Текст книги "История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I"

Кто владел этим двором в царствование Бориса Годунова, неизвестно, но вероятно кто-либо из Годуновского же родства.

При царе Михаиле Федоровиче весь этот Кремлевский угол, застроенный теперь Арсеналом, от самых ворот и до угловой Собакиной башни с значительным пространством и по городовой стене со стороны Неглинной, находился во владение боярина князя Бориса Михайловича Лыкова-Оболенского, который был женат на родной тетке царя Михаила, Настасьи Никитичне Романовой. Он получил это место не только по родству с царем, но еще более за многую службу.

Лыков Б. М. появляется на царской службе в 1596 г. рындою при приеме Цесарского посла. Это дает повод предполагать, что молодой Лыков был красивой наружности, так как в рынды избирались стольники дворяне, обладавшие именно этим качеством. В 1600 г. он воеводствовал в Белгороде. Но видимо, что он не сочувствовал Годуновскому царствованию и потому при появлении Самозванца не помедлил передаться на его сторону и по его распоряжению усердно приводил к кресту на его имя Украинные города. В это же время, идя с полками наскоро к Москве, Самозванец указал ему быть воеводою в Большом полку вторым подле кн. Вас. Вас. Голицына. В тот же 1605 г., когда Самозванец воссел на Московском престоле, Лыков получил немаловажную должность крайчего, а вскоре потом и важный сан боярина в 1606 г. Такое быстрое повышение объясняется поведением Самозванца, который в качестве истинного сына Грозного, сокрушив Годуновых с их сторонниками, необходимо должен был тотчас же возвысить свое родство Нагих и части Романовых; а Лыков, как упомянуто, был женат на сестре Федора (Филарета)

Никитича Романова, Анастасии Никитичне. Этот брак и в царствование царя Михаила Федоровича много способствовал его приближению к царской семье и к тому почету, каким он тогда пользовался.

После Самозванца он исправно служил царю В. И. Шуйскому во всех важных военных делах, воеводствуя иногда и в полках Скопина-Шуйского против Поляков и Русских воров, против Лисовчиков и Тушинцев.

Во время Московской Разрухи, когда государством управляли именем королевича Владислава и под руководством Поляка Гонсевского знаменитые сидячие в Кремле бояре, Лыков, кажется, сидел также в их числе.

В первые годы царствования царя Мих. Фед. Лыков прославился усмирением разорителей Государства, повсюду рыскавших для грабежа казаков, так что этот его подвиг заслужил даже внимание летописцев, описавших его дела с должною подробностью. Потом он отличился в войне против Владислава в 1617 и 1618 гг.

Затем в 1632 г., во время новой войны с Поляками, он был назначен идти под Смоленск в товарищах с кн. Дм. Мамстрюковичем Черкасским. Такое назначение ему очень не понравилось и он бил челом государю, что ему с кн. Черкасским быть нельзя, потому что у него, кн. Черкасского, обычай тяжел и перед ним он, Лыков, стар, служит государю 40 лет, а лет с тридцать ходит своим набатом (турецкий барабан), а не за чужим набатом и не в товарищах. Но кн. Черкасский со своей стороны бил челом на Лыкова о бесчестии и оборони. Государь принял сторону Черкасского и указал за его бесчестье доправить на боярине князе Лыкове в пользу Черкасского его оклад жалованья вдвое – 1200 р.

Однако вместо обоих на службу под Смоленск были назначены Б. М. Шеин и Д. М. Пожарский.

Порядки и уставы местничества обездоливали тогдашних людей большого и малого чина. В самом начале царствования Михаила Федоровича, в 1613 г. сентября 8, на праздник Рождества Богородицы, государь велел быть у чиновного стола боярам кн. Ф. И. Мстиславскому, Ив. Никитичу Романову и ему, кн. Лыкову, чем оказывался ему не малый почет; но он заявил государю, что ему меньше Романова быть невместно, а Романов стал бить челом о бесчестии. Государь раскручинился и говорил Лыкову много раз, чтоб он у стола был, а под Романовым ему быть можно. Вероятно, в виду большой кручины государя, Лыков смирился и сел за стол под Романовым, и когда после стола по обычаю государь жаловал бояр, подавал им чаши, Лыков ходил к чаше после Ив. Ник. Романова, и после стола уже не бил челом о своей невместимости.

Но в другой раз 1614 г. на Вербное воскресенье, 17 апр., когда был назначен такой же чиновный и почетный стол с теми же самыми лицами, Лыков снова стал бить челом, что под Романовым ему быть невместно по отечеству. В свою очередь Романов бил челом, что Лыков тем его обесчестил, что быть с ним у стола не хочет. Государь напомнил Лыкову о предыдущем случае, когда он был ниже Романова и не жаловался на то, и что вообще ему Борису с Романовым можно быть, повторял государь. Но Борис в это время уперся необычайно и говорил, что меньше Романова ему никоторыми делы быть невместно. Лучше бы его велел государь казнить смертью, а меньше Ивана быти не велел. А если государь укажет быть ему меньше Романова по своему государеву родству, что ему государю по родству Иван Никитич дядя, и он Лыков тогда с Ив. Никитичем быть готов. Государь говорил, что меньше Ивана Ник. тебе Лыкову быть можно по многим мерам, а не по родству, и он бы Лыков его государя не кручинил, садился бы за стол под Иваном Ник. Но Борис государева указу не послушал, за стол не сел и поехал к себе на двор. Государь велел послать за ним с приказом, чтоб ехал к столу, а если не поедет, то государь велит его Лыкова выдать головою Ивану Ник. Посылали за ним два раза с таким наказом, но послы возвращались с ответом, что Борис не послушался государева указу, к столу не едет, и говорит, что он ехать готов к казни, а меньши Ивана Ник. ему не бывать. После стола государь послал двоих дворян и велел им, взяв кн. Бориса, отвести его к Ивану Никитичу за его бесчестье, сказать Ивану Ник. государево жалованье и выдать кн. Бориса ему головою. Так это и было исполнено.

Такие местнические стычки случались нередко и получившему должное по уставу местническое возмездие несколько не вредили и не изменяли занятого им в службе положения.

В сентябре того же 1614 г. Лыкову поручена была немаловажная служба – усмирять бродивших по всей земле разбойников казаков.

После войны с королевичем Владиславов он в 1619 г. управлял Разбойным приказом, потом был (в 1620 г.) назначен первым воеводою в Казань, где и воеводствовал до 1622 г. В Москве в 1624 г. и 1626 г. на свадьбах государя он занимал очень почетное место конюшего с обязанностью ездить всю ночь около сенника или спальни новобрачных. За царскими чиновными столами, как упомянуто, он также занимал почетные места. В отсутствие из Москвы государя ему поручалось иногда береженье города и царского двора в 1629 и в 1640 г.

В 1628–1629 г. он управлял Монастырским приказом, с 1629-го по 1635-й – Ямским приказом, потом в 1635–1642 г. приказом Казанского дворца и в 1638 г. Каменным приказом. Вместе с тем он участвовал иногда в переговорах с иноземными послами. Его богатство или достаток выражались тем, что при встречах послов он выставлял в наряде своих дворовых людей от 12 до 16 чел., что должно обозначать среднее состояние боярского житья, ибо более богатые выставляли по 30 человек.

Прослужив лет 50 с лишком, Лыков помер в старости в 1646 г., в год вступления на царство царя Алексея Михайловича.

Двор его оставался за его вдовою Анастасиею Никит., умершей в 1655 г. Перед кончиною она поступила в монастырь и скончалась схимницею. При жизни она пользовалась тем же почетом, как и ее супруг.

Наследников после них не осталось, и двор их поступил во владение государя.

Двор боярина занимал пространство от городовой стены до улицы со стороны соседнего двора боярина Шереметева 35 (33) саж:.; с другой стороны подле Никольских ворот 38 саж:.; поперек, по улице, около 40 саж. и подле стены около 45 сажень.

Лыков распоряжался в своем дворе по-боярски, самовольно, заделал даже и всход на Никольские ворота особо выстроенною палаткой и возле ворот у городовой стены построил именную церковь во имя Всемилостивого Спаса и Владимирской Богородицы. Долгое время и после его смерти его двор прозывался Лыковым двором. При царе Алексее Мих. на этом дворе, вероятно, уже по кончине боярыни, вдовы Лыкова, было устроено так называемое Архангельское подворье. Оно так именовалось по поводу принадлежности его Архангельским владыкам, митрополитам, архиепископам и епископам, которые присваивали себе это наименование не от города Архангельска, тогда бы они прозывались Архангелогородскими, а от Архангельского Московского собора, где они учреждались для почетного поминовения по усопшим великим князьям и царям.

Сколько известно, первым из этих владык был Еласунский (Галасунский) архиепископ из Греков, прибывший в Москву с патриархом Иеремиею в 1588 году, и по всему вероятию в то время, когда патриарх поставлял на места многих других Русских владык, и Арсений был учрежден богомольцем в Архангельском соборе. О нем в записке (1610 г.) о царском дворе сказано, что «безотступно живет у царских гробов у Архангела и служит завсегда по родителех государских». При тех гробах он находился и в Смутное время, сидя с боярами в плену у Поляков в Кремле.

В это время к концу сиденья с ним совершилось чудо. Он изнемогал от голода, как и все Кремлевские сидельцы, уже готовился к смерти и отходную себе проговорил, лежа в своей келье. Вдруг слышит, кто-то подошел тихо к келье и творит входную обычную молитву: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас». Архиепископ едва уже мог ответить – аминь. В келью вошел чудотворец Сергий и в келье воссиял велий свет. Святой чудотворец проговорил ему, что ради молитв Богородицы и всех святых Господь Бог наутро град Китай предаст в руки христиан и врагов низложит. Так и случилось 22 октября 1612 г.

При нем же, еще в 1610 г. октября 20, за 9 месяцев до низложения с царства Шуйского (17 июля 1611 г.), следовательно пред началом настоящей Смуты, в Архангельском соборе совершилось особое чудо.

В полночь с четверга на пятницу были услышаны гласы плачевные и шум большой, аки некие сопротивоборные беседы и потом псальмское священнословие, глас поющих 118 псалма и со аллилуями. И потом с плачем прекратился глас. Слышали это соборные сторожа и рассказали людям. Многие от народа тогда говорили, что царство Шуйского с плачем окончится.

Кто же плакал плачевными голосами и шумел в соборе, как не погребенные в нем великие князья и цари, созидатели Московского Государства, пришедшего теперь к конечному разорению и опустошению, прямо к явной погибели. Как ярко и выразительно высказалось в этой легенде религиозное чувство народа, глубоко сознававшего политическую гибель Государства. Неизвестно, в какой местности Кремля находились кельи архиепископа Арсения при начале его поселения. По его указанию его дом находился возле древнего цейхгауза иди Оружейного Дома, на плане Годунова обозначенного именем Хобро, о чем мы говорили выше. Во время сиденья в Кремле Поляков в 1611 г. этот дом взорвало и он погорел, а с ним сгорела и некоторая часть дома Арсения. Имея в виду местоположение упомянутого цейхгауза за Хобро на восточном краю Кремлевской площади, мы указывали местность Арсениева дома возле домовой церкви во дворе князей Черкасских, так как сам Арсений говорит, что «в своем доме, находящемся вблизи дворца, он устроил церковь св. вмч. Димитрия Мироточивого, украсивши ее и паперть ее внутри и вне, покрывши всю белою жестью»[99]99
  А. Дмитриевский, Архиепископ Елассонский Арсений. Киев, 1899, с. 156, 207.


[Закрыть].

У князей Черкасских и в начале XVII ст. существовала церковь того же воимя, о чем упомянуто выше. Потом она была освящена во имя Владимирской Богоматери.

При царе Алексее Мих. для помещения Архангельских владык, исполнявших упомянутое поминовение в Архангельском соборе, было отделено место во дворе Лыкова, вероятно, вскоре после кончины его вдовы, которое потом стало именоваться Архангельским подворьем, по имени владык Архангельского собора, как и они прозывались Архангельскими. Сколько нам известно, первый с этим наименованием появляется в 1660 г. Архангельский архиепископ Стефан. При нем, вероятно, и основалось подворье. За ним следует Сербский митрополит Феодосий (1662–1667), почему подворье именуется митропольим. Потом является Сербословенский епископ Иоаким (с 1667–1673 г.), именовавший себя Сербословенским и Архангельским.

Для устройства подворья из двора Лыкова был отделен его угол, прилегавший к Никольским воротам и к наугольной Собакиной башни, на пространстве по улице в 15 или 20 саж. Для подворья тут же существовала и упомянутая Лыковская церковь Всемилостивого Спаса.

Это подворье примечательно тем обстоятельством, что сюда был привезен в декабре 1666 г. судимый тогда на соборе патриарх Никон. Тогдашний приезд его в Москву и пребывание на подворье описывает его келейник, Иван Шушера, следующим образом:

Патриарху повелено было прибыть в Москву в ночь 1 декабря 1666 г. за 3 или за 4 часа до света с небольшими людьми. Он и приехал в ночь часа за 4 до света на субботу на 1 декабря.

«И везоша нас (из Воскресенского монастыря) на Ваганково (за Пресней), потом в Смоленския ворота (Арбатския), на Каменный мост (у Троицких ворот Кремля); в воротах Каменного моста многие фонари поставлены, осматривали, кто и сколько людей едет. С патриархом было 30 чел. и больше. И приидоша к Архангельскому подворью, что было в Кремле у ворот Никольских. Те ворота тотчас затворили. Патриарх прибыл во уготовленный ему двор, существует тот двор во граде Кремле, у Николаевских ворот в угле града, что именуется Лыков двор[100]100
  Современники отмечают о дворе: «что бывал боярина кн. Б. М. Лыкова, а теперь было подворье Архангельского митрополита Феодосия; поставлен на дворе Сербского митр. Феодосия, что был двор Б. М. Лыкова».


[Закрыть]. В храминах были уготовлены возженные многия свечи. Время было уже к рассвету. Когда все приехавшие собрались во дворе, то к воротам и окрест двора поставлены были крепкия и великия стражи, чтобы отнюдь никто не мог не только во двор войти или из двора выйти, но даже никому и мимо идти не было возможно, при чем и Николаевския ворота затворили крепко, дабы не было тем путем проходу, и самый мост при воротах вне Кремля, через ров, разобрали».

Все так устраивалось по повелению царя в видах предупреждения смуты в Московском народе, который принимал живое участие в этом церковном замешательстве. Привезенные Никоном съестные запасы для прокормления своих людей, по случаю строгого надсмотра за ним, были все отправлены на его подворье Воскресенское, находившееся в Китай-городе, так что на всю братию осталась случайно сохраненная только четвертина хлеба. Люди целые сутки голодали. Четвертина была разделена и съедена. Оставалось умирать с голоду. Тогда сам патриарх вышел на высшую храмину двора и возгласил к сторожевым стрелецким сотникам (а стражи стрелецкой было до 1000 человек), чтобы известили государю, что патриарх Никон и прочие с ним помирают от голода. Один из сотников пошел и доложил об этом боярам; дошел слух о том и до самого государя, повелевшего отпустить из дворца ествы и питие. Немедленно подьячие с Кормового и Сытного дворцов привезли целые возы всякого корму и пития. Однако Никон не принял этого царского угощения, сказавши, что лучше зелие есть (травы) с любовию, нежели тельца упитанного со враждою. Он просил у государя дать людям свободу входить и выходить со двора невозбранно. Царь разгневался, но разрешил это только одним людям патриарха, которые тогда же и перевезли свои запасы с Воскресенского подворья.

12 декабря Суд Вселенских патриархов постановил патриарха Никона отставить с патриаршества и сослать его в Ферапонтов монастырь. В народе это событие произвело большое волнение, и когда по царскому повелению назначен был отъезд Никона (рано утром на другой день, т. е. 13 декабря), то весь Кремль наполнился множеством народа, желавшего видеть осужденного и проводить бывшего своего архипастыря. Не было только известно, в какие ворота Кремля он будет вывезен. По царскому указу стрельцы, не яко с яростию, но тихо выпроводили народ в Спасские ворота, уверяя толпу, что осужденный патриарх пойдет в эти ворота и потом по Сретенской улице. Между тем, когда Кремль опустел от народной толпы, Никона увезли по прежнему пути в Троицкие ворота по Арбатской или Смоленской улице.

12 дней жил патриарх на дворе Лыкова и на Архангельском подворье, и описатель его жития Иван Шушера рассказывает, что чуть не каждую ночь и даже днем патриарх принужден был слышать стоны и вопли, происходившее близко за стеною Кремля на Земском дворе (где ныне здание Исторического музея), от великих пыток, которым подвергались там судимые по разным преступлениям, как бы для того, чтобы устрашать патриарха и его людей, причем в последнюю ночь проносилось слово (молва), что это мучат Ивана Шушеру, преданного патриарху его келейника.

За выделом местности на Архангельское подворье от двора Лыкова оставалось еще значительное пространство шириною по стене Кремля на 28 (30), а по улице на 25 (24 ½) сажень, и в длину между стеною и улицею на 37 (38) саж. со стороны подворья и на 35 (33) саж. со стороны соседнего Шереметевского двора. В стоявших посреди двора хоромах боярина были впоследствии помещены Иноземский и Рейтарский Приказы и тут же находился так называемый Опасный двор, особая стоянка стрельцов для сторожбы и для полицейских розыскных надобностей. В 1675 г. с этого двора были отправлены 50 человек стрельцов для уголовных розысков в Тверской уезд.

В 1677 г. часть Лыкова двора была отделена для помещения переведенного сюда Симоновского подворья. В государевом дворце в это время поднимались происки со стороны партии царевны Софьи против царицы Натальи Кирилловны и ее малолетнего сына Петра с коварною целью выселить их из отцовского дома подальше куда-либо. Налицо оказался свободным прилегавший к дворцовым строениям двор боярина Семена Лукьяновича Стрешнева, бывший Бельского и Голицына, на меже с подворьем Симонова монастыря, почему для большого пространства понадобилось присоединить ко двору Стрешнева и это подворье, которое и было переведено на двор Лыкова с отделением для него земли мера в меру, сколько оно занимало на своем старом месте. Пространство его земли заключало в себе 35 саж. в длину и 12 саж. в ширину. То самое число сажень и было отделено возле Архангельского подворья; по улице 12 саж., а в глубь двора к городовой стене 35 саж.; в том числе было занято и место упомянутых Приказов.

В том же году иноки на новую землю перевезли и построили кельи и всякое дворовое строение.

В 1678 г. им была выдана и жалованная грамота владеть новым подворьем вечно и впредь неподвижно.

Однако, как увидим, эта вечность продолжалась недолго. Но и дворец для царицы Натальи Кирилловны на том месте, которое и было для него приготовлено, не был выстроен, и все место поступило под новый дворцовый Запасный двор (см. статью о дворе Бельского и Голицына), который со всех сторон был обнесен каменной оградой.

В 1688 г. января 8 последовал указ царей, т. е. царевны Софьи, чтобы подворья Симонова и Донского монастырей, устроившиеся на Лыковом дворе, были переведены на прежние места, чтобы хоромное и всякое дворовое строение было снесено и двор был бы очищен (быть может для того, чтобы поместить здесь большой стрелецкий караул).

Подворье Донского монастыря прежде находилось в бывшем дворе С. Л. Стрешнева, где потом был дворцовый плотничный двор и поварни. На том месте для подворья теперь было отведено земли возле Симоновского подворья, в длину 22 саж., в противоположном конце по переулку 18 ½ саж., поперек 12 саж., в другом конце, опять возле Симоновского подворья, 19 саж., на что была выдана крепостная даная[101]101
  Наше «Описание Донского монастыря», изд. 2, М. 1893 г., с. 120.


[Закрыть].

Неизвестно, оставался ли рядом с подворьями и Опасный стрелецкий двор, для которого свободного места оставалось еще слишком 12 саж.

Необходимо также упомянуть, что на месте, отведенном для нового Симоновского подворья и дальше на всем пространстве двора, по-видимому, назначалась постройка Житниц, план которых изображен в издании «Планы города Москвы XVII в.», с. 11. Были ли построены такие Житницы, – неизвестно.

В конце XVII ст. на местности Лыкова двора существовал уже двор Вас. Фед. Салтыкова, кравчего у царя Иоанна Алексеевича из комнатных стольников. Двор Салтыкова между прочим занял местность и Донского подворья, которое по этому случаю было переведено на старое свое место, как упомянуто выше.

Бедственную историю этого подворья кратко излагает архимандрит монастыря Антоний (1689–1705) в челобитной царю Петру Алексеевичу.

«В прошлых, государь, годах, по вашему, великого государя, указу дало нам было богомольцам твоим подворье в Кремле городе, возле Никольских ворот, ради соборного пения, и то подворье у нас взято и отдано боярину Феодору Петровичу Салтыкову (отцу упомянутого Вас. Фед.). Да по вашему же великого государя указу вместо взятого нашего подворья дано нам иное подворье в Кремле ж городе, позадь Патриарши конюшни. И на те подворья даны нам жалованные грамоты и даные. И после того и тое подворье у нас взято и отдано Симонову монастырю, а нам велено приискивать подворья в ином месте. И по сие число мы, богомольцы твои, приезжая в соборную святую церковь, не имеем никакого нигде приюту и скитаемся по всему граду Москве, аки заблуждшия овцы, не имеющия пристанища».

Архимандрит просил отдать монастырю пустовавшей двор за Москвой-рекой у нового Каменного моста (Описание Донского монастыря).

Дальше по Житницкой улице, за двором Лыкова следовал смежный ему двор боярина Фед. Ив. Шереметева, принадлежавший потом князьям Одоевским. По меже от Кремлевской, стены до мостовой улицы он простирался на 35 саж., но дальше улица уклонялась несколько вправо и потому двор к своему концу по этой линии должен был иметь меньше 35 саж. Как далеко этот двор простирался по линии стены, точных указаний не имеем. Существовавшая на этом дворе церковь Бориса и Глеба стояла вблизи глухой башни, разделяющей стену между Троицкими воротами и наугольною Собакиной башней на две равные половины.

Можно полагать, что Шереметевский двор по линии стены занимал пространство сажень на 40 или на 50 от межи Лыкова двора.

В конце XVI и в начале XVII ст., при Годунове, этот двор принадлежал дяде царя Бориса, боярину конюшему Дмитрию Ивановичу Годунову, по смерти которого (в 1605 г.) при паре Шуйском был отдан знаменитому племяннику царя Михаилу Васил. Скопину-Шуйскому, а после Смуты тотчас же был отдан по приговору правящих бояр во владенье боярину Фед. Ив. Шереметеву, сидевшему во все Смутное время в Кремле с Поляками и по всему вероятию сидевшему на этом самом дворе, так как после Скопина и в Смутное время двор несомненно пустовал.

Дм. Ив. Годунов находился в большом приближении у Грозного, получив в 1571 г. самую приближенную к царю должность постельничего. В 1573 г. был возведен в сан окольничего, а в 1578 г. в сан боярина. Можно сказать, что он открывал широкую дорогу к возвышении рода Годуновых, потому что первый из этого рода выдвинулся на поприще царской службы. За ним следовал его родственник Степан Вас., получивший в 1576 г. сан окольничего. Потом за ними уже следовал и Борис Фед. Годунов, получивший в 1578 г. тоже важнейшую должность по приближению к царю, именно должность кравчего, а потом, в 1581 г., боярский сан. За Борисом шел брат Степана, Иван Вас., в тот же год получивший сан окольничего, а в 1584 г. и боярский сан вместе с братом Григорием Вас., о котором говорено выше.

При Грозном Дмитрий Ив. в служебном распорядке постоянно двигался впереди Бориса, который перегнал его только при царении Федора Ив. и при собственном воцарении дал ему высокую должность конюшего (в 1599 г.). В этой должности он помер в 1605 г. во время крушения царственной семьи Годуновых.

В супружестве за ним была Аграфена, занимавшая на свадьбе Грозного на Марии Нагой, в 1580 г., третье место в сидячих боярынях.

Боярин Фед. Ив. Шереметев очень позаботился укрепить за собою упомянутый двор Д. И. Годунова. 26 ноября 1612 г., то есть спустя только месяц после выхода Поляков из Кремля, боярин получил от временных правителей князя Трубецкого и кн. Пожарского слишком поспешную как бы законную даную на владенье этим двором, в которой сказано, что двор дан взамен старого его собственного двора, при чем перечислены и существования на этом дворе различный постройки в том виде, как она оказывались после Московской Розрухи и Кремлевского сиденья. «А на дворе храм (Бориса и Глеба), а в нем четыре престола, да под ними три палаты, да три погреба; да палата каменная, а под нею подклеть, да погреб, да две хлебни каменных не покрыты, да мыльня, да поварня каменная; да у храму под лестницею избушка каменная, да к стене (городовой) приделаны два погреба каменные без сводов, не покрыты. И боярину Ф. И. Шереметеву, заключает даная, на том месте двор строить и владеть тем местом, чем владел боярин Дм. Ив. Годунов».

По вступлении на царство Михаила Федоровича, через полгода от написания упомянутой даной, это владение было утверждено за Ф. Ив. царской жалованной грамотой от 19 мая 1613 г., в которой опись построек не приведена вполне, но упомянуто, что храм был каменный во имя Бориса и Глеба да четыре предела, а под ними три палаты и пр., и сказано, что место отдается боярину взамен старого его двора, что у него взял царь Борис в Кремле же городе, а на том его старом месте было палат и переделов и погребов и поварен и сушил каменных 26.

К концу своих дней боярин завещал свой двор зятю своему князю Никите Ив. Одоевскому, женившемуся в 1622 г. на его дочери Евдокии Федоровне.

В написанной им 29 ноября 1645 г. весьма обстоятельной духовной грамоте боярин рассказал и о том, что он вновь выстроил на своем дворе, и по какому случаю этот двор поступил в его владение: «А поставил я на том своем дворе трои хоромы каменные, а на них верхние палаты, а под ними палата ж да мыльня; а у всех хором сени и крыльцы да сушилы и чердак и поварня и хлебня каменные; а что была поварня, и я под нею сделал ледник, а в поварне палату. А тем двором пожаловал меня блаженные памяти государь царь и вел. князь Михаил Федорович всея Русии вместо взятого моего двора, что взял у меня двор с палаты царь Борис Федорович в Кремле городе, против Николы Гостунского (ныне Малый Николаевский дворец) и тот мой двор разорил: двадцать шесть житей палатных и погребных велел разломати. А тот двор был государя царя Ивана Васильевича роднова брата, князя Юрья Васильевича. И царь Иван Васильевич тот двор дал отцу моему Ивану Васильевичу, а за тот двор велел взяти у отца моего, у Ивана Вас., двема дворами и денгами 7800 рублев».

Почтенный автор «Истории рода Шереметевых», А. П. Барсуков, присовокупляет к вышеизложенным сведениям, что «Ф. Ив. Шереметев крепко сел на пожалованном месте. Он развел в нем два сада, исправил старые здания и выстроил много новых», что впоследствии двор Шереметева заключал в себе будто бы 62 палаты (быть может покоев). Нам кажется, что эта цифра слишком велика для того пространства, какое мог занимать описанный двор.

Передавая двор в наследство своему зятю кн. Н. И. Одоевскому, боярин Шереметев в своей духовной приназывал зятю отдать двор никому иному из своих детей, как только сыну князю Якову, любимому внуку боярина. «Детем своим никоторому не дати, а дати сыну своему, а моему внуку князю Якову».

Так это и исполнилось, но зять Никита Ив., дал Бог здоровья, прожил до 1689 г., когда 12 февраля и скончался. Внук Яков Никит., скончался в 1697 г. После него двором владела его вдова кн. Анна Михайловна, при которой по повелению Петра I в 1701 г. двор был назначен к разборке по случаю постройки на этой местности нынешнего Арсенала под названием Цейхгауза.

Фед. Ив. Шереметев появляется, сколько известно по Разрядным записям, в 1592 г. дворянином, занимавшим место довольно почетное за царским столом по случаю крещения новорожденной дочери царя Федора Ив., Феодосии.

За этим столом без мест присутствовали в числе бояр, большей частью Годуновых, только два дворянина и вторым из них был Шереметев.

Женитьбой на княжне Ирине Борисовне Черкасской, дочери Марфы Никитичны Романовой, сестры Федора, впоследствии Филарета Никитича Романова, Шереметев породнился с домом Романовых и потому с одной стороны приобрел подозрительность и гонение от Годунова, заодно с Романовыми, а с другой, как родственник Романовых, приобрел впоследствии весьма знатное положение в боярской среде. Воцарившийся Годунов сначала отправил его на службу в Чернигов, а потом в 1601 г., когда произошла опала на Романовых, в Сибирь, в Тобольск воеводою, где он оставался до 1603 г.

Явное дело, что сочувствовать Годунову он не мог, а потому при появлении Самозванца, когда престол Годунова стал колебаться, посланный против ложного царя под Кромы (где и решилась судьба Годунова), а потом в Орел, Шереметев передался Самозванцу вместе с В. В. и Ив. В. Голицыными и встретил его в Орле как истинного царя, за что потом и возведен был в сан боярина, и занял свое место 16-м из 31.

Затем, от кого получил боярство, того самого вместе с В. Ив. Шуйским и должен был уничтожить.

При царе Шуйском смута разгоралась со всех сторон. Самозванцы стали расти как грибы. В Астрахани появился Петр царевич, будто сын царя Федора Иван. Усмирять Астраханский мятеж Шуйский послал Шереметева. Но воевода не осилил мятежников и без успеха пошел к Москве, однако со славою очищая и приводя на сторону Шуйского все Понизовские Поволжские города.

Царь послал ему жалованное слово за этот поход, но вместе с тем и выговор, что государевым делом не радеет, идет к Москве мешкотно, так как Москве со всех сторон угрожала опасность.

Так он дошел до Суздаля, где встретил полки Лисовского и был бесславно побит, потому что не доглядел, что под Суздалем нет крепкого места, где пешим людям укрепиться, все пришли поля. Конные полки Лисовского скоро разгромили пеших в числе 6000 человек.

Вообще прославляемый поход Шереметева хотя и ободрил Москву вначале, но не принес ни малейшей пользы Шуйскому, дни царствования которого уже были сочтены. Все оставалось по-прежнему. Смута разгоралась все сильнее, и вскоре несчастного боярского царя сместили с престола и даже постригли в монахи.

Знаменитые семь бояринов стали править Государством и заставили народ присягнуть этому управлению, поставляя непременным условием, чтобы народ слушался и повиновался им и чтобы избрание царя, кого Бог даст, было совершено голосом всей Земли, сношением со всеми городами.

Шереметев вошел в состав этой семибоярщины, которая тотчас и нарушила устав крестоцеловальной записи, склонившись без опроса всей Земли и городов к избранию в цари Польского королевича Владислава.

Через месяц после свержения Шуйского, 17 августа был подписан договор с Гетманом Жолкевским об этом избрании, в котором между прочим говорилось, чтобы Поляков не пускать в город без согласия бояр и без нужды, без дела. Но прошел еще месяц и 17 сентября 1610 г. Поляки благополучно вошли в Кремль и поселились там на долгое житье.