Электронная библиотека » Коллектив Авторов » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 18 мая 2016, 19:40


Автор книги: Коллектив Авторов


Жанр: История, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Новая история стран Азии и Африки. XVI–XIX века. Часть 1

© Коллектив авторов, 2004

© ООО «Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС», 2004

© Серия «Учебник для вузов» и серийное оформление. ООО «Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС», 2004

© Макет. ООО «Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС», 2004

Предисловие

История стран Азии и Африки в Новое время традиционно охватывает период превращения этих стран в колонии. Новая история как определенный период всемирной истории является характеристикой, приемлемой как для стран Запада, так и для стран Азии и Африки. Однако содержание этого исторического периода для таких разных регионов земного шара представляется совершенно не однотипным: в передовых странах Запада происходило развитие, а затем и торжество капиталистических отношений; страны Азии и Африки, наоборот, вступали в длительную полосу кризиса своих феодальных структур, а затем стали легкими объектами для капиталистической экспансии со стороны капиталистических стран Запада. Но все же существует нечто определяющее для периода Новой истории как стран Запада, так и стран Востока. В целом, это формирование колониальной системы, в рамках которой горстка стран метрополий (Запад) и подавляющее количество зависимых стран (Восток) впервые в истории человечества вместе образуют единую систему мирового капиталистического хозяйства на базе сформировавшегося единого мирового экономического рынка. Еще одним составляющим исторического процесса в Новое время станет непрекращающаяся антиколониальная борьба народов Востока.

В принципе такое определение является достаточно распространенным и типичным для характеристики основного лейтмотива периода Нового времени. Однако многочисленные споры и дискуссии вызывало и продолжает вызывать определение конкретных хронологических рамок. Для зарубежной историографии под нижним хронологическим рубежом чаще всего подразумевается начало XVI в. При этом западные историки прежде всего исходят из концепции Средневековья, продолжавшегося от краха Западной Римской империи (конец V в.) до «эпохи Высокого Возрождения» (начало XVI в.). А вот верхняя рамка Новой истории находится как бы в поступательно-подвижном состоянии. По мнению большей части зарубежных историков, грань Нового и Новейшего периодов отстоит всего лишь на время жизни одного поколения (20–25 лет) от текущего календарного года. При этом период новейшей истории, когда события и процессы последних двадцати пяти лет еще не могут получить должной оценки, относится скорее к политологии.

Историография стран Азии и Африки как правило имеет востокоцентрический подход и избегает давать общие межрегиональные хронологические рамки. Чаще всего она ориентируется на конкретные исторические процессы в своих собственных странах. Так, например, многие китайские исследователи начало Новой истории относят к первой «опиумной войне» (1840–1842 гг.), а ее окончание – к образованию КНР (1949 г.).

В отечественной историографии (в советский период) по вопросу рубежа между средневековьем и Новой историей проходили дискуссии между московской и ленинградской востоковедческими школами. Московские востоковеды отстаивали в качестве события, разделившего две эпохи, английскую буржуазную революцию (середина XVII в.), а ленинградские – французскую (конец XVIII в.). Это нашло отражение в изданных и переиздававшихся учебниках: Ф. М. Ацамбы «История стран Азии и Африки в Новое время» (МГУ) и Г. В. Ефимова «История стран зарубежной Азии в Средние века» (ЛГУ).

Зато конечная дата Новой истории не вызывала никаких сомнений: естественно, это была Великая Октябрьская социалистическая революция (1917 г.), означавшая «начало торжества коммунизма во всемирном масштабе».

Девяностые годы двадцатого столетия внесли некоторые коррективы: нижняя рамка Новой истории трактуется по-разному, а верхней считается теперь 1918 г. – год окончания Первой мировой войны, «частью которой является Октябрьская революция».

Авторам данного учебника представляется, что ни одно из предложенных решений (прежде всего в отношении «водораздела» между Средневековьем и Новым временем) не является адекватным, так как ни одно из рассматриваемых событий или процессов не оказало решающего влияния на весь мир: как на Запад, так и на Восток.

В предлагаемом учебнике авторы в качестве рубежа между Средними веками и Новым временем рассматривают эпоху Великих географических открытий, начало которой положили плавания Христофора Колумба (1492 г.) и Васко да Гамы (1498 г.). Ведь именно эти открытия коренным образом реально изменили не только географическую, но и экономическую, социальную, политическую картину всего мира. На Западе началась так называемая «революция цен», ставшая мощнейшим катализатором развития капиталистических отношений и, в конечном итоге, превращения большинства европейских держав и США в метрополии. На Востоке, в свою очередь, тот же процесс вызвал противоположные последствия. Там многократно усилился кризис феодальных структур, замедлились темпы развития, что в конечном итоге превратило когда-то высокоразвитые восточные страны в колонии и полуколонии. Таким образом, произошли процессы огромной важности, приведшие к возникновению колониальной системы, в рамках которой возник общемировой экономический рынок (где страны Востока играли подчиненную роль), и впервые в истории человечества история стала единой.

Рубежом Новой и Новейшей истории авторы обозначили грань XIX и ХХ веков. Это мотивировано тем, что меняющиеся реалии того времени также оказали огромное влияние на весь мир – как на Запад, так и на Восток. На Западе в конце XIX в. свободный капитал стал переоформляться в монополистический, что совершенно изменило ситуацию в развитых странах. А на Востоке именно в конце XIX в. начинается развитие собственных капиталистических отношений, что, в свою очередь, вызвало процесс появления новых классов и групп общества, возникновения буржуазного революционного движения и последующие буржуазные революции («пробуждение Азии»), ставшие прологом к развалу колониальной системы. Кроме того, именно на грани веков произошли первые межимпериалистические конфликты (испано-американская война 1898 г., англо-бурская война 1899–1902 гг. и русско-японская война 1904–1905 гг.), ставшие прообразом будущих мировых войн. Таким образом, хронология Нового времени предлагается в рамках начала XVI – конца XIX веков. Однако это не означает, что авторы отрицают право на другие точки зрения по данному вопросу.

Глава I. Основные тенденции общественного развития стран Азии и Африки в Новое время

§ 1. Экономическое развитие стран Востока в доколониальную эпоху

В отечественных и зарубежных учебниках и научных публикациях встречаются неоднозначные, но преимущественно описательные характеристики уровней, тенденций и факторов долгосрочного экономического развития стран Востока и Запада. Это связано с рядом обстоятельств, в том числе с особенностями методологии различных исследователей, наличием или отсутствием в их распоряжении тех или иных материалов, источников, статистических показателей. Попытаемся уточнить некоторые контуры и детерминанты долгосрочной экономической динамики этих стран (речь пойдет главным образом о Китае, Индии и Египте, а также, для сравнительных характеристик, о ряде крупных западноевропейских государств).

Судя по описаниям, наблюдениям и оценкам, имеющимся в историко-экономической литературе, страны и народы Востока, реализовав в прошлом географическое и историческое преимущество, предоставленное относительно щедрой, хотя и весьма нестабильной и не во всем благодатной природой, сумели, адаптируясь к ней, освоить (но далеко не полностью подчинить себе) мощные естественные производительные силы, развив при этом немалые для своего времени материальные, социальные и духовные средства общественного производства (и общения).

Речь идет об ирригационных и иных инфраструктурных сооружениях, внедрении разнообразных технических и технологических инноваций (некоторые из них позднее стали достоянием западной части ойкумены), сравнительно высоком уровне общественного разделения и координации труда, относительно эффективных формах организации производства, впечатляющем уровне развития культуры, искусства, религиозных и этических систем, отражающих заметный прогресс в эволюции духовных элементов производительных сил.

Ханьский Китай к началу нашей эры по уровню развития, возможно, не отставал, а даже несколько опережал Римскую империю эпохи раннего принципата, экономика которой базировалась на естественных и общественных производительных силах не только Южной и Западной Европы, но также Северной Африки и Передней Азии. Усредненные показатели подушевого национального продукта в ханьском Китае и Римской империи достигали, по нашим ориентировочным расчетам и оценкам, соответственно 340–440 и 300–400 дол. (в относительных ценах 1980 г.), урожайность зерновых – 8–10 и 6–8 центнеров с гектара, уровень урбанизации (города с населением более 5 тыс. человек) – 11–12 и 9–10 %, продолжительность жизни – примерно 24–28 и 22–26 лет.

Первое тысячелетие нашей эры отмечено многими событиями, среди которых: гибель империй, переселения народов, массовые пандемии, вызвавшие в дальнейшем стагнацию (Китай, Индия, Западная Европа), а в некоторых регионах мира (Ближний Восток) снижение общей численности населения (см. табл. 1).


Таблица 1

Динамика численности населения в странах Востока и Запада (млн. человек)

1 Включая нынешние территории Пакистана и Бангладеш.

2 Включая Северную Африку.

3 Данные в скобках – оценки, учитывающие также численность европейских эмигрантов и их потомков в переселенческих колониях и странах.


Вместе с тем за первое тысячелетие нашей эры, особенно за его последнюю треть, некоторые страны Востока, включая Китай, Индию и мусульманский мир, совершили немалый рывок в развитии производительных сил, о чем не следует забывать в контексте рассуждений об относительной застойности экономических систем «восточного» феодализма (деспотизма) или так называемого «азиатского способа производства». В этот период получили широкое распространение технические, технологические, организационные и культурные инновации, многие из которых появились в Европе (частично они были заимствованы с Востока) лишь спустя 300–500–1000 лет.

За десять веков, отделявших сунскую эпоху от ханьского Китая, производство зерновых в расчете на душу населения возросло по меньшей мере в 1,5 раза, что в немалой степени было связано с ростом их урожайности: средневзвешенный показатель, возможно, повысился с 8–10 до 14–16 центнеров с гектара. На рубеже первого и второго тысячелетий этот индикатор в среднем по Ближнему Востоку и Северной Африке, а также в центральных районах Индии составил примерно 10–13 центнеров с гектара, превышая, таким образом, соответствующий показатель по Западной Европе по меньшей мере в 4–5 раз.

По ориентировочным оценкам подушевое производство железа в Китае, увеличившись за три столетия в 5–6 раз (в 806 г. – 0,2–0,3 кг, в 998 г. – 0,5–0,6, в 1064 г. – 1,2–1,4 кг), достигло к концу XI в. (1078 г.) не менее 1,3–1,5 кг. Этот индикатор, вероятно, не уступал среднеевропейскому показателю (без России) XVI – первой половины XVII вв. (в 1500 г. – 1,2–1,3 кг, в 1530 г. – 1,3–1,5, в 1700 г. – 1,6–2,0, в 1750 г. – 2,1–2,4 кг).

Согласно нашим расчетам и оценкам (табл. 2), подушевой национальный продукт Китая в 750–800/1050–1100 гг. мог возрасти примерно в 1,6–2,0 раза, или в среднем ежегодно на 0,15–0,25 % (этот показатель был выше, чем в целом по западноевропейскому региону в XI–XIII и XVI–XVIII вв., но, возможно, соответствовал темпу подушевого экономического роста наиболее динамичных стран Западной Европы – Голландии и Англии в XVI–XVIII вв.). В соответствии с построенной нами производственной функцией, за счет количественных затрат трудовых, капитальных и природных ресурсов было получено 65–75 %, а в результате роста совокупной производительности – 25–35 % прироста валового продукта страны.

Все это позволяет предположить, что некоторые важные признаки (предпосылки) перехода к интенсивному экономическому росту впервые обнаружились не в Европе, как это принято считать, а на Востоке, в Китае, возможно, за 500–700 лет до начала аналогичного (или по крайней мере близкого по ряду существенных характеристик) процесса на Западе.


Таблица 2

Темпы и факторы экономического роста Китая, %


Примечания. 1. Индекс ВВП рассчитан как средневзвешенный показатель, учитывающий динамику производства зерновых, железа, рост численности населения (последний индикатор неплохо обобщает изменение уровней выпуска «продукции» в услугах и строительстве). 2. В качестве индекса массы применяемого труда использован показатель численности населения (это вполне допустимо, если принять во внимание длительность периода и традиционный характер экономики). 3. Индекс основного капитала аппроксимирован средневзвешенным индикатором кумулированного числа крупных ирригационных объектов, а также динамики производства железа (соответствующие веса субиндексов взяты равными 2/3 и 1/3). 4. Коэффициенты эластичности прироста ВВП по живому труду (α), основному капиталу (β) и земельным ресурсам (γ) составили для средневекового Китая соответственно 0,6; 0,2; 0,2.

По нашим ретроспективным оценкам, учитывающим динамику производства зерновых, железа, индексы реальной заработной платы и ряд других индикаторов, в XI в. ВВП в расчете на душу населения мог достигать в Китае 600–700 дол., в Индии – 550–650, на Ближнем Востоке (Египет) – 470–530 дол. (в относительных ценах 1980 г.; см. табл. 3). Сравнивая эти данные с полученными нами показателями по некоторым европейским обществам той эпохи, можно сделать вывод о том, что в начале второго тысячелетия уровень развития в странах Востока был почти в 2 раза выше, чем в Западной Европе.

Следующие оценки также свидетельствуют о значительных различиях, существовавших в то время между Востоком и Западом в других компонентах социально-экономического и культурного развития. Если в Китае в начале второго тысячелетия в городах с числом жителей более 2 тыс. человек проживало около 20 % населения (при критерии «не менее 5 тыс. человек» 10–14 %), а в мусульманском мире – 15–20 % (свыше 5 тыс. – 10–13 %), то в Западной Европе (без Испании), этот показатель не превышал 11–13 % (8–9 % свыше 5 тыс.).

С учетом некоторой условности ретроспективных показателей грамотности населения их оценки были скорректированы здесь в сторону снижения. Но и в таком виде итоговые данные на начало текущего тысячелетия составили по Китаю 20–30 %, по Индии – 10–15, по Египту и Сирии – 8–12, а по Западной Европе не более 1–2–3 % (см. табл. 3). Следовательно, превосходство Востока над европейским миром было особенно заметным в интеллектуальных компонентах производительных сил, опирающихся на накопленный веками и тысячелетиями потенциал культуры, опыта и знаний.

Вместе с тем по такому емкому и значимому показателю, как средняя продолжительность жизни, страны Востока (23–27 лет) в целом несколько отставали от Западной Европы (26–30 лет), что, видимо, было связано с большей подверженностью первых стихийным бедствиям, в том числе наводнениям, засухам, землетрясениям, тайфунам, а также эндемическим и эпидемическим заболеваниям.

Обобщая приведенные данные, характеризующие уровень производительных сил с разных сторон, можно рассчитать своеобразный индекс развития, представляющий среднегеометрическое невзвешенное трех относительных показателей – подушевого ВВП, средней продолжительности жизни и грамотности населения (см. табл. 3). Судя по этому индикатору, реальное отставание западной части мира от восточной было примерно двух-трехкратным (1: 2,5). Прежняя оценка разрыва в уровнях развития двух макромиров, исходившая из критерия подушевого ВВП, возросла, таким образом, почти на треть.

Резюмируя, можно отметить, что к началу нынешнего тысячелетия некоторые страны Востока, и прежде всего Китай, пройдя длинный путь социоестественной адаптации, сумели в целом существенно продвинуться вперед на шкале экономического прогресса. Достаточно рационально используя «природную машину», широко применяя экстенсивные, а также (когда для этого складывались необходимые социально-экологические условия) интенсивные методы ведения хозяйства и организации производства, они достигли примерно двух-трехкратного превосходства в уровнях развития по сравнению с Западом. Экономический рост в тех странах Востока, где он действительно был более или менее заметным (например, в танско-сунском Китае), во многом происходил за счет наращивания материальных, социальных и духовных средств и условий производства, распространения технологических и иных инноваций. В значительной мере это явилось результатом прогресса в накоплении опыта, знаний, повышения грамотности, культуры, а также некоторого развития частного предпринимательства и инициативы людей (земледельцев и ремесленников, купцов, чиновников и ученых).

Достигнув в прошлом сравнительно высокого, по историческим меркам, «рейтинга», страны Востока не сумели его сохранить в последующие столетия. Возникает ряд вопросов. Когда, почему и как отстал Восток? Можно ли говорить об абсолютной деградации производительных сил? Или речь идет об относительном упадке в расчете на душу населения к уровню стран Запада?

Не ставя в данном разделе учебника непосильной задачи – досконально исследовать всю гамму вопросов, связанных с отставанием Востока (которые широко обсуждаются в научной литературе), сфокусируем основное внимание на проблематике эволюции производительных сил в доиндустриальную эпоху.

Начнем с демографической составляющей, которая в традиционных обществах с преимущественно экстенсивным способом производства определяла важнейшие контуры их экономической динамики. При всех неточностях и условностях имеющихся оценок очевидно, что в рамках восьмисотлетнего периода (XI–XVIII вв.) в ряде крупных стран (регионов) Востока обнаружился в тенденции существенный рост населения. Особенно рельефно сопоставление с первым тысячелетием (см. табл. 1).

В 1000–1800 гг. численность населения Китая, несмотря на ее значительные флуктуации в этот период, возросла примерно в 5 раз; в Индии отмеченный показатель увеличился почти втрое, а по Ближнему Востоку он практически не изменился. Многократное увеличение демографического потенциала в двух крупнейших странах Востока означало также и существенное, хотя, возможно, и не вполне адекватное расширение потребительного и производительного потенциалов. Иными словами, тезис об абсолютной деградации производительных сил не корректен для крупнейших восточных сообществ.

Вместе с тем, судя по имеющимся расчетам и оценкам (см. табл. 3), подушевой национальный продукт в ряде крупных стран и регионов Востока в XI–XVIII вв. не имел тенденции к росту и, по-видимому, несколько сократился. Важно подчеркнуть, что, во-первых, величина учтенного здесь снижения – за 7–8 веков примерно на 1/5 – весьма небольшая, позволяющая говорить скорее о стагнации (падение в среднем ежегодно на 0,02–0,04 %), чем о сколько-нибудь глубоком кризисе. Во-вторых, в рамках изучаемого длительного периода во всех трех странах удалось диагностировать, правда пока еще в самом общем виде, по 2–3 колебательных контура (волны), каждый из которых включает фазы подъема, стагнации и спада и по своей протяженности примерно в 5–6 раз превышает длину обычного кондратьевского цикла (40–60 лет)[1]1
  Полетаев А. В., Савельева И. М. Циклы Кондратьева и развитие капитализма. М.: Наука, 1993. С. 12.


[Закрыть]
.

Хотя идентификация длинноволновых процессов – тема специального исследования, предполагающего в качестве предварительного условия создание весьма солидного и специфического банка данных, тем не менее, можно констатировать, что первая серия расчетов (подушевой динамики производства зерновых), выполненных по ряду «опорных» точек, в целом подтверждает высказанную учеными-китаистами гипотезу о существовании длительных «династических» циклов экономической конъюнктуры. Нечто подобное «просматривается» на материалах фатимидско-айюбидского (969–1250), мамлюкского (1250–1517) и османского Египта (1517–1918), а также Индии эпохи Делийского султаната (1206–1526) и Великих Моголов (1526–1857).


Таблица 3

Динамика индекса развития[2]2
  Индекс развития (D) рассчитан по формуле где Аij, Вij, Сij – для каждой (i) страны и для каждого (j) года означают соотвестственно подушевой ВВП в паритетах покупательной способности валют (международные доллары 1980 г.), среднюю продолжительность жизни, процент грамотных среди взрослого населения; AX, BX, Сх – аналогичные показатели по Великобритании за 1800 г.


[Закрыть]
в странах Востока и Запада в XI–XVIII вв.

2 В скобках даны оценки.

3 Средние по группам стран показатели взвешены по численности населения.


Итак, три крупные страны Востока имели во многом не схожие траектории, разные ритмы и неодинаковые темпы развития в Средние века и Новое время. Если перемножить индексы изменения численности населения и подушевого продукта, то окажется, что в 1000–1800 гг. национальный продукт в Китае возрос в 3,5–4 раза, в Индии – более чем вдвое (на 100–130 %), а в Египте (а возможно и в целом на Ближнем Востоке) он сократился примерно на 1/3. Вместе с тем у этих государств (субрегионов) есть и немало общего: несмотря на отдельные попытки, предпринятые в рамках длительных циклов хозяйственной конъюнктуры, странам Востока в силу ряда обстоятельств (которые будут рассмотрены ниже) не удалось создать долговременно действующий механизм расширенного воспроизводства, выходящего за пределы экстенсивного роста.

Анализируя причины возникновения и развития феномена отставания (отсталости) стран Востока, заметим, что в XII–XIX вв. для них была характерна сравнительно высокая степень нестабильности воспроизводственного процесса (резкие перепады в численности населения, уровнях производства, объемах используемых ресурсов). В отличие от Западной Европы, расположенной в умеренных широтах на периферии Евразии, страны и народы Востока взаимодействуя с могучей и не всегда благодатной природой, нередко испытывали жестокие экологические и социальные потрясения. Засухи, наводнения, землетрясения, тайфуны, цунами, а также опустошительные набеги кочевников и иные проявления крайней нестабильности обусловили значительные, периодически повторявшиеся разрушения производительных сил стран Востока.

Серьезные последствия имели различные эпидемии и пандемии, масштабы которых, по мнению специалистов, в отдельные периоды Средневековья и Нового времени превосходили размах аналогичных процессов в Западной Европе. Население стран, расположенных в тропиках и субтропиках, было в сильной степени подвержено инвазионным и эндемическим заболеваниям (малярия, шистосоматоз и т. п.). Вследствие ослабленного здоровья, жаркого, изнурительного климата и недоедания индивидуальная производительность в странах Южной, Юго-Восточной Азии и Северной Африки в среднем снижалась в 1,5–2 раза.

В отличие от Западной Европы, сумевшей к началу второго тысячелетия укрепить свои основные рубежи и приступить к интенсивному освоению окраин, ведущие страны Востока испытывали периодически возраставший натиск со стороны обширной периферии (степи, полупустыни, пустыни), которую при тогдашнем уровне военной технологии было практически невозможно эффективно контролировать.

Последствия опустошительных набегов и завоеваний кочевников трудно даже представить себе сегодня. К примеру, монголы в XIII в. и маньчжуры в XVII в. уничтожили в ходе установления своего господства соответственно 1/3 и 1/6 часть китайского населения. Разрушение эффективных, но весьма хрупких производительных сил стран Востока, например, ирригационных сооружений, без их своевременного восстановления превращало цветущие края либо в пустыни, либо в ядовитые болота. Голод и эпидемии, вызванные и усиленные войнами, увеличивали размеры гекатомб. Угон в плен квалифицированной части населения, значительное сокращение общей его численности, а также поголовья скота крайне затрудняли восстановление разрушенного хозяйства.

Отмеченные выше природные и военно-политические факторы наложили немалый отпечаток на особенности эволюции общественных структур и производительных сил стран Востока. Возникшее в целях мобилизации подданных для коллективной эксплуатации могучей природы, а также для ожесточенной борьбы с внешними и внутренними врагами за право распоряжаться значительным прибавочным продуктом, государство в азиатских и североафриканских обществах сложилось, вероятно, раньше, чем возникли относительно развитые, в том числе рыночные, формы горизонтальной интеграции социума. Оно приобрело при всех немаловажных различиях, существовавших между странами и регионами Востока, основные черты того, что обычно называют восточным деспотизмом.

Общество подобного типа с преобладанием вертикальных (командных) импульсов и связей над обратными, а также горизонтальными связями, самодовлеющее, в известном смысле тотальное (т. е. без четкого разделения властей, скажем, на светскую и духовную) и дистрибутивное по своему характеру, было при всех его изъянах вовсе не ошибкой истории, а достаточно жизнеспособной системой, просуществовавшей не одно тысячелетие.

Поддержание и восстановление определенного уровня стабильности после необычайно жестких экологических и военно-политических шоков нередко достигалось ценой существенного ослабления горизонтальных связей, подавления индивида, консервации традиционных институтов, ограничивавших импульсы к развитию.

В результате завоеваний кочевники к началу (или в начале) второго тысячелетия установили, а потом неоднократно «возобновляли» свое господство во всех трех крупнейших субрегионах Востока, при этом они воспроизводили, где это им удавалось, периферийные, архаичные формы хозяйствования. Господство кочевников в странах Востока по своему характеру и последствиям, как правило, отличалось далеко не в лучшую сторону от более поздней европейской колонизации. Важной чертой восточных деспотий, сложившихся в результате завоеваний номадов или испытывавших воздействие (военное давление) кочевников извне, была тенденция к превалированию непроизводительных, в том числе разрушительных и паразитических, функций государства над созидательными.

Говоря о хищничестве и паразитизме восточных правителей, приведем следующие факты. Рента и налоговые изъятия, отчуждаемые у крестьян в юаньском, минском и цинском Китае, в делийском султанате, могольской Индии, сефевидском Иране, а также в ближневосточных государствах эпохи Средневековья и Нового времени, порой достигали 40–50 % собранного урожая (конечно, крестьяне, бывало, утаивали часть продукции, но и чиновники и откупщики нередко выколачивали больше, чем это было «положено»). По данным отечественных и зарубежных востоковедов, в XI–XIII вв. на Ближнем Востоке (Египет, Сирия) отчуждалось у крестьян-землевладельцев 25 %, у арендаторов – 62, у издольщиков – 75 и у батраков 82 % произведенного ими сельскохозяйственного продукта. На Ближнем Востоке в конце XVIII – начале XIX вв. феллахи, случалось, отдавали в виде налогов (и ренты) до 2/3 урожая; элита (0,1–0,3 % населения) в могольской Индии, Османской империи, сефевидском Иране присваивала 15–20 % национального продукта. В цинском Китае этот показатель в среднем был, возможно, вдвое меньше (8–10 %), однако и он превышал европейские «стандарты»: в ранней Римской империи и в Англии эпохи королевы Елизаветы I этот индикатор достигал 5–7 %.

Стремясь сохранить и увеличить свои богатства, восточные правители, во-первых, как правило, ограничивали развитие частной инициативы, справедливо усматривая в ней серьезную опасность своему существованию, угрозу стабильности; во-вторых, всемерно наращивали средства военно-политического и идеологического давления на своих подданных и ближайших соседей. В Китае в последней четверти XI в. военные расходы (по минимальным оценкам) могли составлять 3–6 % ВНП.

В аббасидском халифате во времена правления аль-Мансура, Харун ар-Рашида и аль-Мамуна (754–833) этот показатель, возможно, равнялся 6–7 % национального продукта стран Ближнего Востока. В государстве Салах-ад-Дина во времена третьего крестового похода (1189–1192) военные расходы достигали не менее 8–10 % национального продукта. Примерно в такую же величину можно оценить военные затраты Османской империи к концу правления турецкого султана Сулеймана I Кануни (1520–1566). В могольской Индии военные расходы возросли с 12–15 % ее национального продукта в 1595–1605 гг. до 18–23 % в 1680–1688 гг., при этом около четверти населения империи непосредственно обслуживало ее вооруженные силы.

В то же время, по имеющимся оценкам, в средневековых государствах Западной Европы затраты на содержание армий в среднем не превышали 5–10 % их национального продукта. Например, в Англии в 1688 г. этот показатель составлял 5–6 %. Вместе с тем в периоды особенно ожесточенных конфликтов, к которым следует отнести тридцатилетнюю и ряд других войн, отмеченный показатель возрастал до 6–12 %. Обобщая приведенные данные, следует отметить, что в восточных деспотиях относительная доля военных, по сути дела непроизводительных, расходов была в целом несколько выше, чем в досовременных обществах Запада.

Подданные в странах Востока часто страдали не только от произвола, хищничества и паразитизма власть имущих, но также от их инертности и бездеятельности, отражавших глубокую асимметричность взаимных «обязательств» верхов и низов. Низы были, как правило, весьма слабо защищены от всевозможных бедствий (налеты кочевников, грабителей, чума или голод).

После Акбара моголы не имели постоянно действовавшей системы помощи голодающим. Сефевидский режим кое-как поддерживал бедствовавших во время засух. По мнению исследователей, помощь голодающим в странах Востока была меньше, чем в странах Западной Европы в XVII–XVIII вв. Однако в цинском Китае XVIII в. была, по-видимому, создана относительно развитая для того времени система зернохранилищ для экстренного снабжения населения. Но в Китае и других азиатских обществах не было эффективно действовавших карантинных и санитарных кордонов, подобных тем, что существовали в Европе для борьбы с распространением эпидемий.

История стран Востока насчитывает немало мудрых правителей. Вместе с тем система, в которой ничем не ограниченный деспотизм был доминантой общественного устройства, порождала обстановку, в которой порой царило некомпетентное всевластие. Так, в Османской империи после смерти Сулеймана Великолепного и вплоть до начала XVIII в. сменилось 13 весьма слабых и ограниченных султанов.

В отличие от западноевропейских стран, где уже в XIII–XVI вв. государство способствовало формированию разнообразных компонентов инфраструктуры (на основе которой выросла система меркантилизма), страны Востока оказались в целом не способны реализовать подобную политику. Начиная с XVI–XVII вв. стало заметно отставание восточных от европейских стран по темпам наращивания транспортных средств (строительство кораблей, портов, дорог, каналов) и систем коммуникаций (книгопечатание, развитие грамотности).


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 7 8 9 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации