта, а оказалось – так и не привык. В горло поднялась тошнота, он не мог остановить дрожание папиросы в руке.

Наконец с адским грохотом, фырканьем лошадей, свистом кнута, окриками, с мотающимися на ходу фонарями примчалась полицейская бричка. Из нее, звеня эполетами и сверкая галунами, выпрыгнул начальник назмие с выпирающим брюхом и пышными усами. Следом выбрались трое заспанных и растерянных жандармов. Убийства в Тегеране редки, а уж убийство офицера в чине полковника и вовсе не слыханное происшествие.

Шевеля большими пальцами сцепленных за спиной рук, комиссар обошел вокруг распростертого тела, потом поднял грозный взгляд на широкоплечего, худого блондина в холщовой рубахе и просторных штанах. Сделал неизбежное умозаключение, расставил ноги и приказал жандармам:

– Арестовать убийцу!

Воронин растерянно огляделся. В первый момент он даже не понял, что следователь имеет в виду его. Мустафа прижал кулак к губам и прохрипел севшим голосом:

– Вой-вой-вой! Почтенный огаи-аджан, уважаемый дженаб а-доктор не убийца! Огаи-Воронин – врач его императорского величества Ахмада-шаха, да пребудет с ним мир и благословение Аллаха!

Усилием воли Александр собрался с мыслями.

– Салямун алейкум, уважаемый огаи-аджан. – Он хоть и путался нещадно в градациях персидского этикета, в этой ситуации предпочел отмерять вежливые обращения не щепотками, а охапками. Прижал правую руку к сердцу, поклонился: – Дженаб-а-комиссар, я друг покойного. Только что проводил его за ворота, дал ему вот этот фонарь, – кивок на потухший фонарь в стороне, – и вернулся в свой дом, когда услышал выстрелы. Я прибежал сюда в чем был и здесь обнаружил тело моего друга.

– Ваалейкум, – сурово ответствовал полицейский комиссар, покачиваясь с носка на пятку и с подозрением разглядывая странно одетого чужака. Еще раз бдительно оглядел место преступления и труп. Никакого другого подозреваемого он при этом не обнаружил, следовательно, не было причины запутывать достаточно ясное дело. Ткнул волосатым пальцем: – Сертип Туров был русский? И ты тоже русский!

Пронзил уличенного кафира всевидящим взором. После этого он склонил голову к плечу, готовый выслушать чистосердечное признание убийцы, практически пойманного с поличным.

– Извините, огаи-аджан, мы оба русские, потому что мы друзья. Были друзьями.

– А как вы это докажете? – скептически усмехнулся следователь, прекрасно знающий, что преступники всегда поначалу запираются.

– Мои слуги подтвердят, что мы только что вместе ужинали в моем доме. И зачем бы я стал убивать полковника? И как? Он застрелен, а у меня даже ружья нет и никогда не было!

– Хм! – Комиссар оглядел хитрого русского, потом вернулся к телу и некоторое время строго разглядывал его, видимо ожидая разъяснений от самой жертвы.

Доводы задержанного, отсутствие у него оружия, а главное, упоминание его должности все же дали расследованию новый ход. Один из жандармов был послан в ближайшие дома – опросить жителей. Другой страж закона принялся исследовать улицу при колеблющемся свете переносного фонаря. Третий продолжал сторожить Воронина, по-прежнему основного и единственного подозреваемого. Огаи-аджан тем временем напряженно надувал щеки и выпускал струю воздуха в густые усы. Некоторое время Воронин следил за работой детективной мысли, но скоро догадался, что, если сам не поможет следствию, вряд ли следствие поможет ему. Он указал под ноги комиссару:

– Огаи-аджан, вот стреляная гильза. Это от второго выстрела, сделанного в голову в упор. – Голос его дрогнул, но он овладел собой и продолжил: – Первый выстрел я слышал за пару минут до этого. Наверное, где-то на улице валяется вторая гильза.

По едва заметному кивку комиссара один из полицейских потрусил искать гильзу. Тем временем другой выловил из арыка какой-то предмет, оказавшийся серебряным газырем с казачьей черкески. Тут уж огаи-аджан проявил личное рвение и сообразительность: снял кокарду, отряхнул ее, бережно передал подчиненному, расправил усы, аккуратно поддернул свои красивые штаны с лампасами и присел над трупом. При свете трех фонарей вдумчиво изучил тело.

Туров лежал навзничь, правая рука была судорожно сжата вокруг эфеса шашки. Один выстрел, по-видимому, первый, ранил полковника в спину, второй был сделан в лицо. На фронте Воронину приходилось видеть такие ранения. Выстрел полностью разнес голову полковника. Но все шестнадцать газырей – узких пенальчиков для пороха, по восемь с каждой стороны груди – хоть и были залиты кровью, но оказались на своих местах, в кармашках на черкеске убитого. Вдобавок найденный в арыке газырь отличался от них и размером, и чеканкой. Зато с левой стороны груди сукно полковничьей черкески было порвано. Оттуда с мясом вырвали петлицу, в которой еще за ужином поблескивал орден святого Георгия. Александр попробовал подтолкнуть тяжеловесную мысль комиссара в правильном направлении:

– По всей видимости, полковник успел сорвать этот газырь с груди убийцы.

Комиссар крякнул, повертел в руке серебряный цилиндр:

– В таком случае эта штука принадлежит убийце, – произнес он веско и тут же взглянул на Воронина. Тот в ответ постарался выразить восхищение проницательностью комиссара.

– Вы совершенно верно это заметили. – Воронин указал на рваную дыру в полковничьем мундире: – В придачу убийца зачем-то сорвал с полковника орден святого Георгия.

– Откуда вы знаете, что там было? И почему вы решили, что это сделал убийца?

Видимо, из главного подозреваемого сметливый русский успел превратиться в помощника в расследовании. Александр поспешил укрепить свое положение:

– Уважаемый огаи-аджан, полковник Туров вышел от меня с орденом на груди, на этом самом месте. А спустя десять минут я обнаружил бездыханное тело и уже не отходил от него. Орден мог сорвать только убийца в момент убийства.

Комиссар встал, пригладил набриолиненные волосы, снова сложил руки за спиной и принялся качаться с носков на пятки, пока не нащупал верный путь для дальнейшего расследования:

– Орден был золотой, с драгоценными камнями?

– Нет. Он был золотого цвета, но из простой латуни. То, что его сорвали и унесли, очень странно. Убийца наверняка торопился, а все-таки задержался сорвать вещицу, которая не представляла для него никакой ценности.

– Значит, вы не знаете, зачем он это сделал? – Комиссар уличил его с видимым удовлетворением.

– Не знаю, уважаемый комиссар, – честно признался Воронин. При свете фонаря он заметил засохшую кровь на лезвии шашки. От волнения он разбавил свой плохой фарси хорошим французским: – Regardez, Monsieur le Commissaire! До второго выстрела полковник успел ранить своего убийцу. Казацкая шашка в умелых руках рубит прямо из ножен, запросто может жертву пополам развалить. Убийца должен быть серьезно ранен.

– Это еще надо проверить! – Комиссар потряс ладонями, явно захваченный врасплох скоропалительностью чужих заключений. – Возможно, это его собственная кровь.

– Конечно. – Воронин скрипнул зубами, но сдержался. – Конечно, убийца мог ранить полковника его собственной шашкой, а потом вложить эту шашку ему в руку. Чтобы это проверить, достаточно посмотреть, есть ли на теле убитого сабельная рана.

Усы и брови комиссара, которого подчиненные именовали огаи-Низами, попеременно отражали то понимание и легкое презрение, то замешательство и подозрение – в зависимости от того, говорил ли Воронин на понятном, но плохом фарси или на малодоступном комиссару, но беглом французском.

Воронин оглянулся:

– Глядите, вот следы!

Цепочка темных капель вела к арыку и там обрывалась.

– Дальше раненый пошел по воде канала, – предположил Воронин. Комиссар уже не спорил.

Они вернулись в переулок, но никаких других следов на месте убийства не обнаружили. К этому времени Воронин, Мустафа и полицейские с бричкой общими усилиями основательно истоптали землю вокруг тела. Зато вернулся полицейский, посланный собирать свидетельства соседей, и, почтительно дотянувшись до уха начальства, сделал некое донесение. Услышанное вновь пробудило в комиссаре бдительность, и он уставился на Воронина с подозрением:

– Соседи слышали, что убитый и убийца спорили между собой по-русски!

Воронин склонил голову в знак уважения к исключительной проницательности следователя.

– Вы совершенно правы: убийца должен был знать русский. Смотрите, на месте преступления вы нашли газырь и гильзы от казацкой берданки. По всей вероятности, это был казак. А почти все казаки бригады Турова, даже черкесы и персы, кто лучше, кто хуже говорят по-русски, поскольку у них русские офицеры и урядники.

Комиссар почесал в затылке.

– Аллах милосердный, но казаков-то не счесть! – Он сцепил руки на животе, повертел большими пальцами и недовольно спросил: – Почему я должен искать какого-то казака, когда я уже застал на месте убийства человека, говорящего по-русски?

Огаи-аджан явно заслуживал своей должности.

– Вы застали меня, потому что я был тем, кто послал за полицией и ждал вас здесь. – Комиссар по-прежнему колебался, и Александр добавил решающий довод в свое оправдание: – Неужели вы думаете, что его императорское величество, шаханшах-и Иран воджуд-и ала хазрат-и агдас-и хомайун, вверил бы свою драгоценную персону врачу, недостойному его доверия? Неужели вы подозреваете, что лейб-медик султана способен на преступление?

Официальный титул повелителя Персии заставил огаи-Низами моргнуть. Строго говоря, звания лейб-медика у Александра не имелось да и вообще никакой официальной позиции при дворе не было, но если это не волновало шаха, доверявшего свое драгоценное здоровье рядовому лекарю без званий и должностей, то Воронина не тревожило и подавно.

– Огаи-аджан, завтра с утра я обязан быть во дворце, у меня ежеутренний осмотр Ахмад-шаха. Его императорское величество ждет результаты анализов. – С каждым упоминанием шахиншаха следователь становился все уступчивее. Воронин приосанился и уже почти на равных предложил: – Но если я вам понадоблюсь, огаи-Низами, меня всегда можно найти дома. Или послать за мной моего слугу, если я окажусь во дворце. Моего друга убили, когда он выходил из моего дома, и для меня вопрос чести – помочь правосудию наказать виновного.

Огаи-аджан снова нахлобучил кокарду и вместо ответа рявкнул на своих помощников. Те бросились к трупу, неловко подняли его, переложили в прибывшую телегу. Уже погрузив зад в бричку, почтенный огаи-Низами спохватился, что убийца так и не найден. Он поднял руку с тремя растопыренными толстыми пальцами и строго сказал:

– Даю вам три дня. Три. Не найдется до тех пор убийца, будете убеждать судью, что это не вы.


Остаток ночи Александр провел без сна. Закинув руки под голову, валялся на тюфяке, разложенном на плоской крыше. Внизу, в саду, невозмутимо журчал фонтан, вокруг нагло звенели комары, над головой сияли и мигали бесчисленные звезды. В голову лезли глупые, неуместные мысли. Вспоминались времена Решта, их с Туровым совместные застолья, рассказы полковника о схватках с непокорными правительству полудикими кочевниками, о наступлении турецких подразделений на Каспий, которые бригада подавляла вместе с силами Деникина и британским корпусом генерал-майора Денстервиля. Как-то полковник в одиночку выехал из крепости навстречу вооруженным лезгинам и съехался с ними на равнине. Всадники долго стояли друг против друга, пока казаки из крепости держали лезгинов на мушках своих берданок. Время от времени далекие фигурки начинали бурно жестикулировать, и тогда Александр опасался, что кто-нибудь из солдат не выдержит и начнется пальба. И как же всем полегчало, когда всадники принялись жать друг другу руки, а потом все вместе двинулись к крепости – пировать, брататься и обмениваться подарками. В те годы Александр увлекался фотографией и нередко вместе с Туровым и отрядом его казаков разъезжал по близлежащим аулам и холмам Гиланского округа. Перед глазами вставал и другой Туров, заботливый и расстроенный, каким он был, когда навещал в госпитале раненых бригады.

Владимир Платонович был человеком общительным, любимец солдат и офицеров. Доктор Воронин казался полной его противоположностью – сдержанный, замкнутый. Полковник был старше Воронина лет на пятнадцать, вдобавок он был непоколебимым монархистом – ему одинаково были отвратительны и кадеты, и большевики. Александр поддерживал Временное правительство и выборы в Учредительное собрание. И, несмотря на все это, Александр не устоял перед теплом и доброжелательностью Турова. Правда, после того как в январе 1918 года большевистский военно-революционный комитет расстрелял отца Воронина, члена астраханской городской думы и правого эсера, Туров при Александре старался о происходящем в России не заговаривать. Не хотел лишний раз причинять боль.

Разными судьбами они оказались в Тегеране и здесь продолжали изредка, но с взаимным удовольствием встречаться в гостеприимном доме Веры Ильиничны Емельяновой и ее дочери Елены Васильевны. А теперь отважный до безрассудства офицер, бросавшийся в любую переделку, выходивший целым и невредимым из всех схваток, убит подлым ассасином в тихом переулке у порога Воронина.

Случившееся не только лишило Александра старшего товарища. Это преступление вытащило один из последних кирпичей в покосившейся кладке мирового порядка. Если бы Туров погиб в бою с прикаспийскими повстанцами, это была бы трагедия, но трагедия ожидаемая, осмысленная. Смерть от руки злоумышленника разметала остатки справедливости и человеческого достоинства. Пока преступник не будет пойман и наказан, Александра будет мучить чувство вины. Ради себя самого он уже давно решил не трепыхаться, но одно дело – он, а другое – Туров или, хуже того, Елена Васильевна. Стоп. О Елене Васильевне он запретил себе вспоминать. Вместо этого надо обдумать все, что он знает о случившемся.

Убийство, конечно, было преднамеренным, случайный грабитель не говорил бы с полковником по-русски. По всему выходит, что Туров и убийца знали друг друга. Как Воронин и сказал следователю, судя по оброненному газырю и орудию убийства, убийца – казак. Но кто? Вспыльчивый черкесский мохаджер, обозленный невыплатой жалованья? Обиженный подчиненный? Честолюбивый офицер-соперник? Таящий обиду разжалованный? Зачем преступнику понадобился чужой латунный орден? Неужели хороший, благородный человек был убит ради бляшки, не имеющей никакой рыночной стоимости? Может, убийца хотел символически лишить жертву награды за смелость? Вряд ли, ведь остальные знаки отличия и медали он не тронул.

Запели птицы, небо на востоке едва заметно посветлело. Прохладный воздух дрогнул от гнусавого призыва муэдзина к утреннему намазу. По скрипучей садовой гальке к кухонной двери прошаркал повар Мустафа-ага, живший в задней пристройке с женой, Ширин-ханум, и их дочками. Послышался стук распахнутого окна, у соседей заголосил петух, повеяло ладанным дымом кизяков, а Воронин все не сводил глаз со светлеющего небосвода, мучась тем же вопросом, что поставил в тупик самого огаи-Низами. Кто же убийца? Кто?

Лос-Анджелес, 2017 год

Я ловил себя на том, что чаще необходимого поглядываю в зеркало заднего вида, избегаю пустынных и темных улиц, а входя в собственный дом, первым делом ищу следы чужого посещения. Зловещие фантазии Джахангира Ансари не давали мне покоя. Наверное, поэтому мне очень не понравилось, когда в банковский подвал с сейфами за мной потянулся какой-то мрачный тип. Я не выдержал, сделал вид, что что-то забыл, вернулся в общий зал и обратился к клерку с наспех придуманным вопросом. Очень скоро из подвала поднялся незнакомец – быстрее, чем это сделал бы человек, намеревавшийся воспользоваться сейфом. Краем глаза я следил, как неизвестный покрутился по залу, оторвал номерок, плюхнулся в кресло, взял со столика газету. Я кивнул на него клерку:

– Знаете этого парня?

Тот поднял равнодушный взгляд:

– Вроде нет. Но я здесь новенький. А что случилось?

– Он спускался за мной к сейфу, я почувствовал себя неуютно и вернулся.

– Приношу извинения за неудобство, сэр. Мы обратим внимание, не волнуйтесь. Спускайтесь, я прослежу, чтобы вам никто не помешал.

Я быстро запер в сейф оба паспорта, американский и Евросоюза, которые теперь опасался хранить дома. Наверху клерк окликнул меня:

– Оказывается, тот мужчина просто искал отдел ипотеки. Я направил его к миссис Вильямс.

Я не поленился, прошел в кабинет миссис Вильямс и поинтересовался, был ли здесь только что такой усатый брюнет. Да, такой господин только что заходил. Ах, как жаль, я его, видно, упустил. Он еще вернется? Откуда ей знать. Он узнал сегодняшний курс фиксированных ипотечных ссуд и сразу ушел.

Очень мне не нравился этот искатель фиксированных ссуд.

– Слушай, Джахангир-джан, дорогой, – я остановил коллегу в больничном коридоре, – не мог бы ты воспользоваться своими связями и помочь мне встретиться с кем-нибудь из этих семей? Да-да, из тех, о которых ты рассказывал. Те, где произошли подозрительные случаи. Да нет, не собираюсь я ничего расследовать, это какое-то недоразумение. Но хорошо бы удостовериться, что это все у меня в голове. А если нет, то хотя бы знать, что мне грозит. От предков у меня уже клочка простой бумаги не осталось, но все равно продолжает казаться, что за мной следят. Не знаю, что делать.

Семьи погибших не спешили встречаться с незнакомым русским хирургом, но Джахангир Ансари был уважаемым человеком в местной иранской общине, так что три адреса он все же раздобыл.

– Искандер-джан, начните с Кира Хаджимири. Этот человек знает обо всем, что происходит. Он в центре общины, со всеми дружит, у него со всеми общие проекты, повсюду вхож, рука постоянно на пульсе. С ним стоит побеседовать.

Через два дня я разглядывал офис Кира Хаджимири, сценариста и режиссера. Стены увешаны грамотами и плакатами незнакомых мне кинематографических шедевров. На полках красовались призы и статуэтки, стол был погребен под завалами рукописей и папок. Кир Хаджимири оказался ухоженным красавчиком лет сорока с холеной шевелюрой. Одет с уличной элегантностью в худи и почти добела отстиранные джинсы. От уличного бомжа продюсера отличали только новизна одежды и дороговизна брендов. Чтобы не выглядеть рядом с ним солидным обывателем, я закатал рукава рубашки и расстегнул пару верхних пуговиц.

– Наш общий друг доктор Ансари заверил меня, что вы правильный человек, чтобы оценить реальность моих опасений. Дело в том, что мой прадед жил в Тегеране. В 1920–1930-х он был врачом шаха Реза Пехлеви. – Это вступление у меня уже навязло в зубах, но необходимо было обрисовать ситуацию занятому человеку. – Теперь мою квартиру ограбили, и я опасаюсь, что это сделали секретные службы Ирана.

Кир несколько секунд обдумывал сказанное.

– Хм. Отдаю должное вашей фантазии. Квантовый скачок.

– Не такой уж квантовый. – Пришлось вкратце изложить историю семьи, последние события и напомнить о череде подозрительных смертей в иранской общине. – Со всеми этими людьми у меня одно общее: все мы как-то связаны с династией Пехлеви. Разве не похоже, что кто-то охотится за вывезенными шахским семейством деньгами? Допустим, иранские спецслужбы, ВЕВАК или как их там, ошибочно решили, что моя семья тоже была из числа приближенных к шаху и пользовалась его доверием. Они вскрыли квартиру и украли семейный архив, чтобы поискать, нет ли в бумагах какой-либо информации о тайных счетах шаха Пехлеви.

– А она там имеется?

– Нет, конечно. Откуда?

– Так посмотрят и бросят. Из чего здесь делать кино?

– Кино делать не надо. Но странность в том, что они не бросают. Они продолжают упорно преследовать меня.

В глазах Кира зажегся озорной огонек. Он оттолкнул кресло от стола, закинул волосатую лодыжку правой ноги на колено левой. Как полагается элегантному мужчине, он был без носков, но в лоферах Гуччи.

– Ага. Преступники идут по ошибочному следу. Или еще лучше: след настоящий, но вы сами об этом не подозреваете. Очень, очень неплохая идея. И пусть ВЕВАК все время перебегает дорогу агентам Моссада, которые пытаются помешать Ирану создать ядерное оружие. Пусть они вас похитят, – произнес он мечтательно. – Тогда получится что-то вроде пилотного эпизода «Родины»: вы возвращаетесь в Штаты, и никто не знает, чей вы шпион!

– Э, лучше не надо. Меня бы как раз сильно успокоило, если бы оказалось, что все агенты Ирана в Америке – только выдумки сценаристов, а в действительности такое никогда не случается.

– Хм. – Кир обвел рукой свой офис. – Когда вы в Лос-Анджелесе говорите о действительности, что вы имеете в виду? Что здесь, по-вашему, могущественнее, богаче, перспективнее и сильнее влияет на человечество, чем так называемые выдумки сценаристов?

– Знаете, я как раз очень надеюсь, что аналитики ВЕВАКа не обладают фантазией сценаристов Голливуда. Все наши связи с семейством персидских шахов остались в далеком прошлом. Я обычный врач, не имеющий никакого отношения к Ирану. Я на фарси слова не могу сказать.

Сценарист придирчиво оглядел меня.

– Что касается фарси, вас можно натаскать или продублировать. А вы непременно видите в этой роли самого себя? Впрочем, некоторое сходство с Джейсоном Льюисом можно уловить. И мне нравится, как у вас рефлекторно поджимается левый угол рта, когда вы нервничаете. А с русским акцентом вы умеете говорить? В любом случае необходимо удостовериться, что вы вообще способны играть. – Побарабанил пальцами по папкам, продолжая разглядывать меня. Вздохнул: – На одном русском акценте сегодня далеко не уедешь. Если вы, конечно, не хотите на всю жизнь застрять в амплуа нового русского, выпадающего мертвым из шкафа.

– Не хочу! Но боюсь им оказаться. – Теперь я и сам с раздражением заметил, что поджал угол рта. – И не могу понять: почему я? Ведь довольно легко убедиться, что никаких миллиардов у меня нет и никогда не было.

– Может, есть, но вы просто об этом не знаете. Скажем, они лежат себе где-то на Кайманах на ваше имя, и сведения об этом зашифрованы в каких-нибудь оставшихся от ваших предков письмах или завещаниях. – Задумался, устало потирая переносицу. – Хорошо бы к концу первой серии кому-нибудь отрубили голову.

Я вздрогнул.

– Давайте Реза-хану, а?

– Реза-хану? – Кир на секунду воздел глаза к потолку и тут же отбросил эту идею решительным взмахом руки. Идея упала и покатилась, подобно отрубленной голове. – Нет-нет, это вы уже сбиваетесь на абсурд. Низкий юмор Бората давно пассе. Лучше вот этому русскому полковнику, о котором вы рассказали, другу вашего прадеда.

– Его голову и так уже разнесло выстрелом!

Я понял, что столкнулся с владельцем гораздо более богатого криминального воображения, чем мое. На прощание Кир тепло потряс мне руку.

– Продумайте все это детально до конца и присылайте. Нам постоянно нужны толковые идеи. Поверьте, все хорошо придуманное непременно станет явью.

– Явью – это на экране?

– Ну да. А где еще может полностью воплотиться действительность?

Вечером я не удержался, погуглил этого Джейсона Льюиса. Особого сходства не уловил. На всех фотографиях этот Льюис или улыбался в объектив, или с вызовом смотрел в упор. Оно и понятно, актеру и модели приходится стараться для зрителя. А я могу позволить себе роскошь быть мрачным и не работать на публику. Утром во время бритья я уловил в зеркале эту ехидную ухмылку, понравившуюся продюсеру, и решил, что от нее точно пора отвыкать.

Уже без особых надежд договорился встретиться с вдовой Фаршида Мехди, подрядчика, который свалился со строящегося небоскреба.

Роскошная вилла Ясмин Мехди, как и мой собственный дом, как каждый второй дом в Лос-Анджелесе, состояла из стеклянных поверхностей с небесными сводами и водными гладями, отражающимися в них; разве что ее особняк соотносился с моим в масштабе десять к одному. Дверь открыл мажордом и проводил в мраморную гостиную. На диване размером с Иран сидела худая пожилая женщина с моложавым и словно замороженным лицом. Иссиня-черные волосы покрывал яркий платок.

– Так это вы знакомый моего дорогого доктора Ансари? – Придирчиво оглядела меня, едва заметно приподняв тонкие дуги подрисованных бровей. – А вы и в самом деле так хороши собой, как он уверял!

Я почувствовал себя Пипом перед мисс Хэвишем.

– Миссис Мехди…

– Мадам. Называйте меня просто мадам Мехди.

– Мадам Мехди, спасибо, что согласились встретиться со мной.

Мажордом внес поднос со сладостями и двумя маленькими стеклянными стаканами темного благоуханного чая.

– Доктор Ансари просил за вас, а я ни в чем не могу отказать дорогому доктору. Он сказал, что ваша семья верно служила семейству Пехлеви. Мы тоже всегда были среди самых близких им людей. Мы должны поддерживать друг друга в изгнании и несчастье. Расскажите мне о вашей семье.

Я постарался не смущаться ее откровенным разглядыванием.

– Мой прадед когда-то был врачом отца шаха Мохаммеда Пехлеви.

Мадам Мехди кивнула:

– И не только его. Врачом последнего каджарского шаха тоже. И создал в Тегеране госпиталь для сирот.

– Да вы о моем прадеде все знаете лучше меня, мадам Мехди. Дед мой, Михаил, хоть и родился и вырос в Тегеране, уже в 1950-х годах переехал в Европу. Он был журналистом. В 1969-м дед вернулся в Тегеран, но не прижился и через год вернулся обратно в Мюнхен на радио «Свобода».

– Так дед никак не был связан с династией Пехлеви?

– Никак. Он скончался в 1991-м. А мой отец, Артем, родился уже не в Иране, а в Вене в 1957 году. В Иране отец прожил только вот этот один 1969 год. Ему было двенадцать лет, и он учился в лицее Рази.

Мумифицированное ботоксом лицо мадам Мехди внезапно потеплело.

– Супруга шаха, шахбану Фарах Диба, была патронессой этого лицея. Мы с ней вместе иногда посещали его.

– Точно. Отец оставил несколько страниц воспоминаний о детстве, и я помню, что он описал эти визиты. Все ужасно волновались, учеников выстраивали на мраморной лестнице. Он помнил, что шахбану и сопровождающие ее дамы были необыкновенно красивыми. Теперь я вижу, что он не преувеличивал.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации