Текст книги "Обитель Джека Потрошителя"

Женщина поджидала меня, сидя за столом, застеленным потертой клеенкой, и неторопливо помешивала ложечкой в стакане, от которого поднимался пар. На тарелке перед ней лежали три булочки с маком.

– Хочешь горяченького? – просто спросила меня женщина.

– Да нет, спасибо большое!

– Ты ж говорила, что замерзла? – поймала меня на слове женщина. – Вот и согреешься.

– Неудобно как-то. Вроде как напросилась я. Мне бы только спросить…

– Спросить всегда успеешь. Экие вы все сегодня торопливые. Садись вот тут, возле батареи, отогрейся – ишь, посинела вся, – а потом и расскажешь, чего тебе надобно.

Женщина достала из тумбочки еще один стакан и наполнила его крепким, почти черным чаем.

– Сахара, извини, не держу. Если мед любишь – клади. Свой он, липовый.

Она пододвинула ко мне фаянсовое блюдечко с янтарным зернистым медом. Я послушно зачерпнула пол-ложечки и опустила в свой стакан, вдыхая с огромным удовольствием терпкий запах. Несколько глотков горячего чая и вправду вернули меня к жизни, по телу разлилось блаженное тепло, волнение и страх отступили.

– Вот теперь говори, коли не передумала, – одобрительно взглянув на мои порозовевшие щеки, разрешила женщина.

– Меня интересует архив вашей церкви. Старые записи. Хочу разыскать родственников одного человека. Он похоронен на этом кладбище. Давно уже, сто лет назад. Мне бы узнать, кто заказывал для него заупокойную службу. Можете помочь? Я заплачу, сколько скажете.

– Не в деньгах дело, милая. Задача-то больно сложная. Сто лет назад… – она задумчиво покачала головой. – Даже и не знаю, срок немалый…

– Значит, не получится? – спросила я упавшим голосом.

– Не скажу пока. Чего зря обнадеживать? Проверить надо. Как человека-то звали? – спросила женщина, поднимаясь. Я дернулась было следом, но она махнула рукой:

– Сиди. Бумаги все здесь, в соседней комнате. Еще лет десять назад старый архив сюда свалили за ненадобностью. Хранить-то негде, тесно у нас. Хотели даже выбросить, да не решились. Документы все же.

Она вышла за дверь, и вскоре я услышала из-за стены ее голос:

– Год смерти какой? Напомни-ка.

– Тысяча девятисотый.

Еще минут пять-десять было совсем тихо. До меня доносилось лишь негромкое бормотание да шелест переворачиваемых листов. Сгорая от нетерпения, я то и дело вскакивала со своего места и принималась бегать из угла в угол, порываясь сунуть нос в дверь, за которой исчезла женщина. Она появилась в один из таких моментов, держа в руках толстенную тетрадь в старомодном кожаном переплете с обтрепанными углами. Лицо ее почти не изменилось, только глаза смотрели чуть более внимательно.

– Насилу нашла, – пояснила она, опуская на стол тяжелую тетрадь. Я протянула было руку, но она не позволила мне заглянуть внутрь, спросив прежде:

– Тебе Педаченко этот кем приходится?

– Если честно, то никем, – призналась я.

– Это хорошо, – неожиданно сказала женщина. Мне показалось, что она даже вздохнула с облегчением. – Ты знаешь о нем хоть что-нибудь?

– В этом-то и дело, что нет. А что такое?

– Ну, сама смотри, коли просила.

Она раскрыла книгу на нужной странице и указала пальцем на сделанную чернилами выцветшую запись.

– Его хоронили за счет психиатрической клиники? – изумилась я, с трудом разобрав витиеватый почерк. – Он что, псих?

– Так получается.

– Час от часу не легче! Только сумасшедшего мне не хватало…

– Отпевали его за счет заведения, – пояснила женщина спокойно. – Раньше было не то что нынче. Хоронили по всем правилам, даже таких, как этот Педаченко.

– Вот блин! – тихо пробормотала я, не сдержавшись. – И что же мне теперь делать? Ну-ка, что там за больница?

Я снова склонилась над тетрадью, отыскивая адрес лечебницы. Его не было. Стоял только номер.

– Сто шесть. Это где ж такая? – наморщила я лоб в растерянности.

– Та самая, что на остров переехала, – подсказала мне женщина. – В Свияжск. Слышала о таком?

– Да, конечно. Туда еще туристов возят, старинные церкви смотреть. Всегда удивлялась такому соседству: памятники старины и буйнопомешанные. Бррр…

– Больница там давно, лет сорок уже. Удобно: кругом вода, деваться психам с острова некуда.

– Да уж, не убежишь.

– Почему? Некоторые пытались. Только до берега не доплывали, далеко слишком. Напротив острова даже кладбище такое есть, где утопленников хоронили.

Женщина немного помолчала, как будто что-то обдумывая, потом чуть наклонилась вперед и спросила:

– Может, расскажешь, почему ты всем этим интересуешься?

И я решилась. Рассказала вдруг все и, как ни странно, почувствовала себя легче, как после исповеди.

– Не понимаю только, чего он к нам-то привязался? – закончила я со вздохом. – Вот думаю, может, он родственником кому приходится? Ну, не додали ему чего-то при жизни, обидели, вот он и мстит. Хотя, если подумать, мистика – такая чушь несусветная.

– Не скажи. Переселения душ церковь не отвергает.

– Так то церковь… А я, если честно, ни в бога, ни в черта не верю.

– Не мне тебя учить, сама не маленькая, а только с верой оно лучше. Сама поймешь, когда время придет. Вспомнишь мои слова.

– Да я не спорю. Придет такое время – хорошо. Только сейчас-то мне что делать?

– Съезди в больницу, поговори с людьми. Или опять же в архиве покопайся. Там про больных много чего интересного понаписано.

– Далеко же.

– Всего ночь в поезде, а там, через переправу, на попутке.

– Ужас. Там же психи. Как я туда сунусь? – жалобно заскулила я.

– Что тебе до них? Они за забором и под присмотром – не тронут. Хотя, конечно, всякое случается. В клинике той особо буйных держат.

– А откуда вы все это знаете? – спросила я с подозрением.

– Как же мне не знать, если сестра моя родная там санитаркой работет?

– Бедолага.

– Работа нервная, что верно, то верно. Зато платят хорошо. Кормят за казенный счет, что тоже нелишнее. Нет, она не жалуется. Если хочешь, я ей позвоню, а то тебя просто так и на порог там не пустят.

Для себя я еще не решила, стоит ли ввязываться в такую авантюру, но после предложения доброй женщины отступать было уже некуда. В другой раз мне не найти подобной помощи. Тяжело вздохнув, я обреченно кивнула, выражая свое согласие на поездку.

– Ну что ж, раз решилась – так тому и быть. Авось разберешься со своими проблемами. А я за тебя помолюсь и свечку перед богом поставлю.

– Спасибо.

– Не за что, милая. Сестру мою Валей зовут. Валентина Ивановна, если по отчеству. Фамилия – Лебединская. Запомнишь? Или записать тебе?

– Не надо, я запомню.

– Ну и ладушки. А я позвоню сестре, предупрежу. Тебя как звать-то?

– Агния. Пчелкина.

– А я Ирина Ивановна, – улыбнулась моя добродетельница неожиданно ласково. – Вот и познакомились напоследок.

Глава 17

Отправилась я с кладбища не куда-нибудь, а к Наташке. Уж как мне не хотелось вмешивать ее во все это, да, видно, от судьбы не уйдешь. Рассказать о том, что я обнаружила, было необходимо, а там пусть подруга решает, как поступить. Сама я уже не сомневалась, что поеду в Свияжск, даже завернула по пути на вокзал, чтобы узнать расписание поездов. Время показалось мне весьма удобным – поезд отходил в одиннадцать вечера. Оставалось еще много времени.

Наташка против своего обыкновения выслушала меня спокойно, ни разу не перебив и не задавая глупых вопросов. Подозреваю, что у нее попросту отнялся язык от страха. Я с беспокойством поглядывала на ее разом побледневшее лицо и бескровные губы. В отличие от меня подружка относилась к потусторонним силам с большим пиететом.

Дослушав до конца, Наташка, все так же ни слова не говоря, поднялась и достала из холодильника початую бутылку водки. Я знала, что спиртного она почти не употребляет, тем более водку, и оттого ее порыв взволновал меня еще сильнее.

– Пить будешь? – деловито осведомилась подруга, щедро плеснув себе в стакан.

– Нет. И тебе не советую. Водкой делу не поможешь.

– Много ты понимаешь…

– Эй, ты чего взъерепенилась? – обиделась я. – Можно подумать, я в чем-то виновата. Не нарочно же я все это придумала, в самом деле.

– Прости. Мне просто что-то нехорошо.

– Тебе-то с чего? Ты же только и делаешь, что по всяким гадалкам бегаешь. Насмотрелась небось всякого.

– Тут совсем другое дело. Гадалки – они безобидные, да и не верила я им до конца: то правду скажут, то ткнут пальцем в небо. А этот… как его… он настоящий.

– Да брось ты! Мы же с ним за ручку не здоровались. Может, и нет никакого призрака. Обыкновенное убийство. Хотя и в таком случае все довольно паршиво, но хоть понятно.

– Ты же и сама не веришь, – прищурилась Наташка. – А если веришь – значит, дура.

– Но-но!

– Это я не в смысле оскорбления, – предупредила Наташка и лихо опрокинула в себя водку. – Фу, какая гадость, – сморщилась она со страдальческим видом.

– Ладно, мне пора.

– Э, нет! Мы должны во всем этом разобраться, – ухватила меня за рукав подруга.

– А я что собираюсь сделать?

– Я имела в виду – вместе. Ты и я.

– Нет, так дело не пойдет. Я тебе рассказала обо всем вовсе не для того, чтобы и ты ввязывалась в это дело.

– Ну ни фига себе! А в чьей квартире все произошло? Чей мужик кладбищенскую елку приволок? Кому подкинули чертово зеркало? А? И после всего этого ты говоришь мне «не примазывайся»?

Моментально захмелевшая – с непривычки к алкоголю, – Наталья выглядела весьма воинственно и говорила с таким жаром, что я не сразу нашлась, что возразить.

– Тебя Юрка все равно не отпустит, – выдвинула я спасительную идею.

– Ха! Юрка! А где он? Нету. Юра, ау! – гаркнула Натка, приложив ко рту ладошку на манер рупора. – Не боись, он ничего и не узнает. Мы ему записочку нацарапаем какую-нибудь безобидную. А сами раз-два, туда и обратно. Здорово я придумала?

– Пить тебе больше не стоит, – пробормотала я убежденно.

– Я и не собираюсь, – мотнула головой Наташка. – Мне и так хорошо.

– Мне пора.

– Я с тобой.

– Нет.

Наташка глянула на меня исподлобья и выпалила:

– Не возьмешь – напьюсь и поеду одна в другом поезде.

Угроза подействовала. Я прикусила губу от досады. Ну что мне с ней делать? Ведь и в самом деле сделает как пообещала, уж я-то ее знаю.

– Черт с тобой, – махнула я рукой. – Переодевайся.

– Ты тоже.

– Я-то зачем?

– Мы должны за-мас-ки-ро-ваться, – с трудом выговорила заплетающимся языком подруга.

– На фига? Не болтай ерунды!

– А я говорю – маскируйся. Вдруг за нами следят? Нужно сбить их со следа, изменив внешность.

– Господи, делай что хочешь, только побыстрее, – отмахнулась я, понимая, что времени до поезда осталось уже в обрез и на споры просто нет времени.

Пришлось послушно натягивать Наташкины вещи из тех, по которым не так была заметна наша разница в размерах. Наташка гораздо выше меня и несколько крупнее, но свитер и джинсы для меня удалось подобрать более-менее подходящие. Если не считать, что штанины лежали на моих сапогах гармошкой, можно было сказать, что я выглядела почти прилично, а главное – была сама на себя не похожа. Выяснилось, что, избавившись от старомодного пальто, я чертовски похорошела, а это, несмотря на беспокойство из-за предстоящей поездки, несколько улучшило мое настроение. Сама же Наташка напялила куртку, которую носила еще в школе, и весьма обрадовалась, что она пришлась ей впору. В таком виде – замаскированные – мы и отправились на вокзал.

Торопились мы зря, так как оказалось, что поезд из-за внезапного изменения в расписании отправляется на полчаса позже. У нас образовалась целая куча свободного времени, которое надо было как-то убить. Мы досконально изучили небогатый ассортимент привокзальных ларьков и начали просто глазеть по сторонам. И надо же – вскоре я приметила нечто любопытное.

Милочка смотрелась в толпе полусонных, уставших пассажиров, как райская птица в курятнике. Ее нельзя было не заметить, глаза сами собой цеплялись за ослепительно яркое пятно в общей серой массе. Ярко-алый лакированный плащ, отделанный белоснежным песцом, высоко открывающий стройные ножки, и небрежно сколотые на затылке золотистые волосы привлекали любопытные взгляды со всех сторон. Но Милочка почти не обращала на них внимания, сильно озабоченная тем, чтобы удержать равновесие: обутая в сапожки на высоченных шпильках, она волокла за собой огромный чемодан, неповоротливый, как гиппопотам на прогулке, то и дело спотыкалась, отчаянно взмахивая свободной рукой. До ее ушей наверняка долетали сальные шуточки ротозеев, и она болезненно морщилась, отворачивая покрасневшее лицо.

– Интересно, что здесь делает наша фифа? – ткнула меня локтем в бок Наталья.

– Ну, раз с чемоданом, значит, собралась куда-то ехать.

– Небось на курорт. Вон сколько шмоток с собой набрала. Дотащить не может.

В этот момент Милочка как раз протиснулась сквозь стеклянные двери и, мелко перебирая ногами по льду, засеменила в сторону платформ.

Мы направились в том же направлении минут через пять, когда объявили посадку на наш поезд.

Вагон оказался полупустым. Я взглянула на часы. Спать хотелось ужасно, но нужно было ждать, пока поезд тронется, – только тогда проводница принесет нам белье. Поскольку мы рассчитывали обернуться с поездкой за сутки с небольшим, то вещей у нас с собой практически не было. Зубная щетка и мыло прекрасно уместились в одной маленькой сумочке. От скуки я некоторое время тупо смотрела в окно на суетящихся на платформе людей, слушая громкие крики разносчиц:

– Фанта! Пепси! Минералка!

Включилось радио. Известный шлягер почему-то еще больше вогнал меня в сон. Время тянулось томительно медленно. Я зевнула, да так и застыла с открытым ртом, уставившись в пыльное стекло. Мимо нашего окна размашистым шагом шел еще один хорошо знакомый мне человек. И у меня мелькнула мысль, что все, кого я знала, решили сегодня разом сняться с места и отправиться в путешествие. А подобные совпадения давно перестали мне нравиться. Петр Сергеевич был налегке, с легкой спортивной сумкой на плече, которая совершенно не подходила к длиннополому драповому пальто, и с лицом, выглядевшим озабоченным. Он явно кого-то искал. На минуту у меня закралось подозрение, что нас. Ведь говорила же Наталья, что за нами могут следить. Но чтобы сам Турков? Собственной персоной?

Когда он скрылся из поля моего зрения, я забеспокоилась. Меня так и подмывало узнать, куда и зачем направлялся супруг бизнес-леди Дианы. Не тратя времени на объяснения, я выскочила из купе и кубарем скатилась на платформу. Тщетно. Его нигде не было видно. Испарился он, что ли? Я зайцем понеслась вдоль вагона, хлопая расстегнутыми полами куртки, как вспугнутый глухарь крыльями. Но напрасно я вертела головой во все стороны: Туркова я, кажется, упустила. Огорчившись, я повернула обратно и медленно поплелась к своему вагону, машинально поглядывая на освещенные окна чужих купе. После взгляда в одно из них я даже присела от испуга, увидев знакомый силуэт совсем близко. Петр Сергеевич, за которым я гонялась по перрону, преспокойно сидел себе в купе нашего с Наташкой поезда. Нет, насчет спокойно я, пожалуй, погорячилась. Спокойным он не был. Скорее – взбешенным. Размахивая руками, этот тип орал на женщину, не помня себя от злости. Женщиной, само собой, была Милочка.

Второй раз я видела их вместе, и опять они ссорились. Только тогда права качала Милочка, а теперь они поменялись ролями. Как он орал! Это была песня! Слов я, конечно, не слышала, но мимика впечатляла. От благородной снисходительности Петра Сергеевича и следа не осталось.

Милочка сидела напротив него, втянув голову в плечи и глядя в сторону. Я видела, как она вздрагивает. Она, не отрываясь, смотрела на свои руки, и было в этом ее немигающем, пристальном взгляде какое-то отчаяние, сродни тому, которое испытывает загипнотизированная удавом птичка.

Засмотревшись на Милочку, я упустила из виду Туркова и, когда перед моим носом задернулись обе занавески, подпрыгнула от неожиданности. Что, если он заметил меня? Вдруг он сейчас уже спешит вдоль вагона, чтобы схватить меня за шкирку на месте преступления? Я так ярко представила себе сцену возмездия, что бросилась прочь без оглядки. Ворвавшись в наше с Наташкой купе, я первым делом бросилась к окну, быстро задернула занавески и только после этого, облегченно вздохнув, плюхнулась на свою полку.

После очередного подорожания билетов пассажиров на железной дороге стало значительно меньше. Лишь московские поезда, как и во все времена, были переполнены. Люди делали свой маленький бизнес, невзирая на дорожные расходы, да мотались за госсчет чиновники. Остальные сидели по домам. Потому наше с Наташкой купе так и осталось в нашем с ней полном распоряжении. Никто не польстился на две оставшиеся верхние полки, благо в других купе и нижних было предостаточно.

Обычно я засыпаю в поездах отвратительно. Всю ночь ворочаюсь на жесткой полке, слушая громкий стук колес. На этот раз все было по-другому. Едва коснувшись головой жесткой подушки, я провалилась в глубокий тяжелый сон. Наташка уснула задолго до этого.

Я увидела себя в огромном зале с зеркальными стенами, многократно повторяющими мое изображение. Почему-то на мне была надета балетная пачка, которая неприятно колола обнаженные по локоть руки жестко накрахмаленными оборками. Пошатавшись по залу и вдосталь налюбовавшись на себя, любимую, я отправилась в коридор. Там было темно. И все же коридор показался мне знакомым, я поняла, что бывала здесь раньше. Ну конечно, это же театр! Только что я здесь делаю в таком нелепом виде? Даже во сне я хорошо помнила, что станцевать смогу разве что цыганочку, и то если напьюсь, но никак не танец маленьких лебедей.

Пока я размышляла над этим парадоксом, впереди меня от стены отделилась высокая человеческая фигура. Поначалу-то я обрадовалась – надоело мне бродить в одиночестве по пустым коридорам, а тут еще одна живая душа объявилась. Но, прежде чем мне пришло в голову окликнуть эту живую душу, я вдруг испытала приступ дикого страха и испуганно сжалась, стараясь, чтобы меня не заметили.

И тут как раз человек обернулся. Лунный свет упал на его бледное лицо, и я узнала Романа. «Странно, он же умер», – подумала я удивленно. Как бы опровергая мои мысли, парень осторожно прокрался вперед и замер, нырнув в темную нишу. Похоже, он от кого-то прятался. Меня немедленно обуяло любопытство. К сожалению, дурные привычки не оставляют нас даже во сне.

В тишине раздались шаги. Я точно знала, что это не шаги Романа. Тот до сих пор двигался совершенно бесшумно, что для покойника вполне естественно. Шаги звучали громко и испугали меня почище внезапно ожившего Ромки, хотя я все еще никого не видела. Если бы во сне можно было упасть в обморок, я сделала бы это немедленно, а так просто стояла и стучала зубами от страха.

Он появился неожиданно, хотя я все глаза проглядела, высматривая его в темноте. Если то и был человек, то выглядел он как-то странно. И одет был как-то не по-нашему – в длинный плащ с капюшоном, под которым не разглядишь толком ни рост, ни комплекцию. Закутанная в плащ фигура двигалась вперед плавно, словно плыла по воздуху, а шаги звучали как бы отдельно, сами по себе, что меня здорово нервировало. Или скользи, если уж тебе так нравится, или шагай, как все нормальные люди! Разумеется, свои претензии я оставила при себе. Более того, постаралась сделать вид, что меня тут вообще нет. Не дай бог ОНО меня заметит, тогда мне конец, и к гадалке ходить не надо.

В то же время мне до смерти хотелось увидеть лицо призрака. Я откуда-то знала, что это важно. Но не менее ясно я понимала и другое – это невозможно, если я хочу остаться в живых.

Тем временем Роман неслышно последовал за призраком в черном плаще. Тот как раз достиг двери, за которой находилась душевая. И я вдруг увидела, что впереди призрака находится еще один человек. Сразу же, как только я это заметила, призрак взмахнул полами своего одеяния, как огромными крыльями, и поглотил того, второго, слившись с ним в одно целое, а потом прошел сквозь запертую дверь и исчез из виду. Затем она со скрипом отворилась, будто кто-то толкнул ее изнутри, – Роман, достигнув двери, распахнул ее настежь.

Тут уж и я не смогла оставаться на месте и ринулась вперед, позабыв об опасности. Наяву я бы скорее умерла, чем покинула свое убежище, но во сне у меня оказалось куда больше смелости. Или глупости. Это с какой стороны посмотреть. Потому что лучше бы я никогда не видела того, что скрывалось за проклятой дверью.

Сначала я увидела Романа, склонившегося над чем-то, лежащим на полу. С моего места мне была видна только худенькая нога, обутая в расшнурованный ботиночек. Нога была вывернута неестественным образом, и эта нелепая поза ужаснула меня. И еще ручеек крови, струящийся по белому кафелю.

Роман обернулся и взглянул на меня. Я отшатнулась. Он приподнял одну руку, багровую от крови. Я закричала.

– Тише, он услышит тебя, – прозвучал в моей голове чужой голос.

Я со стуком захлопнула рот, повинуясь приказу, и Роман удовлетворенно кивнул головой.

– Я этого не делал, – снова раздалось в моем мозгу.

Наверное, на моем лице отразилось недоверие, потому что его глаза вдруг стали печальными. Он поманил меня окровавленным пальцем, как будто хотел что-то показать. Помимо воли я подчинилась, завороженная его требовательным взглядом. Он подвинулся, чтобы я могла лучше видеть то, что лежало у его ног.

Даже на кладбище я старательно избегала того, чтобы смотреть на фотографию Лии. Я никогда не видела ее живой. Теперь я увидела ее мертвой. Истерзанное тело внушало страх, отвращение и… острую жалость к несчастному ребенку. Мой желудок сжался до размеров булавочной головки, съеденное накануне в нем уже не помещалось. Перед глазами поплыл туман, но он был не в состоянии скрыть страшную картину полностью. Молоденькая девушка, почти ребенок, лежала на полу в позе жестоко изломанной куклы. Ее бесстыдно обнаженное чужой рукой тело было искромсано ножом и окровавлено. Слипшиеся от крови светлые волосы в трогательных завитках разметались по полу, как чудовищный веер. Я заставила себя взглянуть на ее лицо и тут же громко закричала.

Вместо незнакомого лица передо мной было то, которое я хорошо знала. Более того, я видела его совсем недавно и прекрасно помнила, что девушка была жива и здорова. Но передо мной было ее лицо, искаженное смертельной судорогой, с оскаленными зубами и выпученными глазами. Она была мертва. И это была не Лия Майзель.