Текст книги "Прижизненные записки Пенсил-клуба (сборник)"

Прижизненные записки Пенсил-клуба (cборник)

© Авторы, текст, 2015

© Лейкин В. А., состав, 2015

© Геликон Плюс, оформление, 2015

Такой у них обычай

Знаменитое стихотворение Дмитрия Кедрина «Кофейня» начинается такими вот пронизанными горечью строками:

 
У поэтов есть такой обычай —
В круг сойдясь, оплёвывать друг друга.
 

Зачем же «оплёвывать», тем более «друг друга», когда куда как продуктивней и куда как порядочней извлечь из прошлого некий вполне уже забронзовевший сюжет и перезагрузить его, как это принято сейчас говорить, навязчиво пёстрыми реалиями сегодняшнего дня. Комический жест гарантирован, а уважаемый классик мало сказать что не «оплёван», а развернулся к нам вдруг настолько неожиданным образом, что современнее и быть не может…

Традиции литературных игрищ и забав существуют в русской литературе с благодатных времен «Арзамаса», активно и жизнерадостно противостоящего замшелой шишково-шихматовской «Беседе любителей» чего-то там угрюмо-кондового.

А взять прелестную троицу соединившихся под именем самого знаменитого слушателя Пробирной палатки; как они дерзко и весело глумились над унылыми недугами отечественной словесности.

А коктебельский-волошинский «Турнир поэтов», изысканно и потешно тасующих в безупречных своих экзерсисах всевозможные эпохи, стили, имена.

В этом славном ряду невозможно не упомянуть «Вампуку – принцессу Африканскую» некоего Анчара Монфренилова (он же Волхонский М. Н.), после которой – «Вампуки» – «Аиду» на некоторое время перестали представлять на публике; невозможно пройти мимо прелестной компании харьковских филологов, перевернувших «Парнас дыбом»; невозможно не назвать Даниила Хармса и его неугомонных последователей с их стильными и уж-жасно смешными, как бы «историческими» анекдотами из жизни российских классиков…

И вот перед тобой, любезный читатель, книга, в коей весьма представительная и невероятно симпатичная группа петербургских литераторов лихо, лукаво и органично продолжает эту вышеописанную литтрадицию.

Вот как в коротких и даже несколько застенчивых заметках описывает это собрание его вдохновитель, организатор и многолетний председатель Татьяна Алферова:

«Как-то раз поэтам стало скучно. И устроили они заседание международного Союза писателей, куда пригласили Омара Хайяма и других литгигантов. Речи были тщательно запротоколированы и составили первый сборник Пенсил-клуба. Но первый и последующие сборники (их где-то около сотни) издавались тиражом от 5 до 12 экземпляров, даже не самиздат – частные хроники. Для своего круга. Чтобы было интересно и весело собравшимся за столом. Потому так много в записках Пенсил-клуба обращений к «своим», ссылок на их стихи, цитат и подначек – дело-то внутреннее, частное. Но у частного есть свойство перетекать в общее, у количества в качество. И вот вам – пожалуйста – совсем не частное издание на 20-м году существования Пенсил-клуба.

Во всём прочем в клубе этом царят вседозволенность и полная беспринципность, разве одно – за столом, по-прежнему частным, собираются друзья, а не просто компания литераторов. Вот, собственно, и всё.

Примечание. В некоторых стихах встречаются имена, которые могут показаться знакомыми. Это, разумеется, случайные совпадения».

Что к этому всему прибавить? Разве что позавидовать тем, кому еще только предстоит прочесть эту необыкновенную книгу, и посочувствовать тем всё ещё многочисленным классикам, коих не коснулось пока неутомимо жизнерадостное коллективное перо Пенсил-клуба.

Вячеслав Лейкин

Часть 1

Гамлет
(август 2008)

Действующие лица

Розенкранц.

Гильденстерн.

Гамлет.

Горацио.

Ворон по имени Ульян.

На сцене – Европа. Площадка где-то в Дании. С одной стороны, разделённые заборами, видны Германия, Швейцария, с другой – Польша, Россия, вдалеке на горизонте Финляндия.

Розенкранц и Гильденстерн разглядывают какие-то бумажки, выхватывая друг у друга перо, что-то пишут. Ворон Ульян во время всей сцены следит за происходящим, перелетает с забора на забор, из страны в страну. Входят Гамлет и Горацио.

Гамлет

 
Привет вам, Розенкранц и Гильденстерн,
Что пишете опять,
ужель не надоело?
Подайте-ка сюда.
 

(Обращаясь к Горацио.)

 
Горацио, ты в Берн?
Отдай издателю,
а вы займитесь делом.
От ваших бредней пухнет голова,
И то сказать: слова, слова, слова …
 

Розенкранц

 
Привет вам, принц! Зачем так официально.
Зовите просто Фридрихом меня,
А Гильдерстерна Карлом, натурально,
А без писания не можем мы ни дня,
Вон Карл уже три тома написал,
Иначе нам не сделать капитала.
 

Гильденстерн

 
Я тут такую странность увидал,
Скажу вам, принц, был удивлён немало.
Чтоб описать её, я Фридриха привлёк,
Бойчее пишет он, к тому ж яснее слог.
 

(Обращаясь к Горацио.)

 
Возьми листки, Горацио,
поторопи издание,
Европу ждут волнения, Господь, помилуй Данию!
 

Горацио

 
Что вы несёте? Ночь уж на дворе…
 

Розенкранц

 
Вот-вот, как раз об этой же поре
В дыму багровом, в сполохах огня
Приходит Он и по Европе бродит.
 

(Ворон Ульян при этих словах, сидя на заборе между Германией и Швейцарией, оживляется и прислушивается.)

Гамлет

 
Кто Он? Сдаётся мне, вы пьяны вроде?
 

Гильденстерн

 
Нет, принц! Он давеча так напугал меня,
Что я решил всё сразу записать
И Фридриха для помощи привлёк.
Так страшно это, что помилуй Бог
Ещё хоть раз всё это увидать!
 

Розенкранц

(обращаясь к Горацио)

 
Не снилось, друг Горацио, такое мудрецам,
Не будет больше на Земле спокойных мест,
Не будет счастья ни лачугам, ни дворцам.
 

(Указывая на листки.)

 
Издай скорее этот манифест!
 

(Ворон Ульян нервно потирает крыльями, суетится, перелетает из Швейцарию в Германию и обратно.)

Гамлет

 
Да что же это, Господи прости!
Как можете такое вы нести?
Вселился точно в ваши души мрак.
 

(Небо окрашивается в красный цвет, гремит гром, мерцают сполохи, превращая его в алое знамя.)

Гильденстерн

(с ужасом)

 
Вот! Вот! Смотрите! Он! Призра́к!
 

Горацио

(в замешательстве делает шаг назад, открывает листки, переданные ему Карлом и Фридрихом, читает)

 
Призрак бродит по Европе,
Призрак коммунизма…
 

Ворон Ульян

(в восторге вскидывает крылья и картаво кричит)

 
Призрак! Призрак!
 

Гамлет

(машет рукой в сторону Ворона, кричит ему на чисто английском языке)

 
Ul’yan! Off!
 

Ворон Ульян

(обиженно, передразнивая)

 
Па-адумаешь! Ульян! Офф!
Ульянофф так Ульянофф.
 

(Перелетает из Швейцарии в Германию, потом в Финляндию, оттуда в Россию, не переставая картаво кричать)

 
Призрак! Призрак! Революция!
 

Горацио

(засовывая листки в карман)

 
Ну и дела! Не в Берн! Скорей в Париж, Во Францию. Прощайте, Гильденстерн и Розенкранц!
 

(Все, кроме Гамлета, расходятся. Гамлет в ужасе смотрит на призрака коммунизма. Ворон Ульян садится в России прямо на броневик на площади перед Финляндским вокзалом.)

Занавес.

 
Быть иль не быть – вот в чем вопрос. Найти
Единственно возможный вариант
И подчинить ему судьбу, и время,
И вдохновенье. Не искать причин
И следствий, как не раз уже бывало.
Иль не бывало?..
Взять хотя бы папу,
Которого презренный дядя Клава
Сквозь ухо обезвредил. Нынче ночью
Он вроде бы явился, но не весь,
А призраком отдельным. Оттого
И непонятно, был он или не был, —
Вот в чём вопрос. И как бы всё не так,
Неладно в нашем гадском королевстве:
Полоний вдруг решил, что он металл,
И тут же всех своим полураспадом
Заколебал. Бедняге Гильденстерну
Едва не вышел полный Розенкранц,
Лаэрт слинял, мамаша стала тётей,
Офелия грозится помянуть
Мои грехи в своих молитвах, нимфа.
Спросил намедни: «Будешь или нет?» —
«Вот в чём вопрос!» – несчастная вскричала
И тут же поплыла среди венков
Изящным фортинбрасом мимо дяди,
Гертруженика, мастера инцеста.
Довольно, хватит! Мщенья, только мщенья!
Клянусь, не будь я Гамлет! Или будь? —
Вот в чём вопрос. Дальнейшее – молчанье…
При тусклом свете бледного ума
Пути случайны, цели не весьма…
Есть многое на свете, друг Горацио,
Чего не принимает наше ratio.
 

(Третий акт бессмертной трагедии Шекспира написан мной во время планового отключения горячей воды со всеми вытекающими, то есть не вытекающими, последствиями).

 
Привет вам, Гильденстерн и Розенкранц,
Сантехника не вы мне вызывали?
Как ненавистный отчим, грозен кран,
Цунами мне устроивший в подвале.
Там всплески брызг, там капель перестук,
Там водопад грохочет, как тачанка.
Сантехник просит шведок пару штук,
А у меня одна, и та – датчанка.
Он взмок, продрог и выбился из сил,
Вбивая в течь засаленную ватку.
Болгарку для чего-то попросил.
А почему не сербку, не хорватку?
Как жить мне без воды и без тепла?
Быть иль не быть холодной, грязной свинкой?
Сантехник, сволочь, требует бабла,
Грозит прийти ко мне с какой-то финкой.
Я превращаюсь в знатного гребца,
По коридорам ковшиком табаню.
А ночью мне явилась тень отца,
И тень сказал: «Иди ты, Гамлет, в баню».
Мыть иль не мыть мне ноги перед сном?
Сходить на речку вечером с кастрюлей,
Как будто бы за пивом в гастроном,
Или прослыть отъявленным грязнулей?
Дошкандыбаю к речке как-нибудь,
Но вдруг там барракуды и миноги?
А может, умереть, потом уснуть
И захрапеть, а после вымыть ноги.
Мыть иль не мыть… Вот в чём? В какой бадье?
В кастрюле из-под первого? Второго?
Офелия сидит в одном бюстье.
Зачем ей два – она же не корова.
Она отрада дней, ночей и утр,
Кондишн в зной, камин во время стужи.
Я ей пишу, пока она без пудр,
Румян, белил, теней, помад и туши,
Талантливей, чем Пушкин Анне Керн,
Таинственней, чем аббривеатура:
«Привет вам, Розенкранц и Гильденстерн».
Она поймёт: она почти не дура.
 

 
– Послушай, Клав, есть срочный разговор:
Ребенок без каникул тут звереет.
Гоняется за крысами, потеет,
И как не простудился до сих пор!
 
 
Я беспокоюсь за здоровье сына!
Пусть он поездит, повидает мир —
Европа там, Канада, Аргентина,
Потом Тибет, а может быть, Памир…
 
 
– Зачем, скажите, нам чужая Аргентина?
Британия и ближе, и деше…
– Ты, Клава, просто жадная скотина
И стопроцентный эгоист в душе.
 
 
Из Эльсинорской гавани всегда
По четвергам суда уходят в плава…
– Ах, Трудхен, но казна почти пуста!
На что прикажешь содержать державу?
 
 
Пусть в Англию прокатится малец…
Но принцу же нельзя без приближенных? —
Вот заодно прихватит двух пижонов.
Я эгоист? Я любящий отец!
 
 
Британия, Британия, прекрасная Британия,
Кому там репы посекут, мы знаем всё заранее!
Так весело, отчаянно взошел по трапу он —
Он настоящий датский принц, он лезет на рожон!
 
 
Он белобрыс, высок и хyд, yгpюмый принц-бандит.
Глаза ввалились y него, но в оба он глядит.
Ему в лицо прохладный бриз и ветер перемен,
А рядом милый Розенкранц и верный Гильденстерн.
 
 
Британия, Британия, прекрасная Британия,
Кому там репы посекут, мы знаем всё заранее!
Так весело, отчаянно взошел по трапу он —
Уж лучше качка, буря, шторм, чем сумрачный донжон.
 
 
По виду он приличный принц до самых бакенбард,
Но что в кармане у него, не знает Скотланд-Ярд,
А потому хорош терзать терпение камен —
Прощайте, Розенкранц и Гильденстерн!
 

 
Привет вам, Розенкранц и Гильденстерн,
Ну как там принц, наш мальчик, наш интерн?
Всё болен селезёнкой, то есть сплином,
Укореняясь в неверии ослином?
В Британии, поди, все обалдели…
Но сцена номер пять. Теперь пора
За дело приниматься, в самом деле,
А Гамлет рефлексирует с утра.
Тут было ткнул рапирой внутрь ковра
Под настроенье, импульсивно, резко
И бродит, весь как выцветшая фреска,
Считай, со сцены три, с позавчера.
А в Эльсиноре королева-мать
Офелию не хочет принимать,
Король привычно умывает руки,
У власти руки чистые всегда,
Поскольку под рукой всегда еда
И всякие приличные кунштюки.
Душа Офелии больна без лицедейства.
Я повторяю: гений и злодейство
Отлично совмещаются порой,
Когда заходит речь о героине.
Мужчина же всегда у вас герой,
И присно, и – в особенности – ныне.
Офелия, зачем ты принесла
Тем болтунам тимьян и маргаритки?
Девичьего нет хуже ремесла —
Спросите у набоковской Лолитки.
Вот тут бы нам уместно заменить
Наш пояс верности шахидским…
Злая шутка.
Волнуюсь и опять теряю нить,
Покамест не утратила рассудка.
Но тут является Полония сынок,
И действо встало на голову с ног.
Да только зря дрожала королева —
Хоть заговор возник не без причин,
Лаэрт шагнул вперед и сразу влево,
Как это принято у большинства мужчин.
И появился некоторый шанс,
Как рядом с Гильденстерном Розенкранц.
 

Эльсинор. Комната в замке. Горацио читает письмо.

Горацио

 
«Горацио! Нарушу твой покой!
Сначала я скучал, как шпрота в банке —
В натуре, сплин. Вот, думаю, на кой
Сдалась мне эта дырка от баранки?
Туманный Альбион, туда-сюда…
И выпить нет. И не с кем. Словно в будни.
Кругом – одна невкусная вода,
И ни одной Офелии на судне.
Я даже от безделья загорел.
Смешались в трюме в кучу люди, кони.
Но, слава Посейдону, нас узрел
Один корсар – и началась погоня!
Покуда завывали “Отче наш”,
Грядущее отсрачивая горе,
Разбойники пошли на абордаж,
Все полегли, а я свалился в море…
И вот я здесь – сижу на берегу,
Весь драный, словно жертва ширпотреба.
Но ты об этом прочим – ни гу-гу.
А лучше прихвати буханку хлеба,
Колбаски там, бутылочку винца…
И не забудь спортивную газету!
Координаты спросишь у гонца.
Засим – пока. Клозету мне, клозету…»
 

Входят Лаэрт и король, который приобнимает юношу за талию. Лаэрт хочет казаться гневным, но его отвлекает августейшая десница.

Клавдий

 
Вообрази – ведь сей омлет позорный
В твоём отце наделал столько дырок,
Что, право, затруднишься сосчитать.
Сплошной восторг! Пардон – кошмар и ужас!
Да что Полоний! Как-то на меня
Он посмотрел таким протяжным взором,
Что я затрепетал помимо воли
И чуть не…
 

Лаэрт

 
Кстати, почему не в рифму?
 

Клавдий

 
Да как-то не привык, но если ты
Желаешь…
 

Лаэрт

 
Да, желаю.
 

Клавдий

 
Суеты
Не оберёшься с этими стихами.
И для кого? Вельможи – хам на хаме,
Да и плебеи – сущие скоты.
 

Лаэрт

(косясь на королевскую руку)

 
А правда, что вас в детстве звали Клавой?
 

Клавдий

(убирая руку)

 
Подумаешь! Невинная забава.
А Полей звали твоего отца…
 

Стук в дверь.

 
Кого ещё там чёрт принёс?
 

Из-за двери

 
Гонца.
 

Входит гонец, подаёт королю письмо и ретируется, стараясь не поворачиваться к монарху задом.

Клавдий

(читает)

 
«Не в мыслях Датский свет забавить,
Сижу на берегу нагой
И смуглой дрыгаю ногой.
 

(Закатывает глаза, справляется с горловым спазмом и продолжает.)

 
Не знаю, что ещё добавить.
Гертруде – пламенный привет.
Моё высочество Гамлет».
 

(Складывает письмо, нюхает его и убирает в меховое декольте. Лаэрту.)

 
Вот видишь, торопливое дитя,
Сама приплыла рыбка в наши сети.
 

Лаэрт

 
Воистину – ужасна будет мстя!
 

Клавдий

 
А я предупреждал, что вирши эти
Нам помешают грамотно привесть
Винительный падеж от слова «месть».
 

Лаэрт

 
Творительный.
 

Клавдий

 
Не путай короля,
А лучше слушай. Знатная мысля
Пришла: а если мы с французским шиком
Устроим принцу бал без корабля,
Зато с большим оркестром. Запиши-ка,
Чтоб в спешке не забыть…
 

Лаэрт

 
Запомню так.
 

Клавдий

 
Мы под предлогом якобы турнира…
Ведь ты на шпагах, помнится, мастак?
 

Лаэрт

 
Не без того. Но лучше на рапирах.
 

Клавдий

 
Тебе виднее. С этим мизераблем
Деритесь хоть на швабрах, хоть на граблях —
Тут фишка в том, чтоб сделать ход конём.
Мы под шумок антихриста проткнём.
А чтоб верней из жизни сделать вычет,
Я приготовлю Гамлету ерша
С палёной водкой. Пусть сперва потычет,
Разгорячится, выпьет – и душа…
 

Лаэрт

 
Моя?
 

Клавдий

 
Его! – рванёт на встречу с папой.
 

Лаэрт

 
Моим?
 

Клавдий

 
Его!
 

(В сторону.)

 
Кретин!
 

Лаэрт

 
А почему?
 

Клавдий

 
Да потому, что наши эскулапы
Метилом ликвидируют чуму!
 

Лаэрт

(поразившись)

 
В стране – чума?!
 

Клавдий

(воздевая очи горе)

 
Довольно. Я устал.
Пойди пока к себе – потренируйся.
 

Лаэрт уходит задумчивый, появляется Гертруда.

Гертруда

 
Я прямо обыскалась – где ты, пуся?
У нас – такой скандал, такой скандал!
 

Клавдий

(в сторону)

 
О боги! На фига травил я брата?..
 

(Гертруде)

 
В чём ты опять ни в чём не виновата?
Как управлять? Кругом – одни засранцы,
Включая Гильденстерна с Розенкранцем…
 

Занавес

И в гибели воробья есть особый промысел.

В. Шекспир

Два еврея разговаривают друг с другом во дворике. Рядом – детская площадка и кладбище домашних животных. Несколько детей погребают птичку.

Розенкранц

 
Привет вам, Гильденстерн.
 

Гильденстерн

 
И, Розенкранц!
Какой привет? Чтоб нам так жить в раю,
Как вы меня встречаете с приветом,
Буквально по привету ежедневно.
Повеселите чем-нибудь другим.
 

Розенкранц

 
Вам хочется веселья? Посмотрите,
Там птичку погребает детвора.
 

Девочка

 
Два дня назад взяла я эту птичку
На улице. Она была больна,
Но у меня она поздоровела,
И хоть летать покамест не летала,
Но прыгала и какала везде.
И так однажды оказалась в ванной,
Где на полу стоял с водою таз.
В нем плавали цветы (сегодня свадьба
Моей сестры, гульба идет вовсю).
Так вот, она (нет, не сестра, а птичка)
На край уселась. Гладкая эмаль
Коварно ей позволила скользнуть
В пучину вод. Сперва она цеплялась
За стебли ирисов и орхидей,
Обрывки песен пела, но затем
Отяжелевшие от влаги перья
Несчастную от звуков увлекли
В трясину смерти.
 

Мальчик

 
Значит, утонула!
 

Девочка

 
Я назвала Офелией её.
 

Розенкранц

Девочка, а девочка, хочешь конфетку? Между прочим, фабрики Крупской изделие.

Гильденстерн

Какой такой Трупской, старый греховодник?

Мальчик в очках

Крупп производил оружие, поддерживал имперские устремления германской военщины и был женат на Большой Берте.

Гильденстерн

Знавал я одну Большую Берту. Муж у нее, кстати, был маленький, как ваша птичка. Не знаю, в каком тазу она утонула, но если бы вы видели таз Большой Берты…

Розенкранц

Кто тут греховодник? О чем ты говоришь, это же дети!

Девочка

 
Старик, давай конфету. Это «Старт»?
Сегодня лучше подошёл бы «Финиш»,
Но помянуть сгодится и она.
Я увела шампанского бутылку.
 

Разливает. Пробует.

 
Холодное. От брачного стола
Недалеко до поминальной чаши.
 

Мальчик в очках

 
Всё это мне напомнило одну
Историю.
 

Все

 
Рассказывай скорей.
 

Мальчик в очках

 
Итак, я жил тогда в Одессе. Мама
Недавно вышла замуж, овдовев
При странных обстоятельствах, и отчим
Был дядя мне. Его я не любил,
Мать упрекал в предательстве отца,
Короче говоря, они решили
Меня отправить в Англию учиться,
Обставив мой отъезд почти по-царски.
Поехал я на яхте по морям
Вдоль побережья пол-Европы.
 

Мальчик

 
Что же
Теперь тебе напомнило об этом?
 

Мальчик в очках

 
Большая Берта. Я с ней был знаком.
 

Мальчик

 
Ты лжёшь. Большая Берта ни при чём,
Ты просто хвастунишка. Может, скажешь,
Что ты любил покойную, как брат,
Точнее, нет – как сорок тысяч братьев?
Что ты готов рыдать, терзаться, биться
И выпить не шампанское, а уксус?
 

Мальчик в очках

 
Всегда готов! Ты главного не знаешь:
Я принят в пионеры.
 

Мальчик

 
Что ж ты сразу
Нам не сказал? Мы слушаем тебя.
 

Мальчик в очках

 
Так вот, пока мы плыли, я узнал,
Что послан я с фальшивым документом
И попаду в полицию скорее,
Чем к а́нглийскому берегу пристану.
Когда в порту турецком мы стояли,
Сбежал я и, дойдя до Курдистана,
Был принят в пионеры, а теперь
Я здесь.
 

Мальчик

 
Всё стало ясным наконец.
Так это ты, должно быть, разорил
Гнездо, откуда этот милый трупик,
Ещё не научившийся летать,
Однажды выпал? Ты убил отца,
Кормящего малюток червяками?
 

Мальчик в очках

Кстати, о червяках. Эти белковые макароны отлично плодятся на кладбищах. Если где-то и существует фабрика Трупской, то это макаронная фабрика. Помню, дело было в Италии…

Девочка

 
Не ссорьтесь, мальчики, пора копать.
 

Мальчик

 
Чей это череп?
 

Мальчик в очках

 
Выяснить недолго.
Я прихватил с собою ноутбук,
Там установлена одна программа:
Параметры введем – сию минуту
Программа нарастит лицо владельца.
 

Необыкновенно споро выполняет все операции.

 
Хозяин черепа – терьер йоркширский.
 

Розенкранц

Погодите-погодите. Это же Йорик! Я сам зарыл его лет пять тому. Такой мертвец собачий! Здесь были эти губы, которые я целовал…

Гильденстерн

Он меня еще обвинял, зоофил несчастный!

Девочка

 
Не ссорьтесь, мальчики. Уже готово
Утопленницы непорочной ложе.
Оставим на могиле орхидеи:
Красивые – красивой. Спи, дитя!
Спасибо всем, кто в ней участье принял —
И мальчику, и мальчику в очках,
И старикам, что в очереди ныне,
Спасибо, Розенкранц и Гильденстерн!
 

 
«Прощайте, Розенкранц и Гильденстерн!
Убойный написал про нас Шекспир том.
Интригу не осилишь без цистерн,
наполненных ядрёным датским спиртом.
Достигнув берегов чужой страны,
вы будете слегка удивлены,
 
 
а после – казнены. Меня потряс
доверенный вам дядюшкой приказ,
а выводы буквально изумили.
Полночи я корпел над факсимиле,
сюжет перелицовывал… Печать
из Интернета удалось скачать».
 
 
Так бормотал, слоняясь меж кают,
неадекватный принц по кличке Гамлет.
Трещал на нём камзол, что выдают
сироткам в секонд-хенде. Сапогам лет
пятнадцать… Плюс – одышка, целлюлит
и взор полынной горечью налит.
 
 
И жизнь не веселит. Ведь поутру
предполагается дуэль с Лаэртом.
И принц уже не принц, а полутруп,
поскольку быть ему дрючком пропертым.
Или не быть? А если быть – то где ж,
раз жизнь – сплошной винительный падеж?
 
 
Принц виноват. Намечена дуэль.
Партер гудит, набит, как клуб XL,
когда там декламировал Воден —
ников, но без обиняков
принц говорит: «Какой ужасный день!
Но я же – не маньяк, я не таков!
 
 
Жизнь царственных особ окружена
пиаром чёрным, выхлопом зловоний.
Таблоид написал, что мне жена —
Офелия. Навязчивый Полоний,
решив, что он – потенциальный тесть,
задумал в душу, словно в спальню, влезть.
 
 
А у меня был глюк, что там – хомяк,
сожравший “Камасутру” с “Капиталом”.
Я дверью хлоп, и папа ваш обмяк
и вдруг по стенке сполз сугробом талым…
К чему он ошивался под дверьми?
Лаэрт, дружок, сочувствие прими!
Что до моей несбывшейся жены —
она была не лучшей из Офелий.
Иные дамы краше сложены.
Однажды наблюдал я в Коктебеле
заплывы петербургских поэтесс.
Вот это – драйв, и катарсис, и стресс!
 
 
Офелия твердила, что умрём
мы в счастье страсти, но опередила
меня. Я соблазнял монастырём,
спокойствием, замужеством с дебилом…
Она была готична и бела,
Но так неубедительно плыла!»
 
 
Король вскричал: «Я тоже виноват,
хотя жена меня давно простила.
Однажды брат спросил: «В чём правда, брат?»
И я поднёс ему бутыль этила.
Он по-английски выругался: «Shit!
Нет правды на земле! Ведь я – подшит!
Здоровый образ жизни доконал!
Плесни мне, брат, хоть в ухо, хоть в анал!»
 
 
«Покойник прав! – заметила вдова. —
Пойду бухну». – «Не пей вина, Гертруда!
Ты горлышко ошпаришь – там Н₂
SO₄ в глубине сосуда.
Там KCN, сивушные масла!
Глотнёшь – и станешь самкою козла!»
 
 
«Пошто споил ты матушку мою? —
Воскликнул Гамлет. – Эк её колбасит!
Пей с ней на брудештафт!» – «Дык, я ж не пью!» —
«Возьми бокал, обрюзгший старый бассет,
и вылакай отстойный свой настой!
Пускай я стану трижды сиротой!
 
 
Лаэрт, засунь перо мне под ребро!
Шекспир любил концовки садо-мазо!
Любовь и смерть, злодейство и добро
на бутерброд трагедии намазал,
решив на кончик шпаги и в стакан,
цианистого калия добавить…
Умрём корпоративно! Вот судьба ведь…
Привет вам, Гильденстерн и Розенкранц!»