Текст книги "Война с первых дней"

Славянский рывок

11—17 июля 2014 года

Город приходит в себя после страшной войны. Во время затянувшихся на два месяца боев между украинской армией и ополчением самопровозглашенной ДНР местные жители сутками сидели в подвалах и бомбоубежищах. А теперь выходят на улицы и с жадностью вдыхают свежий воздух. Возвращаются в свои дома и вспоминают о том, что человеку положено спать в постели и есть за столом.

Но уходить далеко от своих укрытий они все еще боятся. А вдруг начнется снова?! Если ты долго не ходил, сделать первый шаг можно, лишь крепко ухватившись за спинку кровати или опираясь на стену. Конечно, страх со временем пройдет. А вот способность доверять славянчане, похоже, утратили навсегда. «Гиркин, как и Янукович, нас предал! – говорят они. – Вел себя так уверенно. А потом сбежал».

О том, что ожидает их, большинство людей пока не задумываются. Главное, что перестали стрелять, что над головой больше не летают мины и пули, что остались живы.

Это работает «Град»

Солнце припекает все сильнее. Ветер сбивает с ног и не дает прикурить сигарету.

– Мы сами как ветер, – говорит командир одного из блокпостов около Красного Лимана (этот городок расположен в зоне АТО, неподалеку от Славянска), 30-летний вэвэшник Сережа. – Сегодня здесь, завтра там. Месяц стояли на посту, где мы с тобой познакомились. Потом два дня отдыха – и сюда, на этот перекресток. Говорят, скоро дальше перебросят. Куда – узнаем в последний момент.

– Ты же знаешь, я тебя и там найду, – улыбаюсь я.

– Это точно! – смеется он. – От вас, журналистов, спасу нет.

Сережа опускается на траву. Вытягивает ноги, кладет на колени автомат. Его черная вэвэшная форма контрастирует с рыжим ежиком волос, веснушками на носу и голубыми смешливыми глазами.

– Процесс пошел, – говорит он и жмурится от яркого солнца. – Продвигаемся. Думаю, будут хорошие новости. Скорей бы все это закончилось. Домой хочется. Жена ждет.

Неожиданно где-то в утробе неба (а там ни облачка!) рождается зловещий звук. Раскаты заполняют все пространство вокруг, и у меня по коже пробегает холодок: это не гром.

– «Град» работает? – спрашиваю у Сережи. – По Николаевке?

Он не отвечает.

– Там же люди, – бормочу я. – Обычные люди: женщины, дети и старики. За считаные минуты в руины целые кварталы.

– Не боись! – успокаивает меня Сережа. – Мирных граждан мы не трогаем. Наша цель – только террористы. А их надо уничтожить. Ладно, пойдем.

Спустя пару часов мы с водителем возвращаемся из Красного Лимана в Изюм. С трассы хорошо виден уходящий вверх черный столб дыма. Ветер придает ему уродливые демонические очертания. Мне звонят знакомые из Святогорска:

– Горит Николаевская ТЭС! Ты знаешь?

– Нет, не знаю. Но вижу.

Сначала была Николаевка

В субботу 5 июля у Сергея мы не задерживаемся. Минуем его блокпост и едем прямиком в Николаевку. Теперь этот маленький городок с населением чуть больше 16 тысяч человек (половина из которых еще до начала наступления покинула свои дома) снова стал украинским. А это означает, что люди Гиркина потеряли единственную возможность получать подкрепление из Донецкой области.

Проходящая мимо соснового бора трасса разбита тяжелой техникой и залита мазутом. На обочине уродливые скелеты бронетехники и гильзы. Еще вчера эта дорога тоже была заминирована. Но местные жители об этом не знали. Одна молодая семья попыталась покинуть Николаевку на своей легковушке. Автомобиль напоролся на мину. Муж и жена погибли. Их маленькую дочь «скорая» отвезла в больницу. Пока она в тяжелом состоянии, но врачи сражаются за ее жизнь.

– У боевиков тут все круто было! – восклицает десантник Николай. – Новенькое обмундирование, дорогое оружие. Я вот себе российский броник взял. Мой совсем был никудышный. А блиндажи! Их танком не пробьешь, железобетон толщиной в метр. Вообще, они профи. Нас когда перед Николаевкой из миномета крыли, положили в шахматном порядке более 30 мин в радиусе 50 метров. Там и взводника нашего ранили. А моему другу Игорьку плечо «поцарапало». Но ничего, мы справились.

Схема действий сил АТО приблизительно такова: сначала работает разведка (устанавливает координаты объектов, где засели «ополченцы»), затем артиллерия. Зачисткой освобожденных городов и сел занимаются десант и батальоны Самообороны.

– В Николаевке террористы устроили логово в промзоне ТЭС, – рассказывает бывший преуспевающий ресторатор из Черновцов, активист Евромайдана, высокий темноглазый командир роты батальона «Киев-1» Вадим Лисничук. – Поэтому ТЭС и досталось. После того как десант проехал по центру города, мы пошли по дворам: пятеро наших бойцов шли впереди, пятеро сзади, пятеро в середине строя, смотрели по сторонам. Заходили во все дворы, разговаривали с людьми. В некоторых домах частного сектора находились террористы. Нам приходилось выламывать ворота и задерживать боевиков.

О том, что, по слухам, в зачистке Николаевки также участвовал батальон «Донбасс», Вадим Лисничук говорить отказывается. Мол, ничего об этом не слышал. Но мой источник утверждает:

– Бойцы «Донбасса» так боятся за свою жизнь, что действуют не по правилам. Вместо того чтобы зайти во двор и осмотреться, они сразу бросают гранату. А в Николаевке сдуру подстрелили деда. Он их испугался, стал убегать, они и пульнули. Я считаю, что за такие вещи надо наказывать по всей строгости. Эти парни компрометируют всю нашу армию.

Впрочем, семью погибшего старика в Николаевке я так и не нашла. Возможно, они уехали в другой город, чтобы ничто не напоминало о трагедии. А может быть, переехали в другой дом. Либо этой истории вообще не было.

Так или иначе, но на блокпосту перед въездом в городок мы встретили целую вереницу беженцев с баулами. А также совсем юного нацгвардейца, который тащил две огромные сумки двум старушкам.

– Сейчас я на попутку вас пристрою, – донесся до меня его голос.

Бабульки кивнули. Но спасибо так и не сказали.

«Ты спишь – и вдруг ты умер!»

С высоты холма кажется, будто Николаевка лежит в котловане. Уходят в небо трубы ТЭС. Сверкает на солнце круглое озерцо.

Мы наконец-то въезжаем в райцентр и вскоре замечаем дом по адресу улица Мира, 11. Во время боя в несущую стену одного из парадных этой многоэтажки угодила мина. В результате целый стояк «сложился» с первого по пятый этаж. С улицы хорошо видны остатки обстановки пострадавших квартир: примостившийся в углу старенький шкаф, красные ковры на уцелевшей стене, синее кресло. Около дома разъяренная толпа людей. Тут же экскаватор и грузовик.

– Мы эту технику сами пригнали, – говорят местные жители. – Ни спасателей, никого у нас не было. Сами завалы разгребаем.

– Вы приехали, чтобы посмотреть, как мы живем?! – хватает меня за руку коренастый порядком вспотевший мужчина под пятьдесят. – Хотите, покажу?! Смотрите, что суки натворили…

В бешенстве он тянет меня за руку, рискуя ее сломать. Заходим в пострадавшее парадное. Там из-под завала торчат ноги и руки погибшей женщины.

– Это вы хотели увидеть?! Да? Это?! – мужчина захлебывается в истерике. Переходит на маты.

– Представляете, что это такое? – подключается второй, инженер ТЭЦ Сергей. – Ты спишь – и вдруг бабах! И все, ты умер! Я 3 июля, как обычно, встал в восемь утра и включил комп. Думал, новости посмотрю. И тут удар, треск. Осколки разбившегося оконного стекла, вылетевшие рамы и шторы. Я не знал, что делать. Я был в шоке.

– Я жила на четвертом этаже, – всхлипывает старушка с седыми кудряшками в домашней кофточке и спортивных брюках. – Около восьми утра зашла в ванную баночку взять. И вдруг все затряслось. Я схватилась за дверную ручку, думаю, кто это ее дергает? А когда грохот прекратился, открыла дверь, а там уже ничего нет. Лестница свалилась. Благо, что соседский мальчишечка внизу стоял. Говорит: «Тетя Рая, давай руку!» Я в этой квартире 31 год прожила. А теперь куда мне идти? На помойку?! Три ночи уже сплю в школе. Что дальше?

К тому моменту, когда мы подъехали к злополучному дому, его жители вытянули из-под завала четверых раненых (одна женщина позже скончалась в больнице). Еще троих спасти не удалось. Сколько еще находится под грудой балок и перекрытий, люди не знают.

Такая же судьба постигла в Николаевке еще один многоквартирный дом. Там во время обрушения стояка пострадала пожилая женщина. Сейчас она в больнице. Еще один двухэтажный дом из-за попадания мины сгорел до основания. По слухам, во время этого пожара погибла пожилая пара. Сильно пострадал в Николаевке и частный сектор. Некоторые дома остались без крыш. В других вылетели окна.

– Я сейчас не могу назвать точную цифру пострадавших или погибших людей во время боев за наш город, – говорит главный врач Славянской ЦРБ Алексей Беланов. – В морге пока находится 12 человек. Еще 14 раненых. Но, думаю, привезут еще. Когда все завалы разберут, тогда и посчитаем. Я уже седьмые сутки на работе. Во время боя мы вместе с пациентами и коллегами сутки находились в подвале больницы. Присоединились к нам и жители окрестных домов. Нам повезло, в подвале ЦРБ находится столовая. Там мы с коллегой хирургом при свете двух фонарей и оперировали раненых: 20-летнюю девушку с травмой спины (она пострадала во время взрыва) и мужчину, которому из-за осколочного ранения пришлось ампутировать ногу. Анестезии не было, использовали наркотики. Была у нас еще и беременная, на седьмом месяце, с черепно-мозговой травмой. Помогли и ей.

Из-за боев здание Славянской ЦРБ сильно пострадало. Поэтому когда я приехала, большинство пациентов находились в коридоре.

– Я не помню, как была под завалом, – говорит жительница с улицы Мира, 11 – 30-летняя Лариса. – Сознание потеряла. В себя пришла уже в больнице. Как теперь быть, не знаю. У меня не осталось ни дома, ни денег, ни документов, ни вещей. Вот выпишут из больницы – где ночевать? Ума не приложу.

– Знаете, что самое грустное? – почти шепчет потерявший левую ногу мужчина лет пятидесяти. – Я теперь уже никогда не пойду на рыбалку. Как дальше жить-то? Кому нужен калека?

Когда вместе с главврачом мы выходим на улицу, к больнице подъезжают три «скорые» с «большой земли». Они должны забрать раненых, ведь условий для лечения в Николаевке нет: ни света, ни воды, ни медикаментов.

– Вы не видели в списках раненых мою жену и дочь? – подбегает к нам мужчина лет сорока. – Розумовы. Я их с третьего числа ищу. Побежали вместе в бомбоубежище, когда началось. И тут я хвать – документы забыл. Пришлось вернуться в квартиру. А девчонки мои пропали.

– Вот! Что я вам говорил?! – восклицает Беланов. – А вы… статистика!

Вернувшись из Николаевки, я дозваниваюсь губернатору Донецкой области Сергею Таруте.

– Почему «на плечах» у сил АТО в Николаевку не пришли медики и спасатели?

– Они уже там! – успокаивает он меня. – Всю инфраструктуру мы планируем восстановить за неделю. Не волнуйтесь.

Увы, созвониться с главврачом ЦРБ, чтобы проверить слова губернатора, у меня не выходит. Из-за недавних военных действий связи с Николаевкой нет.

Два месяца в изоляции

В субботу утром приходит неожиданная весть: силы АТО освободили Славянск. Отложив все планы, мы несемся туда. Прямо перед нами знаменитый блокпост украинской армии на комбикормовом заводе. Еще недавно здесь шли ожесточенные перестрелки между бойцами Нацгвардии, «беркутятами» и «ополченцами» Гиркина. Теперь тишина.

– Мы зашли в Славянск первыми, – рассказывает десантник Николай. – Шли из Николаевки цепью, через лес. На заправке, при входе в город, приняли бой. К счастью, никто из наших не пострадал. А вот батюшку православного (не знаю, как его зовут) жаль. Во время столкновения он получил осколочное ранение.

– Как никто не пострадал? У тебя же голова перебинтована под каской. Я вижу!

– Батюшку вытаскивал, – смущается Коля. – Сопроводил его в безопасное место. Вот и царапнуло.

Мятежный город встречает нас брошенным блокпостом бойцов ДНР, оборванными линиями электропередачи, сгоревшими дотла автомобилями и слепыми глазницами домов. Здесь все еще звенит в воздухе, словно натянутая до предела струна, невероятное напряжение. Страшно подумать: более двух месяцев город являлся полем битвы и находился практически в полной изоляции. Магазины, даже продуктовые (кроме двух, где заоблачные цены!), не работают. Света, газа, воды и связи нет. Я иду по улице Карла Маркса, где ветер гоняет пустые коробки и бродят породистые, но потрепанные жизнью и оголодавшие собаки. Напротив стоят машины ВДВ и сидят на броне измученные боями солдаты. А мне навстречу семенит пожилая женщина в скромном синем платье и розовом платочке.

– Как вы думаете, можно там пройти? Там, где они… – спрашивает она меня.

– А почему нельзя? – удивляюсь я.

– Страшно, – шелестит она. И неожиданно заливается горькими слезами.

Спрашивать, что случилось, я не решаюсь. И так понятно: люди настолько запуганы, что боятся собственной тени.

– Просто мы не знаем, чего ждать от украинской армии, – скажет мне позже переводчица Надежда. – Все-таки солдаты с оружием. Ополченцы нас запугивали. Говорили, придут «бандеры» – всех перережут. Многие им верили.

– Вы не понимаете, что мы пережили, – говорит Валентина из дома по адресу улица Бульварная, 4 (с этой многоэтажкой произошла такая же история, как и с домом на улице Мирной в Николаевке. – Авт.). – Во время бомбежек сидели в коридоре своей квартиры и тряслись от ужаса. Я и трое внуков, младшему из которых годик. Ребятишки так жутко кричали от страха. А я ничего не могла поделать.

– Эти, которые «ополченцы»… Притащат свою «Нону», стрельнут в сторону Карачуна и бежать, – горячится слесарь Николай. – А там украинский блокпост, естественно, отвечает. Я к ним однажды пошел. К «ополченцам». Говорю: «Нельзя так делать. Здесь же люди живут!» А они мне отвечают: «Это война, у нас приказ».

– А почему вы не уехали? В Святогорске есть лагеря для беженцев из Славянска.

– Да кто ж об этом знал? Пенсию нам не платили. Денег на хлеб не было. Куда же с пустыми руками уезжать? Когда у нас в городе телевизор еще работал, я смотрел, как наши из Славянска в Москве по церквям побираются. Неужели я всю жизнь работал, чтобы на старости лет попрошайкой стать?!

Мятежный город устал

На постаменте памятника Ленину в центре Славянска установлен герб Украины. На флагштоке около исполкома (еще совсем недавно здесь давал пресс-конференции самопровозглашенный «мэр» города Вячеслав Пономарёв) развевается желто-голубой флаг. Неподалеку представители власти раздают бесплатно продукты питания: хлеб, овощи, воду и колбасу.

Я замечаю, как некоторые из отоварившихся жителей города подходят к стоящим в сторонке военнослужащим и клянутся в любви к Украине. Наверное, точно так же горячо и «искренне» они поддерживали Гиркина. Неудивительно. Приспособленцы были всегда и везде. Впрочем, большинство людей молча берут продукты и так же молча уходят.

– Слишком много гордыни у нас было, – вздыхает учительница Елена Семеновна. – Слишком. А нас все предали и обманули. И Янукович, и Стрелок, и Россия.

Ошибочно считать, будто большинство жителей Славянска рады вошедшим в город силам АТО (хотя, безусловно, есть и такие). Они просто устали. Смертельно. Но по-прежнему многие верят в мифы о фашистах в Киеве и не скрывают: на «референдум» за отделение от Украины ходили добровольно, а не под дулами автоматов.

– Я человек простой, – говорит Валентина. – Мне нужна стабильность, работа и мирное небо над головой. Кто там будет у власти… Ну как вам сказать, у меня особого мнения нет.

Почему ушел Стрелок

Между тем бойцы АТО настроены совсем иначе. Война заставила военнослужащих (это касается не только Нацгвардии, но и «беркутят» с вэвэшниками) почувствовать себя мощной самодостаточной силой. Спускать правительству просчеты армейцы не намерены. Даже малые. Не говоря уже о крупных. А сейчас большинство бойцов мучает вопрос: каким образом Гиркину и его войску удалось ускользнуть в Донецк?

– «Мозги» сопротивления ушли из Славянска около 15 часов дня 3 июля, – говорит наш источник. – А ночью за ними последовало «тело» (целая колонна бронетехники и боевиков на грузовиках). «Мясо» (проще говоря, присоединившийся к «повстанцам» мелкий криминалитет) осталось на баррикадах города. Они должны были оказать сопротивление военнослужащим украинской армии и отвлечь на себя внимание. Поэтому город так легко и сдался.

Согласно официальной версии руководителей АТО, исход Стрелка и его войска был связан с победой в Николаевке. Мол, Стрелок только на словах обещал «стоять насмерть» и держать оборону Славянска до последней капли крови. А на практике, потеряв возможность получать подкрепление, ушел.

В то же время, по слухам (а они в зоне АТО ходят уже не первый день), приказ отпустить Гиркина был дан сверху. Якобы о передвижении его колонны по дороге на Краматорск было известно. Разведка докладывала. А значит, Гиркина и его бойцов легко могли уничтожить. Но этого так и не произошло.

– Не стану утверждать, но не исключаю: есть какие-то договоренности, – считает мой источник в командовании АТО. – Славянск – это победа украинского президента. Надо же ему что-то предъявить народу. А остальной Донбасс достанется России.

– В политике я не разбираюсь, – угрюмо говорит один из армейских офицеров. – Одно могу сказать: в Донецке Стрелок стал во стократ сильнее. В огромном городе легче держать оборону. Много зданий, в которых можно укрыться. Кроме того, рядом все еще дырявая граница. Соответственно, можно получать подкрепление людьми и техникой. Боюсь, что под Донецком наша армия увязнет надолго. И Путин добьется своего: получит горячую и нестабильную точку в Украине, которая будет высасывать из нас все соки. Не даст реанимировать экономику. Не пустит в Европу.

Мне очень хочется, чтобы мои собеседники ошибались и беспрепятственный уход Гиркина не был заранее спланированной операцией, а победа в Славянске являлась не пирровой. Что случится, если военные поймут, что их обманули и подставили? Не развернется ли наконец-то появившаяся в нашей стране армия в сторону Киева? И что в таком случае произойдет с нашей сверх меры измученной страной?

Армен и Солнцеслава

18—24 июля 2014 года

Они не ждут признания или наград. Никому не подчиняются и не мечтают о высоких постах и мягких креслах. Вся эта мишура их попросту не интересует. Главное – миссия. И ради нее они готовы ежедневно рисковать своей головой на линии фронта.

С хирургом Арменом Никогосяном и его помощницей-волонтером 25-летней Аленой Солнцеславой я познакомилась пару месяцев назад под Славянском. И уже тогда поразилась тяжести их личного выбора и невероятной силе духа. Бороться за жизни раненых солдат под шквальным огнем под силу не каждому.

Армен – темноволосый и смуглый, взгляд с огоньком. Обладатель двух наиболее востребованных на войне медицинских специальностей: хирург-травматолог и нейрохирург.

Аленка – светловолосая, с голубыми глазами в половину лица и обезоруживающей улыбкой. Медицинского образования у нее нет. До Евромайдана и войны работала витражистом во Львове.

Они совсем не похожи. Мудрый, надежный, как скала, немного жесткий и с лихвой хлебнувший горя (работал врачом на войне в Чечне, Армении и Абхазии) – Армен. И только начинающая жить, мягкая, романтичная и улыбчивая (не зря фамилия Солнцеслава!) – Алена.

Как они оказались вместе?

«Не смогли остаться в стороне»

Армен:

– Мои родители переехали в Киев в 1974 году. Здесь я учился, здесь у меня семья. Пару лет назад я уехал работать в Новый Уренгой, в Россию. Там добывают нефть, а это дело опасное. Многие рабочие получают тяжелые травмы. Город нуждается в хирургах. Там я узнал о разгоне студентов 30 ноября. И понял: оставаться на Севере больше не могу. Надо ехать домой. 12 декабря я уже был на Майдане.

Алена:

– Я приехала на Майдан потому, что не могла спокойно смотреть, как люди страдают. Такой у меня характер. Стала волонтером.

Праздник Крещения оказался для Евромайдана переломным моментом. Продолжавшийся несколько месяцев мирный протест перерос в противостояние правоохранителей и митингующих на улице Грушевского. Появились первые убитые и раненые. Армен решил: надо браться за дело.

Армен:

– Медпунктов на Майдане тогда еще не было. Мы устраивали склады продуктов и медикаментов в парадных, около лифтовых шахт. Там же оказывали медицинскую помощь. А пострадавших было очень много. Кто-то газа наглотался, кого-то ранила светошумовая граната. Был случай, когда привезли мужчину под 50. Его ранили пулей, у которой был смещен центр тяжести, и она прошла через плечо в голову пострадавшего и там застряла. Мы ее достали. Аккуратно… Мужчина жив, здоров. Звонит. А пулю я ему подарил на память. Позже хозяин одного из кафе напротив отеля «Казацкий» любезно предоставил мне точку под хирургию. Я там и оперировал, и осколки вытаскивал, и перевязывал… Ну, все делал. Аленка в это время с подружкой Иринкой еще одному врачу помогали. Тогда такое время было. Все делали, что могли. И было очень обидно, когда кто-то пытался на происходящем нажиться. Люди приносили нам медикаменты. А потом подъезжали какие-то крутые джипы и увозили их вроде бы на какие-то дальние склады. В целом забрали около 10–12 тонн лекарств. Я потом эти склады искал. Безуспешно. Думаю, в какие-то аптеки все ушло. На продажу…

«Мы здесь нужны!»

После победы Евромайдана из бывших активистов и сотников формировалась Нацгвардия Украины. Армен уже понимал, что рано или поздно вчерашним евромайдановцам придется отправляться на войну. Решил, что пойдет вместе с ними. Тогда же он познакомился с девочками-волонтерами Аленой и Ириной. Взял их в помощницы.

Армен:

– Они свой выбор сделали. Решили, что должны помогать людям. И я подумал: чему-то они у меня научатся. Чему-то – у жизни. Будет толк с девчонок!

Алена:

– Сначала первый батальон Нацгвардии отправили в Павлоград Днепропетровской области. Там я вместе с ними провела месяц. А куда их отправят дальше, никто из нас не знал. Естественно, из-за неопределенности все очень переживали. Нет ничего тяжелее, чем неизвестность.

Армен:

– В ночь на 1 мая звонит мне Аленка и говорит: «Ребята уезжают куда-то дальше. Ходят слухи о Донецкой области». Я ей говорю: «Езжай за ними», – и звоню нашему товарищу с Евромайдана Илье Лысенко – он вообще не медик, а менеджер, – мол, я тоже собираюсь. Я там нужен! А он мне отвечает: «Не ты, а мы!»

Чуть позже выяснилось: надо ехать в поселок Барвенково Харьковской области – это ближайшая точка к Славянску. Армен с Ильей рванули. И уже утром были на месте.

Армен:

– Где мы взяли «скорую»? Попросили у штаба Майдана. А что было делать? Позже добрые люди нашли нам новую машину. Более приспособленную. Ее Илья совсем недавно из Киева пригнал. Кстати, бои под Славянском начались еще 4–5 мая. Особенно ожесточенные сражения шли в районе села Семеновка. Мы просто не успевали вывозить раненых. «Скорых» не хватало. Делали по восемь ходок, а расстояние от Изюма (там находится больница) до Семеновки – 40 километров. Забирали по 3–4 тяжелых «трехсотых», а потом уже приезжали за «двухсотыми».

Алена:

– Армен и Илья, когда был первый тяжелый бой, меня в штабе высадили. А сами поехали на передовую. Когда вернулись, я им скандал устроила. Мол, отсиживаться не буду! После этого они всюду брали меня с собой. Свою первую поездку помню плохо. Хотя… Тогда все с третьего блокпоста начиналось (речь идет о трассе Харьков – Ростов, где расположен перекресток Славянск – Красный Лиман. – Авт.). Мы забрали раненых. А потом туда привезли еще убитого. Я думала, что морально готова. Но организм взбрыкнул, сознание начала терять. Ничего, нашатыря понюхала, и все прошло. Просто мы с Арменом раненого везли и всю дорогу держали его в клеенке. Он распадался… Резервист из Нацгвардии… Вообще, первые дни были ужасными. Такое было ощущение, что наша машина всего одна в зоне АТО. Бой идет, есть информация о «трехсотых» и «двухсотых», а мы забрать всех не можем. Брали одного лежачего, второй стоял с пулевым ранением, третий у Армена в салоне в ногах сидел. Армен одной рукой держал пациента, а второй пытался шприц заправить. После этого я ему сказала: все, когда вы везете раненых, я буду стоять или где-то под креслом сидеть, но я с вами «в будке». А то что это? Ему осколки надо вынуть, кровь остановить, капельницу поменять, обезболивающее уколоть… И все сам?!

«Сколько спасли, не считали»

Сейчас Армена и Алену знают на всех блокпостах вокруг Славянска. Ждут их. Радуются им. Они не просто свои – родные. Они олицетворяют собой веру и надежду. Ведь, если случится беда, жизнь каждого солдата будет в их руках.

Армен:

– Сколько мы вывезли раненых и убитых? Знаешь, честно, не считал. Под автоматным и минометным огнем – а мы с Ильей попадали в такие ситуации не раз – как-то не до этого. Когда в последние дни перемирия наш первый блокпост, в просторечье «Рыбхоз», атаковали танками, мы с Аленкой вдвоем вывозили «трехсотых» (Илья был в Киеве), а на следующий день приехали и забрали «двухсотых». И каждый раз по-разному. Бывает, приезжаешь и разговариваешь с людьми. И вдруг начинается обстрел. Приходится бойцам снаряды носить, бегать вместе с ними, суетиться… На войне надо быть универсалом. Надо знать все. Иначе не выживешь.

Алена:

– Бог нас милует. Сколько раз так было: приезжаешь на третий пост, а впереди, на «3-а», начинается… Выгружаем гуманитарку и стоим. Ждем, когда раненых бэтээром оттуда привезут.

– Говорят, многие ребята ведут себя мужественно, несмотря на тяжелые ранения?

Армен:

– Здесь герой каждый. Каждый… И с легким ранением, и такой, что еле хромает и еле держит автомат. Я говорю, давай заберу тебя в госпиталь. А он мне: «Куда?! Я остаюсь! Здесь мои ребята, мои друзья…» Строй из-за царапины или сквозного ранения никто не оставляет. Подходит ко мне: перевяжите, залейте чем-то, и я останусь. Вот такие у нас парни. Они любят свою землю. И я хочу, чтобы все об этом знали!

Алена:

– Это было после того, как взяли Николаевку. Экипаж бэтээра попал на фугас. Один военный погиб. Ну, очень, очень… В общем, «двухсотый» был без головы. А Олег, из Харькова, я думаю, ему чуть за 20, без пальцев остался, весь был иссечен осколками. Прооперировали его в полевом госпитале. А мы отвозили его через сутки в изюмскую больницу. Меня поразило, как он спокойно себя вел. Отвечал на улыбку, вежливо так просил попить. Он еще от наркоза не отошел. И то ли не понимал, что с ним произошло, то ли успел за несколько часов все осознать и принять это, смириться. Позже его в харьковский госпиталь отправили. Я несколько дней ему звонила. Он не отвечал. А потом перезвонил и говорит: «Ты же понимаешь, я сам набрать номер не могу». Шутил… Я после разговора с ним не выдержала и написала в Фейсбуке: «Когда закончится война, мы с Арменом приедем к тебе в гости и устроим тихую вечеринку. Ты положишь руки мне на талию, и мы будем кружиться по комнате, обгоняя ветер…» Сейчас наши волонтеры харьковские уже ищут деньги ему на протезы функциональные. Думаю, будут у него руки. Пусть и искусственные. Но душа все равно так болит…

«Война меняет людей»

Я не знаю, как сложится судьба Алены после войны. Сможет ли она забыть то, что пережила здесь, стать счастливой, влиться в мирную жизнь?

Армен:

– То, что на востоке происходит, – это не игрушки. Это не Майдан и не «коктейли Молотова» с кирпичами. Здесь война. Меня эта война не изменила. Я видел это в Чечне, в Армении, в Абхазии. А вот как Аленке?! Она никогда не видела войну. В фильмах, в книгах только. А тут видеть своими глазами, как раненого везешь и вся машина в крови. На войне люди, вообще-то, меняются. Привыкают к этой жизни на грани. Сидишь и ждешь, что сейчас позвонят, скажут: есть «двухсотые», «трехсотые», выезжай. Жестче, жестче люди здесь становятся. Ну, ничего. Аленка, она, знаешь, очень сильная. Она справится.

Алена:

– Больно. Так больно… Моментами накрывает. Совсем молодые парни погибают, а должны были бы жить. А сколько их инвалидами останется. Без рук, без ног. Мы с Арменом каждый день приезжаем к ним на блокпосты. Здороваемся, шутим. Спрашиваем, какую гуманитарку привезти. А потом… Когда «Рыбхоз» танки уничтожили, везем «двухсотого», а я смотрю на его кеды потрепанные и вспоминаю: он меня просил привезти обувь 42-го размера. А я так и не успела, да и ему уже ничего не нужно…

– Ты говорила, что плохо спишь?

– Это после последних четырех дней перемирия началось. Они были самыми тяжелыми. Слились в один страшный день. Я забыла, когда спала. И столько техники тогда куда-то ехало, и кругом все стреляло, взрывалось. Убитые, раненые, убитые, раненые… Помнишь, когда мы тебя на «трешке» с гуманитаркой высадили? И первого раненого в машину положили – казалось, еще была надежда его спасти. Еще были признаки жизни. А спустя минуту поняли: поздно. И выгрузили его на асфальт. Забрали «трехсотых».

– Ты устала…

– Да. Я сейчас это чувствую. И вижу по Армену, хоть он и не признается. Мы очень устали. Но мы пойдем за армией. Мы выдержим.

«Дети не должны страдать»

Может ли настоящий врач разделять пациентов на «своих» и «чужих»? После знакомства с Арменом я понимаю – нет. Он готов помочь всем, кто в этом нуждается. Неважно, что человек думает о политике. Главное, что ему плохо.

Армен:

– Ехали как-то на блокпост «3-а». Тут гвардейцы подходят. Говорят, какая-то женщина местная лекарство просит. Привели ее к нам. Ну, мы забрали у нее пустую упаковку от лекарства. А на следующий день привезли целую. Тогда я увидел дочек этой женщины. Очень красивые, умные. Но больные: у них ДЦП. Без лекарств приступы начинаются. Вот после этого мы и начали опекать эту семью: одежду, медикаменты, продукты привозить. Спасибо харьковской волонтерской группе, они собирают гуманитарку и передают ее нам.

Алена:

– Местные жители приходили к бойцам на блокпосты. То воды попросят, то еды. Солдаты им свои сухпаи отдавали. А у нас они просили то сердечные, то обезболивающие. Молодежь из зоны АТО уехала. А стариков много осталось. Ну а недавно Армен на себя еще одну миссию взвалил. Неделю назад на фугасе подорвалась машина из Николаевки. В иномарке находились муж с женой, их 10-летняя дочь и пожилая женщина. Видимо, пытались полями убежать из города. Все взрослые погибли. А девочка выжила. Ее обнаружила наша военная колонна, привезла в больницу Красного Лимана. Там Армен об этой девочке и узнал…

Армен:

– Когда бойцы погибают или получают ранения, как-то не так больно. А вот когда ребенок… Вообще невинный ребенок. И теряет родителей, и остается один. Это меня очень тронуло. И я пообещал себе, что все сделаю для нее, чтобы у нее никаких проблем не возникало. И сегодня, и в дальнейшем. Дети не должны отвечать за действия взрослых.