Текст книги "Скрижали бессмертных богов"

– Что это за текст? – напряглась Кася.

– Не имеет значения, – отмахнулся Черновицкий.

– Почему вы не хотите говорить об этом?

– Потому что все это преждевременно, – грубо сказал, как отрезал, Черновицкий.

Виктор Старицкий просунул голову в дверь и, увидев Касю, широко улыбнулся. «Хоть этот рад меня видеть!» – усмехнулась она про себя, так как отвратительное настроение Черновицкого начинало ей действовать на нервы.

– А, и наш международный специалист тут как тут! Что, Антон, только молодых девушек к своему пергаменту подпускаешь, а старых товарищей забыл? Хотя, может быть, девушка поумнее нас будет! Когда поделишься своими глубокомысленными выводами? – с легкой иронией поинтересовался Старицкий, обращаясь на этот раз к Касе.

– Как только – так сразу! – тон в тон ответила она.

– Ладно, Антон, я через полчасика загляну, – проговорил Виктор, собираясь уходить.

– Что-то срочное? – напрягся Черновицкий.

– Нет, но повариха куда-то сгинула, а народ духовной пищей накормить трудно.

– У меня где-то был номер ее мобильного, – рассеянно отозвался Черновицкий.

– Посмотри пока, а я по лагерю поищу, может быть, заснула где-то. Ее вечером бродящей по лагерю видели. Амуры, наверное, разводила, вот и умаялась, засранка!

На этих словах голова Старицкого исчезла. Черновицкий стал копаться в своих бумагах в поисках номера, сейчас ему было не до Каси. Поняв, что других объяснений дождаться от него будет трудно, девушка ретировалась. Поискала Бикметова – бесполезно. Тюрколог словно сквозь землю провалился. Разочарованная, она побродила по лагерю. Наконец увидела вдали Бикметова, он явно куда-то торопился.

– Ринат! – позвала она.

Он остановился и подождал, пока она подойдет, но сам навстречу не двинулся.

– Я тебя давно ищу, – сообщила она.

– Что-то важное? – сухо спросил он.

– Да нет, – немного растерялась она, – хотела вчерашние находки обсудить.

– Не вижу ничего такого, что можно было бы обсуждать! – с беспричинной резкостью ответил тот. Его глаза оставались широко открытыми, и в них сохранялось какое-то по-особому отчаянное выражение.

– Что с тобой? – не выдержала она. – Это связано со мной или с чем-то другим? Ты на что-то обиделся?

– Я ни на что не обиделся, – медленно и четко произнес он.

– Черновицкий тебе показал текст?

– Черновицкий мне ничего не показал! – снова резко ответил Бикметов. – А сейчас извини, но мне некогда!

Его глаза словно окаменели, и черты лица приобрели решительное выражение. Перед ней был совершенно другой человек. Потом он, решительно развернувшись, двинулся прочь, оставив Касю с недоумением смотреть ему вслед. «Да что такое происходит? – мелькнуло в ее голове. – Они что, все взбесились? Была бы эзотеристом, сказала бы, что начало действовать проклятие Булана!» Но суеверной Кася никогда не была. Поэтому быстро пришла в себя, отнеся настроение и Черновицкого, и Бикметова к последствиям вчерашних празднеств. Это было самым вероятным объяснением непонятного поведения начальника экспедиции и тюрколога. Тем более Артамонова – того вообще найти не могли. Наверняка лежал под каким-нибудь кустом и страдал. Она вспомнила ночной разговор начальника и его заместителя. Если они продолжали в том же темпе, то ни в отсутствии Артамонова, ни в устрашающем виде Черновицкого ничего удивительного не было. Мобильник весело пропищал мелодию про Антошку, отказывающегося участвовать в общественно полезном труде. В последнее время Касю почему-то тянуло на старые мультяшные мелодии: то ли ностальгия замучила, то ли страх перед надвигающимся тридцатилетием. Екатерина Великая даже съехидничала по поводу новых позывных дочкиного мобильника, говоря, что той рановато впадать в детство. Но Касе на данный момент хотелось именно таких незамысловатых и оптимистичных мелодий. Она бросила взгляд на экран: сообщение было от Алеши и состояло из одного слова – «Позвони». Она, не раздумывая, тут же поспешила на находящийся в отдалении холм, с которого и раскопки были видны, и ее никто услышать не мог. Алеша ответил сразу, и его голос был торжествующим.

– Ты сидишь? – с места в карьер поинтересовался он.

– Стою, – сообщила несколько раздраженная Кася.

– Тогда присядь, – посоветовал Алеша.

– Присела, – сообщила она ему.

– У меня на руках расшифровка твоего отрывка, вернее – двух отрывков. Начну с первого.

– Что-то сенсационное?

– Можно сказать, да!

– Да говори, не тяни! – нервно попросила она. Отсюда ей было видно, что вокруг могильника происходила какая-то возня. У нее было ощущение, что она пропустит что-то очень интересное, тем более она пообещала Рэйли ни на минуту не отлучаться от Черновицкого. Но Алеша был весь поглощен своим сюрпризом, и так просто поторопить его не получалось.

– Я сначала прочитаю тебе текст, может быть, тебе он кое-что напомнит…

Алеша был неисправим, и Касе ничего не оставалось, кроме как запастись терпением.

– Слушай: «Мое сердце, моя мать; о, сердце моей жизни на земле. Пусть никто и ничто не сможет выступить против меня во время суда в присутствии Властелинов Правосудия; пусть про меня и деяния мои никто не скажет: «Он совершал поступки против правды и истины»; пусть никто не сможет выступить против меня в присутствии Великого Бога…» Ну, это тебе что-то говорит?

– Что-то вроде мистерии раннего христианства или буддизма? – пробормотала она, наблюдая за лихорадочной активностью вдали.

– Древнее, – торжествующе произнес Алеша.

– Греция, Рим?

– Теплее, но еще не горячо.

– Древний Египет, – произнесла она, вспомнив египтологов Рэйли. – Только не говори мне, что это отрывок из Книги Мертвых?!

– Это отрывок из Книги Мертвых! – медленно выделяя каждый слог, произнес Алеша, – а именно: из тридцатой главы – одной из самых важных. Эти слова произносились над базальтовым скарабеем, которого вкладывали в сердце умершего. То есть в один из самых важных моментов приготовления тела к последнему путешествию.

– Отрывок из Книги Мертвых в Хазарских степях?!

– Вот именно! Представляешь себе резонанс?

– Представляю. Ты знаешь, Черновицкий мне сказал, что эта надпись ему что-то напоминает. Но потом, как я ни пыталась вытянуть из него информацию, молчал как рыба.

– Теперь ты разговоришь этого молчуна, тебе и карты в руки!

– Разговорю, – задумчиво произнесла она. – Какая странная могила!

– С тобой трудно не согласиться: действительно, очень и очень странная!

– Ты бы видел саркофаг! Черновицкий запретил фотографировать, говоря, что не хочет дешевых сенсаций и должен сначала все проверить.

– В наше время запретить что-либо, когда у каждого в кармане мобильник?! – скептически усмехнулся Касин друг. – Ты сама первое доказательство.

– Только съемки, к сожалению, особой четкостью не отличаются.

– Не до жиру! – откликнулся Алеша.

– Это точно! Кстати, ты когда-нибудь слышал об отрывках из Книги Мертвых в могилах тюркских или, может быть, более ранних, – скифских, готских, аланских или еще каких-нибудь других кочевников? – начала она перечислять народы, населявшие в разное время Причерноморские степи.

– Нет. Помню, что в греко-римский и римский периоды в могилы клали отрывки из последней Саитской версии Книги Мертвых. Даже помню, кто-то рассуждал: вот, мол, куда катится мир. Великое религиозное произведение египтян, просуществовавшее тысячелетия, каждая буква которого считалась священной, тексты которого покрывали стены самых сокровенных и таинственных комнат огромных пирамид, закончило свое существование на грязных обрывках папирусов, исписанных вкривь и вкось святыми формулами!

– С людьми бывает, и с книгами – тоже, – философски заметила Кася.

– Ты права, правило «Sic transit gloria mundi» никому спуску не дает.

– Ну, а письменность на табличках?

– Самому мне это ничего не говорит, надо было бы в Интернет сбросить, но раз ты пока не хочешь…

– Пока не могу, меня Черновицкий на клочки разорвет.

– Я его понимаю, – рассмеялся Алеша. – Ну а если серьезно, то на известные нам примеры нерасшифрованной письменности они не похожи. Я сравнил с табличками культуры Винча – совершенно не то; потом сопоставил с Фестским диском – на первый взгляд тоже сходства нет. Хотя я не специалист.

Кася вспомнила, как ликовал вчера Артамонов, тоже сравнивавший таблички с Фестским диском и культурой Винча. О Фестском диске, найденном на острове Крит, она уже слышала неоднократно. Исследователи так и не смогли расшифровать его, и загадка неизвестной системы письма оставалась неразгаданной. Датировали его 1700 годом до нашей эры: цивилизация, единственным памятником которой он был, явно была развитой. Во всяком случае, для диска был использован заранее изготовленный набор печатей. И самое главное, никаких других следов эта цивилизация не оставила. Культура Винча ей тоже была известна, весьма смутно, но все-таки. Письменность на глиняных табличках, найденных в Румынии, Болгарии, Венгрии и других соседних странах, вообще уходила корнями в глубину веков, относясь где-то к 5500 годам до нашей эры. И тоже оставалась нерасшифрованной.

– Так что считай, что присутствуешь при открытии мирового значения! – с энтузиазмом продолжал тем временем Алеша. – Мне самому хочется все бросить, сесть на поезд и махнуть к вам. Тем более ты говоришь, что материал табличек очень интересный…

Она увлеченно стала рассказывать об увиденном и уже не обращала внимания на суету, царившую вокруг раскопок. Даже повернулась к ним спиной. Вдруг страшный, оглушающий грохот разорвал воздух. От неожиданности она упала на колени и выронила мобильник. Первый шок прошел, она оглянулась. Сзади клубился дым, кто-то истошно кричал, а на месте могильника зияла огромных размеров воронка. Люди бежали прочь, кто с окровавленным лицом, кто зажимая уши. Она ринулась было к ним навстречу, но в последний момент изменила направление. «Таблички!» – промелькнуло в голове. Но именно в этот момент раздался второй взрыв, и вагончик на глазах застывшей от ужаса Каси стал разваливаться, как карточный домик.

Глава 7
Para bellum (Готовься к войне)

Египет, 1639 г. до н. э.,

время правления последнего фараона

XIII династии Тутимайоса

Вокруг дворца собралась толпа. Никто не хотел пропустить торжественный выход фараона. Наконец он показался на вершине, и толпа бросилась ниц, шепча хвалу богу небесному, Всемогущему Ра, и его Сыну, повелителю земли. Впрочем, люди не забывали исподтишка восхищенно рассматривать великолепное одеяние своего правителя: белоснежное платье, изящными складками спадающее до колен, с поясом, сплетенным из золотых и серебряных нитей, золотым, украшенным огромными драгоценными камнями нагрудником; на голове – соединенные воедино короны Верхнего и Нижнего Египта. Хор затянул гимн, прославляющий фараона, властителя земли и Сына властителя Неба. Глашатай перечислил все титулы фараона, один из жрецов благословил Сына Неба, и процессия началась. Ее открывали жрецы, за которыми следовали храмовые танцовщицы в праздничных одеяниях. Следом двигались солдаты и офицеры из личной гвардии фараона. Слуги разбрасывали лепестки роз. И, наконец, восседая на троне, носилки с которым несли четыре огромных нубийца, процессию замыкал фараон. К радости толпы, спектакль продолжался несколько часов. Сначала фараон отправился на поклон в храм Амона, где его уже ждали выстроенные в две шеренги жрецы. Потом, в сопровождении жрецов, Сын Неба отправился приносить жертву кормильцу Египта – Нилу.

Нектанеб, как и полагалось Верховному жрецу Гелиополиса, сопровождал правителя в его перемещениях, к великому неудовольствию главного жреца Амона Небсени. Но сегодня Нектанебу было не до интриг и соперничества служителей культов двух главных богов египетского Пантеона. Поэтому на косые взгляды и шипение Небсени никакого внимания он не обращал. Верховного жреца занимали гораздо более важные проблемы. Только сегодня утром ему донесли, что еще одно древнее захоронение было разграблено. На этот раз воры покусились на гробницу его далекого предшественника – Верховного жреца храма Ра в Гелиополисе при фараоне Унасе – Аменхотепа. Нет, в их действиях явно была определенная логика. Он вспомнил свой вчерашний разговор с генералом Тефнутом, отвечавшим за охрану египетской столицы и безопасность внутри государства. Как ни странно, его мнение совпало с мнением старого солдата. «Очень странные ограбления», – всплыли в памяти последние слова генерала. Генерал был бывалым и хитрым как лиса воином. Конечно, у него не было никакого опыта в расследовании преступлений, но чутье в таких делах было главным. Нектанеб сегодня же решил вызвать на прямой разговор королевского прокурора, и желательно в присутствии Тутимайоса.

Этот план он привел в исполнение после полудня, когда фараон удалился в свои покои в сопровождении Нектанеба, главного интенданта Ипура, генерала Тефнута и королевского прокурора Хуфу. Нектанеб тут же воспользовался ситуацией. Он снова стал настаивать на необходимости более внимательного расследования недавних ограблений и, самое главное, заявил, что за преступлениями скрывается кто-то, имеющий доступ во дворец правителя. На этот раз фараон отмахиваться не стал, а, наоборот, слушал внимательно. Ипур и Тефнут молчали и не пропускали ни единого слова Верховного жреца. Только Хуфу сопел и качался на специально для него вышитой подушке. Всем своим видом он показывал, что не верит не единому слову. Хуфу был Глазами и Ушами фараона. Он должен был быть в курсе всего, что происходило в царстве. Но ничего подобного Хуфу слышать не приходилось. Однако хитрый сановник молчал, ожидая момента, когда его выступление произведет наибольший эффект. Наконец, он решился. Он поднял ухоженную наманикюренную руку, чтобы все могли восхититься мастерски раскрашенными ногтями и великолепными кольцами с драгоценными камнями, украшавшими каждый палец. Хуфу тратил целое состояние на свои одежды и считался самым большим щеголем Фив. Но, несмотря на свои привычки, более приличествующие женщине, нежели мужчине, Хуфу был непредсказуемым и опасным врагом. И в искусстве дворцовой интриги равных ему не было. Фараон повернулся к своему прокурору в ожидании.

– Повелитель, – медовым, но не обещающим ничего хорошего голосом произнес Хуфу, – всем известно, каким уважением и почитанием пользуется наш общий друг Нектанеб, недаром его сравнивают с его великим предшественником, божественным Имхотепом. По своим знаниям и умениям он превосходит всех врачевателей, а по своим знания мира богов – всех живущих на земле.

– Переходи к делу, Хуфу, – усталым голосом приказал фараон.

– Просто мне кажется странным, что такой умный и предусмотрительный человек, как Нектанеб, выдвигает подобные непроверенные гипотезы, – нанес первый удар Хуфу.

– В чем же непроверенность моих гипотез, Хуфу? – с вызовом в голосе поинтересовался Верховный жрец.

– Благоразумие нам говорит тысячу раз проверить, а потом только обвинять. Согласно Нектанебу, за разграблением могил стоит некто, приближенный к фараону, и воры ищут какую-то определенную вещь. Но это безумие. Наш опыт говорит: воры ищут одно-единственное – богатство. Эти проклятые дети гиены атакуют все, что попадает им под руку, – жестко произнес Хуфу, весь мед пропал из его речей, словно его и не бывало. Ипур одобрительно закачал головой, всем своим видом показывая, что он на стороне королевского прокурора.

– Не все, – поправил его Нектанеб, – а только могилы предков Светлейшего Сына Неба и самых знаменитых и уважаемых людей Египта.

– Самые богатые, от разграбления которых можно получить наибольшую выгоду, – вновь всплеснул руками Хуфу.

– Тогда откуда они знают, где располагаются эти могилы? – неожиданно вступил в разговор генерал Тефнут.

Тонкий стратег, он явно дал Хуфу вволю понаслаждаться обращенным к нему вниманием слушателей. Генерал привык к боевым действиям. На поле боя противник был по другую сторону, и все было ясно и понятно. Но с тех пор как ему доверили обеспечение безопасности внутри огромного царства, определять врага стало гораздо сложнее. Но ограбления пирамид ему, как и Нектанебу, казались подозрительными.

– Воры пробрались в пирамиду, пробив вход точно там, где было нужно. В их руках явно были планы захоронений, – поддержал Тефнута Нектанеб.

– В этом нет никакой логики! – воскликнул Хуфу. – Гораздо проще пройти по уже созданным коридорам. Мы явно имеем дело с какой-то бандой сумасшедших! – Он вновь театрально взмахнул наманикюренными ручками.

– Или они пытаются заставить нас верить в то, что они сумасшедшие! – пожал плечами генерал. Нектанебу оставалось только радоваться, что у него появился такой сильный союзник.

– Мы имеем дело с осквернителями гробниц – самого священного! Если мы не можем защитить умерших, их последний покой, то что тогда говорить о живых?!

– Я уважаю мудрость и многоопытность Глаз и Ушей фараона, но все-таки вижу в действиях воров определенную логику. И я настаиваю на том, что они явно что-то ищут. Иначе зачем нужны такие затраты силы и энергии?

– Разумный человек никогда не поймет логику действий глупца, – с притворным вздохом произнес королевский прокурор.

– Почему ты, Хуфу, постоянно стараешься уверить нас в глупости этих воров? – медленно проговорил молчавший до этого фараон.

Хуфу вздрогнул, открыл было рот, но благоразумно промолчал.

– Почему ты не отвечаешь, Хуфу? – спросил фараон. – Или мои глаза ослепли, а мои уши оглохли? Ты должен знать все, что происходит в государстве! Но получается, и Нектанеб, и Тефнут задают правильные вопросы, а ты закрываешь глаза на очевидное!

– Повелитель! – воскликнул королевский прокурор, становясь на колени и склоняя голову. – Я самый верный ваш слуга! Как вы можете сомневаться в моей преданности?! Моим единственным чаянием всегда было служение вам!

– В этом я не сомневаюсь, Хуфу, – жестко произнес Тутимайос, – но хороший пес должен быть умным, иначе от его верности нет никакого проку. Поэтому я приказываю тебе проверить, насколько обоснованны подозрения Верховного жреца и генерала. Просей через сито всех, кто имеет доступ к планам Мертвого Города, разошли повсюду твоих соглядатаев и найди нечисть, оскверняющую могилы моих предков!

Хуфу простерся ниц и пятясь вышел из комнаты. Нектанеб посмотрел ему вслед. Он одержал первую победу, но проблема так просто не решалась. У него не было никакой уверенности в том, что Хуфу найдет виновника происходящего. И тяжелое подозрение, что все нити преступления вели во дворец, никак не желало успокаиваться. И самое неприятное: это подозрение постепенно превращалось в уверенность. В самом близком окружении высочайшего повелителя Верхнего и Нижнего Египта затаился предатель.

После приема Нектанеб отправился вновь в архив. На этот раз управляющий архивом был на месте. Увидев Верховного жреца, он побелел и пошатнулся. Потом невероятным усилием воли взял себя в руки и как можно приветливее улыбнулся.

– Чем обязан вашему визиту, светлейший Нектанеб?

– Вы прекрасно поняли, чем именно, – жестко ответил Верховный жрец, он еще не успел остыть после схватки с Хуфу, и бледность Шу при его появлении для него обозначала одно: он не ошибся.

– Вы хотите посмотреть древние папирусы, про которые спрашивали последний раз?

– Их нет, если я не ошибаюсь, или вы будете утверждать обратное?

Шу замялся.

– Я думаю, пришел момент поговорить откровенно. Где мы сможем уединиться?

Сердце Шу заколотилось, холодный, липкий пот потек по спине, и, замирая, он провел Верховного жреца в отдельную комнату, служившую для хранения самых ценных и древних папирусов. Когда они остались одни, он кинулся в ноги жрецу:

– Смилуйтесь! У меня не было другого выхода, он угрожал убить моего сына!

– Кто – он?

– Я не знаю! Но он повсюду: в городе, во дворце! Он в курсе всего, что происходит!

– Расскажи обо всех папирусах, которые ты ему передал.

Шу, сначала запинаясь, потом все увереннее, стал перечислять документы, которыми интересовался незнакомец. Чем дольше он говорил, тем больше мрачнело лицо Нектанеба. Но смысла пугать этого ничтожного, погрязшего в грехах человечишку никакого не было. Ему, Верховному жрецу грозного и милостивого Ра, были прекрасно известны все пороки человеческого рода. Поэтому презрения он своего показывать не стал, а начал почти спокойно:

– То, что ты сделал, Шу, – непростительно, преступно и подло! Но я понимаю тебя. На весах была жизнь твоего сына.

Шу с плачем бросился вновь к ногам жреца:

– Боги проклянут меня!

– Слушай меня внимательно: если ты хочешь заслужить прощение, ты должен держать меня в курсе всего происходящего, и если незнакомец вновь выйдет с тобой на связь, ты предупредишь Метена.

– Главу дворцовых стражников? – воскликнул Шу.

– Вот именно, он знает, как связаться со мной…

* * *

Вой сирен, суета вокруг, солдаты, «Скорая помощь», полицейские – все это кружилось странным хороводом перед Касиными глазами. Непосредственно сразу после взрыва она ничего не почувствовала. Было не до того. Надо было помогать раненым. Разрытая земля, стоны и крики вокруг. Первым Кася заметила пожилого археолога Григория. Тот сидел на земле и качался из стороны в сторону, зажимая уши. Она внимательно осмотрела его: из глубокой раны на руке струилась кровь. Вспомнила школьные уроки скорой помощи: из куска собственной футболки сделала жгут и плотно перевязала плечо повыше раны. После крепко замотала предплечье. Кровь остановилась. Григорий, так и не оправившийся от шока, тихо стонал. Она оглянулась. Стали подъезжать машины «Скорой помощи» и полиции.

– Антона разорвало! – неожиданно четким голосом произнес Григорий. – Вот так, на кусочки, на меня рука упала! Вот так, с пальцами, с обручальным кольцом… вот сюда, а пальцы двигаются… – монотонным голосом перечислял он. Потом дрожащими руками показал на ногу, куда упала рука Черновицкого. Поднял на нее полубезумный взгляд и, схватившись за голову, зарыдал.

Именно в этот момент ей стало дурно. Кто-то отстранил ее от Григория. Того положили на носилки. Ее же отвели в сторону и усадили рядом с машиной «Скорой помощи». Время шло, рядом приземлился вертолет МЧС. Кася наблюдала за суетой вокруг со странной отстраненностью, словно ее это все уже не касалось, и перед глазами стояла одна и та же картина: разваливающийся, как карточный домик, вагончик. Наконец она нашла в себе силы подняться. В ее помощи уже больше никто не нуждался. Она вернулась к воронке, рядом лежало нечто, прикрытое брезентом.

– Антон и Валера, один из рабочих, – послышался сзади голос Саши.

Кася обернулась. Тезка великого писателя стоял рядом. Его одежда была измазана землей и кровью. С красными глазами, побелевшим лицом и растрепанными волосами, он напоминал человека, только что вернувшегося из ада. Он не отрываясь смотрел на брезент.

– Они рядом с саркофагом были. Я сам только на минуту вылез. Антон меня послал за Витей Старицким, он куда-то запропастился. Если бы… – голос Саши дрогнул, – на минуту раньше…

Он замолчал. Тело его дрожало, как натянутая струна. Ничего не говоря, Кася взяла Сашу за ледяную руку и силой заставила отвернуться.

– Идем, не надо! – приказала она.

Тот послушно, словно ребенок, последовал за ней. Отведя в сторону, она усадила его на траву и спросила:

– Ты не ранен?

– Нет, это не моя кровь, – только отмахнулся он.

– Все остальные живы?

– Не знаю, – помотал тот головой, – вроде бы Бикметова никто найти не может и еще кого-то из персонала.

Суета царила в лагере до вечера. Раненых и контуженных отправили в город. Остальных поселили в раскинутом неподалеку палаточном городке. На следующий же день лагерь было решено эвакуировать. Места взрывов были обнесены заграждениями, и на следующее утро прибыла целая бригада вызванных из Краснодара экспертов. Жертв могло бы быть гораздо больше, но по счастливому – конечно, для оставшихся в живых – стечению обстоятельств всех своих коллег Черновицкий держал на расстоянии от саркофага. И в момент взрыва в его эпицентре были только два человека: руководитель экспедиции и помогавший ему рабочий. Как ни грустна была ирония ситуации, но Черновицкий, по-своему обыкновению, оказался прав: с дамой Фортуной ему положительно не везло. Он так и не смог увидеть главного – заката дня, принесшего ему мировую известность! Остальные отделались более или менее серьезными ранениями, но по-настоящему тяжелых случаев не было. Если не считать пропавших без вести заместителя начальника экспедиции Владислава Артамонова и тюрколога Рината Бикметова. В развалившемся на части вагончике сейф сохранился, только табличек в нем не было. Сказать однозначно, были ли они в нем или Черновицкий с какой-то целью положил их в другое место, никто не мог. Все знали, как начальник экспедиции дрожал над ними. От другой уникальной находки – могильника и его обитателя – не осталось ровным счетом ничего. Булан на этот раз окончательно и бесповоротно превратился в прах.

Самое странное началось через два дня, когда эксперты закончили работать и лагерь было решено свернуть. Во-первых, нашелся Артамонов. Точнее, его нашли – вернее, то, что от него осталось. Его вынесло на одном из поворотов Маныча. Сначала решили, что произошел несчастный случай. Но какого черта Артамонова понесло купаться ранним утром, да еще наполовину одетым, никто сказать не мог. Последней, кто видел, вернее, слышал заместителя начальника экспедиции, была Кася. Во-вторых, следствие получило письмо из Казанского университета. На запрос о Ринате Бикметове ответ был однозначный: тюрколог живет и здравствует. Правда, продолжение было неожиданным: за последнее время уважаемый профессор никуда не выезжал и на письмо об участии в экспедиции ответил вежливым отказом. Поэтому, недоумевал их невидимый собеседник из администрации, некий Ринат Бикметов – участник экспедиции, закончившейся столь печальным образом, – никоим образом не мог быть их Ринатом Бикметовым. Речь, скорее всего, шла об однофамильце, правда, абсолютно никому в тюркологии не известном. Если не учитывать гипотезу столкновения двух параллельных миров, вывод напрашивал один: Ринат Бикметов, которого знали и видели участники экспедиции, был самозванцем.

Кася узнала об этом одной из первых. Дело в том, что сразу же после взрыва, не откладывая дела в долгий ящик, она передала часть своей съемки прибывшей из областного центра следственной бригаде Валентина Осокина. Себе она оставила только съемки табличек и текста. Рэйли в разговоре с ней был категоричен. Эти кадры должны были остаться эксклюзивными. Да и потом, успокаивала она сама себя, никакого интереса для следствия они представлять не могли. Благодаря этому она успешно втерлась в доверие следователя Осокина и стала самым ценным его свидетелем. И новости узнавала раньше всех остальных. Тем более она быстро пришла в себя, посттравматический шок на нее, побывавшую в переделках похлеще, никакого влияния не оказал. Она уже успела успокоить Екатерину Великую и Кирилла. Связалась с Рэйли. Англичанин был в шоке от услышанного. Правда, традиционный английский флегматизм сыграл свою роль. Кася подумала, что если бы подобное услышал итальянец или хотя бы француз, то даже в телефонной трубке она услышала бы треск отрываемых волос, а тут вежливое «я в ужасе», «невероятная потеря для истории всей нашей цивилизации» и прочее, и тому подобное. Тут же ей было обещано возмещение утраченного имущества, определенная, обозначенная в договоре, сумма за взятый на себя риск. Так же Рэйли добавил, что надеется на продолжение их сотрудничества. Так как она была все-таки свидетелем открытия и, в конце концов, даже если сами раритеты были утеряны, снимки сохранились. В общем, она должна была вернуться и влиться в группу исследователей. Касю это обрадовало. Во всяком случае, у нее была работа на ближайшее время, а это было уже что-то.

Но тем не менее уезжать она не спешила. Впрочем, ее никто и не торопил. Археологи собирали то, что смогли спасти, заканчивали классифицировать находки. Следственная бригада расположилась в ближайшей станице и продолжала опрашивать свидетелей. Судя по всему, гипотез было несколько. Первая и самая простая: воры заметали следы. Правда, вопрос, каким образом местная мафия собиралась продать эти самые таблички, оставался открытым. Подозрение пало на четверых, внезапно исчезнувших из лагеря. Первым, конечно, был самозванец Бикметов. Вторым – крайне неприятный шофер экспедиции Семен Порываев. Если на Бикметова никаких данных в центральной базе данных не нашлось, то история жизни Порываева оказалась достойной «восхищения» юных кандидатов в бандиты: три судимости, двадцать лет лагерей, два побега. И на данный момент субъект, в реальности звавшийся Виктором Сальниковым, тоже находился в бегах.

Но на этих двоих список подозреваемых не кончался. В нем была повариха экспедиции – Татьяна Лузгина. Кася помнила, как ее не могли найти утром в день взрыва. Она поделилась со следователем Осокиным и тем, что повариха показалась ей странной с самого начала. Лузгина похожа была на кого угодно, но только не на повариху. Почему? Наверное, слишком ухоженная, и главное – руки совершенно не походили на руки человека, последние двадцать лет жизни проведшего за плитой. Потом, Лузгина была симпатичной, но никого к себе не подпускала, только пару раз Кася видела ее с рабочим Вадимом. Так вот, изображенная на запрошенных у семьи настоящей Татьяны Лузгиной фотографиях женщина нисколько не походила на женщину, занявшую ее место в экспедиции. Еще одна загадка. И, наконец, четвертым бесследно пропавшим участником экспедиции и был рабочий Вадим, с которым Кася видела повариху. Как и Татьяна, он совершенно не походил на работника физического труда. Конечно, с глубоко интеллектуальным занятием «копай глубже и кидай дальше» он справлялся довольно успешно, но все равно, как ни крути, на рабочего был не похож.

Это было первой версией происшедшего. Вторая была пооригинальнее: местные жители привели угрозу в исполнение. Кася даже решила сама проверить вторую гипотезу, разговорив местного активиста, которого пару раз видела с самодельным плакатом на тему «yankee go home» на окраине лагеря. Звали его коротко – Петрович, он был совхозным бухгалтером на пенсии и считал себя частью безвременно погибшей русской интеллигенции. К радости Каси, собеседником он оказался очень даже словоохотливым:

– Этот могильник проклятый! Нам старики завещали его не трогать, – с некоторым удовлетворением вещал Петрович, – а старики, барышня, никогда не ошибаются. Вот вам и доказательство их правоты! Черновицкий ваш, пусть земля ему будет пухом, засранцу, никого слушать не хотел. Все так высокомерно улыбался, а нас за дураков принимал. Мол, все это россказни и никто ваши выдумки слушать не будет! Да только послушал бы – и жил-поживал да добра наживал!